льгой  по  Земле  без  всякой  видимой  цели,  дочь  стала  для   него
единственным смыслом жизни. Если бы Лена вернулась...
     Через полгода он пришел в себя. Записал в картотеку "Личные  ошибки":
ушла жена. И принялся за работу,



        6

     - Папа любил комбинировать идеи в разных сочетаниях, -  Ольга  водила
пальцем по матовой поверхности контрольного экрана, Кима она  будто  и  не
замечала, разговаривала сама с собой. - Он программировал данные, и машина
синтезировала из ошибок новые идеи.  Папа  не  специалист  по  межзвездным
полетам. Он обращался к экспертам,  и  ему  говорили:  что  за  бред...  А
однажды... Однажды мы встретили маму.


     Астахов крепко держал дочь за руку, будто думал, что она  бросится  к
матери, исчезнет вместе с ней, Лена не изменилась: озорной блеск в глазах,
высокая прическа, из-за которой Лена казалась старше на несколько лет.
     ...В  кафе  было  уютно:  столики,  похожие   на   панцири   черепах,
кресла-улитки. На стенах изображения океана.  Ольга  забралась  в  кресло,
свернулась клубочком, чувствовала, что отцу предстоит нелегкий разговор, и
старалась не попадаться на глаза.
     - Я звонила тебе, - сказала  Лена,  -  это  было  год  назад.  Хотела
сказать... Потом раздумала - зачем мешать твоим планам?
     - Ты искала меня?
     - Да. Хотела сказать, чтобы ты не считал ошибкой все, что  было.  Мне
так нравилось, а я всегда поступала по-своему.
     - Оленька, пойди погляди на кальмаров, -  сказал  Астахов.  Ольга  не
пошевелилась в кресле, будто ее и не было.
     - Хочу, чтобы ты понял, - продолжала Лена. - Многое из того,  что  ты
считал ошибкой, - истина. Для меня истиной была любовь - ты записал ее  на
карточку под индексом "личные неудачи". Эти  крабы  на  стенах  -  парень,
который их рисовал, считал, наверно,  что  за  три  тысячи  километров  от
океана людям будет приятно посидеть в клешне краба и пить сок из  раковины
улитки. Понимаешь? Ошибок нет вообще - все зависит от точки зрения.
     Астахов молчал. Ерунду говорила Лена. Есть критерий для оценки ошибок
- мир, в котором мы живем. Но в чем-то Лена была права. В чем-то малом,  в
очень важном малом. Додумать это.
     - Мой рейс, - сказала Лена.
     - Киев, - повторил Астахов слова диктора.
     - Нет, - Лена усмехнулась. - Не хочу заставлять тебя ошибаться.  Киев
- только пересадка... Знаешь, Игорь?.. Вспомни софизм  о  критском  лжеце.
Разве ты не похож на него? Если эрратология не ошибочна, то она истинна, а
если она истинна, то она не отвечает своей цели, и значит, она ошибочна...
     Астахов смотрел в  одну  точку,  думал.  Критский  лжец.  Ерунда.  Он
потерял мысль. Ага, вот она: относительность ошибки. Он строил эрратологию
по классическим канонам науковедения. Нужны иные методы. Нужно учесть долю
истинности в любой ошибке, учесть и отбросить. Сделать ошибку  абсолютной.
Значит - все сначала?
     Ольга тихо плакала, опустив  голову  на  гриву  морского  конька,  по
ошибке попавшего в далекое от океана горное кафе...



        7

     Впереди показался лес, и дорога пропала. Ким ушел совсем недалеко  от
дома, но здесь кончался город - дальше лежало засеянное поле,  лес,  пахло
свежестью, как в  цветнике  на  площади.  Подошвы  липли  к  земле,  будто
покрытые магнитным составом, грязь под ногами хлюпала и чавкала. Сегодня в
классах пусто - день спорта, и Ким сбежал.  Он  уже  выиграл  у  Сережи  в
теннис, и ему стало неинтересно.
     Ким краем подошвы начертил на земле стрелки.  Астахов,  Ольга,  Лена.
Круг - эрратология. Подумал и дорисовал стрелку -  Ким  Яворский.  Стрелка
получилась на отшибе, потому  что  Ким,  хотя  и  знал  методы  социальной
психометрии, но отношения своего к эрратологии пока не  определил,  а  без
этого схема теряла смысл.
     Отец считает эрратологию чепухой. Лена - тоже.  Ольга  любит  отца  и
готова признать даже то, во что не верит. А сам Астахов? Ну, тут ясно. Что
ясно? Если Астахов считает, что методы эрратологии верны, то почему бросил
поиски, почему стал учителем? А если его постигла  неудача,  то  для  чего
хранить десятки тысяч ненужных книгофильмов? Остается третье...
     Ким проверил свое рассуждение  и  не  нашел  в  нем  ошибки:  Астахов
завершил работу. Вывел идею идей. Так. Но тогда - почему он молчит?..


     - Учитель! - сказал Ким с порога, и Астахов, размышлявший о чем-то  у
окна, обернулся.
     - Я хотел спросить, - Ким заговорил сбивчиво, ему  пришло  в  голову,
что это бестактно - спрашивать человека о том, о чем он говорить не хочет.
Но отступать было поздно, и Ким, неловко подбирая слова, чтобы не  обидеть
учителя, рассказал о своих сомнениях.
     - Пойдем, - сказал Астахов.
     Он включил стереовизор в  кабинете,  прошелся  вдоль  стеллажей.  Ким
почувствовал волнение. Подумал: это оттого, что сейчас он соприкоснется  с
чужой жизнью, в которую влез  без  спроса.  Но  нет  -  он  просто  боялся
разочароваться.
     - Семьсот тридцать две тысячи двести сорок идей, - сказал Астахов.  -
За три века. Труднее  всего  было  отсеять  лишнее.  Далеко  не  все  идеи
пригодны для обработки. Одни не имели отношения к космосу. В  других  была
невелика доля заблуждения -  это  почти  верные  идеи,  для  меня  они  не
годились. Третьи  -  особая  категория.  Идеи,  выдвинутые  из  тщеславия.
Единственная их цель - самоутверждение автора. Их тоже пришлось отбросить.
Так появилась системология ошибок. Идей в результате стало  втрое  меньше,
работать с ними - втрое интереснее...
     Астахов перебирал книгофильмы, он был наедине с ними, с этими идеями,
которые составляли всю его жизнь. Он перебирал и вспоминал, а Киму уже  не
хотелось спрашивать. Ему показалось,  что  он,  наконец,  понял  Астахова.
Движение к цели, полное надежд, отрадней  самого  прибытия,  -  так  писал
Стивенсон. Астахов ищет свой Остров сокровищ. Может быть, у него уже  есть
карта, но никогда не хватит воли сесть на корабль и выйти в  океан,  чтобы
отыскать остров в безбрежных просторах.
     - Что с тобой, Ким? - сказал Астахов. - Ты не слушаешь. Я говорю, что
три года назад мы жили с Олей в Минске. Тогда-то  я  понял:  пришло  время
сделать последнюю пробу.
     "О чем он говорит, - подумал Ким, - какую пробу? Астахов - эрратолог,
он создал новую науку. Зачем ему звезды?"
     -  Опыт  я  провел  на  Минской  статистической  станции.  И  получил
результат. Верную идею. Работа моя закончилась. Я не сказал об этом никому
- даже Оле. Не мог заставить  ее  ездить  со  мной,  начать  все  сначала.
Говоришь себе: дело прежде всего. А потом  проходят  годы...  Жена.  Дочь.
Друзья. Ученики. Опять все бросить. Уйти...
     Астахов улыбнулся, и  Ким,  сам  того,  может  быть,  не  подозревая,
позавидовал Ольге. Трудно им вдвоем,  невидимая  стена  эрратологии  стоит
между ними, и все же им хорошо. Ким подумал, что ему  с  отцом  приходится
труднее, хотя внешне все прекрасно. Но ни отцу,  ни  матери  не  придет  в
голову взвалить на сына  часть  своих  забот.  Когда  родители  переживают
какую-нибудь неудачу, осложнение, он в стороне. Ольга - нет.  Может  быть,
ей нелегко, но он, Ким, хотел бы... А Астахов боится. Все  они,  родители,
одинаковы. Они думают, что так  -  тихо  и  спокойно  -  жить  легче?  Да,
наверно, - внешне. А стена между ними станет расти, потому  что  все,  что
любит Ольга в отце, - увлеченность, безумие стремлений - Астахов старается
теперь запрятать: для ее же блага. Стена вырастет до неба, и  когда-нибудь
Ольга скажет отцу, как Ким скажет своему:
     - У нас все разное, папа, даже сложности...
     И неожиданно Ким, будто со стороны, услышал свой голое -  напряженный
и тихий:
     - Вы трус, Игорь Константинович...



        8

     Отец стоял  у  люка  доставки  и  вкладывал  в  его  разинутую  пасть
книгофильмы и личные вещи. Ким взглянул на приборный щиток: шифр Уфы. Отец
захлопнул крышку, обернулся.
     - Едем домой, - сказал он. -  Рудник  мы  сегодня  пустили,  контроль
теперь понадобится лет через пять.
     - Мы уезжаем, - сказал Ким. - А школа?
     - Вернешься в старый класс, к учителю Гарнаеву.
     Помолчали.
     - Ты встретишь другого Астахова, -  мягко  сказал  отец.  -  Наконец,
существуют стереовизоры.
     - Конечно, - вздохнул Ким. Как же так, сразу? Он еще не додумал.  Это
очень важно для него - понять все, что связано с Астаховым, с  Ольгой.  Он
не может так уехать. Что подумает Ольга? Укатил домой - тихо, спокойно.
     - Я хотел бы остаться на несколько  дней,  -  нерешительно  заговорил
Ким.
     - Оставайся, - неожиданно легко согласился отец. - Оставайся до конца
семестра. А я не могу - работа...


     Утром, когда Ким с ребятами ждал  Астахова,  в  класс  вошла  высокая
женщина, педагог старшей группы. Ким понял сразу, сказал:
     - Можно мне выйти?
     Он побежал через корт - так было короче - и сорвал  у  кого-то  игру.
Ольга сидела на ящике с моделями непостроенных космолетов.
     - Не могла сообщить? - сердито спросил Ким. - Куда вы едете? Зачем?
     - Кому сообщать? Папа сказал, что ты улетел вечерним рейсом.  Я  сама
не знаю точно, куда мы едем. Кажется, на Фиджи... И все из-за тебя.
     "Вы трус, Игорь Константинович".
     - Не понимаю, - сказал Ким.
     - Будто? Ты наговорил вчера столько глупостей. Целый вечер папа ходил
по комнате. Потом спросил: "Ты тоже считаешь, что я трус?" Представь,  что
твой отец спросит у тебя такое. Пока я соображала, папа пошел говорить  по
стереовизору. Тогда ему и сообщили, что  Яворские  уехали.  Наверно,  твой
отец сдал местный номер. Папа связался с Фиджи. Там работает Годдард...
     - Годдард. Направленные мутации человека, - вспомнил Ким.
     - Это тебе, - Ольга протянула Киму капсулу с микрофильмом. - Я должна
была отослать в Уфу, но раз ты здесь...
     "Не может быть, что это только из-за меня", - подумал Ким. - Конечно,
Астахов хотел  вернуться  к  работе,  хотел  и  не  решался.  Неустойчивое
равновесие - достаточно было малого толчка, одной не очень умной, но  злой
реплики, и решение принято.
     - Ты рада, что едешь? - спросил Ким.
     Ольга пожала плечами:
     - Будет трудно...
     Ким видел: она и смеется, и плачет. Губы дрожат, а  глаза  улыбаются.
Пусть Ольга не отвечает. Она считает, что отец прав, и это главное.
     Ким вставил капсулу в проектор.



        9

     - Из трехсот тысяч идей машина выбрала  одну  и  сделала  ее  центром
новой гипотезы...
     Голос Астахова будто раздвинул невидимую преграду. На скале у  обрыва
стоял гигант, закованный в цепи. Он пытался сбросить путы, но тяжелая цепь
лежала недвижимо.
     - С прикованным  гигантом  сравнил  человека  автор  идеи,  -  сказал
Астахов. - Человек покорил природу, но не научился  управлять  собственным
телом. Можем ли мы усилием воли изменить цвет глаз? Замедлить рост ногтей?
Регулировать работу сердца? Нет, потому  что  не  хватает  сил  -  биотоки
слишком слабы, они  могут  передать  в  клетку  сигнал,  но  заставить  ее
работать в ином режиме биотоки  не  в  состоянии.  Нужно  усилить  сигналы
мозга!
     Скала дрогнула, гигант распрямил плечи и, неожиданно освободившись от
цепи, мощным движением бросил ее в пропасть.
     - Ошибочная, наивная идея, - сказал Астахов. -  Дело  не  в  слабости
биотоков.  Аппарат  наследственности  исключительно  сложен  и   устойчив.
Наследственность - вот наши цепи. Природа поступила как  инженер  прошлого
века:  создала  механизм  очень  надежный,  но  не  способный  к   быстрым
изменениям. А вот вторая ошибочная идея.
     Изображение подернулось туманом, и Ким,  будто  на  об®емной  модели,
увидел длинную извивающуюся спираль.
     - Наше тело построено из кирпичиков-молекул.  Какое  расточительство!
Все равно, что закладывать в фундамент  дома  не  кирпичи,  а  электронные
осциллографы. Молекула сцеплена из атомов, атомы - из элементарных частиц.
Природа искала и ошибалась, конструируя живое, и выбрала  кирпичи  слишком
массивные и сложные.
     Двойная спираль - молекула  ДНК  -  на  глазах  у  Кима  рассыпалась,
брызнули осколки, невидимая пушка разбивала  их  на  атомы,  на  отдельные
частицы.
     - Нужно строить  живое  из  элементарных  частиц.  Поручить  хранение
наследственной  информации  спрессованным  в  плотный   комок   нейтронам,
протонам, электронам... Ошибочная идея. В мире элементарных частиц глава -
принцип неопределенности. Наш элементарный ген  окажется  подвержен  самым
неожиданным мутациям. Попробуйте хранить что-то в  сосуде,  который  вечно
меняет форму, размеры, а то и просто расплывается лужицей не столе...
     Голос Астахова на секунду исчез, из глубины проектора будто  полилось
пространство: черное, огромное - вся Вселенная со звездами и  галактиками.
Ким мчался куда-то, он не видел себя, но знал - он  не  в  звездолете,  он
просто бродит среди звезд с вещмешком за плечами, в стоптанных ботинках...
     - Две ошибки. Машина об®единила их. И еще тысячи...  Появилась  идея.
Построим ген из  элементарных  частиц  и  будем  управлять  им  с  помощью
биотоков. Принцип неопределенности станет союзником, он будет  расшатывать
систему, помогать слабым сигналам мозга. Человек сможет стать камнем,  или
птицей, или лучом света... Местом его странствий будет Вселенная...


     - Помоги, - сказала  Ольга,  и  Ким  поднял  тяжелый  ящик,  отнес  к
махолету. У кабины, под ветром трепещущих крыльев, постояли.
     - Ты сообщишь свой адрес? - спросил Ким.
     - Не-а, - протянула Ольга, глядя вверх, крылья  выходили  на  рабочий
режим. - Зачем? Ты и сам знаешь, чего хочешь...



        10

     Звездолет был птицей - огромным бело-черным лебедем с  распростертыми
крыльями звездных датчиков, с длинной гибкой шеей, отделявшей генераторные
отсеки от жилых помещений, и с маленькой изящной головой,  в  которой  все
давно было знакомо и привычно,  от  слабого  серого  налета  на  пультовых
клавишах до зеленого чучела скалистой горлянки, привезенной Кимом с  Марса
еще в бытность студентом. Это был его корабль, его душа и тело.  Ким  стал
капитаном "Кентавра" больше десяти лет назад и теперь  собирался  покинуть
его - не на Земле, а здесь, в космосе. Капитана Кима  Яворского  ждали.  В
рубке "Кентавра" - чтобы проститься,  а  там,  в  полупарсеке,  на  второй
планете Росс-775 - чтобы встретить.
     "Не  стану  прощаться",  -  решил  Ким.  Шагнул  в  тамбур,   задраил
внутренний люк, ощупал лямки  биогенератора  на  плечах,  потопал  ногами,
убеждаясь,  что  ботинки-ускорители  надежно  закреплены.  "Странник",   -
подумал он. Вот так и мечтал учитель отправиться к звездам - с котомкой за
плечами и в стоптанных ботинках.
     Ким произнес контрольный набор слов, и  внешний  люк  исчез,  оставив
неожиданную черноту и усыпанный жаркими точками звезд холод  пространства.
Ким шагнул за борт. На миг он ощутил себя парашютистом из  старого-старого
фильма. Сейчас он спрыгнет с крыла и понесется к земле, и ветер  засвистит
в ушах, и нервы напрягутся до предела, и  пальцы  стиснут  кольцо,  но  ты
летишь и знаешь, что не раскроешь парашюта,  а  над  самой  землей,  когда
остриями копий протянутся к тебе  верхушки  елей,  ты  взмоешь  в  голубую
высоту, легко  управляя  своим  телом  и  всей  планетой,  которая,  вдруг
испугавшись тебя, ринется прочь.
     "Учитель не успел, - подумал Ким. - Сколько прошло  лет  -  тридцать?
Чуть меньше, пожалуй". "Вы трус, Игорь Константинович". Эти слова изменили
тогда три жизни. Его, и Ольги, и Астахова. Учитель не увидел звезд вблизи,
но довел свою науку  -  эрратологию  -  до  изящества  и  совершенства,  с
которыми нельзя было не считаться. Из множества ошибок и заблуждений,  как
легендарная птица-феникс, возродилась Истина. И он, Ким,  ставший  к  тому
времени звездным капитаном, услышав о смерти Астахова, явился  в  Институт
эрратологии и рассказал странную притчу. Притчу о Страннике...
     Ким  оттолкнулся  ногой  от  обшивки  и  поплыл  от  "Кентавра".   Он
прислушался к своим ощущениям - тело было послушно, готово а  миг  приказа
стать невидимым и всепронзающим лучом или, наоборот,  плотнейшим  комочком
материи, для которого не страшны самые горячие звездные недра.
     "Странник идет к звездам",  -  подумал  Ким.  Корабль  превратился  в
блестку и спрятался в звездной стае. Ким  остался  один  -  он  и  звезды.
Щелкнул переключателем на плече и  ощутил  в  себе  великую  силу  -  силу
Человека...
     В рубке "Кентавра" стереоэкран на  миг  полыхнул  ярким  пламенем,  и
человек,  только  что  паривший  в  пространстве,  исчез.  Люди  вздохнули
облегченно, но работа только началась, и они перевели  взгляды  на  другую
группу приборов, контролирующих полет Странника.
     "Все в порядке, - утверждали сигналы.  -  Странник  идет  к  звездам.
Ждите его".

+========================================================================+
I          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCъ Laboratory         I
I         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        I
Г------------------------------------------------------------------------¶
I        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       I
I    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    I
+========================================================================+