есомости нужно
было все рассчитывать.
     Я   обнял  Бетти  покрепче.   Рассчитал  свой   толчок...  Да-да,  сэр,
приходилось рассчитывать, и у меня  уже  от этого  раскалывалась  голова!  Я
оттолкнулся от кресла  и ухитрился приземлиться вместе  с моей  Бетти  точно
посреди одеял. Я  уцепился за ночной столик. Осторожненько уложил  мою Бетти
на одеяла и сказал: "Не шевелись, беби... главное,  не  шевелись!  Ни одного
движения! Лежи, вытянув ноги, как в море, будто ты поплавок. Только не  дыши
глубоко. Закрой глаза и жди меня. Сейчас я к тебе приду".
     Она сделала, как я ей велел, сэр, а я отлетел к  креслу и тоже  кое-как
разделся.  Не  хотелось  мне  пугать  ее,  сэр,  даже   при  этих  проклятых
обстоятельствах, - ведь она была невинная девушка!
     - Подобные поступки делают вам честь, Джо. Продолжайте!
     Он заколебался и на некоторое время умолк.
     - Да разве такое можно рассказывать? - вопросил он наконец.
     Стараясь  быть  как можно  терпеливее,  я  убедил  его, что можно. И он
продолжил свой рассказ:
     - Так вот, сэр, должен признаться.  Когда я снял с себя все, что можно,
и был голым, как  червяк, и  когда я увидел  мою Бетти, тихонечко лежащую на
постели  в  таком  же  наряде,  я  почувствовал что-то вроде  электрического
разряда.  Я потерял голову, говорю вам честно. И, ни  о чем другом не думая,
бросился к Бетти. Ведь мы же обвенчались, - какого черта?
     - Понятно, Джо. Отпускаю вам все ваши прегрешения.
     - Понять-то оно, может, и можно, но как это было неосмотрительно с моей
стороны. Я  снова забыл об этой, будь она проклята, невесомости! И снова  не
рассчитал свой рывок! Да по правде сказать, и не пытался, все было, как это,
инстинктивно. Я  пролетел над  ней и  даже  ее  не  коснулся.  Пролетел, как
планер,  над ее горячим телом и не смог ни  за что зацепиться. Она  лежала в
одном  метре  от  меня,  и  я не  мог  ее коснуться.  Я  врезался  головой в
перегородку  над кроватью и  отлетел к перегородке напротив.  Представляете,
сэр? Я думал - лопну от злости!
     - Да, вы, наверное, были в ярости, Джо. Ничего себе, ситуация!
     - Не знаю, как вы можете меня понять. Это  не так-то  просто.  Сейчас я
вам об®ясню, сэр, раз уж вы хотите знать все подробности.
     Так  вот, траектория моего полета,  как мне  потом  об®яснил  математик
нашего экипажа,  была  горизонтальной. А это значит,  попросту говоря, что я
летал параллельно кровати в метре от Бетти, от одной стенки  к другой... Там
не  было  ни верха, ни  низа, потому что не было этого проклятого тяготения.
Все это  я говорю, чтоб вы поняли, где  была кровать, на которой  моя  Бетти
лежала как паинька, зажмурив глаза. И я не мог думать ни о чем другом, сэр.
     - Понимаю вас, Джо. Она была центром вашей вселенной.
     -  Вот-вот...  Значит,  мотаюсь  я от  одной  перегородки  к  другой, а
заметьте,  сэр, на  этой высоте  обе  перегородки  были  голые и гладкие, ни
единой зацепки! А это  значит, для  тех, кто понимает в физике, что я не мог
изменить  свою, как ее,  траекторию...  Понимаете? Я мог только летать между
перегородками  -  пролетел  раз двадцать с лишком!  - а внизу  все это время
лежала моя Бетти, до которой мне было не дотянуться. Я сходил с ума!..
     - Представляю  себе  ваше  состояние,  Джо.  Как же вы  вышли из  этого
ужасного положения?
     - С помощью рассуждений, сэр... Погодите, я  вам все об®ясню. Когда мне
надоело  стукаться  то  макушкой,  то  пятками  об эти  стенки,  я  перестал
мельтешить и начал рассуждать. И тут вроде скорость моя снизилась. Тот самый
математик мне потом об®яснил: из-за легкого трения  с искусственным воздухом
в нашей станции. И под  конец я завис на одном  месте. Но это было ничуть не
лучше.
     - Ничуть не лучше, Джо?
     - Во сто раз хуже, сэр! Послушайте и  постарайтесь представить. Когда я
остановился,  усталый  и  избитый,  я завис как раз над  кроватью,  над моей
Бетти, и не мог уже дотянуться ни до какой перегородки, чтобы оттолкнуться и
сдвинуться с места... То есть  мой центр тяжести оставался на месте.  А  все
мои, как их,  конечности, могли  шевелиться,  сгибаться и разгибаться, как у
паука  на конце паутинки или  у  бабочки, пришпиленной к невидимой  доске. И
должен  сказать, эти  мои конечности  дергались во все  стороны,  так  я был
взволнован. Голый, как  червяк, если вы помните, я плавал пузом  вниз - нет,
висел из-за этой дьявольской невесомости всего в каком-нибудь метре над моей
Бетти! Ну ладно.  И что,  по-  вашему,  дальше?  А  дальше,  сэр,  моя Бетти
открывает глаза...
     - Она открыла глаза, Джо?
     - Ой, господи! Если бы вы видели ее личико! До сих пор помню, какую она
скорчила рожу и как завопила!  От ее визга я совсем  потерял  голову. Уверяю
вас,  она  сразу  снова зажмурилась,  словно  над  ней подвесили болванку из
раскаленного железа. Но мне от этого легче не стало.
     -  А ты думаешь, мне  приятно было смотреть, как ты висишь и дрыгаешься
надо мной? - возмущенно сказала Бетти. - Никогда  бы  не подумала, что такое
страшилище  вообще может быть! И похож  ты был  вовсе не  на бабочку и не на
паука, а на  самого что ни  на есть осьминога! И даже осьминог рядом с тобой
показался бы мне человеком. Клянусь  вам,  сэр!  Никогда  ни одной девице  в
брачную ночь... Вот уж не думала, сэр, что увижу такое кино!..
     -  Я,  конечно,  понимаю, для новобрачной это похуже цирка.  И мне было
стыдно: я ведь хотел, чтобы все обошлось по-хорошему. Но какой  толк кричать
"караул"? И  вот  я  поразмыслил  и говорю  ей: "Послушай, беби. Главное, не
теряй голову.  Ты меня видишь; вот он я. Может, не такой, как ты мечтала, но
я тут  ни при чем. Когда  я буду рядом с тобой, все  уладится, потерпи,  это
расстояние  тебя  обманывает  и все путает,  а  виновата  все  эта проклятая
невесомость.  Я не могу  сам никуда  двинуться. Надо, чтоб  ты мне  помогла.
Закрой глаза, если хочешь, но делай, как я тебе скажу. Протяни руку - только
потихоньку!  - и  схватись  за край ночного  столика. Он стоит крепко. Когда
схватишься  -  но  не  раньше!  -  подними  вверх  ногу,  словно ты  делаешь
упражнение для живота. Поняла? И тогда я схвачусь за тебя и спущусь к тебе и
ты меня в прежнем виде больше не увидишь".
     Пришлось  говорить  с  ней  таким нежным  голосом,  сэр,  иначе была бы
истерика. Но помаленьку  она успокоилась. Даже  один глаз приоткрыла, только
сразу снова  зажмурилась. Но это все ерунда! Главное, что  под конец она все
же сделала, как я ее просил.  Ухватилась за столик  и подняла вверх  ногу  -
Бетти у  меня  гибкая. Нога поднялась высоко. Я сумел  ухватиться за большой
палец. И вот я стал подтягиваться - или спускаться, это уж как вам угодно, -
вдоль ее ноги и под конец очутился рядом с ней на постели.
     Вы, может, думаете, этим  все кончилось и мы были счастливы? Как  бы не
так! Настоящее  кино только начиналось. Прямо не знаю,  сэр, как вам об этом
рассказывать.
     - Рассказывайте, все рассказывайте, Джо!
     -  Я долго лежал с ней рядом  и старался не дышать. Я  думал о ней. Мой
вид мог испугать ее на всю жизнь, вы понимаете? Она тогда стала вся красная,
а потом  побелела с  головы до  ног. Я ее успокаивал и ласкал потихоньку, о,
совсем потихоньку, чтобы она опять разогрелась, да и я тоже. Она порозовела,
и я ее чувствовал рядом, и под конец она осмелилась открыть глаза.
     Ну  что вам  тут сказать,  сэр? В эту  минуту  я снова  потерял голову.
Поймите меня. Она  уже не  боялась, и я решил - пора! И опять я ни  о чем не
подумал, себе  на  беду.  Я только о Бетти  и  думал.  Не знаю,  как вам еще
об®яснить.
     - О, я прекрасно понимаю, Джо. Все очень просто.
     -  Просто оно, конечно,  просто, да  только  я опять  забыл про  трижды
проклятую невесомость, и тогда это превратилось в кошмар.
     Вы, наверное, помните, как наш босс об®яснял  главный принцип? Я должен
был сто раз  вспомнить его в эту памятную ночь. "Каждый  толчок  отбрасывает
вас от препятствия  в  сторону,  противоположную  направлению толчка...  нет
больше  тяготения, чтобы  вас удержать".  А  говоря по-человечески, когда вы
делаете толчок вперед, вас откидывает  назад. Теперь-то вы поняли? Вижу, что
поняли, потому что хохочете. Только понимать это на Земле, где вас прижимает
свой  вес, одно  дело, а когда  вы  проводите брачную  ночь  в  распроклятом
"сателлите"  -  совсем другое. На Земле оно,  может быть, и смешно, но  там,
когда  вас отбрасывает,  словно резиновый мяч,  клянусь, в  этом  нет ничего
смешного!
     - Извините меня, Джо.
     - Ладно, чего уж. Значит, так оно  со  мной  и было. С первой попытки я
отлетел  вверх и в  сторону и ударился задницей об угол потолка,  да еще как
пребольно! - потому что рванулся к  Бетти со всей страстью и меня  отбросило
от  нее с такой же силой. На этот раз я взбеленился. Да, сэр. Поставьте себя
на мое место.
     - Я стараюсь, Джо.
     - Так вот, я ни о чем  не  думал. Я оттолкнулся задом  и спикировал  на
нее,  как бомбардировщик.  Раз,  и  другой,  и  третий - и  все  повторялось
сначала. Меня отбрасывало, как теннисный  мяч. И чем больше я нервничал, чем
больше суетился,  сгорая от  нетерпения, тем  быстрее  я  отлетал и  сильнее
стукался задом о  потолок. Раз пятьдесят я пробовал, сэр, пока вся задница у
меня не стала в синяках и шишках. Но это  все ничего по сравнению с тем, что
творилось у меня в душе. Я чувствовал, что вот-вот рехнусь.
     - А думаешь, мне было приятно? - вмешалась Бетти. -  Если ты чувствовал
себя, как мячик, то мне казалось,  что я теннисная ракетка или это, как его,
батут, на котором прыгают акробаты в цирке.
     - Я  сходил с ума из-за тебя, Бетти. Понимаете,  сэр, она  все лежала с
закрытыми глазами,  но по ее лицу я  видел,  что она все больше удивляется и
ничего не  понимает. Попробуйте встать, то есть лечь  на ее  место! Конечно,
она  была неопытной  девушкой, но  мое поведение  должно было  показаться ей
очень  странным.  Дальше   так  продолжаться  не  могло.  И  вот,   когда  я
накувыркался вдоволь, я понял, что одной страстью тут ничего не добьешься, и
даже наоборот. Тут нужно было думать, все время думать.
     О  господи, думать  в таком состоянии! Однако  другого выхода  не было.
Когда  грубая  сила  ничего не  дает, остается  рассудок и  хитрость. Но,  к
несчастью,  рассудок это  одно, а любовь  совсем  другое, как вы сами дальше
увидите.
     Так вот,  я перестал  мотаться между  кроватью и потолком. Мне  удалось
уцепиться за Бетти. Отдышался я и начал обдумывать свою задачу.
     "Я просто болван, - сказал я себе. - Ничего тут  трудного нет. Главное,
не терять хладнокровия, как со мной сейчас было".
     - Слушай меня, беби, - говорю  я ей, хорошенько продумав свой  план.  -
То, что  с нами  случилось,  не часто бывает,  я это признаю. Но все будет в
порядке, надо только немного потерпеть. Мы с тобой в "сателлите".  Тяготения
больше  нет.  Надо приспособиться  к  этим условиям.  Как я понимаю, у  этой
задачи только одно решение. Нам надо сцепиться.
     - Сцепиться, Джо? - испуганно говорит она мне.
     - Да,  сцепиться.  Не беспокойся, беби.  Я все обмозговал за себя  и за
тебя.  Так вот.  Ты сейчас  вытянешь обе руки  в стороны,  словно лежишь  на
спинке,  плавая  в море.  Правой рукой  ты будешь держаться за тот же ночной
столик.  А левой...  погоди! Ты будешь держаться за шнур, который я  привяжу
сейчас к креслу. Поняла?  Тут нет ничего мудреного. Твое дело самое простое.
Ты должна  держаться, как можно  крепче,  двумя руками и не думать  ни о чем
другом. А я уцеплюсь  за твои  плечи, и ты уж потерпи, если я сожму их  чуть
посильнее. И держись, что бы там ни случилось!
     - Ох, Джо, - говорит она мне. - Не знаю, смогу ли я. Никогда не думала,
что моя брачная ночь будет вот такой.
     И  тут  Бетти,  должен сказать,  поняла, что ей надо  тоже постараться.
Немного найдется таких сговорчивых женщин. Она меня послушалась, сэр. Легла,
как я ей сказал, ухватилась за конец шнура, и я даже подумал, что она похожа
на маленькую  девочку,  которая  собралась  попрыгать через веревочку... Она
меня послушалась даже слишком быстро, сэр, потому что,  как я  уже говорил и
не устану  повторять: любовь и  рассудок - вещи прямо противоположные. После
того  как я  продумал  свой  план,  мне надо  было  подождать,  чтобы  мозги
прочистились, а уж потом приступать к делу. Понимаете?
     - Я понял вас, Джо.
     -  Значит,  лежит  она  послушно  и  ждет  терпеливо, тут уж ничего  не
скажешь. Ладно. Через  некоторое  время  мы снова изготовились.  Она  крепко
держится за два надежных "якоря", а я - за ее плечи. Я уже думал, что  нашел
правильное решение. Так вот, сэр, я ошибся! У нас ничего не вышло.
     - Как это, Джо? Ничего не вышло?
     - Это было невозможно. Наш математик об®яснил  мне, почему, когда я сам
уже убедился.  Сейчас  вы поймете. Ее два  сжатых  кулачка  были  вроде двух
неподвижных  точек. Ладно. Две точки, как  он  мне  потом сказал, определяют
прямую,  ось. Ее  две руки  были осью.  И мои руки на  этой оси нисколько не
делали нас устойчивее. А когда есть только одна неподвижная ось,  все другие
тела могут вокруг нее  вращаться: это геометрия.  И как вы увидите, наши два
тела должны были подчиниться общему правилу.
     Это была настоящая  акробатика, сэр,  такое увидишь только в цирке!  Мы
держались крепко, я уже не взлетал  к потолку. Порядок? Да не  очень. Теперь
от каждого толчка все  мое тело  каждый раз описывало  дугу  вокруг  оси  ее
вытянутых  рук.  И каждый  раз я  стукался пятками  об стену  за  изголовьем
кровати.
     А что же моя Бетти? О, она  не разжимала рук,  по крайней мере вначале.
Но  что  еще можно было требовать от молоденькой новобрачной? Не  мог  же  я
заставить  ее  лежать  неподвижно,  как   бревно.  Она   тоже  изгибалась  и
отталкивалась, да это и понятно. И вот она в свою очередь взлетает, вращаясь
вокруг оси своих рук, с размаху сталкивается со мной, и мы снова разлетаемся
в  разные стороны. Представьте себе крокодила, который зевает. Так вот, сэр,
мы  были похожи  на  две челюсти  такого  крокодила,  которые  закрывались и
открывались  и  снова  закрывались  на  какую-то  долю  секунды,  не больше.
Представляете, как это выглядело?
     - Словно вижу своими глазами, Джо. Вы рассказываете великолепно.
     -  Конечно, это  не  могло продолжаться  долго. Бетти,  бедняжечка,  не
выдержала и разжала руки. Но я-то ее не отпустил, а наш "крокодил" как раз в
тот  миг зевнул  особенно  широко, и мы  оба  взлетели  в пространство нашей
спальни для новобрачных.
     Ох, какое  это было  свадебное  путешествие, сэр!  Головою  вниз, задом
кверху и наоборот, мы вертелись, крутились, кружились, кувыркались, вращаясь
все время  вокруг нашей общей оси, которая теперь  вращалась вместе с  нами,
сталкивались то животами,  то задницами,  чтобы тут же оттолкнуться,  словно
нам было противно каждое прикосновение, и ни на миг  не могли прижаться друг
к другу. Я мог тогда думать лишь об одном,  прямо  с ума сходил, дергался до
изнеможения, но  от  этого нам  было только  хуже. Мы  крутились уже  не  на
турнике,  а на какой-то  летающей трапеции,  это была уже не  акробатика,  а
вольная борьба в воздухе, кетч в трех измерениях, и затрудняюсь сказать, что
еще. Не было больше ни верха, ни низа - ничего!
     Может  быть,  вы  скажете:  так это  и  есть решение задачи?  Забыть  о
тяготении, о верхе и низе, забыть обо всем? Не думать о постели, о мебели, о
поле и потолке, сцепиться руками и ногами и заниматься этим самым в воздухе?
Можете говорить, что хотите...  Мы  все  испробовали, сэр,  уверяю  вас.  Но
заниматься любовью  в  свободном пространстве,  вращаясь вокруг собственного
центра  тяжести,  - вы даже  не  представляете,  что это  такое!  Все  время
что-нибудь да не ладится. Никогда я не думал, что для этого мне нужен каждый
кусочек ее  тела. Если мы держались за  руки, разлетались ноги. Если ноги не
разлетались,  бедра куда-то  проваливались, словно в  пуховую перину. И даже
если все было вроде на месте, то вокруг мелькали стены, мебель, светильники,
и у  нас  до тошноты кружилась голова.  Убедился на собственной  шкуре, сэр.
Ведь не  на что было  опереться,  ничего прочного... Хотя бы моя  Бетти была
поопытнее, но чем она могла мне помочь тогда, бедняжечка? Она только плакала
и грозилась вернуться к своей мамочке...
     Мы  все  перепробовали, сэр. На Земле  всякие мудрецы болтают о  разных
позах. Так вот, сэр,  мы  с моей Бетти в  ту ночь  испробовали столько поз и
положений,  сколько  не снилось всем  развратникам  на  нашей  и  на  других
планетах, вместе взятых. Только подумав об этом, до сих пор краснею. Черти в
аду и те сгорели бы от стыда. Мы делали все, говорю вам.  Держались за руки,
цеплялись ногами. Один раз даже закутались  в вуаль новобрачной, которая все
еще плавала в воздухе. И все время что-то не получалось. И тогда нам  пришла
блестящая мысль. Мы забрались под кровать.  Но там было слишком тесно,  хуже
чем сардинкам в  банке. Так под кроватью мы и заснули рядышком, словно малые
дети, которых укачало в море, - вот как это было.
     - Пожалуй, вот  и вся моя история,  сэр, раз  уж  вы  хотели ее  знать.
Ничего  другого не  было,  но  и  этого,  думаю, достаточно. Следующие  ночи
проходили  по  тому же  сценарию  с  вариантами,  но все кончалось воздушным
балетом, после которого мы засыпали под кроватью, измученные и  побежденные.
Ничего  нельзя  было поделать.  Тогда  я  решил  посоветоваться с  господами
учеными из нашего  экипажа. Вначале  меня слушали терпеливо и даже как  бы с
интересом. Они нам сочувствовали. И даже пытались помочь.
     Математик  об®яснил мне подробно,  с научной точки зрения, почему и как
все  происходило. Физик  пошел еще  дальше. Он сделал мне сложный  аппарат с
электрическими и  магнитными  полями,  который  должен  был создавать что-то
вроде искусственного тяготения. Но вся беда в том, что эти поля  действовали
только  тогда,  когда   я  надевал   изобретенный   им  костюм  со   всякими
металлическими  бляшками,  пряжками и пластинками,  похожий  на смирительную
рубашку. И жарко в нем  было, как в печке!  Мой приятель,  главный  механик,
присоветовал  мне лишь одно: чтобы я пользовался реактивным  пистолетом. Все
дело в координации, говорил он мне. Я и  это испробовал, но ни разу  не смог
добиться нужной координации.
     Даже  падре вмешался в  это  дело. Он не  мог спокойно смотреть, как  я
убиваюсь. Однажды отозвал меня в  сторонку и произнес  длиннющую  речь; я не
все, правда, понял, потому что он все время вставлял латинские словечки, но,
в общем, о том, что, учитывая исключительные  обстоятельства, церковь, может
быть, посмотрит  сквозь  пальцы на  всякие  наши  позы,  которые  не  совсем
соответствуют  законам Господа Бога. И, может быть,  он заранее отпустит мне
грехи,  если я  ему  все об®ясню по  порядку.  Не знаю, соответствовали этим
законам наши позы или  нет, знаю только, что, когда я начал ему рассказывать
в подробностях, - ой, что было! Он  сам раз  десять  взлетал  к потолку, как
большая летучая мышь, - настолько его это разволновало. А потом погрузился в
молитвы и больше уже не промолвил ни слова.
     А со временем все члены  экипажа начали меня избегать. Вид у  всех  был
озлобленный и  оскорбленный. Я  понял, что моя  история бросает  тень  на их
славную экспедицию, и перестал об этом говорить. Мы с Бетти решили потерпеть
до возвращения.
     Джо надолго замолк, погруженный в свои мысли. Потом снова заговорил:
     - Понимаете,  сэр,  они не  могли  признаться, что эта их штуковина, их
"сателлит", не был совершенством из  совершенств во всех отношениях, как они
раструбили в газетах. И вот к чему я пришел, сэр.
     Когда  они говорят, что это так, они все  врут, могу  вам поклясться, и
Бетти  тоже.  Их  "сателлит",  эта  хреновина  без  тяготения,  может  быть,
распрекрасная штука  для научных наблюдений,  превосходная