в рот горсть абрикосов  и  стал  их  медленно  жевать.  Затея
Модеста Павловича, которая стоила ему таких трудов, провалилась.
   После продолжительных дискуссий на ученом  совете  он  все-таки  убедил
присутствующих в необходимости построения самосовершенствующейся модели по
его, Модеста  Павловича,  способу  задания  исходной  информации.  И  это,
конечно, была  большая  победа,  потому  что  покойный  уже  автор  метода
"уподобления действительности",  которым  решалась  задача,  придерживался
совершенно иной точки зрения.
   Метод  "уподобления  действительности"  основывается  на  том,  что   в
практическом решении  научных  проблем,  как  правило,  принимает  участие
материал, ничего общего по содержанию с  предметом  проблемы  не  имеющий;
однако именно этот  посторонний  материал  зачастую  придает  необходимому
материалу тот способ организации, который и составляет решение задачи.
   Центральная идея метода  -  создать  "машинный  индивидуум",  поведение
которого  задано  как  необходимой,  так  и  дополнительной   информацией.
Индивидуум действует  в  ситуации,  представляющей  собой  особым  образом
сформированную дополнительную информацию. Ситуация и индивидуум  оказывают
друг на друга воздействие, в результате которого  непрерывно  изменяющийся
индивидуум проходит  последовательно  ряд  ситуаций,  вытекающих  одна  из
другой. Создание новых, еще не существовавших ситуаций ведет участвующих в
программе индивидуумов  к  нетривиальному  решению  проблем,  поставленных
перед машиной.
   Споры разгорелись относительно  способа  задания  исходной  информации.
Большинство полагало необходимым ввести жесткие граничные условия  -  это,
по их мнению, гарантировало, что полученный ответ будет ответом на вопрос,
поставленный в задаче. Модест Павлович высмеял это суждение, заметив,  что
такой ответ мог бы получить  бухгалтер  на  своих  конторских  счетах.  Он
сказал:  "Без  неопределенности  в  условии   задачи   никакой   речи   об
оригинальности решения быть не может. К тому же я оставляю за собой  право
в любой момент ввести в уже действующую программу поправочный  коэффициент
на происходящее событие, чтобы увеличить вероятность  развертывания  этого
события в нужном направлении".
   Модеста Павловича назначили руководителем эксперимента. Две  недели  он
пропадал в институте и, никому ничего не доверяя, следил за ходом событий.
Сегодня, около девяти часов утра, выйдя из буфета,  где  он  поел  вареных
сосисок с огурцами и выпил  бутылку  фруктовой  воды,  Модест  Павлович  в
хорошем настроении подошел к машине и обнаружил, что  случилось  то,  чего
никто не предвидел: цепь событий возвратилась к исходной точке.
   Пришли математики и стали размышлять вслух. Конечно, сказали они, этого
следовало  ожидать.  Информация  с  высоким  уровнем  неопределенности   в
процессе бесконтрольных преобразований одного и  того  же  рода  неминуемо
приведет  к  информации  с  первоначальным  уровнем  неопределенности.   И
абсолютно ясно,  продолжали  они,  что  ситуация,  возникшая  после  таких
преобразований, в частном случае может повторить исходную.
   Модест Павлович жевал абрикосы и никак не мог понять, где была допущена
ошибка. Может  быть,  не  следовало  вводить  в  искусственный  базис  уже
фигурировавших индивидуумов? Может, подумал вдруг Модест Павлович,  зря  я
послал деньги на поездку в Пловдив?
   Так или иначе, все было потеряно. И раньше никто не  понимал  до  конца
его  замыслов,  а  сейчас,  когда  программа  зациклилась  и   эксперимент
провалился смехотворным образом, ни на чью поддержку он  рассчитывать  уже
не мог.


   Модесту Павловичу полагался отпуск за два года. Он приобрел  соломенную
шляпу и в белом чесучовом костюме разгуливал по аллеям  парка  культуры  и
отдыха, останавливаясь иногда возле биллиардной и  прислушиваясь  к  стуку
шаров.
   На третий день отпуска Модест Павлович проснулся среди ночи  мокрый  от
пота, накрутив на себя одеяло. Ему приснился Повиланов, который  сидел  на
корточках посреди болота и бил в гонг.  От  звука  гонга  Модест  Павлович
проснулся и не смог заснуть до утра. На следующую ночь он  увидел  во  сне
своего школьного товарища Игоря Карлова. Игорь  Карлов  продирался  сквозь
заросли чеснока, лысый, как чисто вытертая тарелка. В  маленькой  конторе,
стоящей на самом краю земли, росли  пальмы  и  горел  свет.  Под  пальмами
сидели беспомощные африканские охотники за помидорами и  курили  березовые
трубки, изготовленные из черного дерева. Один из них вынул трубку изо  рта
и сказал: "Лучшее средство против облысения - это  москиты".  В  углу  его
комнаты кто-то, глядя на него неподвижными глазами, бурчал:  "Да-да-да-да,
только москиты". Модест Павлович взял со стула  очки,  надел  их  и  долго
разглядывал издали стоящий в углу шкаф.


   Прошло еще несколько дней, и Модест  Павлович  отправился  на  рыбалку.
Река недавно освободилась  ото  льда,  в  темно-синей  ее  воде  отчетливо
виднелось гусиное перо с нанизанным на него куском пробки.
   Послышались слабые удары гонга. Модест Павлович привстал и прислушался.
Звуки неслись из-за лесополосы. Стараясь  не  наступать  на  сухие  ветки,
Модест  Павлович  осторожно  стал  пробираться  на  звук,   пока,   пройдя
лесополосу,  не  вышел  на  железнодорожное   полотно.   Там,   равномерно
размахивая тяжелыми молотками, трое  рабочих  загоняли  костыли  в  шпалы.
Модест Павлович стоял и смотрел. Рабочие забили последний костыль, сели на
дрезину и уехали. Модест Павлович собрал снасти и пошел домой. Удары гонга
лезли ему в уши.
   Вечером Модест Павлович зачем-то полез на антресоли. Там было  темно  и
душно. Он зажег спичку, но спичка сразу погасла. И тут за  спиной  Модеста
Павловича грянул туш. Он оглянулся. Внизу, освещенная лучами  прожекторов,
сверкала желтым песком цирковая арена. В полной тишине появилась гимнастка
Лили Конандойчева и полезла вверх  по  серебряной  с  узелками  проволоке.
Поднявшись до уровня Модеста  Павловича,  она  протянула  к  нему  руку  и
раскрыла кулак. На ладони лежал обломок черного янтаря.  Модест  Павлович,
осторожно пятясь, спустился по лестнице, постелил, разделся и  лег  спать.
Спал он спокойно, тихо. Ни одного сна не приснилось ему в эту ночь.
   А утром к нему пришли пионеры. Их было много,  и  на  всех  не  хватило
стульев. Некоторым пришлось сесть на ковер.
   - Уважаемый Модест Павлович, - сказали  пионеры,  -  мы  ученики  103-й
школы. Мы много читали о кибернетике и знаем,  что  вы  работаете  научным
сотрудником в институте. Мы очень просим вас, Модест Павлович, выступить в
нашей школе и рассказать всем ученикам о роботах. Нам бы  хотелось  знать,
где делают роботов и зачем они  нужны  людям.  Скажите,  когда  вы  будете
свободны и сможете к нам придти.
   - Знаете что, ребята, - произнес Модест Павлович, сняв очки  и  потерев
переносицу. -  В  минуты  беспредельного  одиночества,  когда  в  квартире
холодно и в стекла окон хлещут беспощадные струи непрекращающегося  дождя,
я часто думаю в эти минуты о том, как было бы хорошо, если бы было сделано
такое изобретение, как телефон...
   Модест Павлович встал с кресла, сел на диван и опустил голову.
   - Тогда бы в сырой, грязный и отдающий  мертвечиной  осенний  вечер  не
пришлось бы, с®ежившись и подняв воротник плаща, садиться в  троллейбус  и
ехать на другой конец города к другу. Тогда бы, затворив поплотнее окна  и
заварив крепкий чай, можно было бы лечь на диван и набрать номер телефона.
Сквозь мокрый холодный город, сквозь нагромождение грусти и  неуюта  можно
было бы вести тогда долгую задушевную беседу. Это все, ребята, что я  могу
вам сказать.
        Анатолий Гланц. Вы еще о нас пожалеете!

   -----------------------------------------------------------------------
   Журнал "Химия и жизнь"
   OCъ & spellcheck by HarryFan, 28 July 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Когда-то мы, лазики, селились на обширных территориях. Больше всего нас
было в детской. Из лоджии,  помнится,  нас  выдувало  ветром.  Митинги  мы
обычно устраивали в ванной - шум воды хорошо заглушает прения.
   Старики помнят, как распухали головы от  чудовищного  числа  заседаний.
Каждый лазик должен был переговорить с каждым и рассказать ему, о  чем  он
разговаривал с остальными.  Это  было  трудно.  Садился  голос.  Мы  ждали
прихода жарких дней, чтобы как следует прогреть связки. Ожидание  отнимало
время, и большинству из нас не удавалось состариться. Смертность  исчезла.
Нам грозило перенаселение.
   Самые состоятельные - те, которые изобрели тачки для перевозки  пылинок
и спирали для пересушивания обуви в сундуках,  -  на  вырученные  средства
обзаводились двухполюсными переключателями бытия. В  медовые  дни  бабьего
лета  они  уходили  из  жизни,  оставив  после  себя   сладковатый   дымок
недомогания. Что оставалось делать остальным - неимущим и бессмертным?
   Упомяну о трагической истории, которая произошла с моим старшим братом.
Пытаясь накопить деньги на покупку переключателя, он  перешел  из  бригады
осыпателей  штукатурки  на  трудную,   но   высокооплачиваемую   должность
наносчика царапин на хрусталь. Брат рассчитывал на  крупную  премию  после
завершения работ по оцарапыванию антикварных бокалов. Когда дело близилось
к концу, хозяин квартиры неожиданно отнес посуду в  комиссионный  магазин.
Для брата это было сильнейшим ударом, оправиться от  которого  он  уже  не
смог. Брат покатился по наклонной  плоскости.  Был  зазывалой  сверчков  в
дымоходы. Долгое время работал поджигателем паутины.  Если  вам  случалось
видеть, как искрит электрическая розетка при включении  утюга,  -  знайте,
это постарался мой  брат.  Он  управляет  силой  искрения.  Работа  вредно
отразилась на его здоровье. Брат практически полностью потерял зрение.
   Судьбы других лазников оказались  немногим  лучше.  Но  каждый  работал
сколько мог.
   Из года в год мы  добивались  изысканной  потертости,  совершенствовали
гармонию  вещей.  Невероятными  усилиями  создавали  мы  то,  что  принято
называть  домашним  уютом.  Из  внесенных  в  людское  жилище  сверкающих,
безликих, пахнущих производством предметов мы  в  сжатые  сроки  мастерили
обстановку  так  называемого  домашнего  очага.  Не  позволяя  распадаться
семьям, делали человека добрее и благоразумнее.
   Если не считать чрезмерной продолжительности жизни, такое существование
следовало признать сносным. Что мы и делали на каждом новом заседании.
   Так бы нам, лазикам, жить и  жить,  но  тут  нагрянула  беда.  Кто  мог
предположить, что мы, всепроникающие и вездесущие,  окажемся  беззащитными
перед... перед... Я не хочу произносить это слово.
   У людей появились средства на всякий случай и даже такие, для которых в
природе случаев  не  предусмотрено.  О  эти  чистящие  порошки!  О  моющие
средства, политуры и мастики! А чего стоят  эти  высокопарные  названия  -
"Лоск", "Эра", "Аэлита"... Плюнуть хочется.
   Кое у кого складывается превратное  мнение,  будто  мы  стали  жертвами
новомодных соединений. Как бы не так. Лазиков голыми руками  не  возьмешь.
Мы  вязнет  в  пастах,  продираемся  сквозь  слои  эмульсий,  то  и   дело
спотыкаемся на антистатиках и выходим  сухими  из  дезодорантов.  Все  это
пустяки. Произошло нечто гораздо худшее: людям удалось лишить нас  доступа
к рабочему месту.
   А без работы мы вырождаемся.
   У каждого народа своя судьба. Наш звездный час позади.  Гибнет  некогда
великая цивилизация.
   Без  нас  все  труднее  жить  людям.  Они  разгуливают  по   вылизанным
квартирам,  затевают  перестановки,  измышляют  невиданные   расцветки   и
неслыханные конструкции. Но ни один из них  не  в  состоянии  понять,  что
растущий душевный дискомфорт - дело его собственных рук. Блага цивилизации
меньше всего способны восстановить нарушенную гармонию.
   Мы еще существуем. Нас можно повстречать у внутреннего порожка  дверей,
откуда трудно вымести мусор. Там мы находим себе  кое-какое  пропитание  и
развиваем скудную деятельность. Приводим  в  порядок  кладовки  и  чуланы,
возимся в сараях и на антресолях, совершенствуем  внешний  вид  предметов,
которые выпали  из  поля  зрения  хозяев.  По  правде  говоря,  это  почти
безработица. Дни лазиков сочтены. Смешно  подумать:  когда-то  мы  мечтали
уйти из жизни!
   Нас остается все меньше.  Еще  десяток-другой  лет  -  и  люди  поймут,
наконец, чего лишились, и вспомнят  с  печалью  о  незаметных  тружениках,
терпеливых создателях домашнего уюта.
   Вот увидите, так оно и случится.