на том не кончились ее попытки связаться ближе  с  нашим  полом.
Поначалу ее состояние не превышало тысячи фунтов, но после смерти сестры она
получила еще пятьсот, а лейтенант оставил ей в завещании триста.  Эту  сумму
она больше чем удвоила, ибо, проживая у брата, не несла никаких  расходов  и
торговала сыром и валлийской фланелью -  тем,  что  приносили  ему  молочная
ферма и овцы. Ныне ее состояние возросло  до  четырех  тысяч  фунтов,  а  ее
корыстолюбие с каждым днем становится все  более  хищным.  Но  даже  это  ее
качество не столь невыносимо, как злобность ее натуры, которая является  для
всего семейства источником постоянной докуки и неурядиц.  Она  из  тех  злых
духов, какие находят дьявольское наслаждение в том,  чтобы  внушать  ближним
своим ненависть и ужас.
     Однажды я сказал дядюшке, что меня удивляет, как это он, с его  нравом,
терпит в доме такую чуму, когда столь легко от  нее  избавиться.  Слова  мои
задели его, ибо он мог их истолковать как обвинение в  недостатке  смелости.
Сморщив нос и сдвинув брови, он сказал:
     - Молокососа, когда он впервые сунет свой нос в житейские дела,  многое
удивляет из того, что человек поживший считает  обычным  и  неизбежным.  Сия
драгоценная ваша тетушка, черт бы ее побрал,  незаметно  стала  частью  меня
самого. Она - плоть от плоти моей, а стало быть, noli me tangere  {Не  тронь
меня (лат.).}, я терпеть не могу, когда задевают это место!
     Я ничего не ответил и заговорил о другом. Он  в  самом  деле  чувствует
привязанность к этой чудачке,  которая  сохраняет  свое  положение,  вопреки
здравому смыслу и невзирая на презрение, которое он, конечно,  питает  к  ее
уму и нраву. И она, я в этом уверен, весьма привязана к нему, хотя ее любовь
проявляется только в сварливости и она постоянно мучит  его,  побуждаемая  к
тому нежными чувствами. Единственное существо в доме, с коим  она  обходится
ласково, это ее собака Чаудер, дрянной пес с Ньюфаундленда, полученный ею  в
подарок от жены шкипера из Суэнси. Кажется, будто она почтила сего пса своей
любовью единственно по причине его уродливости и злого нрава, а  может,  она
питает к нему симпатию, ибо по натуре они сходны.  Так  пли  иначе,  но  она
постоянно его ласкает и донимает  все  семейство  этим  проклятым  животным,
которое явилось ближайшим поводом ее разрыва с сэром Уликом Маккалигутом.
     Да будет вам известно, что она решила уйти тайком от бедняжки  Лидди  и
явилась к утреннему завтраку в залу только  в  сопровождении  своего  пса  в
надежде встретиться с баронетом, который уговорился танцевать с ней вечером.
     Как только Чаудер показался в зале, церемониймейстре,  возмущенный  его
появлением, устремился, чтобы ею прогнать, и хотел ударить его ногой; но пес
не посчитался с его авторитетом и, оскалив крепкие,  длинные,  острые  белые
зубы, нагнал страх на тщедушного владыку Бата. Тот,  перепугавшись,  остался
лицом к лицу с врагом и поднял крик, призывая лакея, как вдруг появился  сэр
Улик Маккалигут и бросился к нему на помощь. Якобы не  ведая  об  отношениях
между дамой его сердца и вторгшимся псом, он наградил  пса  таким  ударом  в
челюсть, что тот с воем отлетел  к  двери.  Мисс  Табита,  возмущенная  этим
оскорблением, завопила столь же неприятным голосом  и  устремилась  за  ним,
сопровождаемая с одной стороны баронетом, приносившим извинение за сделанный
промах, а с другой  -  церемониймейстером  Дерриком,  который  пенял  ей  за
нарушение правил.
     Ее отнюдь не удовлетворили извинения баронета, и она сказала,  что,  по
ее мнению, он не джентльмен, а когда  церемониймейстер  предложил  ей  руку,
чтобы отвести ее к портшезу, она ударила его по пальцам веером.
     Дядюшкин лакей еще не успел уйти  от  двери,  а  потому  она  вместе  с
Чаудером влезла в свой портшез,  и  они  отбыли,  сопровождаемые  насмешками
носильщиков и прочих зрителей. Я катался верхом по  Клеркендаун  и  зашел  в
залу, когда суматоха улеглась. Баронет с огорченным видом подошел ко  мне  и
поведал о приключении, над которым я от души посмеялся, после чего лицо  его
прояснилось.
     - Любезный друг! - сказал он мне. - Когда  я  увидел,  как  этот  дикий
зверь, разинув пасть, рычит на  церемониймейстера  и  хочет  его  разорвать,
словно рыжая корова Мальчика-с-пальчик, я должен был прийти на помощь  этому
человеку. Ох! Мне никогда не  снилось,  что  этот  зверь  сопровождает  мисс
Брамбл! Знай я это, пусть бы он позавтракал этим Дерриком! На  здоровье!  Но
вам известно, друг любезный, сколь свойственно нам, ирландцам,  ошибаться  и
попадать впросак. Все же я принесу покаяние и буду умолять о прощении.  Надо
надеяться, что раскаявшегося грешника простят.
     Я сказал ему, что, поскольку у него не было умысла обидеть ее, она едва
ли будет неумолима.
     Но, правду говоря, его огорчение было притворным. Прельщая мисс  Табиту
галантным обхождением, он ошибся в оценке ее капитала  по  меньшей  мере  на
шесть тысяч фунтов; из этого  заблуждения  ему  только  что  помогли  выйти.
Поэтому он схватился за  первый  благоприятный  повод  навлечь  на  себя  ее
неудовольствие в такой форме, чтобы порвать отношения, а для достижения этой
цели не мог бы выбрать лучшего способа, чем ударить ее собаку.
     Когда он появился у наших дверей,  чтобы  засвидетельствовать  почтение
оскорбленной красавице, он не был принят, и ему дали понять, что  в  будущем
он никогда не застанет ее дома. Но она  не  была  столь  же  неприступной  с
Дерриком, который пришел требовать удовлетворения за оскорбление, нанесенное
ему не больше не меньше как в его собственных владениях. Она  понимала,  что
следует быть  весьма  любезной  с  церемониймейстером,  покуда  ей  придется
посещать залы ассамблей, а прослышав, будто он к тому  же  является  поэтом,
она боялась, как бы он не изобразил ее в какой-нибудь балладе или  пасквиле.
Поэтому она принесла извинения за  содеянное,  в  котором  повинно  было  ее
волнение, и потом подписалась на его поэмы.  Таким  образом  он  был  весьма
ублажен  и  рассыпался  в  комплиментах.  Он  даже  попытался  помириться  с
Чаудером, отвергшим, впрочем, примирение, и заявил, что внимательно поищет в
анналах Бата, нет ли в них прецедента,  каковой  позволил  бы  разрешить  ее
любимцу пребывание в залах ассамблей на следующее утро  во  время  завтрака.
Но, мне  кажется,  она  не  решится  подвергнуть  себя  или  своего  любимца
вторичному унижению. Кто займет место Маккалигута в ее  сердце,  я  не  могу
предвидеть. Но она  не  пропустит  ни  одного  мужчину.  Правда,  она  очень
привержена  церкви  и  отличается  крайней  нетерпимостью  к  иноверию,  но,
полагаю, что в настоящее время она не стала бы возражать  против  заключения
договора о бракосочетании с анабаптистом, квакером или иудеем и скрепила  бы
сей договор даже обращением в другую веру. Впрочем, может  быть,  я  слитком
строго сужу сию родственницу, но должен сознаться, она весьма мало заслужила
доброе мнение вашего
                                                               Дж. Мелфорда.
                                                               Бат, 6 мая


                               Доктору Льюису

     Вы спрашиваете меня, почему я не езжу верхом,  чтобы  дышать  воздухом,
когда погода хороша. По каким аллеям  этого  рая  мог  бы  совершать  я  сии
прогулки? Должен ли я препоручить себя большим  дорогам  на  Лондон  или  на
Бристоль, чтобы задохнуться там от пыли или быть задавленным насмерть в гуще
почтовых карет, повозок, подвод  с  углем,  в  гуще  светских  джентльменов,
гарцующих на большой дороге с целью похвастать искусством верховой  езды,  а
также карет светских леди, устремившихся  туда  с  целью  похвастать  своими
нарядами. Либо я должен посягнуть на холм и утомиться до  смерти,  взбираясь
на него бесконечно, без надежды добраться до вершины? Так знайте  же:  туда,
на эту возвышенность, я пытался вскарабкаться, но то и дело сползал назад  в
яму,  полную  тумана,  изнуренный  бесполезными  усилиями;   а   здесь   мы,
несчастные, хворые люди задыхаемся и бьемся, точно китайские  живцы  на  дне
пуншевой чаши. Клянусь небом, это похоже на волшебство! Ежели  я  не  развею
чары и не спасусь бегством, может случиться,  испущу  дух  в  этой  мерзкой,
грязной дыре.
     Только два дня назад я чуть было не отправился к праотцам  без  всякого
предупреждения. Величайшая моя слабость невозможность противостоять  влиянию
людей, мнения коих я презираю. Сознаюсь со стыдом и смущением, что  не  могу
бороться  против  докучливой  настойчивости.  Сие  отсутствие   мужества   и
твердости -  изъян  в  моей  натуре,  который  вы  имели  возможность  часто
наблюдать с сожалением и даже с неудовольствием.  Боюсь,  что  некоторые  из
наших добродетелей, которыми мы хвастаем, проистекают из сего источника.
     Но покончу с предисловием. Меня  уговорили  отправиться  на  бал,  дабы
поглазеть,  как  Лидди  танцует  менуэт  с   единственным   сыном   богатого
лондонского  подрядчика,  юным  дерзким  щеголем,  мать  которого  живет  по
соседству от нас и завела знакомство с Табби.
     Битых два часа я сидел, стиснутый со всех сторон в гуще толпы,  и  диву
давался, как это сотни  людей,  причисляемых  к  разумным  существам,  могут
находить развлечение в том, чтобы любоваться вялыми животными, выделывающими
в течение целого вечера все одну и ту же глупейшую  фигуру  на  пространстве
размером в портняжий стол. Я не удивлялся бы, ежели бы здесь могли  потешить
и привлечь внимание красота,  грациозность,  великолепный  наряд  или  любая
смена пусть даже нелепых картин, но здесь ничего этого не было; было  только
скучнейшее повторение одной  и  той  же  томительной,  бессмысленной  сцены,
представляемой актерами, которые, казалось, засыпали на ходу.
     От  бесконечного  проплывания  сих  призраков  перед  глазами  у   меня
закружилась голова, которой и так повредил вонючий воздух, прошедший  сквозь
нездоровые легкие множества людей.
     Я ретировался от двери, ведущей в соседнюю залу, и там беседовал с моим
другом Куином; когда менуэт  кончился,  скамьи  отодвинули,  чтобы  очистить
место для контрданса, и все зрители сразу встали со своих мест,  от  чего  в
зале поднялся вихрь. Тут совершенно неожиданно на  меня  налетел  египетский
смерч, столь насыщенный губительными испарениями, что мои нервы не выдержали
и я без чувств упал на пол.
     Вы  легко  можете  себе  представить,  какую   суматоху   вызвало   сие
приключение на такой ассамблее. Вскоре, однако, я очнулся сидящим в  кресле,
вокруг меня были мои близкие. Сестра Табби с превеликой нежностью  подвергла
меня пытке, зажав мою голову под мышкой и пичкая мой нос  нюхательной  солью
так, что в носу слезла кожа. Добравшись до дому, я послал  за  доктором  Ч.,
который уверил меня, что для беспокойства нет  оснований,  ибо  мой  обморок
вызван был случайно, действием вонючих испарений на  слишком  чувствительные
нервы. Не знаю, каковы нервы у других людей, но, должно быть, они сделаны из
весьма грубого вещества, раз могут вынести такое ужасное потрясение.
     В самом деле, это была смесь отвратительных запахов, в коем  сильнейшая
вонь и резкие ароматы состязались между собой  за  преобладание.  Вообразите
хорошо очищенную вытяжку из  смешанных  меж  собой  благовоний,  испускаемых
гнилыми зубами,  больными  легкими,  брожением  в  кишках,  потными  ногами,
подмышками, мокрыми  язвами  и  выделениями,  а  также  пластырями,  мазями,
примочками,  венгерской  водой,  лавандой,  каплями  ассафетиды,   мускусом,
нюхательными солями, -  благовоний,  к  коим  присоединяются  тысячи  других
вонючих испарений, происхождение которых мне неведомо.  Таков  -  о  Дик!  -
пахучий эфир, который мы вдыхаем на изящных ассамблеях  в  Бате,  такова  та
атмосфера, на каковую я променял чистый, свежий, бодрящий воздух  валлийских
гор! О rus, quando te aspiciam? {О деревня, когда  я  тебя  увижу?  (лат.).}
Удивляюсь, какой черт дернул меня... Но чем меньше слов, тем лучше. Я принял
решение.
     Вы можете быть уверены, что я не намерен для развлечения общества  дать
вторично театральное представление. В недобрый час я  обещал  отправиться  в
Лондон, и сие обещание надлежит выполнить. Но мое пребывание в столице будет
кратким. Ради своего здоровья я задумал поездку на север, которая,  надеюсь,
позволит мне приятно провести время.  Я  никогда  не  путешествовал  в  этом
направлении дальше Скарборо,  и,  полагаю,  я,  как  британский  земледелец,
заслуживаю упрека в том, что прожил немало, а еще  не  совершал  поездки  за
Твид. А кроме того, в Йоркшире проживает кое-кто из  моих  родственников,  с
которыми надлежало бы познакомить моего племянника и его сестру.
     А  теперь  мне  нечего  добавить,  кроме  того,  впрочем,   что   Табби
благополучно рассталась со своим ирландским баронетом и  что  я  не  премину
время от времени сообщать вам о  дальнейших  наших  приключениях,  хотя  вы,
должно быть, охотно обошлись бы без этих знаков внимания со  стороны  вашего
покорного слуги
                                                                 М. Брамбла.
                                                                 Бат, 8 мая


          Сэру Уоткину Филипсу, баронету, Оксфорд, колледж Иисуса

     Дорогой Филипс!

     Несколько дней назад нас ужасно обеспокоил обморок дядюшки на  бале.  С
той поры он  постоянно  клянет  себя  за  то,  что  пошел  туда  по  просьбе
неразумной женщины. Он говорит, что в будущем скорей согласился бы  пойти  в
дом к чумному больному, чем  в  подобную  отвратительную  больницу,  ибо  он
клянется, будто упал в обморок из-за зловония, испускаемого толпой;  по  его
словам, ему не нужно лучшего доказательства, что мы сделаны из более грубого
вещества, так как нам не вредит то, от чего ему  стало  так  дурно.  Что  до
меня, то я очень благодарен  грубости  моих  органов,  которым  не  угрожает
опасность стать жертвой чувствительности моего носа.
     Мистер Брамбл отличается крайней деликатностью душевной,  равно  как  и
телесной. Мне рассказывал доктор Лыоис, что дядюшка дрался однажды на  дуэли
с офицером конной гвардии, который по малой  нужде  остановился  в  парке  у
стены, когда дядюшка проходил мимо вместе с леди. Кровь у  дядюшки  вскипает
всякий раз, при каждой дерзкой или  жестокой  выходке,  даже  если  это  его
нимало не касается, а неблагодарность доводит его до скрежета  зубовного.  С
другой стороны, рассказ  о  благородном,  человеколюбивом,  добром  поступке
вызывает на глазах его слезы умиления, которые он  часто  с  великим  трудом
пытается скрыть.
     Вчера некий Паунсфорд разослал приглашения на званый чай. Этот  человек
в течение долгого времени терпел невзгоды и уехал за границу; и вот  судьба,
порешив вознаградить его за прежнюю свою немилость, сразу  вознесла  его  на
вершину благополучия. Он появился из тьмы и предстал  в  сверкающей  мишуре.
Мне не приходилось слышать, чтобы он совершал поступки,  почитаемые  законом
бесчестными,  либо  что  богатство  сделало  его  надменным  и  недоступным;
напротив, он изо всех сил старается казаться приветливым и любезным. Но,  по
слухам, он очень избегает прежних своих  друзей,  которые  слишком  грубы  и
неотесаны, чтобы появиться среди теперешних его блестящих знакомых, а  также
не любит встречаться со старыми своими благодетелями, коих человек честный с
радостью признал бы. Как бы то  ни  было,  но  он  пригласил  к  себе  столь
многочисленное общество, что когда мы с дядюшкой пришли вечером  в  кофейню,
там никого но было, кроме  одного  только  пожилого  человека,  сидевшего  у
камина и читавшего газеты. Мистер Брамбл уселся рядом с ним и сказал:
     - По дороге в кофейню такая давка и столько портшезов, что мы с  трудом
прошли. Я предпочел бы, чтобы эти любимцы  фортуны  нашли  более  похвальный
способ тратить свои деньги. Мне кажется, сэр, что вы так же мало любите  сии
развлечения, как и я?
     - Я бы де сказал, что у меня есть большая охота до сих  развлечений,  -
ответил джентльмен, не отрывая глаз от газеты.
     - Простите, что я перебиваю вас, мистер Серл, - сказал  дядюшка,  -  но
мне крайне любопытно узнать, получили ли вы приглашение?
     Его собеседник,  по-видимому,  был  весьма  удивлен  таким  вопросом  и
молчал, словно обдумывая, что ответить.
     - Знаю, мое любопытство можно почесть дерзостью, - продолжал дядюшка, -
но у меня есть особливые причины просить вас дать ответ.
     - В таком случае, - сказал мистер Серл,  -  я  не  стану  колебаться  и
удовлетворю ваше желание: нет, я не получил приглашения. Но позвольте мне, в
свою очередь, спросить, каковы у вас основания полагать, будто я должен  был
получить приглашение от джентльмена, который созывает гостей на чай?
     - Основания у меня  есть,  сэр!  -  воскликнул  мистер  Брамбл  не  без
волнения. - И я больше чем когда-либо уверен, что сей  Паунсфорд  -  человек
презренный!
     - Сэр, я не имею чести  вас  знать,  -  сказал  собеседник,  откладывая
газету, - но ваши слова таинственны и нуждаются в пояснении. Особа,  о  коей
вы отозвались столь пренебрежительно, - джентльмен, который пользуется весом
в обществе... А у меня могут быть веские причины заступаться за него...
     - Ежели бы я не был уверен в противном, - сказал дядюшка. - я не  зашел
бы так далеко...
     - Позвольте же мне заметить, сэр, - незнакомец повысил голос,  -  вы  в
самом деле зашли слишком далеко, отзываясь так...
     Тут дядюшка перебил его, брюзгливо спросив, неужто в наши дни он  такой
Дон Кихот, что готов вызвать на поединок в защиту человека, который  отнесся
к нему с такой неблагодарностью и с таким пренебрежением.
     - Что до меня, - добавил дядюшка, - то я  не  стану  с  вами  ссориться
из-за сей персоны, а мое мнение о нем в узнано столь  же  моим  уважением  к
вам, сколь и презрением к нему...
     Мистер Серл снял очки, всмотрелся в дядюшку и сказал более мягко:
     - Конечно, я очень признателен...  Ах!  Мистер  Брамбл!  Теперь  я  вас
узнал, хотя мы не виделись столько лет...
     - Мы знали бы друг друга лучше, -  ответил  дядюшка,  -  если  бы  наши
отношения не прервались из-за недоразумения по вине этого самого...  Но  это
неважно...  Я  вас  уважаю,  мистер  Серл,  и  вы  можете  располагать  моей
дружбой...
     - Такое приятное предложение не отклоняют, и я от всего сердца принимаю
его, - сказал мистер Серл, - а потому, прошу вас,  переменим  предмет  нашей
беседы, ибо он слишком для меня деликатен.
     Дядюшка признал, что он прав, и разговор перешел на другие темы. Мистер
Серл провел у нас вечер, показал себя человеком умным и даже  занимательным,
но по характеру был скорее склонен к меланхолии.
     Дядюшка говорит, что он человек незаурядных способностей и  безусловной
честности; что его состояние, которое и так было невелико, сильно пострадало
из-за  его  чрезмерного  великодушия,  которое  он  выказывал  даже  вопреки
рассудку в пользу людей недостойных; что он спас Паунсфорда от нищеты, когда
тот лишился и  денег,  и  доброго  имени;  что  он  защищал  его  с  великой
горячностью, порвал с некоторыми друзьями и даже обнажил свою  шпагу  против
моего дядюшки, у которого были  особые  основания  сомневаться  в  честности
упомянутого Паунсфорда; что без помощи и поддержки Серла тот никогда не смог
бы, благодаря одним только счастливым обстоятельствам, вознестись на вершину
благополучия; что Паунсфорд в первом порыве радости написал из  чужих  стран
многим из тех, с кем переписывался, письма, в которых  признавался  в  самых
теплых выражениях, сколь многим он обязан  мистеру  Серлу,  и  заявлял,  что
готов  отдать  себя  в  полное  распоряжение  своего  лучшего  друга;   что,
несомненно, он давал такие же обещания и самому благодетелю, хотя  последний
никогда об этом не говорил,  но  с  течением  времени  эти  тропы  и  фигуры
риторики вышли из употребления; что по  возвращении  в