- думал Степан.
     Ту же мысль про себя таили его товарищи, есаулы.
     Большинство молодых казаков из  беглых не  понимали того,  что их мало.
Озирая донскую ширь с  длинною вереницей челнов,  казаки думали,  что  их  -
бессчетная рать, которой вполне достаточно для взятия азовской твердыни...
     Теперь  оставался  им  последний  ночлег,  пред  самым  Азовом,  чтобы,
снявшись с места до света, сразу с похода начать первый приступ...
     Близилось время к закату,  когда с берега конный дозор подал знак тремя
ударами из  мушкетов.  Замерли весла.  Передний -  атаманский струг -  круто
поворотил к берегу, откуда скакал навстречу на резвом коне всадник с красным
значком на пике. Он направил коня прямо в поду. Вздернутая над течением реки
конская морда сравнялась с носом челна.
     - Степан Тимофеевич,  тут для ночлега ладное место дозоры нашли:  лесок
невелик и лог за холмом, - сказал всадник.
     Степан указал гребцам глазами на берег. В два дружных удара они бросили
челны к песчаной косе;  осушив весла, прыгнули за борта, подтащили к берегу.
За Степаном пристало около полутора сотен челнов.
     - Челны  -  в  камыши,  у  челнов дозоры оставить!  -  коротко приказал
Степан, даже не оглянувшись.
     - Челны -  в  камыши,  у челнов -  дозоры!  -  пронеслось и многократно
повторилось у него за спиной.
     Дозорный  казак   придержал  стремя  заседланного  вороного  жеребчика,
ожидавшего на  берегу.  Разин поскакал к  логу,  где находился расставленный
атаманский шатер.
     В  нескольких  местах  вдоль  лога  над  кострами  уже  развешаны  были
прокопченные котлы,  в которых закипало просяное варево. Вдали по небосклону
виднелись на лошадях дозорные казаки, оберегавшие стан.
     С  севера прокатились три выстрела.  Иван Черноярец взбежал на  холмик.
Сказал  Степану,  что  по  степи  скачут  наметом какие-то  казаки с  чужими
значками.
     - Должно, из Черкасска. Пускать? - спросил он.
     - Давай! - отозвался Степан.
     Впереди чужих казаков мчался дозорный.
     - Степан Тимофеевич! Гонцы к тебе от войсковой избы.
     Разин молча кивнул.  Дозорный живо  поворотил коня,  пронесся навстречу
посланцам.
     Пасынок Корнилы Петруха Ходнев и двое матерых донцов - станичный атаман
Зимовейской станицы да войсковой есаул Самаренин - соскочили с коней.
     Двое  черкасских казаков  быстро  раскинули коврик,  поставили на  него
бочонок с вином, расставили серебряные чарки, разложили закуски.
     - Степан  Тимофеич!   Здорово,   атаман,   голубчик!  -  весело  сказал
Самаренин. - Сколько лет, сколько зим не видались!..
     - Здоров,  Михайло Лукьяныч!  -  с достоинством отвечал Степан. - Али с
нами в Азов надумал?
     Самаренин рассмеялся:
     - Шутник ты,  шутник,  атаман!..  Не дело,  голубчик!..  -  по-прежнему
весело продолжал он,  будто корил за озорную проделку шустрого подростка.  -
Как же так: ни войсковой старшине, ни станичным слова не молвил, а сам - на!
В  поход в  сто пятьдесят челнов!..  И пушки и зелье скопили!..  Домовитых в
низовьях пошарпали,  будто крымцы!  Эх, Степан Тимофеич! Затеял Азов разбить
без Войска Донского, с одной голутьбой! - укоризненно произнес он.
     - А чем гулутьба не войско! - ответил Степан угрюмо, без шутки.
     - И голутьба -  не войско и ты -  не войсковой атаман!  - строже сказал
Самаренин.  -  И круг вам идти на Азов не велит,  а велит,  не мешкав, назад
ворочаться...
     Степан с насмешкой мотнул головой.
     - Назад в  гнездо две тысячи казаков на  насест не посадишь -  не куры!
Иди-ка  скажи им,  что ты идти не велишь.  А  в  воду кинут -  тогда на себя
пеняй...
     - Не  от  себя мы,  Степан Тимофеич,  -  пытаясь смягчить столкновенье,
вмешался  станичный.   -  Письмо  от  круга  тебе,  -  сказал  он,  протянув
запечатанный столбец.
     - "От  круга"!   -  передразнил  Разин,  вырвав  столбец  из  его  рук,
по-хозяйски распечатал грамоту,  поглядел на  замысловатые крючки и  завитки
писарского пера. - Писал писака, читай, собака! - со злостью сказал он.
     К ним подскакал верхом Черноярец.
     - Ты дюже грамотен, Ваня, читай-ка, что круг нам пишет.
     - "Зимовейской станицы казаку, гулебному атаману Степану Тимофееву сыну
Разину", - бойко прочел Черноярец.
     Степан  слушал  молча  послание тайного круга.  Слово  за  словом  Иван
Черноярец прочитывал то,  что  Степан  заранее угадал:  что,  столкнувшись с
Азовом, гулебщики навлекут войну на все донское казачество, а Дон к войне не
готов,  пушки и пищали у донцов износились в польском походе,  новых же царь
не прислал,  да тут еще выдался год,  небогатый хлебом, и хлебного жалованья
не будет до самых осенних дней...
     Дальше  старшина писала о  том,  что  идти  в  двух  тысячах казаков на
Азовскую крепость никак не разумно, что с голытьбой, непривычной к мушкету и
сабле, он неминуемо пропадет...
     Степан ждал и  этого довода.  Тихая усмешка таилась в  его  бороде и  в
уголках глаз,  когда слушал он  старшинскую отповедь.  Он  рассчитывал не на
силу и ратную выучку, а больше всего на бесшабашную удаль своей ватаги да на
боевую удачу.
     Но Черноярец читал дальше,  и того,  что читал он теперь,  Разин уже не
ждал.
     Старшина сообщала цифирные выкладки о запасах хлеба, свинца и пороха, о
пушках,  мушкетах и ядрах, о числе ратных людей, о конях, ослах, верблюдах и
о количестве овец и быков, припасенных в стенах Азова.
     Разин  потупил  глаза  и  уже  не  смеялся.  Слушая  грамоту  войсковой
старшины, он понял свое легкомыслие.
     "Вот как делают ратное дело!" - подумал он.
     Трезвый расчет бывалых воителей убедил его и привел в смущенье.
     "А мы,  дураки,  на авоську лезем!" -  подумал он, тревожно взглянув на
Черноярца.
     Но  это было еще не  все.  В  завершение письма войсковая изба писала о
том, что старшина не надеется на разум Степана.
     Чтобы оберечь все Войско Донское от гибели,  тайный круг указал учинить
у Черкасска по Дону заставы и никого казаков ни из Черкасска, ни с верховьев
в  низы не пускать,  а крымскому хану и мурзам азовским послали письмо,  что
Степан вышел с  Дона разбойной статью и Войско Донское ему не заступа,  если
азовцы и крымские люди нападут на его голытьбу...
     Это было неслыханное предательство:  донская старшина не  только от них
отреклась,  не  только оставила их без подмоги с  верховьев,  на которую так
рассчитывал Разин,  но  она  изменнически выдавала русских  людей  азовцам и
хану, предупредив их письмом о походе Разина.
     Кровь  бросилась в  голову  атамана...  Схватить сейчас всех  посланцев
Корнилы да тут же казнить за продажу... Разин сжал кулаки, но широкая ладонь
Черноярца тяжело и спокойно легла на его руку. Степан взглянул на товарища.
     Черноярец, окончив чтенье, с насмешкой смотрел на черкасских посланцев.
     - Наврали,  собаки,  с пять коробов!  - прищурясь, спокойно сказал он и
сплюнул.
     - Как наврали?! - взъелся Самаренин. - Ведомо все войсковой старшине!
     Иван качнул кудрявою головой.
     - To,  что вы  написали,  и  мы раньше ведали,  да не страшились того -
пошли.  Ан я  ныне турского сотника в  камышах уловил.  Бежал он от ханского
палача из Азова... Не четыре тысячи воинов ныне в Азове, а шесть, единорогов
на  башнях не десять -  двадцать.  Хлеба в  привозе вчетверо больше,  чем вы
писали...  Все то -  не беда... Сказывал он иное: в азовской твердыне черная
смерть, зараза...
     Черкасские послы  от  этих  слов  вздрогнули и  отшатнулись.  Самаренин
перекрестился.  Разин  удивленно и  опасливо поглядел на  своего есаула,  но
удержался от готового сорваться вопроса.
     - Где же тот турок? - едва слышно спросил Самаренин.
     - Только расспрос я ему учинил -  и пятна по нем пошли,  язвы... Степан
Тимофеич вершить его указал.  Ну,  камня наклали в порты - да к рыбам!.. Вот
для совета мы тут и на берег вышли.
     Степан  глядел в  удивлении на  бойкого есаула,  не  понимая смысла его
выдумки, но чувствуя, что Иван затеял какую-то хитрость.
     - Кишень табаку от него остался,  -  не сморгнув продолжал Черноярец, -
добрый  табак!  -  Он  вытащил  из-за  голенища сафьяновый зеленый мешочек с
медной застежкой,  который Степан знал уже  давно,  и  стал набивать трубку,
радушным движением предлагая то же черкасским посланцам.
     Самаренин отшатнулся.
     - В огонь кинь,  в огонь!  Спали!  Жив не будешь!..  -  замахав руками,
вскрикнули Самаренин и станичный.
     Только Петька Ходнев с любопытством,  хоть и с опаской, тянулся щепотью
в кишень. Но Самаренин крепко схватил его за руку.
     - Оставь! Подохнешь, как пес!
     Он вдруг заспешил.
     - Ну, Степан, сам смотри! Войсковой тайны круг тебе отписал, как ведал.
А  мнишь себя Войска Донского разумней -  ступай!  Да ведай,  Войско Донское
тебе не заступа,  не помощь.  А  что голутьбу загубишь -  о том мы жалеть не
станем:  иных наберется вдвое.  А станете во станицы спасаться,  то с черной
заразой не пустим!
     Напомнив еще раз Степану о том,  что тайный круг с турками и с крымцами
велел не биться и хана не задирать,  послы,  отказавшись от ужина и ночлега,
хотя приближалась ночь,  и, не повитавшись за руки, бочком, бочком отступили
к своим лошадям, вскочили по седлам и унеслись обратно в Черкасск.
     - Чего ты враку такую умыслил? - строго спросил Степан Черноярца.
     Иван хохотал, катаясь по песку, словно в корчах...
     - Ишь,  дохлый турок их как устрашил!..  Гляди,  понеслись -  и  вино и
коврик  забыли!  -  указывая пальцем вслед  ускакавшим послам,  сквозь  смех
бормотал Черноярец.
     Не  вставая с  песка,  он  потянулся всем  телом и  взял с  посольского
коврика серебряную чарку с вином.
     - Садись, атаман! - хлопнув ладонью по коврику, сказал Иван.
     Степан сел рядом на теплый песок.
     - Хороша от круга отписка? - спросил Черноярец.
     - Продажные змеи! - ответил Разин.
     - То-то оно!  -  усмехнулся Иван.  -  Гляжу,  ты и  уши развесил и  рот
раскрыл. Вот-вот увидят, что огорошили нас отпиской. Знать, надо покруче еще
заварить, - и заварил!.. Коли бы мы от Азова по их отписке ушли, нас бы ни в
грош не чли.  Сопливцы,  мол,  собрались в  поход,  а ратного дела не знают.
Какой тебе, атаману, почет? Осрамили бы на перекрестках...
     - И то, - подтвердил Степан.
     - А  сам размысли:  как не уйти,  когда их в Азове такая сила?  Рано мы
поднялись на Азов воевать. Силу надо копить... Но так?
     - Так, тихо признался Степан.
     - Не горюй,  атаман! Они век во старшинстве, а мы простые казаки. И нас
время выучит да походы.  А про турка брехал: не лавливал я его. И про черную
смерть наврал же.  Ты думай,  куда нам идти?  Сила народу встала - соколы да
орлы... Станем искать не Азова - иного пути
     - Я ранее звал на Волгу, - сказал Степан.
     - Хотя и на Волгу. Ведь мимо Черкасска пойдем - кто нас теперь удержит?
Черной смерти все побоятся.  А  мы еще два челна парусами прикроем,  скажем:
недугуют шестеро казаков...
     - Заврался, Иван, - остановил друга Разин. - Мы копим народ в ватагу. А
как вести про черную смерть полетят, кто к нам придет?!
     - Азовцы в Черкасск приедут с доказом:  им торговать. Как от них струги
не  станут пускать на  Дон из  Азовского устья,  тут все и  разберутся,  что
черная смерть -  обман. А кто виноват? Нам турецкий лазутчик наврал. Зато мы
уйдем без стыда:  не от войска бежали,  не супостата страшимся - заразы... А
кто ее не страшится?!
     Степан взял вторую чарку вина и стукнулся с Черноярцем.
     - Ну, намудрил, Иван! Чистый подьячий!.. - сказал он, покачав головой.
     - Неладно нешто?
     - Все ладно,  -  согласился Степан. - Только ума у нас еще мало. Ну, ты
иди зови ко мне есаулов, - отослал Степан друга.
     Стыд за свое неумение,  за то, как нелепо и необдуманно поднял он целое
войско в  две тысячи человек и  повел на  погибель,  не справившись о  числе
врагов, об их силе, терзал его.
     "Свычен смотреть в станичный горшок, кашевар шелудивый, ан, вишь, пошел
города полонять,  моря воевать, покорять чужие украйны! Рано!.. Теперь куда?
К крестному на поклон? Простите, мол, нам, атаманы, что мы неразумно в поход
собрались!..  Тут они нас и скрутят!.. Рад будет крестный!.." - думал Степан
со злостью.  Воспоминание о  Корниле в  нем возбудило ненависть и желанье во
что бы  то ни стало преодолеть все вставшие на его пути трудности.  "Ан нет!
Не пойду с повинной в Черкасск!  Азов не возьму,  так уйду на Волгу.  Города
брать  не  свычен,  так  шарпать разбойничьей статью учну.  Хлебные караваны
пойдем разбивать и  сядем  на  Волге.  Город  шарпальный поставим у  Паншина
городка..." Стояла же Рига...  [Ригой назывался лет за двадцать до восстания
Разина "воровской городок" на  Волге] Не Индия,  не Персида -  Поволжье,  не
синее море - Волга, а будет наша!.."
     Черноярец привел есаулов - Сергея Кривого, моложавого, светловолосого и
отважного Митяя Еремеева, чернявого рассудительного Степана Наумова, старого
друга Рази -  седого Серебрякова,  бывших в станице еще под атаманской рукой
Ивана.
     Ночь  они  совещались между собой.  Поутру созвали круг,  и  в  полдень
другого дня  челны голытьбы прогребли назад вверх по  Дону,  мимо Черкасска.
Никто не чинил им задержки,  боясь общения с ними. У Черкасска захватили они
по  пути два струга,  груженные разной снедью.  Никто не погнался,  никто не
потребовал их назад.
     - Вишь, зараза моя пособляет! - с усмешкой сказал Черноярец другу.
     Но атаман не смеялся. Он был угрюм и задумчив.


     Бугор над Волгой

     Стрелецкий голова стольник Иван Лабунов побывал в  гостях у  Флегошки -
нижегородского приказчика Шорина.  Не боясь греха, несмотря на великий пост,
они три дня прображничали.  Этому никто не  удивлялся:  им  предстояло плыть
вместе караваном по  Волге  -  что  же  худого в  их  дружбе!  Флегошка ведь
приказчик самого  Василия Шорина!  Флегошкина хозяйка ходит  одетой не  хуже
дворянских жен,  дом - полная чаша... Через Флегошку Леща стольник получил в
дар  от  Шорина  английского сукна  на  кафтан,  соболью  шапку,  изумрудный
перстень,  женский плат из  заморской паволоки и  бирюзовые серьги.  Да  еще
получил на разговенье к дворянскому столу икры, да индеек, да окорок свиной,
да  окорок  медвежий...  Даже  сварливая  хозяйка  не  бранила  стольника за
бражничество с приказчиком Шорина, когда все эти дары были присланы в дом.
     А  за  все,  что  он  получил,  от  стрелецкого головы требовалась одна
послуга: недельки на две захворать животом, чтобы купеческий караван обогнал
государевы струги,  чтобы шоринский хлеб пришел в  Астрахань раньше царского
хлеба...
     Стольник знал,  что  боярин князь  Яков  Черкасский дал  Шорину пушек с
порохом,  с ядрами да еще полсотни оружных холопов для охраны добра по пути.
Князь ли,  торговый ли гость - кто придумал безбожное дело наживы на голоде,
- стольник не знал, но вся душа его возмущалась, когда он услышал о том, что
Василий Шорин хочет опередить государев хлеб.
     "Креста на них нет,  на корыстниках-живодерах!  Таковскую цену возьмут,
что иным купцам и не снилась! - раздумывал стольник. - Шкуру слупят живьем с
понизовского люда!"  Но  все же не отказал приказчику Шорина.  За полученные
дары обещал захворать животом,  пропустить купца на две недели вперед и дать
приказчику Шорина время  поспустить скорым делом  весь  хлеб  астраханцам по
зимним высоким ценам... За то в самой Астрахани по уговору с Флегошкой Лещом
стрелецкого голову  ждали  еще  десять  серебряных ефимков,  бочонок вина  к
обиходу, персидский ковер да черкасское седло...
     С  четвертой недели поста  под  снежной корой зажурчали ручьи.  Лед  на
Почайне быстро сошел,  вода начала подпирать струги,  стоявшие возле лабазов
Шорина. Конопатчики бухали деревянными молотками, загоняя в рассохшиеся пазы
стругов жгуты  пакли.  Осмольщики на  кострах возле  берега  грели  смолу  в
котлах, смолили проконопаченные струги.
     Старик Шорин жил на  Печерском монастырском подворье в  кремле и  ездил
молиться в Печеры. После обедни он каждый день заезжал посмотреть на работы.
В  понедельник на  вербной неделе  велел  стащить струги  в  воду,  в  устье
Почайны,  начать погрузку товаров.  Было мелко, но старый купчина видел, что
будет большая вода -  подопрет и поднимет струги. Грузчики полуголыми бегали
от лабаза к берегу, по сходням бегом на струги с кулями, грузили кули плотно
- один к  одному...  Приказчик Флегошка Лещ сам следил за погрузкой.  Холопы
Черкасского укрепляли на  палубах пушки.  Озорничали по  кабакам на  посаде,
гонялись  за  девушками.  Посадские  приходили  жаловаться на  них  воеводе.
Воевода бубнил что-то  под  нос,  что  недолго ждать  -  скоро они  сойдут с
караваном в низовья.
     На вербной неделе взломало Волгу. Вода что ни час прибывала. Из царских
житниц поспешно грузили в  караван царское жалованье для  понизовых служилых
людей...
     Василий Шорин явился сам к воеводе.
     - Караван  погружен стоит,  а  стольник Иван  Лабунов вдруг  занедугал,
боярин и воевода Петра Ильич!
     Воевода Голохвастов развел руками.
     - В  недуге  господь токмо  волен,  Василий!  -  сказал он.  -  Постоят
караваны.  Оправится стольник -  пойдут.  Не  к  зиме  дело,  к  лету.  Куды
поспешать?!
     - Астраханцев  ить  жалочко,   Петра  Ильич,   боярин!  Голодны  сидят.
Государев хлеб припоздает -  хворать учнут!  Пиши проходную на  мой караван,
была не была!
     Голохвастов,   поглаживая  окладистую  рыжеватую   бороду,   не   спеша
размышлял, пытаясь проникнуть в мысли торгового гостя.
     - Обычая нет уходить без царских стругов. Пограбят тебя! - сказал он.
     - Да у меня,  осударь-воевода,  пушки стоят на стругах,  люди боярские,
князя  Черкасского,  тоже  оружны  пойдут с  караваном.  Господь сбережет!..
Астраханских людей жалею!  - настаивал Шорин. - И к дому пора. Уйдет караван
- я и дома к Светлому воскресению буду!..
     Воевода вдруг понял, захохотал.
     - Греховодник Василий!..  Людей  астраханских жалеешь?  Отколь  в  тебе
жалости столько?!  Ах, старый мудрец, намудрил! Проходную тебе?! Ох, колдун!
А хворь-то не ты ли наслал на Ивана Лабунова?
     - Поклонюсь тебе, сударь Петра Ильич. Я в долгу не останусь!.. В хвори,
как ты сказал,  волен господь.  А мне бы не дожидаться уж ныне!..  Медвежьих
три окорочка со мною, бочонок с венгерским. Тебе из Москвы я привез...
     Воевода велел написать проходную стругам Василия Шорина.
     Волга подперла Почайну.  Груженые тяжелые струги стояли, покачиваясь на
якорях.  Весеннее солнце сияло, сверкая в Волге, золотя купола нижегородских
церквей.
     Высокие косогоры города начали покрываться зеленым ковром травы,  когда
караван Василия Шорина отвалил от  берега.  Сам  Василий стоял  на  бугре  и
смотрел,  как все на  стругах стали креститься на нижегородские церкви,  как
засверкали под  солнцем дружные весла  стругов,  а  на  носах передних медью
сверкнули   пушки   и,   подбочениваясь,   возле   них   красовались   перед
нижегородскими девицами оружные холопы Черкасского.
     Вот  вышел весь караван на  веслах в  широкий волжский простор,  струги
подняли паруса и полетели с попутным по половодью,  оставляя широкий след на
воде.
     Шорин оглянулся на устье Почайны, на царский караван. Государевы струги
еще стояли под погрузкой и  на  одном из них стучал в  мурье [Мурья -  трюм]
деревянный молоток конопатчика.
     Василий снял шапку, перекрестился, вздохнул с облегчением.
     - Дай бог добрый путь да прибытки!
     Разинский стан раскинулся на  бугре над Волгой,  невдалеке от Царицына.
Жить в  бурдюгах было привычно для верховской голытьбы,  и,  придя на бугор,
разинцы тут же  нарыли себе землянок.  В  первые дни новизна походной жизни,
ожиданье разбойной гульбы и большой поживы возбуждали ватагу. Никто не думал
о том,  что харчи на исходе.  Идя на Азов,  Разин рассчитывал, что запасется
мясом, отгоняя овец у ногайцев и крымцев