дь
остров лежал, на пути предстоящего сражения). Приготовления эти персы
производили в полной тишине, чтобы враги ничего не заметили. Так персы
готовились к бою, проведя целую ночь без сна.

77. Я не могу оспаривать правдивость изречений оракулов. Если предсказания
недвусмысленны, я не хочу подвергать их сомнению. Вот, например, такое
изречение:

Но когда берег святой со златым мечом Артемиды
 До Киносуры морской съединят корабельной запрудой,
 В спеси безумной разрушив прекрасный город Афины,
 Славная Дика тогда смирит сына Дерзости Кора,
 Буйного (мнится ему, что все покорил он под ноги),
 Медь будет с медью сходиться. Арес же пучину
 Кровью окрасит морскую. Тогда день свободы Элладе
 Дальногремящий Кронид принесет и владычица Ника.

Если Бакид изрекает такое пророчество в столь ясных выражениях, то я и сам
не смею высказывать недоверие к его прорицаниям и не желаю слушать
возражений от других.

78. Между тем военачальники [эллинов] под Саламином продолжали жаркий спор,
не зная еще, что варварские корабли уже окружили их. Они думали, что враги
стоят еще на прежнем месте, где они видели их днем.

79. Во время этого спора с Эгины прибыл Аристид, сын Лисимаха, афинянин,
которого народ изгнал остракизмом46. Этого Аристида я считаю, судя по тому,
что узнал о его характере, самым благородным и справедливым человеком в
Афинах. Он предстал перед советом и велел вызвать Фемистокла (Фемистокл
вовсе не был его другом, а, напротив, злейшим врагом). Теперь перед лицом
страшной опасности Аристид предал забвению прошлое и вызвал Фемистокла для
переговоров. Он узнал, что пелопоннесцы хотят отплыть к Истму. Когда
Фемистокл вышел к нему, Аристид сказал: "Мы должны всегда, и особенно в
настоящее время, состязаться, кто из нас сделает больше добра родине. Я
хочу только сказать тебе, что пелопоннесцы могут теперь рассуждать сколько
угодно об отплытии отсюда, это совершенно бесполезно. Я видел собственными
глазами и утверждаю, что коринфяне и сам Еврибиад не смогут теперь отплыть
отсюда, даже если бы и захотели: ведь мы окружены врагами. Выйди и сообщи
об этом".

80. Фемистокл же ответил ему так: "Твой совет превосходен, и ты принес
добрую весть. Ведь ты подтвердил мне как очевидец, что все произошло, как я
желал. Знай же, что мидяне поступили так по моему внушению. Ведь эллины не
желали добровольно сражаться, поэтому я должен был заставить их сделать это
против воли. Но так как ты пришел с доброй вестью, то сам и передай ее.
Ведь, если я сам скажу им об этом, они сочтут мои слова пустой болтовней и
не поверят, так как, по их мнению, варвары никогда не сделают этого.
Поэтому выйди и сам сообщи им, как обстоит дело! Если они поверят твоему
сообщению, то все хорошо. А если и не поверят, то нам это безразлично:
бежать они, конечно, уже больше не смогут, так как ведь, по твоим словам,
мы окружены со всех сторон".

81. После этого Аристид предстал перед советом и объявил, что прибыл с
Эгины, лишь с трудом избежав преследования сторожевых кораблей варваров.
Весь эллинский флот окружен кораблями Ксеркса, и он советует приготовиться,
чтобы дать отпор врагу. Затем Аристид покинул собрание. А в совете опять
начались споры потому, что большинство военачальников не верили сообщению
Аристида.

82. В то время как они еще сомневались, прибыла теносская триера под
начальством Пантия, сына Сосимена, который перешел на сторону эллинов.
Этот-то корабль принес самые достоверные сведения. За это деяние [имя]
теносцев вырезано на дельфийском треножнике в числе победителей персидского
царя. Итак, вместе с этим кораблем, перешедшим к эллинам у Саламина, и с
ранее присоединившимся у Артемисия лемносским эллинский флот насчитывал
теперь 380 кораблей. Прежде ведь недоставало двух кораблей до этого числа.

83. Эллины же поверили известию теносцев и стали готовиться к бою. Когда
занялась заря, военачальники созвали сходку корабельных воинов и Фемистокл
перед всеми держал прекрасную речь. В этой речи он сопоставлял все
благородные и постыдные побуждения, которые проявляются в душе
человеческой. Фемистокл призывал воинов следовать благородным порывам и
закончил речь приказанием вступить на борт кораблей. Воины уже поднимались
на свои корабли, как вдруг с Эгины возвратилась триера, посланная к
Эакидам. Тогда весь эллинский флот вышел в море, и тотчас же варвары напали
на него.

84. Прочие эллины хотели было уже грести назад и причалить к берегу, а
Аминий из Паллены, афинянин, выйдя из строя, напал на вражеский корабль.
Корабли сцепились и не могли разойтись. Поэтому другие корабли подошли на
помощь Аминию и вступили в бой. Так, по афинскому преданию, началась битва;
а эгинцы утверждают, что бой завязал первым корабль, посланный на Эгину к
Эакидам. Рассказывают также, что эллинам явился призрак некоей женщины.
Громким голосом, так что весь флот слышал, призрак ободрил эллинов,
обратившись к ним сначала с язвительными словами: "Трусы! Доколе будете вы
еще грести назад? ".

85. Против афинян стояли финикияне (они образовали западное крыло у
Элевсина), а против лакедемонян – Ионяне, которые находились на восточном
крыле против Пирея. Однако только немногие ионяне по призыву Фемистокла
бились без воодушевления, большинство же сражалось мужественно. Я мог бы
перечислить имена многих начальников ионийских триер, которые захватили
эллинские корабли, но не желаю их упоминать, кроме Феоместора, сына
Андродаманта, и Филака, сына Гистиея (оба они из Самоса). А только этих
одних я упоминаю ради того, что Феоместора за этот подвиг персы сделали
тираном Самоса. Филака же они записали в список "благодетелей" царя и
пожаловали обширными землями. Этих царских "благодетелей" зовут
по-персидски "оросангами"47. Так обстояло дело с этими начальниками триер.

86. Большинство вражеских кораблей у Саламина погибло: одни были уничтожены
афинянами, а другие эгинцами. Эллины сражались с большим умением и в
образцовом порядке. Варвары же, напротив, действовали беспорядочно и
необдуманно. Поэтому-то исход битвы, конечно, не мог быть иным. Между тем
варвары на этот раз бились гораздо отважнее, чем при Евбее. Из страха перед
Ксерксом каждый старался изо всех сил, думая, что царь смотрит именно на
него.

87. Об остальных – как эллинах, так и варварах – я не могу точно сказать,
как каждый из них сражался. Что же до Артемисии, то с ней приключилось вот
какое событие, отчего она еще более возвысилась в глазах царя. Именно,
когда царский флот уже пришел в великое расстройство, в это самое время
аттический корабль пустился в погоню за кораблем Артемисии. Сама она не
могла бежать, так как впереди шли другие союзные корабли, а ее собственный
корабль как раз находился в непосредственной близости от неприятеля. Тогда
Артемисия решилась вот на какое дело, что ей и удалось. Преследуемая
аттическим кораблем, она стремительно бросилась на союзный корабль
калиндян, на котором плыл сам царь калиндян Дамасифим. Даже если у
Артемисии еще раньше на Геллеспонте была с ним действительно какая-нибудь
ссора, то я все же не мог бы решить, умышленно ли она совершила этот
поступок или же калиндийский корабль только случайно столкнулся с ее
кораблем. Когда же Артемисия стремительно бросилась на калиндийский корабль
и потопила его, то этот счастливый случай принес ей двойную пользу. Так,
начальник аттического корабля, увидев, что она напала на варварский
корабль, либо принял корабль Артемисии за эллинский, либо решил, что ее
корабль покинул варваров и перешел к эллинам. Поэтому он отвернул от
корабля Артемисии и обратился против других кораблей.

88. Так-то Артемисия, во-первых, спаслась бегством, а затем ей, несмотря на
причиненный вред, как раз благодаря этому удалось снискать величайшее
благоволение Ксеркса. Как передают, наблюдая за ходом битвы, царь заметил
нападающий корабль Артемисии, и кто-то из его свиты сказал: "Владыка!
Видишь, как храбро сражается Артемисия и даже потопила вражеский корабль".
Ксеркс спросил, правда ли, что это Артемисия, и приближенные подтвердили,
что им хорошо известен опознавательный знак корабля царицы. Погибший же
корабль они считали вражеским. А Артемисии, как было сказано, сопутствовала
удача и во всем прочем; особенно же ей посчастливилось в том, что с
калиндийского корабля никто не спасся, чтобы стать ее обвинителем.
Передают, что Ксеркс сказал затем [в ответ] на замечание спутников:
"Мужчины у меня превратились в женщин, а женщины стали мужчинами". Это
были, как говорят, слова Ксеркса.

89. В этом бою [у персов] пал военачальник Ариабигн, сын Дария и брат
Ксеркса, и с ним много других знатных персов, мидян и их союзников. У
эллинов же было немного потерь: они умели плавать, и поэтому люди с
разбитых кораблей, уцелевшие в рукопашной схватке, смогли переплыть на
Саламин. Напротив, большинство варваров из-за неумения плавать нашло свою
гибель в морской пучине. Лишь только передние корабли обратились в бегство,
большая часть их стала гибнуть. Ведь задние ряды кораблей, желая пробиться
вперед, чтобы совершить какой-нибудь подвиг перед царем, сталкивались со
своими же кораблями.

90. В суматохе битвы произошло еще вот что. Несколько финикиян, корабли
которых затонули, явились к царю с обвинением ионян в измене, будто бы их
корабли погибли по вине ионян. Однако военачальники ионян не пострадали, а
клеветники-финикияне, напротив, понесли заслуженную кару. Произошло же это
вот как. Пока финикияне еще внушали царю это, самофракийский корабль напал
на аттический. Аттический корабль стал тонуть, а стремительно подоспевший
эллинский корабль потопил самофракийский. Самофракийцы были, однако,
искусными метателями дротиков: они стали метать дротики и сбросили в море
воинов с корабля, потопившего их корабль, и затем захватили его. Этот-то
случай и спас ионян. Когда Ксеркс увидел, что они совершили столь великий
подвиг, то обратил свой страшный гнев на финикиян48. Он возложил всю вину
на финикиян и повелел отрубить им головы, чтобы эти трусы не смели
клеветать на храбрецов. Ксеркс восседал у подошвы горы под названием
Эгалеос49 против Саламина и всякий раз, видя, что кто-нибудь из его людей
отличился в сражении, спрашивал его имя, и писцы записывали имя начальника
корабля с прибавлением отчества и его родной город. Виновником этой беды
финикиян был, кроме того, перс Ариарамн, друг ионян. Так финикияне были
преданы палачам.

91. Когда варвары, пытаясь выйти к Фалеру, бежали, эгинцы, устроившие
засаду в проливе, совершили замечательные подвиги. В то время как афиняне в
суматохе битвы топили вражеские корабли, если те сопротивлялись и бежали,
эгинцы перехватывали бегущих. Если какому-нибудь кораблю и удавалось
избежать афинян, он попадал в руки эгинцев.

92. В это время корабль Фемистокла, преследовавший вражеский корабль,
встретился с кораблем эгинца Поликрита, сына Криоса. Поликрит напал на
сидонский корабль, который захватил сторожевой эгинский корабль у [острова]
Скиафа. На этом корабле находился Пифей, сын Исхеноя (персы, восхищенные
его доблестью, сохранили жизнь тяжелораненому Пифею и держали его на своем
корабле)50. Этот-то сидонский корабль, везший Пифея, был теперь захвачен
вместе с персидскими воинами, так что Пифей мог благополучно вернуться на
Эгину. Увидев аттический корабль, Поликрит тотчас же по опознавательному
знаку признал его за корабль военачальника. Затем Поликрит громким голосом
вызвал Фемистокла и с издевкой напомнил ему о "расположении эгинцев к
персам". Такие упреки Поликрит бросил Фемистоклу как раз, когда напал на
вражеский корабль. Варвары же с уцелевшими кораблями бежали в Фалер под
защиту сухопутного войска.

93. Величайшую славу среди эллинов стяжали себе в этой битве эгинцы, а
затем – афиняне. Среди отдельных воинов особенно отличились эгинец Поликрит
и афиняне – Ермен из дема Анагирунта и Аминий из Паллены (тот, который
преследовал Артемисию). Знай Аминий, что Артемисия находилась на этом
корабле, он, конечно, не прекратил бы преследования, пока не захватил бы
корабль или сам не был бы захвачен. Действительно, начальники афинских
кораблей получили приказание захватить в плен Артемисию, а, кроме того, за
поимку царицы живой была еще назначена награда в 1000 драхм. Ведь афиняне
были страшно озлоблены тем, что женщина воюет против них. А ей, как я уже
рассказал, удалось бежать, а также и остальным варварам с уцелевшими
кораблями в Фалер.

94. Что касается Адиманта, коринфского военачальника, то он, по рассказам
афинян, с самого начала битвы в смертельном страхе велел поднять паруса и
бежал. Коринфяне же, видя бегство корабля военачальника, также бежали.
Когда беглецы были уже вблизи святилища Афины Скирады на Саламине51,
навстречу им вышло какое-то парусное судно, ниспосланное божеством,
которое, как оказалось, никто [из людей] не посылал. Судно подошло к
коринфянам, когда те ничего еще не знали об участи флота. Афиняне усмотрели
в этом вмешательство божества вот почему. Когда судно приблизилось к
коринфским кораблям, то люди, бывшие на нем, сказали: "Адимант! Ты
обратился в бегство с твоими кораблями, предательски покинув эллинов. А
эллины все-таки одерживают столь полную победу над врагом, о какой они
могли только мечтать!". Адимант не поверил их словам, и тогда они снова
сказали, что готовы отдаться коринфянам в заложники и принять смерть, если
эллины не одержат блестящей победы. Тогда Адимант и другие коринфяне
повернули свои корабли и возвратились назад к флоту, когда битва уже
кончилась. Так гласит афинское предание. Коринфяне же, конечно, возражают
против этого, утверждая, что доблестно сражались в битве в числе первых.
Все прочие эллины подтверждают это52.

95. Афинянин же Аристид, сын Лисимаха, о котором я недавно упоминал как о
человеке благороднейшем, во время Саламинской битвы сделал вот что. С
большим отрядом гоплитов (это были афиняне, стоявшие на побережье Саламина)
он переправился на остров Пситталию и перебил всех персов, находившихся на
этом острове.

96. После окончания битвы эллины снесли на берег Саламина все найденные
обломки кораблей и стали готовиться к новому бою: они ожидали, что царь с
оставшимися кораблями еще раз отважится совершить нападение. Между тем
множество корабельных обломков, подхваченных западным ветром, принесло к
берегам Аттики, к так называемому [мысу] Колиада. Так-то исполнились не
только все прорицания Бакида и Мусея о морской битве, но и пророчество о
принесенных волнами сюда корабельных обломках (за много лет до этого изрек
его афинский прорицатель Лисистрат, смысл его остался непонятным всем
эллинам):

Колиадские жены [ячмень] будут жарить на веслах.

Это пророчество должно было теперь исполниться после отступления царя.

97. Когда Ксеркс понял, что битва проиграна, то устрашился, как бы эллины
(по совету ионян или по собственному почину) не отплыли к Геллеспонту,
чтобы разрушить мосты. Тогда ему грозила опасность быть отрезанным в Европе
и погибнуть. Поэтому царь решил отступить. Желая, однако, скрыть свое
намерение от эллинов и от собственного войска, Ксеркс велел строить плотину
[между берегом и Саламином]53. Прежде всего, он приказал связать
финикийские грузовые суда, которые должны были служить понтонным мостом и
стеной, и затем стал готовиться к новой морской битве. Все, видевшие эти
сборы, думали, конечно, что царь совершенно серьезно решил оставаться и
готовится продолжать войну. Только Мардоний не дал себя обмануть этим, так
как ему были прекрасно известны замыслы царя.

98. Тем временем Ксеркс отправил в Персию гонца с вестью о поражении. Нет
на свете ничего быстрее этих гонцов: так умно у персов устроена почтовая
служба! Рассказывают, что на протяжении всего пути у них расставлены лошади
и люди, так что на каждый день пути приходится особая лошадь и человек. Ни
снег, ни ливень, ни зной, ни даже ночная пора не могут помешать каждому
всаднику проскакать во весь опор назначенный отрезок пути. Первый гонец
передает известие второму, а тот третьему. И так весть переходит из рук в
руки, пока не достигнет цели, подобно факелам на празднике у эллинов в
честь Гефеста. Эту конную почту персы называют "ангарейон"54.

99. Первое известие о взятии Афин Ксерксом, доставленное в Сусы, так
обрадовало оставшихся дома персов, что они осыпали миртовыми ветвями все
улицы города, воскуряли фимиам, приносили жертвы и задавали пиры. А вторая
весть [о поражении] настолько потрясла персов, что все они раздирали свои
одежды и с криками и бесконечными воплями обвиняли Мардония. Так вели себя
персы, сокрушаясь, впрочем, не столько о гибели флота, сколько тревожась за
самого Ксеркса.

100. И эти огорчения и тревоги продолжали тяготить персов все время, пока
сам Ксеркс по возвращении не успокоил их. Мардоний же видел, как глубоко
Ксеркс опечален поражением, и подозревал, что царь замыслил отступление из
Афин. Сообразив, что ему, который убедил царя идти в поход на Элладу,
придется нести ответственность, Мардоний решил, что лучше еще раз попытать
счастья в битве, покорить Элладу или с честью пасть в борьбе за великое
дело. Впрочем, он больше надеялся на покорение Эллады. Итак, обдумав все
это, Мардоний обратился к царю с такими словами: "Владыка! Не печалься и не
принимай близко к сердцу эту беду! Ведь решительный бой предстоит нам не на
море с кораблями, а на суше с пехотой и конницей. Никто из этих людей,
считающих себя победителями, не осмелится сойти с кораблей и выступить
против тебя, а также никто из живущих здесь на материке. И те, кто восстал
против нас, понесли достойную кару. Если тебе угодно, мы тотчас же нападем
на Пелопоннес. Желаешь ли ты подождать – это также зависит от тебя. Только
не падай духом! Ведь эллинам нет никакого спасения: их постигнет кара за
нынешние и прежние деяния, и они станут твоими рабами. Лучше всего тебе
поступить так. А если ты решил сам уйти с войском, то на этот случай у меня
есть другой совет. Не делай, царь, персов посмешищем для эллинов. Ведь
персы еще вовсе не потерпели поражения, и ты не можешь сказать, что мы
где-либо оказались трусами. А если финикияне, египтяне, киприоты и
киликийцы проявили трусость, то в этом поражении персы вовсе неповинны. А
так как ты не можешь ни в чем упрекнуть персов, то послушайся меня. Если ты
действительно не желаешь здесь оставаться, то возвращайся на родину с
большей частью войска, а мне оставь 300 000 отборных воинов, чтобы я мог
сделать Элладу твоей рабыней".

101. Услышав эти слова, Ксеркс весьма обрадовался, думая, что уже избежал
гибели. Мардонию же сказал, что сначала будет держать совет, а затем
сообщит, какое решение принял. Затем Ксеркс стал совещаться со своими
персидскими советниками и решил призвать на совет также и Артемисию, так
как и раньше она, казалось, понимала, что следовало делать. Когда Артемисия
явилась, Ксеркс велел всем остальным – персидским советникам и копьеносцам
– удалиться и сказал ей вот что: "Мардоний советует мне остаться здесь и
напасть на Пелопоннес. Он говорит, что персы и сухопутное войско вовсе
неповинны в поражении и мечтают на деле доказать свою невиновность. Поэтому
он предлагает либо мне самому сделать это, либо он с 300 000 отборного
войска покорит мне Элладу, в то время как мне с остальным войском советует
возвратиться на родину. Ты дала мне перед битвой прекрасный совет, именно
отговаривала меня вступить в бой. Так посоветуй же мне и теперь, что
следует делать, чтобы добиться успеха".

102. Так он спрашивал, Артемисия отвечала вот что: "Царь! Трудно советнику
найти наилучший [совет], но в настоящем положении тебе следует, думаю я,
вернуться домой. Мардоний же, если желает и вызвался на это дело, пусть
остается с войском по его желанию. Если Мардоний действительно покорит ту
землю, которую обещает покорить, и выполнит свой замысел, то это, владыка,
будет и твоим подвигом, потому что совершили его твои слуги. Если же дело
пойдет иначе, чем думает Мардоний, то беда твоему дому вовсе невелика, так
как сам ты и твоя дер