спросил Джаи.
     - Я его жена...
     - Жена?! - Джаи ужаснулся. - Тогда не говори ему, что я хочу на  тебе
жениться, Туанес, ладно? Я подарю тебе скарабея из зеленого камня,  только
не говори!
     - Я не скажу ему, Джаи.
     - А почему ты сказала, что тоже хочешь видеть его?
     - Он уехал на южные каменоломни - я его жду.
     - Мой Сенмут тоже уехал на юг, но я его уже не увижу...
     - Сенеб, Туанес! Это что за  герой?  -  перед  ними  выросла  широкая
фигура Кара.
     - Сенеб, Кар. Это Джаи.
     - Ты богач, Джаи! - воскликнул Кар и с деланным удивлением извлек  из
носа мальчика блестящий кругляш, из уха  -  три  медных  кольца,  одно  за
другим, а из рваного набедренника... живую ящерицу!
     Джаи взвизгнул  и  кинулся  бежать,  но  Кар  успел  схватить  его  в
охапку...
     - П-пус-сти, - заикаясь от ужаса, едва проговорил Джаи. -  Я...  я...
с-с-мот-тр-ри, Ка-р... с-с-мот-т-ри...
     - Не бойся, глупый, - убеждал его Кар. - Если ты  обиделся,  я  верну
тебе твои вещи...
     И он действительно попытался "вернуть" ему ящерицу и кольца, Но  Джаи
удалось вырваться, и он умчался от них, прыгая с камня на камень.
     - Я хотела его накормить, - огорченно объяснила Туанес.
     - Это моя вина... Может, еще  увидим  -  я  запомнил  его...  Извини,
Туанес. А сейчас идем домой: Мериптах вернулся!



                                    3

     Владыка Обеих Земель лежал  под  пестрым  пологом  на  крыше  дворца,
заложив руки под изголовье, и размышлял.
     Золотистое утро взошло над рекой и холмами.  Отсюда  видны  пустынные
улицы  Белых  Стен  и  ярко  раскрашенные  гробницы  Мертвого  города   на
горизонте.
     В нескольких шагах от Хефрэ на  полу  сидел  ослепший  Рэур,  главный
скульптор царя. Для него все еще была ночь.
     Их беседу прервала молчаливость Хефрэ, и художник ожидал, когда  царь
заговорит вновь.
     "Люди - разные, - думал Хефрэ. -  А  жизнь  напоминает  дорогу.  Одни
моложе, ухватистей, другие немощны, тихи - вот растянулись идущие  длинной
лентой, точно Кемт на берегах Великой Хапи.
     Но впереди всегда царь!
     Так и среди богов: есть второстепенные, есть и главные. А  впереди  -
Рэ...
     Все как на ладони - никто не обойдет ведущего.
     Ну, а душой? Умом? Все ли ведомые идут позади?"
     Царь вздохнул. Мудрецов  Хефрэ  не  любил:  один  такой  умник  может
оказаться опаснее тысячи скульпторов, художников, песнопевцев. Он мысленно
перебрал в памяти свое окружение и несколько успокоился:  "кого  надо"  он
вовремя убрал.
     Надо  неустанно  укреплять  свое  превосходство.   Мериптах   вовремя
придумал Щесеп-анха.
     Хорошо, что Рэур горячий сторонник его. Но сегодня он пришел с  новым
замыслом, и Хефрэ постепенно проникался им.
     Завистник Хеси? Обычное явление. Надо только приказать следить, чтобы
он не отравил соперника раньше времени... Завистник должен оставаться лишь
тенью таланта.
     Открытое недовольство высказывают жрецы Птаха, подстрекаемые  глупцом
Хену. Это хуже. Они боятся возникновения нового культа, который отберет  у
них часть доходов.
     Но ведь он и не собирается превращать эту скульптуру в подобие  храма
с приписным хозяйством. А они не верят... Может...
     Хефрэ недовольно поморщился. Можно и  реку  перегородить  наглухо.  А
потом? Вода наберет силу, порожденную такой плотиной, и прорвет ее!
     Нет, запрета жрецы не дождутся.
     Хефрэ хитро улыбнулся, легко поднялся и зашагал перед Рэуром.  В  его
голове, привыкшей к множеству непредвиденных ситуаций, стал созревать свой
план.
     - Повтори, - коротко приказал он, остановившись над слепцом.
     - Смотри, Хем-ек, - повеселел Рэур,  предчувствуя  согласие  царя.  -
Если ты  станешь  в  этом  камне  только  Шесеп-анхом,  твоя  божественная
сущность не увеличится в глазах роме... Ведь ты сам - живое  олицетворение
Хора. Великого. Ты сын божественного Рэ!
     Хефрэ, не мигая, смотрел в его  невидящие  глаза  и  чувствовал,  как
холодок неприязни побежал  у  него  между  лопатками.  "Слишком  умен!"  -
подумал он.
     - Пусть ты будешь Та-Мери, - продолжал  Рэур.  -  Олицетворение  всей
страны, всего народа... Тогда ты станешь над многими богами, и еще  больше
- над жрецами. Ближе к роме!
     "Он  читает  мои  мысли...  -  испуганно  подумал  царь.  -   Убрать!
Непременно убрать..."
     - Та-Мери будет стоять вечно. Ему не надо жрецов, Хем-ек. Чтобы никто
не дрался из-за лепешек возле скульптуры. Все это, Хем-ек, Мериптах хорошо
придумал!
     "Убрать обоих".
     - Новый замысел. Роме будут довольны: Хем-ек - тоже...
     "Покончу с обоими после окончания работ".
     И вслух:
     - Ты убедил меня, Рэур. Пусть будет,  как  я  скажу  сейчас:  назовем
скульптуру "Та-Мери"! Я так назвал ее, Сам!..
     - Слышу мудрость твою, Хем-ек, радостно мне.  Веление  твое  исполню.
Позволь обратиться с просьбой.
     - Говори.
     - Я слеп, стар. Назначь главным скульптором Хеси. Он талантлив.  Один
из давних моих учеников. К тому же сидящий справа от меня...
     - Талантлив?!
     -  В  нем  поздно  проснулся  художник,  Хем-ек.  Видел  ты,  сколько
превосходных работ выполнил он в последнее время?
     - Хватит, старик, Хеси хотел обмануть меня.  Пусть  теперь  подождет.
Оставайся сам в этой должности!
     - Тебе приказывать, Хем-ек. Благодарю за щедроты. У меня все.
     - Иди, Рэур. Пусть быстрее строят моего  Та-Мери...  Я  сам  придумал
его!..



                                    4

     Опустели улицы Белых Стен в часы дневного отдыха.  Кар  один  шел  по
теневой стороне. Он зорко осмотрелся - ни души. Беззвучно открыл калитку и
юркнул в сад, окружавший заветный дом. Еще несколько шагов - и занавеска в
низком окне будто сама откинулась в сторону.
     Его глаза, быстро привыкающие к полумраку,  приметили  слева  фигурку
обнаженной Сенетанх.
     Нежные руки обвили могучую шею одного из тех немногих, кто удостоился
чести получать ее любовь здесь, в доме ее мужа, Главного жреца бога Птаха.
     Весь Кемт изнемогал от иссушающей жары в эти часы.  Угасли  на  время
полевые и строительные работы, замолкли  мастерские  ремесленников,  мирно
почивали  супружеские  пары.  И  только  наши  влюбленные  презрели   пору
отдохновения.
     Не скоро задал он ей вопрос, более уместный в начале их свидания:
     - Где твой муж?
     Сенетанх наморщила алебастровый лоб и ответила:
     - Мой Хену опять девятидневно очищается от последнего прикосновения к
женщине, перед службой в храме...
     - Если бы ум этого человека стал равен  его  благочестию,  -  заметил
восхищенный Кар, - он превзошел бы царя!
     Желая подольше удержать возле себя Кара, Сенетанх предложила:
     - Хочешь, я покажу тебе мои подарки от мужчин?
     - Хочу, Сенетанх, с удовольствием, - ответил Кар, надеясь, что это не
займет много времени.
     - Подожди, - и Сенетанх убежала в соседнюю комнату.
     Вскоре оттуда донесся ее недовольный голос:
     - Тяжелый ларец...
     Кар вовремя подхватил резной тисовый ящик и бережно  опустил  его  на
пол.
     - Смотри, - сказала она, извлекая медный  браслет,  и  огонек  истого
коллекционера вспыхнул в ее глазах. - Это от чернокожего солдата из охраны
царя. Этого скарабея я получила из рук  вельможи  Заячьей  области...  Вот
кольцо камнереза из Сиены... Коробочка из кости, подаренная Хеси...
     - Хеси?!
     - Да. Хеси - давний друг Хену,  мне  не  хотелось  обидеть  его.  Вот
смотри, твой простой камень... - и Сенетанх тесно прижалась к Кару, обняла
его, но молодому человеку не хотелось прерывать  знакомства  с  уникальной
коллекцией, тогда Сенетанх послушно отстранилась,  с  гордостью  продолжая
демонстрацию своих богатств. Ведь  другой  такой  коллекции,  пожалуй,  не
найдешь в Белых Стенах, а возможно, и во все Кемте. Эта ли мысль  возникла
в красивой головке Сенетанх или другая, но она вновь прижалась к  молодому
гиганту и весело воскликнула:
     - Почему бы тебе, Кар, тоже не собирать подарки, но от женщин?
     Кар рассеянно слушал ее:  он  то  возвышался  в  собственных  глазах,
узнавая о вещах, даримых ей знатными  роме,  то  горестно  вздыхал,  когда
Сенетанх показывала ему жалкие подарки нищих  или  даже  чужеземцев,  руки
которых тоже ласкали ее.
     Сенетанх повторила вопрос, и Кар  засмеялся:  идея  не  казалась  ему
неприличной. Она извлекла на свет ожерелье из зерен черного дерева, кусков
лотоса и плодов пальмы дум и сказала:
     - Возьми. Пусть оно будет первым подарком у тебя.
     - От кого это, Сенетанх?
     - Сеп собрал его, когда был на южных каменоломнях раньше...
     - А ты... ты знаешь, что он судим? Сослан?
     - Знаю, Кар. Это не мое дело. Сеп умеет любить, он сильный. Он смелый
охотник...
     - Сеп?! - вовсе изумился Кар. - Охотник?..
     - Да...
     - Этот заика?
     - Почему заика? Он говорит обычно.
     - К тому же я никогда не встречал его среди охотников, - добавил Кар.
     - А я видела глубокий шрам на  его  бедре!  -  с  вызовом  произнесла
Сенетанх.
     Кар промолчал...



                                    5

     Приемные часы царя нерушимы, как  созвездия.  Это  знали  придворные,
вельможи, вся страна. И сегодня точно в указанное  время  он  появился  на
высоком помосте над главным входом дворца, под плотным пологом,  в  густой
тени.
     Царь удобно расположился на роскошном троне из черного  дерева.  Ноги
его обуты в золоченые  сандалии,  на  бедрах  белый  передник,  на  голове
двойная корона Верхней и Нижней страны. В одной руке гиппопотамовая плеть,
в другой - волопавсовый крюк.
     За правым плечом его - везир Иунмин, за  левым  -  "заведующий  двумя
житницами"  Сехемкарэ.  У  ног  справа  -  писец  Ченти.  Позади  всех   -
телохранитель Уни.
     Курьер, не спускавший зорких глаз с  царя,  бросился  выполнять  волю
правого указательного пальца державной руки -  не  зря  он  слыл  знатоком
дворцового этикета и наиболее устойчивых вкусов фараона.
     Минуту спустя на  дорожке  перед  возвышением  царя  на  тростниковых
циновках   уселись   двадцать   усладителей,   тончайших   психологов    и
мастеров-сладкопевцев. Просители заранее, не скупясь, стремились подарками
приобрести их симпатии. Ведь многие их слова, словно ветром разносимые  по
столице, а то и по всей стране, могли понравиться фараону.
     - О великий сын солнца, - негромко, но  с  расчетом  быть  услышанным
начал старший усладитель вельможа Псару, - как красив нынче,  как  здоров,
могуч наш Хем-еф!
     Плечи фараона невольно расправились.
     - Как далеко, как много видит каждый его глаз, -  продолжил  один  из
подчиненных Псару.
     - Как справедливо настроен он сейчас: богине истины Маат есть с  кого
брать пример! - подхватил другой.
     Морщинки на лице царя исчезали одна за другой.
     - Вот стоят за его плечами достойные царские сыновья, виднейшие  люди
государства, - заговорил следующий усладитель, и теперь весь  трудолюбивый
хор включился в почетную и ответственную работу.
     - Какие откровения добра узнает сегодня страна?
     Взгляд Хефрэ потеплел.
     - Много царей пребывало на  троне  Кемта,  однако  наш  Хем-еф  самый
сильный, самый умный!..
     Кровь живее заструилась в полнеющем теле царя.
     - Страшен гнев его, но счастье народа в его безмерной любви!
     Каждый мускул царя молодел и крепнул на глазах придворных.
     - Не теряй времени, курьер, - возвысил  голос  Псару,  -  не  ленись:
пусть ведут сюда жаждущих  справедливости,  кому  светит  сегодня  счастье
вкусить милостей Хем-ефа, да будет он жив, цел, здоров!
     В самом деле, приятные слова освежили  душу  и  тело  фараона,  точно
утреннее омовение. Теперь царь был подготовлен к утомительному приему.
     Его левая бровь  приподнялась,  придавая  лицу  выражение  невольного
любопытства, и курьер убежал, чтобы вернуться в сопровождении жреца Хену.
     Увидев фараона, Хену зажмурился, пал ниц, прополз  немного  и  замер,
прижавшись к земле, на которой жил его властелин.
     - Говори.
     Хену слегка приподнялся, неловко просунул под  себя  толстые  ноги  и
уселся на них, как на подушках.
     - Великий царь, - начал  он,  покрываясь  крупными  каплями  пота.  -
Благой бог! Я всегда благодарен тебе за твое внимание к  богам  Кемта,  их
храмам, ко мне - служителю богов...
     - Истинно сказал верховный жрец Птаха, истинно,  -  хором  поддержали
усладители, искоса наблюдая  за  своим  дирижером  и  повинуясь  его  едва
заметным и непонятным для непосвященных жестам. -  Где,  в  какие  времена
цари больше нашего Хем-ефа чтили богов Кемта, где?!
     - Твое желание воплотить свой образ  в  скульптуре  размером  с  гору
преисполнило мое сердце радостью... Я уже готовлюсь, - Хену с  откровенной
грустью произносил последние слова, - я понимаю,  что  доходы  мои  должны
сократиться, ибо новые жрецы Шесеп-анха - только служители бога, а не сами
боги...
     - О благородный Хену,  -  завопили  усладители.  -  Бескорыстие  твое
достойно наивысшей похвалы!..
     Но тут Хену зло посмотрел в сторону  Псару,  и  усладители  мгновенно
"перестроились на ходу".
     -  Не  только  похвалы,  Хену,  а  награды,  -   причитывали   теперь
усладители. - Пусть наградой тебе будет полное сохранение доходов!
     Хену взглядом дал понять Псару, что усердие его людей вновь приобрело
нужное направление и будет оценено по заслугам, а сам обратился к царю:
     - Мне отрадно,  что  честные,  беспристрастные  люди  окружают  тебя,
Хем-ек! Конечно, если бы можно было внять их советам... Но я не вижу такой
возможности...
     -  О  Хену,  -  дружно  оттеснил  грубый  голос  жреца   нежный   хор
усладителей, - что бы делали все, если бы в  Кемте  была  лишь  одна  твоя
голова?
     Это была правда,  Хефрэ  рассмеялся  и  хлопнул  в  ладоши.  На  ноги
мгновенно вскочил царский писец Ченти со свитком в руках. Хену  побледнел:
что еще он придумал там? Какие козни?  Отчего  так  смешно  царю?  Тревога
сжала его сердце, но дальнейшее поразило своей  неожиданностью  и  сделало
этот день одним из самых памятных в жизни...
     - Я приказал назвать мою скульптуру, - членораздельно заговорил царь,
- Та-Мери.
     Хену растерянно заморгал и уставился на владыку Обеих Земель.
     - О Хем-ек, -  подхватили  усладители,  -  это  прекраснейшая  мысль:
назвать изваяние "Земля возлюбленная"!
     - Не будет  храмов,  жрецов,  богослужения  при  этой  скульптуре,  -
объяснил Хефрэ.
     Наступило молчание. Тугодум Хену лихорадочно пытался осмыслить  слова
царя. Наконец улыбка озарила его напряженное лицо, но немного  спустя  как
бы растаяла.
     - А... а если... царь потом передумает?
     И тут произошло то, чего  еще  не  знал  Кемт.  Позднее,  при  других
фараонах, на протяжении многих  веков  такое  произойдет  не  раз,  станет
привычным, но тогда это было  новшеством.  Это  -  означает  охранительную
грамоту, предоставляющую определенные и гарантированные льготы,  в  данном
случае - жрецам храма Птаха [дошедшие до нас подобные грамоты относятся  к
концу IV династии - в описываемое в книге время они были, видимо, явлением
нехарактерным].
     - Читай, -  коротко  распорядился  Хефрэ,  и  писец  Ченти  звонко  и
выразительно, чеканя каждое слово, исполнил веление царя:
     - "Хор, любимый Обеими Землями,  великий  сын  Рэ,  царь  и  государь
приказывает своему  везиру,  начальнику  всех  работ  страны,  начальникам
областей, заведующему  обеими  житницами,  всем  остальным  начальникам  -
отныне освободить  жрецов  храма  бога  Птаха  от  исполнения  воинской  и
трудовой повинности навеки. Мое величество приказывает  навсегда  оставить
за  ними  приписанные  земли,  не  взимать  с  них  налогов,  не  ущемлять
благоденствия жрецов..."
     -  О,  счастливец  Хену,  счастливые  жрецы  бога  Птаха,  -  грянули
усладители. - Словно в  девичьих  косах  переплелись  доброта  и  мудрость
Хем-ефа, да будет он жив, цел, здоров!
     - Теперь ты понял, Хену? - спросил царь.
     - Благодарю тебя, благой бог, - вновь распластался на земле  Хену.  -
Да будешь ты всегда жив, цел, здоров!
     - Ступай, - махнул рукой Хефрэ.
     Писец бросил вниз свиток царской грамоты, Хену на лету подхватил  его
и, пятясь задом, полз, пока не скрылся из виду.
     - Позволь сказать, Хем-ек, - смиренно, но вместе с  тем  взволнованно
обратился к царю из-за левого его плеча казначей государства Сехемкарэ.
     - Говори.
     - Твой указ о милостях жрецам - дорогой указ!
     - Дальше...
     - Не ослабит ли он твою казну, Хем-ек?
     - А ты для чего? - усмехнулся Хефрэ. - Заготовь еще указ о  повышении
налогов с роме!..
     - О всесильный, всемудрый владыка Обеих Земель, - радостно воскликнул
Псару, обладатель самых чутких ушей при дворе. - Защитник  своих  вельмож,
укротитель недовольных, заботливый отец  Кемта...  Подданные  твои  должны
знать свое место, должны иметь цель, чтобы трудиться. Введите  следующего,
жаждущего неисчислимых царских милостей...
     Перед фараоном предстала жена  осужденного  мастера  Сепа,  полная  и
добродушная Исет. Если в первом случае усладители не сразу  разобрались  в
обстановке, то сейчас они действовали в редком согласии,  что  говорило  о
расходах, понесенных просительницей.
     - Хороший день, удачливый  день  сегодня,  -  восторженно  заголосили
усладители. - Нашего царя беспокоят достойные люди...
     - Говори.
     - Благой бог,  молю  тебя:  прикажи  вернуть  мужа  моего,  Сепа,  из
каменоломен Юга в места ближе к Белым Стенам, - плача, заломила руки Исет.
- У него плохое здоровье, а здесь я смогу поддерживать его,  пока  милость
твоя вновь не вернется к нему...
     - Хорошее время выбрала ты, Исет, - поддержали усладители, -  удачное
время. Хем-еф полон доброты! Именно сегодня...
     Хефрэ размышлял недолго. Кивнул в знак согласия, он  приказал  везиру
Иунмину отдать нужное распоряжение и приготовился выслушать следующего.  У
него и в самом деле сегодня было благодушное настроение.



                                    6

     Жизнь мальчика должна быть далека от  радостей  и  горестей  мужчины.
Даже сам Рэ молод утром, зрел днем и стареет лишь к  ночи.  И  никогда  не
будет наоборот, ибо такова воля богов.
     Но в земной жизни роме бывает иначе, Взять хотя бы Джаи. До  сих  пор
он был лишен общества своих сверстников. Не знает мальчишеских игр. Только
в двенадцать лет обрел первого друга,  да  и  то  взрослого  -  точильщика
инструментов Сенмута, которого недавно вельможа Хеси отослал домой, в Абу.
     И снова - одиночество...
     Самое сильное, неуемное в  характере  Джаи  -  любознательность.  Его
черную  фигурку  можно  было  увидеть  на  улицах  города,  в  пустыне,  в
праздничной толпе и в кварталах Города мертвых.
     Он все хотел видеть. Услышать. Однажды он сделал  важное  открытие...
Потом поделился им  с  другом  Сенмутом.  Тот  приласкал  тогда  Джаи,  но
строго-настрого наказал забыть об этом навсегда. А молчать Джаи умел.
     Сам-то  он  не  видел  особой  нужды  молчать  в  данном  случае,  но
ослушаться не посмел.
     Сенмут!
     Воспоминания об этом человеке стали отрадой для мальчика.
     Случайная встреча с Туанес  и  Каром  оказалась  вторым  значительным
событием  в  его  маленькой  жизни.  Гигант-фокусник  сперва  внушил   ему
мистический  страх,  но  потом  страх  сменился  любопытством  -  желанием
познакомиться с ним ближе.
     А дружба с Туанес возникла у них сразу. Он сам находил  ее,  вырастая
как из-под земли, гулял с ней, носил ее вещи, собирал для нее цветы. Когда
же мальчик познакомился с Мериптахом  и  проникся  к  нему  доверием,  его
обожание Туанес стало еще более  откровенным,  а  лучшие  часы  его  жизни
теперь проходили рядом с ней.
     Так юный Джаи стал другом  дома  знаменитого  скульптора  Та-Мери,  о
котором уже заговорил Кемт...
     ...Строительство  Та-Мери  в  разгаре.  Пять  тысяч   рабочих,