умерен в рассуждении своих нужд и  даже  жизненных  благ.
Нуждался он только  в  свежем  воздухе,  чистой  воде,  приятных  прогулках,
простой пище, пригодном жилье и благопристойном платье. Ежели невежественный
крестьянин, не одаренный от природы  особой  прозорливостью,  рассуждал  он,
может прокормить большую семью и даже иметь достаток, трудясь на  ферме,  за
которую он платит помещику две-три сотни фунтов ежегодной ренты, то ужели он
сам не пожнет плоды своего трудолюбия, не только не уплачивая никому никакой
ренты, но, напротив, получая  в  год  наличными  от  трехсот  до  четырехсот
фунтов? Он знал, что земля - мать  милостивая,  дарующая  плоды  всем  своим
чадам без разбора.
     Старательно и с любовью изучил он теорию земледелия и убедился, что нет
тут никакой тайны, которую он не мог бы постигнуть  неустанным  прилежанием.
Что до необходимых издержек  по  домоводству,  то  он  весьма  заботливо  их
подсчитал, и ему стало очевидно, что все заключения его друзей  были  ложны.
Убедился он, что, освободившись от наемной платы за  дом,  он  сберегает  не
менее шестидесяти фунтов в год да почти  столько  же,  если  воздержится  от
мелких и непредвиденных издержек;  узнал  он  также,  что  даже  говядина  у
деревенского мясника стоит на двадцать процентов дешевле, чем в Лондоне, что
же до живности и прочих предметов домоводства, то цена им вдвое дешевле, чем
в городе, а  помимо  сего,  он  может  сделать  значительные  сбережения  на
нарядах, ибо отныне стал свободен от  тиранства  нелепых  мод,  изобретенных
невеждами и непреложных для глупцов.
     Что касается до той опасности,  которую  якобы  таило  соперничество  с
богачами в убранстве дома и в роскоши, то она нисколько его  не  беспокоила.
Ему перевалило уже за сорок, полжизни он провел в труде и заботах  и  хорошо
узнал своих ближних. Нет на  свете  более  презренного  человека,  чем  тот,
который с доходом в пятьсот фунтов в год тщится соперничать  в  издержках  с
соседом, чей доход впятеро больше. Тщеславие его не только не может  скрыть,
но, напротив, еще более обнажает его бедность, и суетность его  предстает  в
еще более постыдном виде, ибо вызывает осуждение и пробуждает любопытство.
     Нет ни одного семейства в графстве, ни одного слуги в  собственном  его
доме, ни одного крестьянина в приходе,  кто  бы  не  знал,  с  точностью  до
фартинга, сколько дохода приносит его имение; и все они смотрят  на  него  с
презрением или с жалостью. Удивительно, почему сии рассуждения не приходят в
голову людям, находящимся в  затруднительном  положении,  и  почему  они  не
возымеют благодетельных последствий!
     Неоспоримо, что из всех страстей, свойственных человеческой натуре,  ни
одна так не вредит разуму, как  суетность;  иногда  оный  разум  бывает  так
поврежден, что ищет позора и усматривает наслаждение  в  том,  чтобы  носить
клеймо бесчестья.
     Я вкратце описал вам мистера Деннисона и его положение в ту пору, когда
он переехал в свое имение, но посланец, который доставит  письмо  в  ближний
город на почту, вот-вот отправляется в путь, и поэтому я отложу то, что имею
сказать по сему предмету, до следующей почты, когда вы снова получите  весть
от преданного вам
                                                                 М. Брамбла.
                                                                 8 октября


                               Доктору Льюису

     Снова, любезный доктор, я берусь за перо, дабы развлечь вас.
     Утром, на следующий день после нашего приезда, гуляя  вместе  с  другом
моим, мистером Деннисоном, я не мог удержаться,  чтобы  не  выразить  своего
восхищения окружающей нас местностью, поистине  очаровательной;  особливо  я
восхищался расположением рощиц, которые равно служат защитой его усадьбы  от
ветров и украшением ее.
     - Когда двадцать два года назад я вступил во  владение  сей  землей,  -
сказал мистер Деннисон, - не было ни одного деревца  ближе  чем  в  миле  от
дома, если не считать старого запущенного фруктового сада, приносившего одни
только листья да мох. Приехал я в пасмурный ноябрьский день и  нашел  дом  в
таком состоянии, что  по  справедливости  его  можно  было  назвать  "замком
запустения". Двор зарос крапивой и репейником, а сад - такой  густой  сорной
травой, какой я еще не видывал; ставни были сломаны, стекла в окнах разбиты,
в печных трубах гнездились совы и галки.
     В самом доме было еще страшнее. Все покрыто было  копотью,  плесенью  и
неописуемой грязью, кровля протекала, в некоторых комнатах даже полы  начали
гнить, обои отстали от стен, и заплесневелые лоскутья трепал ветер,  зеркала
разве что не выпадали из рам, на  фамильных  портретах  лежал  толстый  слой
пыли, а все кресла и столы источены были червем и расшатаны. В целом доме не
нашлось ни одной пригодной  кровати,  если  не  считать  старинного  ложа  с
высоким позолоченным балдахином и занавесками желтого муара  с  бахромой,  а
это ложе находилось в нашем роду, полагаю, не  менее  двух  веков...  Короче
говоря, пригодных вещей в доме не было, кроме кухонной утвари, в погребе  же
стояло несколько пустых бочек, которые издавали такой нестерпимый запах, что
невозможно было туда войти, покуда не зажгли порох, чтобы рассеять вонь.
     Старик,  нанятый  с  женой  стеречь  дом,  покинул  его  внезапно  и  в
оправдание свое сослался, между прочим, на то, что ни он,  ни  его  жена  не
могли спать в доме из-за ужасных стуков  и  что,  конечно,  это  бродит  мой
бедный умерший брат. Словом,  дом  казался  необитаемым,  амбар,  конюшня  и
прочие дворовые постройки пришли в полный упадок, все изгороди были  сломаны
и поля не возделаны.
     Фермеру, хранившему у себя ключи, и во сне не снилось, что у меня  есть
намерение поселиться безотлагательно. Он платил за аренду  фермы  шестьдесят
фунтов, и срок его аренды как раз  истекал.  Он  задумал  стать  управителем
имения и распоряжаться в свою пользу усадьбой и прилежащей землей. О таковом
его намерении уведомил меня священник, как только я приехал, и потому  я  не
обратил внимания на то, что фермер отговаривал меня поселиться в имении,  но
мне пришлось призадуматься, когда он предупредил  меня  о  своем  отказе  от
аренды по истечении срока, если я весьма не убавлю арендную плату.
     В то время я случайно познакомился с человеком,  чья  дружба  послужила
основанием теперешнего моего благополучия. В  ближнем  рыночном  городе  мне
посчастливилось обедать в гостинице с неким мистером  Уилсоном,  который  не
так давно поселился в этих краях. Был он лейтенантом на военном корабле,  но
сильно невзлюбил военную службу, покинул  море  и  женился  на  единственной
дочери фермера Бленда, который жил в этом приходе и  рачительным  хозяйством
сколотил немалое состояние.
     Уилсон оказался добрейшим человеком, смелым, великодушным,  услужливым,
чистосердечным. Ему  понравилось  мое  обхождение,  а  я  был  очарован  его
приветливостью. Наше знакомство укрепилось и скоро превратилось  в  истинную
дружбу. Бывают такие характеры, которые, точно  частицы  одного  и  того  же
вещества, сильно друг к другу притягиваются. Вскоре он  познакомил  меня  со
своим тестем, фермером Блендом, который досконально знал каждый акр земли  в
моем поместье и потому мог дать мне добрые советы к устроению его. Во мне он
нашел склонность к деревенской жизни  и,  узнав,  что  я  не  прочь  был  бы
развлечься, занимаясь  сельским  хозяйством,  поддержал  мое  намерение.  Он
уведомил меня, что все мои фермы отданы в аренду по слишком низкой цене, что
доходы с моего имения можно весьма увеличить, что по соседству  есть  залежи
извести и что на земле, не сданной мной в аренду, есть превосходный  мергель
для удобрения. Что касается до фермы, которая должна была перейти  снова  ко
мне, то он предложил взять ее за прежнюю арендную плату, но тут же  заметил,
что, если бы я затратил двести фунтов на огораживание, она бы  давала  вдвое
больше дохода.
     После такого напутствия я без промедления принялся приводить свой  план
в действие и погрузился в бездну издержек, хотя не имел сбережений,  а  весь
доход с имения не превышал трехсот фунтов в год. Уже через неделю моему дому
не была страшна непогода, и я  вычистил  его  сверху  донизу,  засим  хорошо
проветрил, открыв все двери и окна и разведя огонь в каждом камине от  кухни
до чердака. Починил полы, вставил  стекла  в  окна  и,  выбрав  мало-мальски
пригодные вещи из всего скарба, находящегося в  доме,  я  смог  убрать  ими,
помимо гостиной, еще три комнаты весьма скромно, но пристойно. Двор очистили
от мусора и сорной травы, и мой друг Уилсон принял на себя труд привести сад
в порядок. Наняли каменщиков починить амбар и конюшню,  а  другие  работники
чинили заборы и начали огораживать поля и рыть канавы под присмотром фермера
Бленда, который прислал мне расторопного слугу  сторожить  дом  и  топить  в
комнатах камины.
     Приняв сии меры, я воротился в Лондон, где  немедля  продал  весь  свой
домашний скарб и спустя три недели после моего первого посещения усадьбы  на
святки повез жену. Ненастное время года, унылое место,  мрачный  вид  нашего
жилища заставляли меня опасаться, что решимость ее поколеблется,  когда  она
сразу перейдет от городской к  скучной  деревенской  жизни.  Но,  к  счастью
своему, я был приятно разочарован. Она нашла, что действительность не  столь
ужасна, как я рисовал ей. Правда, к  нашему  приезду  многое  преобразилось.
Дворовые постройки возникли из развалин. Голубятню починили,  и  она,  полна
была голубей, о чем постарался Уилсон, который также привел в пристойный вид
сад и раздобыл немало домашней птицы, благодаря чему приятно было  поглядеть
на наш двор, и вся усадьба стала теперь похожа на человеческое жилье. Фермер
Бленд достал для нас молочную корову и верховую лошадь для слуги, чтобы  тот
мог ездить на рынок в ближайший город. Я нанял деревенского парня в лакеи, а
дочь работника взял в горничные, кухарку же привезла моя жена из Лондона.
     Таковы были мои домочадцы, когда я принялся  за  хозяйство,  располагая
только тремя сотнями фунтов, полученных мною за  проданный  домашний  скарб.
Знал я, что в течение дня у нас довольно будет работы, чтобы убить время, но
боялся длинных зимних вечеров. Однако  и  для  сего  мы  нашли  спасительное
средство. Приходской священник был еще холост и скоро так прижился  в  нашем
доме, что обычно ночевал у нас, и из беседы  с  ним  мы  черпали  не  только
удовольствие, но и пользу. Он был человек скромный, просвещенный и прекрасно
мог познакомить меня с деревенской жизнью, которая была мне неведома. Мистер
Уилсон ввел в наш дом свою жену, а та полюбила миссис Деннисон столь  нежно,
что, по ее словам, ничто так не радовало ее, как беседы с моей  женой.  Была
она тогда милой, веселой, удивительно  понятливой  деревенской  жительницей,
столь же добросердечной, как и муж ее,  Джек  Уилсон;  таким  образом  между
женщинами завязалась дружба, которая продолжается и по сие время.
     Что касается до Джека, он был моим сотоварищем,  советчиком  и  помогал
мне во всех делах моих. И за сотню фунтов не соглашусь я, чтобы вы уехали от
меня, не  повидав  его!  Джек  на  все  руки  мастер...  Таланты  его  прямо
удивительны. Он и плотник, и столяр, и токарь, и великий искусник на поделки
из железа и меди. Он не только имел главное попечение над  моим  хозяйством,
но и заботился о том, как я провожу время. Он научил меня варить пиво,  сидр
и  мед,  приготовлять  вишневку,  травник,  стряпать  некоторые   чужеземные
кушанья, к примеру - оллу, рагу, пилавы,  штуфаты.  Он  знает  все  игры  от
шахмат до чак-фартинга, поет песни,  играет  на  скрипке  и  с  удивительной
ловкостью отплясывает хорнпайп.
     В любую погоду мы с ним гуляли, ездили верхом, охотились, ловили  рыбу;
я убежден, что в столь влажном климате,  как  здесь,  в  Англии,  постоянные
телесные упражнения  не  меньше,  чем  пища,  необходимы  для  здоровья.  За
истекшие двадцать два  года  дружба  между  семейством  Уилсона  и  моим  не
прерывалась и не охладевала ни на час и перешла к нашим детям,  что  следует
счесть подарком фортуны. Наши сыновья почти одних лет и нравом  похожи  друг
на друга; они учились вместе в одной школе и в одном колледже и  любят  друг
друга горячо.
     Благодаря Уилсону свел я также знакомство с умным лекарем,  проживающим
в ближнем городке, и его сестра, милая девица, уже пожилая, приезжала к  нам
гостить на святках. Тем временем принялся я  весьма  рьяно  заниматься  моим
хозяйством  и  в  ту  зиму  насадил  те  самые  рощицы,  которые  столь  вам
понравились. Что касается до соседних помещиков, то на первых порах  они  не
причиняли мне никаких затруднений; все они уже уехали  в  столицу  до  моего
переезда в имение, но летом я принял меры предосторожности,  чтобы  защитить
себя  от  их  вторжений.  Когда  к  моим  воротам  подъезжала   какая-нибудь
щегольская карета, я не сказывался дома; тех же посетителей,  коих  вид  был
скромный, я принимал и,  узнав  их  характер  и  обхождение,  либо  отвергал
знакомство с ними, либо отвечал такой же учтивостью.
     Словом, особы аристократические презирали меня как человека низшего  по
происхождению и не имеющего средств к жизни; все же  мне  удалось  встретить
немногих людей с умеренным достатком, одобрявших мой образ жизни;  к  нашему
обществу  присоединилось  бы  еще  немало   других,   если   бы   этому   не
воспрепятствовали чванство, зависть и тщеславие их жен и  дочерей.  Ибо  они
одни в наш век роскоши и мотовства суть те  скалы,  о  которые  разбились  и
потерпели крушение все небольшие поместья.
     Несколько  акров  земли  у  самого  дома  я  оставил  для  себя,  чтобы
производить опыты по земледелию, согласно наставлениям Лиля,  Тулла,  Харта,
Дюамеля и других авторов, писавших о сем предмете.  Их  теории  я  восполнял
практическими  наблюдениями  фермера  Бленда,  который  в  науке  управления
хозяйством был моим  главнейшим  учителем.  Словом,  я  полюбил  деревенскую
жизнь, и успехи мои  далеко  превзошли  ожидания.  Я  осушил  болота,  выжег
негодный кустарник, расчистил под  пашню  землю,  поросшую  папоротниками  и
вереском,  а  там,  где  ничего  другого  произрастать  не  могло,   посадил
кустарник. Постепенно я огородил мои фермы и учинил столько  улучшений,  что
ныне мое имение приносит мне тысячу двести фунтов дохода в год.
     Все сие время мы с женой были здоровы и  сохраняли  бодрость,  если  не
считать тех редких случаев, когда наше хорошее расположение духа  нарушалось
тяжелыми событиями, без которых не обходится жизнь. Двое моих  детей  умерли
от оспы еще во младенчестве, так что теперь у меня остался один  сын,  и  на
него мы возлагаем все наши  надежды.  Вчера  он  уехал  навестить  друга,  у
которого остался ночевать, но  воротится  к  обеду.  Сегодня  я  буду  иметь
удовольствие познакомить его с вами и вашим семейством и льщу себя надеждой,
что вы найдете его достойным вашей благосклонности.
     Либо я ослеплен отеческой любовью, либо мой сын в самом  деле  обладает
прекрасным  характером,  однако  же,  сказать  правду,   он   доставил   нам
несказанное беспокойство. Мы сосватали было его  с  дочерью  джентльмена  из
соседнего графства, которая со  временем  должна  унаследовать  значительное
состояние, но, по-видимому, он питал к  сему  союзу  отвращение.  Учился  он
тогда в Кембридже и под всякими предлогами старался  оттянуть  время.  Мы  с
женой понуждали его в письмах дать решительный ответ, и вот, месяцев  восемь
назад, он ускользнул от своего наставника и исчез.
     Прежде чем он решился на такой опрометчивый поступок,  он  написал  мне
письмо, возражал против брака и объявлял, что будет  скрываться,  покуда  не
узнает, что его родители отказываются от своих намерений возложить  на  него
обязательства, которые сделают его на  всю  жизнь  несчастным;  при  сем  он
указал, в какой газете и какое объявление должны мы напечатать, чтобы он мог
узнать наше решение.
     Вы можете легко вообразить, как были  мы  встревожены  и  огорчены  сим
побегом, о котором он даже не предупредил своего приятеля  Чарльза  Уилсона,
обучавшегося в том же колледже. Мы  порешили  наказать  его,  притворившись,
будто нисколько не сокрушаемся о нем, ибо мы надеялись, что он воротится  по
собственному почину. Но он от своего решения не  отказался,  покуда  молодая
девица  не  выбрала  себе  другого  мужа;  тогда  только  он  явился,  и  по
ходатайству Уилсона мы примирились с ним. А что, если мы с вами  породнимся,
поженив его  на  вашей  племяннице,  девице  очаровательной?  Моя  жена  уже
полюбила ее, как родную дочь, и у меня есть предчувствие, что  и  сын  сразу
пленится ею.
     - Нашему семейству ничто не могло бы любезней быть,  чем  сей  брак,  -
отвечал я. - Но не могу утаить, дорогой  друг,  что  сердце  Лидди  едва  ли
свободно... Есть одно дьявольское препятствие...
     - Вы разумеете молодого странствующего комедианта в Глостере? - спросил
он. - Вы удивлены, что мне это известно? Но вы еще  более  удивитесь,  когда
узнаете, что сей комедиант есть не кто иной, как сын  мой  Джордж  Деннисон!
Под такой личиной он скрывался в помрачении своем.
     - Какая радость! - вскричал я. - Я буду в восторге, ежели ваше  желание
исполнится!
     Засим мистер Деннисон уведомил меня, что его сын, воротившись  к  нему,
признался  в  любви  к  мисс  Мелфорд,   племяннице   мистера   Брамбла   из
Монтмаутшира. Хотя мистеру Деннисону и  не  приходило  на  ум,  что  то  был
старинный его друг Мэтью Ллойд, однако он дал сыну рекомендательное  письмо,
и тот отправился разыскивать нас в Бат, в Лондон и в  другие  города,  чтобы
открыть свое имя и объявить о своем намерении. Неудача сих поисков  возымела
такое на него действие, что немедленно после возвращения он опасно  захворал
горячкой, повергнувшей его родителей в ужас и печаль. Но теперь он оправился
от болезни, хотя все еще слаб и неутешен.
     Тут  подошел  к  нам  мой   племянник,   я   поведал   ему   обо   всех
обстоятельствах, пробудив в нем живейшую радость. Он объявил, что будет  изо
всех сил споспешествовать браку и  что  ему  не  терпится  увидеть  молодого
мистера Деннисона, чтобы обнять его, как друга и брата.
     Тем временем отец отправился предупредить свою жену, чтобы та уведомила
Лидди не сразу, ибо деликатные ее нервы могут не выдержать потрясения,  а  я
рассказал обо  всем  моей  сестрице  Табби,  выразившей  крайнее  удивление,
смешанное, мне кажется, с  завистью.  Хотя  у  нее  не  могло  быть  никаких
возражений против столь удачного и выгодного брака, но она  колебалась  дать
согласие под предлогом, будто жених и невеста  слишком  молоды  и  неопытны.
Впрочем, посовещавшись с лейтенантом Лисмахаго, она изъявила согласие.
     Мистер Деннисон позаботился о том, чтобы встретить  сына  у  ворот,  и,
предупреждая  его  вопросы  о  приезжих,  сразу  повел  его  наверх,   чтобы
представить  мистеру  Ллойду  с  семейством.  Первой,  кого  увидел  молодой
Деннисон, перешагнув порог комнаты, была Лидди,  которая,  несмотря  на  все
приготовления, дрожала с головы до ног.  При  виде  ее  он  оцепенел,  будто
прикованный к полу, и, взирая на нее с великим изумлением, вскричал:
     - Боже милосердый!..  Что  я  вижу!..  Ах...  зачем...  Тут  голос  его
прервался, он вперил в нее взор, и молчание его было красноречивей слов.
     - Джордж, это мой друг мистер Ллойд! - сказал его отец.
     Слова эти точно разбудили его, он повернулся ко  мне,  я  приветствовал
его поклоном и сказал:
     - Молодой джентльмен! Ежели бы в нашу последнюю встречу вы раскрыли мне
свою тайну, мы не расстались бы врагами.
     Прежде чем он успел  ответить,  предстал  перед  ним  с  распростертыми
объятиями Джерри. Сначала он вздрогнул и изменился в лице, но засим бросился
в объятия Джерри, и оба они обнялись столь крепко,  будто  были  друзьями  с
младенческих