понимал, что  это  не  более  как  приставка  -  клюв  Марины  не  был
приспособлен  для  артикуляции.  Но,  слушая  ее,  он   пытался   себе
представить настоящий голос Золушки, которую встретил на Луне.
   Белая птица приподняла крылья, расправила их снова.
   - У меня появляются странные рефлексы. Иногда мне  кажется,  что  я
всегда была птицей. Ты не представляешь, что это такое  -  парить  над
океаном, подниматься к облакам.
   - Мне это снилось в детстве.
   - Я хотела бы полетать над Землей. Здесь пусто.
   - Не останься навсегда птицей.
   - Захочу - останусь.
   - Нельзя, - ответил Павлыш. - Я тебя буду ждать. Ты  разрешила  мне
искать тебя, когда пройдут два года твоего затворничества.
   - Ты нашел ту глупую записку.
   - Она не глупая.
   - Я чувствовала себя тогда такой  одинокой,  и  мне  так  хотелось,
чтобы кто-нибудь меня ждал.
   - Погляди. - Павлыш  достал  из  кармана  уже  потертую  на  сгибах
записку. - Я перечитываю ее по вечерам.
   - Смешно. И нашел меня здесь.
   - Ничего не изменилось. Ты не лишена прелести и как птица.
   - Значит, если бы я была черепахой, все было бы иначе?
   - Наверняка. Я с детства не любил черепах. Они не спешат.
   - Я, наверное, все-таки дура. Я была уверена,  что  любой  человек,
увидев меня в таком виде, будет... разочарован. Я хотела спрятаться.
   - Значит, тебе мое мнение не было безразлично?
   - Не было... я даже не могу стыдливо потупиться.
   - Прикройся крылом.
   Марина расправила белое крыло и подняла его, закрывая голову.
   - Вот и отлично, - сказал Павлыш. -  Ты  хотела  передать  со  мной
письмо твоему отцу?
   - Да. Сейчас. Оно уже готово. Я его наговорила. Только  жалко,  что
он не узнает моего голоса.
   - Ничего страшного. Я все об®ясню. Я ему скажу, что передаю письмо,
и тут же попрошу официально твоей руки.
   - Ты с ума сошел! У меня нет рук!
   - Это военная хитрость. Тогда отец поверит, что ты к нему вернешься
живой и невредимой. Зачем иначе мне, блестящему космонавту из Дальнего
флота, просить руки его дочери без уверенности, что эту руку я в конце
концов получу.
   - Вы самоуверенны, космонавт.
   - Нет, так я скрываю свою робость. Мой соперник меня превосходит по
всем статьям.
   - Ван?
   - С первого момента моего появления на Проекте он догадался,  зачем
я сюда пожаловал. Ты бы слышала, как он накинулся на меня за то, что я
шел к Станции на ручном управлении.
   - Глупый, он думал о нас. Мы спим на облаках. Ты мог меня убить.
   - Тем более он превосходит меня благородством и верностью.
   - Он мой друг. Он мой лучший друг. Ты совсем другое.  До  свидания,
гусар Павлыш.
   Птица смотрела через плечо Павлыша на дверь.
   В дверях стоял Ван. Он, видно, стоял давно, все слышал.
   - Грузовик готов, - сказал он, - мы отлетаем.
   Повернулся, и его подошвы отбили затихающую вдали дробь по ступеням
каменной лестницы.
   - Выздоравливай, - сказал Павлыш, дотронувшись до мягкого крыла...
   Когда грузовик приземлился на планетоиде, Ван сказал:
   - Ты иди, там корабль ждет, а я останусь здесь. Надо приглядеть  за
разгрузкой.
   - До свидания, Ван. Наверное, мы с тобой еще увидимся.
   - Наверно. Галактика стала тесной.
   Павлыш протянул руку.
   - Да, - сказал Ван, - я совсем забыл.
   Он нагнулся, достал из  ящика  под  пультом  завернутый  в  пластик
плоский квадратный пакет.
   - Это тебе. На память.
   - Что это?
   - Посмотришь на корабле.
   Когда Павлыш развернул на корабле пакет, оказалось, что это портрет
Марины в тонко вырезанной из нефрита рамке.