н бесстрастно.
   - О, Уилл!.. - Она прерывисто вздохнула и подалась вперед. - Не  думай,
пожалуйста, что мне хорошо жилось эти  три  года.  Он  оказался...  Ну,  в
общем,  в  июне,  когда  освободилось  место  корреспондента  в  Токио,  я
попросилась туда. Я ушла от него.
   - Ты всегда уходишь, - сказал Уилл ровным голосом.
   - Да. - Она невесело засмеялась. - Такая у меня манера... Но вот что  я
скажу тебе, Уилл: мне очень хочется вернуться.
   Он долго молчал. Потом скосил глаза, посмотрел на нее.
   - Ушам не больно? - спросил он.
   - Ушам?
   - Да. Слишком тяжелые подвески.
   Норма невольно тронула пальцами серьги - большие зеленые треугольники с
узором.
   - Я узнала из газет, что ты здесь, на плоту,  и  поняла,  что  это  мой
последний шанс. Я телеграфировала в редакцию и отплыла на "Фукуоке".
   - Уйди, - сказал он. - Я хочу спать.
   - Ты не хочешь спать. Мы уже не молоды, Уилл. -  Голос  женщины  звучал
надтреснуто. - Я бы набивала  тебе  трубку  и  сажала  розы  и  петунии  в
цветнике перед домом. Хватит нам бродить по свету. Мы бы проводили  вместе
все вечера. Все вечера, Уилл... Все оставшиеся вечера...
   - Послушай, Норма...
   - Да, милый.
   - Говард пишет тебе?
   - Редко. Когда ему нужны деньги. Он уже не очень-то нуждается в нас.
   - Во мне - во всяком случае.
   - Все-таки, он наш сын. И ты бы мог, Уилл...
   - Нет, - сказал он. - Довольно. Довольно, черт побери.
   - Хорошо. - Она провела ладонью по одеялу - погладила его  ногу.  -  Ты
только не волнуйся. Может, налить тебе чаю?
   В дверь постучали.
   - Войдите, - сказал Уилл.
   Вошел Кравцов, всклокоченный,  в  широко  распахнутой  на  груди  белой
тенниске и помятых брюках.
   - Ну, как вы тут? - начал он с порога и осекся. - Простите, не помешал?
   - Нет. Норма,  это  инженер  Кравцов  из  России.  Кравцов,  это  Норма
Хемптон, корреспондентка.
   Норма тряхнула золотистой гривой и, улыбаясь, протянула Кравцову руку.
   - Очень рада. О вас писали  во  всем  мире,  мистер  Кравцов.  Читатели
"Дейли телеграф" будут рады прочесть несколько слов, которые вы  пожелаете
для них...
   - Подожди, Норма, это потом, - сказал Уилл.  -  Вы  давно  вернулись  с
плота?
   - Только что. Как вы себя чувствуете?
   - Врач, кажется, уложил меня надолго. Ну, рассказывайте.
   Кравцов, торопясь  и  волнуясь,  рассказал  о  том,  как  Черный  столб
притянул и унес тележку с контейнером.
   - Вот как! Что же это - магнитное явление или, может, гравитационное?
   - Не знаю, Уилл. Странная аномалия.
   - А Морозов что говорит?
   -  Морозов  помалкивает.  Сказал  только,   что   горизонтальная   сила
притяжения растет по мере приближения к столбу не прямо пропорционально, а
в возрастающей степени.
   - Что же будет дальше?
   - Дальше? Новые измерения. Ведь сегодня были грубые, первичные.  Теперь
на плоту установят дистанционные приборы постоянного действия.  Они  будут
передавать все данные оттуда на "Фукуока-мару". Ну, Уилл, я рад,  что  вам
лучше. Пойду.
   - Мистер Кравцов, - сказала Норма Хемптон. - Вы должны  рассказать  мне
подробнее о столбе.
   Кравцов посмотрел на нее.
   "Сколько ей лет? - подумал он. - Лицо молодое, и  фигура...  А  руки  -
старые. Тридцать? Пятьдесят?"
   - Вы что-нибудь ели сегодня? - спросил Уилл.
   - Нет.
   - Вы сумасшедший. Сейчас же идите. Норма,  оставь  мистера  Кравцова  в
покое.
   - В восемь часов будет  пресс-конференция,  миссис  Хемптон,  -  сказал
Кравцов.
   - Почему в восемь? Назначена на шесть.
   - Перенесли на восемь.
   Кравцов кивнул и пошел к двери.  Он  распахнул  дверь  и  столкнулся  с
Али-Овсадом.
   - Осторожно, эй! - сказал старый мастер; он  держал  в  руках  заварной
чайник в розовых цветочках. - Я так и знал, что ты здесь.  Иди,  кушай,  -
проговорил он строго. - Голодный ходишь-бродишь, совсем кушать забыл.
   - Иду, иду. - Кравцов, улыбаясь, зашагал по  коридору.  От  голода  его
слегка поташнивало.
   Али-Овсад вошел в каюту Уилла, искоса глянул на Норму, поставил  чайник
на стол.
   - Пей чай,  инглиз,  -  сказал  он.  -  Я  сам  заварил,  хороший  чай,
азербайджанский. Такого нигде нет.



        19

   Косматая шапка туч накрыла  океан.  Свежел  ветер,  сгущалась  вечерняя
синь. На "Фукуока-мару" зажглись якорные огни. Покачивало.
   У входа в салон, в котором должна  была  состояться  пресс-конференция,
Кравцова придержал за локоть румяный молодой человек.
   - Товарищ Кравцов, - сказал  он,  дружелюбно  глядя  серыми  улыбчивыми
глазами.  -   Неуловимый   товарищ   Кравцов,   разрешите   представиться:
Оловянников, спецкор "Известий".
   - Очень рад. - Кравцов пожал ему руку.
   - Вчера не хотел беспокоить, а сегодня утром  пытался  поймать  вас  за
фалды, но вы бежали со страшной силой. Будучи вежливым человеком,  вы  мне
кинули английское извинение...
   - Это были вы? - Кравцов усмехнулся. - Извините,  товарищ  Оловянников.
На сей раз - по-русски.
   - Охотно, Александр  Витальевич.  Возможно,  вам  небезынтересно  будет
узнать, что перед отлетом из Москвы я звонил вашей жене...
   - Вы звонили Марине?!
   - Я звонил Марине и заключил из  ее  слов,  что  она  прекрасно  к  вам
относится.
   -  Что  еще  она  говорила?  -  вскричал  Кравцов,  проникаясь  горячей
симпатией к улыбчивому спецкору.
   - Говорила, что очень вас ждет. Что дома все в порядке, что ваш Вовка -
разбойник и все больше напоминает характером своего папку...
   Кравцов засмеялся и принялся трясти руку Оловянникова.
   - Как вас зовут? - спросил он.
   - Лев Григорьевич. Если хотите, можно без отчества. Мама ваша  здорова,
она тоже просила передать привет  и  что  ждет.  С  Вовкой  поговорить  не
удалось - он спал младенческим сном.  Марина  просила  захватить  для  вас
журналы на испанском, но я, к сожалению, спешил в аэропорт...
   - Большущее вам спасибо. Лев Григорьевич!
   - Не за что.
   Они вошли в салон и сели рядом на диванчике возле стены.
   В  ожидании  начала  мировая  пресса  шумно  переговаривалась,  курила,
смеялась. Норма Хемптон загнала в угол Штамма и, потрясая львиной гривой и
блокнотом,  извлекала   из   австрийца   какие-то   сведения.   Али-Овсад,
принарядившийся, в синем костюме с орденами,  подошел  к  Кравцову  и  сел
рядом,  заставив  потесниться  его  соседей.  Кравцов  познакомил  его   с
Оловянниковым, и Али-Овсад  сразу  начал  рассказывать  спецкору  о  своих
давних и сложных отношениях с прессой.
   - Про меня очень много писали, - степенно  текла  его  речь.  -  Всегда
писали: мастер Али-Овсад стоит на буровой вышке.  Я  читал,  думал:  разве
Али-Овсад всегда стоит на буровой вышке? У  Али-Овсада  семья  есть,  брат
есть - агроном, виноград очень хорошо знает,  сыновья  есть.  Почему  надо
всегда писать, что мастер Али-Овсад стоит на буровой-муровой?
   - Вы правы, Али-Овсад, - посмеиваясь, сказал Оловянников. - Узнаю  нашу
газетную братию. Мастера превращать человека в памятник...
   - Ай, молодец, правильно сказал! - Али-Овсад поднял узловатый палец.  -
Человека - в памятник. Зачем такие слова писать? Других слов - нету?
   - Есть, Али-Овсад. Это самое трудное - найти другие, настоящие слова. В
спешке не всегда удается...
   - А ты не спеши. Если каждый будет свою работу спешить - работа плакать
будет.
   В салон вошли Токунага, Морозов, Брамулья  и  два  незнакомых  Кравцову
человека. Они прошли за председательский стол, сели.  Разговоры  в  салоне
стихли.
   Поднялся  Токунага.  Замигали  вспышки  "блицев".  В  притихшем  салоне
раздался высокий голос японца:
   - Господа журналисты, от имени президиума  МГГ  я  имею  честь  открыть
пресс-конференцию. Оговорюсь сразу, что пока мы можем сообщить вам  только
самые первоначальные сведения и  некоторые  предположения,  которые,  -  я
подчеркиваю это, господа, - ни в какой мере не  претендуют  на  абсолютную
истинность и нуждаются в многократной проверке.
   Два переводчика переводили гладкую, несколько церемонную речь японца на
русский и английский языки.
   - Итак, что произошло? - продолжал  Токунага.  -  Шесть  лет  назад  на
глубине сорока  двух  километров  от  уровня  океана  было  приостановлено
бурение сверхглубокой скважины. Долото перестало дробить породу, а  под®ем
труб оказался невозможным по необ®яснимой причине.  Вы  помните,  господа,
споры и гипотезы того времени? Мы тогда  установили  международный  график
дежурств у скважины - и не напрасно. Теперь,  на  шестом  году,  произошло
новое, более  серьезное  событие.  Предварительно  напомню,  что  скважина
бурилась в дне глубоководного  желоба  -  там,  где,  по  нашим  расчетам,
толщина земной коры значительно меньше.  Вышла  ли  скважина  в  глубинную
трещину, растревожило ли плазменное бурение нижележащие слои - неизвестно.
Можно предположить, что Черный столб  -  это  вещество  глубочайших  недр,
находившееся в пластичном состоянии под действием огромного давления;  оно
нашло где-то слабое место  и  поднялось  вверх,  ближе  к  границам  коры.
Встретив на своем пути скважину, оно начало медленно, а  потом  быстрее  и
быстрее  подниматься  наружу.  Кто-то  довольно  удачно  сравнил   это   с
выдавливанием зубной пасты из тюбика. Вещество, как вы знаете, выдавило из
скважины колонну труб и, значительно расширив скважину, продолжает столбом
подниматься вверх, несколько отклоняясь  к  западу.  Химический  состав  и
физическая структура столба пока неизвестны. Видите  ли,  господа,  многие
ученые считают, что таблица Менделеева верна только для обычных давлений и
температур. А на больших глубинах, где  действуют  чудовищные  давления  и
высочайшие температуры, строение электронных оболочек атомов изменяется: в
них как бы  вдавливаются  орбиты  электронов.  А  еще  глубже  электронные
оболочки атомов смешиваются. Там все элементы приобретают совершенно новые
свойства. Там нет железа, нет фосфора, нет урана, нет  йода,  нет  никаких
элементов, а только некое универсальное вещество металлического характера.
Так мы полагаем.  Вы,  вероятно,  знаете,  что  храбрая  попытка  получить
образец вещества столба, к сожалению,  не  удалась.  Бесспорно  одно:  это
вещество обладает особыми свойствами...



        20

   Было уже за полночь, когда Кравцов вышел из прокуренного салона. Болела
голова,  поламывало  спину.  Зайти  бы  к  врачу,  какую-нибудь   таблетку
проглотить. Да разве разыщешь в этом плавучем городе санчасть?..
   Али-Овсад и Оловянников  потерялись  где-то  в  толпе  корреспондентов,
ринувшихся после окончания пресс-конференции к радиорубке.
   Кравцов не совсем представлял себе,  в  каком  коридоре  находится  его
каюта. Он спустился по первому попавшемуся трапу.  Опять  пустой  коридор,
устланный джутовой дорожкой. Двери, двери. А номера кают  -  четные.  Надо
перейти на другой борт. Вообще надо  разобраться  на  "Фукуока-мару",  где
что. Кажется, не день и не два придется здесь прожить.
   Еле передвигая ноги от усталости, он  брел  по  коридору,  и  в  голове
вертелся навязчивый мотивчик: "Позарастали стежки-дорожки... где проходили
милого ножки..."
   Где-то впереди прозвучал обрывок разговора по-английски, раздался взрыв
смеха. Потом послышались меланхолические звуки банджо. Распахнулась  дверь
одной из кают,  в  коридор  вышли  коренастый  техасец  (его  голова  была
повязана пестрой косынкой) и еще двое - монтажники из бригады  Паркинсона.
Они были сильно навеселе.
   -  А,  инженер!  -  воскликнул  малый  в  косынке.  -  Ну  что  вы  там
навыдумывали с учеными джентльменами?
   - Пока ничего не придумали, - устало ответил Кравцов.
   - Выходит, зря денежки вам платят!
   Кравцов  посмотрел  на  красное,  возбужденное  лицо  техасца  и  молча
двинулся дальше, но тут один из монтажников остановил его.
   - Минуточку, сэр. Вот Флетчер,  -  он  мотнул  головой  на  техасца,  -
интересуется, не упадет ли этот проклятый столб на Америку. У  него,  сэр,
полно родственников в Америке, и он беспокоится...
   - Пусть он напишет им, чтобы  они  поставили  над  домами  подпорки,  -
сказал Кравцов.
   Монтажники  покатились  со  смеху.  Из  соседней  каюты  выглянул  Джим
Паркинсон со своим банджо. Он кивнул Кравцову и сказал:
   - Иди-ка спать, Флетчер.
   - Я бы пошел, - ухмыльнулся техасец, - да вот беда: боюсь пожелтеть  во
сне...
   Снова взрыв хохота.
   Кравцов, морщась от головной боли, поплелся по коридору дальше.
   "Позарастали стежки-дорожки... Где проходили... дикие кошки..."
   Он свернул в поперечный коридор и чуть не носом  к  носу  столкнулся  с
Али-Овсадом.
   - Ай балам, ты куда идешь? Я там был, там не наша улица. Такой  большой
пароход - надо на углу милиционера ставить.
   - Действительно... А куда этот трап ведет?
   Они поднялись по трапу  и  оказались  на  верхней  палубе.  Здесь  было
понятнее. Они прошли на спардек и уселись, вернее улеглись, в шезлонгах.
   Судно покачивалось, поскрипывало. В свете топовых огней было видно, как
низко-низко плыли смутные облака.
   - Дождь будет, - сказал Али-Овсад.
   Кравцов, глубоко вдыхая ночную прохладу, смотрел на  тучи,  беспрерывно
бегущие над судном.
   "Что за чепуху нес этот Флетчер? - подумал он. - Боюсь пожелтеть во сне
- что это значит?"
   - Саша, - сказал Али-Овсад. - Помнишь, толстый журналист  что  спросил?
Бог обиделся на бурильщиков и послал Черный столб.
   Кравцов улыбнулся, вспомнив вопрос корреспондента "Крисчен  сенчури"  -
не является ли столб божьим знамением? - и ответ Току наги,  попросившего,
ввиду   отсутствия   серьезных   доказательств   существования   богов   и
ограниченности времени, задавать вопросы по существу.
   - Такой хорошо одетый, на министра похож, а не знает, что бога  нет.  -
Али-Овсад поцокал языком. - А я думал, он культурный.
   - Разные люди бывают, Али-Овсад.  Вот  ваш  друг  Брамулья  тоже  имеет
привычку обращаться к господу-богу.
   - Э! Просто так, привык. Саша,  я  не  совсем  понял,  зачем  япон  про
Хиросиму вспомнил?
   - Про Хиросиму? Ну,  этот,  в  пестрой  рубашке,  из  "Нью-Йорк  пост",
кажется, спросил, откуда вообще  берется  энергия.  Что-то  в  этом  роде.
Токунага и ответил, что, по Эйнштейну, энергия равна произведению массы на
квадрат скорости света в пустоте и, значит, в одном грамме любого вещества
дремлет скрытая энергия - кажется, двадцать с лишним  триллионов  калорий.
Она может проявиться как  угодно.  И  тут  он  добавил,  что  с  частичным
проявлением этой энергии они, японцы, познакомились в Хиросиме...
   Кравцов умолк. Странная фраза Флетчера  -  "боюсь  пожелтеть"  -  снова
вспомнилась ему, и вдруг он понял ее смысл. Понял и помрачнел.
   Звякнула дверная ручка. Слева возник  освещенный  овал.  Из  внутренних
помещений вышли на спардек несколько человек; они громко переговаривались,
смеялись, чиркали зажигалками. Один из них подошел к шезлонгам Кравцова  и
Али-Овсада.
   - Вот вы где, - сказал он. Это был Оловянников. - Недурно устроились. -
Он тоже бросился в шезлонг и потянулся. - Черт его знает, что  в  редакцию
передавать, - пожаловался он. - Смутно, смутно все... С трудом пробился  к
Морозову, просил написать хоть  несколько  слов  для  "Известий",  -  нет,
отказался. Преждевременно... Александр Витальевич, вы что-нибудь знаете  о
теории единого поля?
   - Знаю только, что ее еще нет. К чему это вы?
   -  Морозов  вскользь  упоминал;  у  него   какие-то   свои   взгляды...
Представляю  себе  магнетизм.  Могу  с  некоторым  умственным  напряжением
представить гравитационное поле. Но что за поле  возникло  вокруг  Черного
столба? Что за горизонтально действующее притяжение?
   - Все это связано, - сказал Кравцов. - Нужна теория,  об®единяющая  все
теории полей. Вот, как раньше была теория эфира, - и все, и ведь  казалась
незыблемой... Верю, что скоро появится теория единого поля.
   - Я тоже, -  откликнулся  Оловянников.  -  А  то  разнобой  страшный...
Знаете, что очень тревожит Морозова?
   - Что?
   - Ионосфера. Скоро, он говорит, столб достигнет ионосферы, и еще что-то
хотел сказать, но переглянулся с Токунагой и  замолчал.  Что  может  быть,
по-вашему?
   Кравцов пожал плечами.
   - Удивительное дело, - сказал он. - В некоторых  космических  проблемах
мы разбираемся лучше, чем в недрах собственной планеты.  Наша  скважина  -
меньше одного процента пути к центру Земли,  а  уже  напоролись  на  такое
явление... Не знаем, ни черта не знаем, что  у  нас  под  ногами...  -  Он
помолчал и добавил, поднимаясь: - Но мы все равно узнаем. Наша скважина  -
это только начало.



        21

   Кравцова разбудил гулкий пушечный выстрел. Он бросился к  иллюминатору.
Темное  небо  было  сплошь  в  грозовых  тучах.  Сверкнула  молния,  снова
загрохотал протяжный  громовой  раскат.  Стакан  на  полочке  умывальника,
медные колечки портьер отозвались тоненьким дребезжанием.
   Кравцов поспешно оделся и побежал на спардек. У  борта,  обращенного  к
плоту, толпились люди. Они тревожно переговаривались, и раскаты грома то и
дело покрывали их слова.
   Обычно в это время над океаном  сияло  голубое  утро,  но  теперь  было
похоже, что стоит глухая полночь.  Казалось,  все  тучи  мира  тянулись  к
Черному столбу. Пучки молний вырывались из туч, били  в  столб,  только  в
столб, и небо раскалывалось от нараставшего грохота.
   Фантастическое зрелище! Вспышки молний освещали неспокойный океан, и он
казался светлее низкого сумрачного неба, и на горизонте белые клинки  вели
дьявольскую дуэль у столба, окутанного паром.
   Хлынул ливень.
   Кравцов увидел Брамулью, протолкался к нему. Толстяк вцепился руками  в
фальшборт, губы его шевелились.
   -  О,  Сант-Яго  ди  Баррамеда,  -  бормотал  он.  -   Черная   мадонна
монтесерратская...
   Штамм, безмолвно и  неподвижно  стоявший  рядом,  повернул  к  Кравцову
бледное лицо, кивнул.
   - Ну и гроза! - крикнул Кравцов. - Никогда такой не видел...
   - Никто такой грозы не видел, - ответил Штамм. Удар грома заглушил  его
слова.
   "Фукуоку" изрядно клало с борта на борт. Цепляясь за  поручни,  Кравцов
пошел к трапу, спустился в коридор, постучал в  каюту  Уилла.  Откликнулся
незнакомый голос. Кравцов приоткрыл дверь, тут  судно  накренилось,  и  он
влетел в каюту, чуть было не сбив с ног японца в белом халате.
   - Простите, - прошептал он и посмотрел на Уилла.
   Уилл лежал на спине, выставив  костистый  подбородок,  глаза  его  были
закрыты. Врач тронул  Кравцова  за  руку,  сказал  что-то  непонятное,  но
Кравцов и так понял: надо уйти, не мешать. Он кивнул  и  вышел,  притворив
дверь. За дверью звякнуло металлическое.
   По коридору быстро шла Норма Хемптон. Волосы у нее были  как-то  наспех
заколоты, на губах ни следа помады.
   - Не входите, - сказал ей Кравцов. - Там врач.
   Она не ответила, не остановилась. Без стука вошла в каюту Уилла.
   Кравцов постоял немного, прислушиваясь. Глухо ревела гроза, из каюты не
доносилось ни звука. "Надо что-то делать, - билась тревожная мысль. - Надо
что-то делать..."
   Он сорвался с места,  побежал.  В  ярко  освещенном  салоне  завтракали
несколько японцев из судовой команды. Морозова  здесь  не  было.  Токунаги
тоже.
   - Где академик Морозов? - спросил Кравцов, и один  из  моряков  сказал,
что Морозов, возможно, в локационной рубке.
   Кравцов по крутому трапу поднялся на мостик. Дождь  колотил  по  спине,
обтянутой курткой, по непокрытой голове. На мгновение Кравцов остановился.
Отсюда, сверху, картина грозы представилась ему  еще  фантастичней.  Внизу
бесновался океан, буро-лиловое небо полосовали изломанные молнии, рябило в
глазах от пляски света и тьмы. Пахло озоном. Мостик уходил из-под ног.
   По стеклу локационной  рубки  струились  потоки  воды.  Кравцов  рванул
дверь, вошел.
   Здесь, зажатые  серыми  панелями  приборов,  работали  двое  японцев  в
морской форме, давешний техник-приборист  Юра  и  Морозов.  Мерцал  зыбким
серебром экран локатора, по нему ползла светящаяся точка. Морозов  вскинул
на К