них был бы пустынен и гол.
     В Данбаре есть славный парк с охотничьим домиком, принадлежащий герцогу
Роксбургу, где Оливер Кромвель стоял главной квартирой, когда Лесли во главе
шотландской армии захватил  окрестные  холмы  и  стеснил  его  так,  что  он
вынужден был бы сесть на суда и уйти в море, ежели  бы  враги  из-за  своего
фанатизма не лишились преимущества, достигнутого их  генералом.  Духовенство
ихнее  всяческими   увещаниями,   мольбами,   уверениями   и   пророчествами
подстрекнуло их спуститься с холмов и сокрушить филистимлян, и они  покинули
позиции, несмотря на все усилия  Лесли  обуздать  их  безумное  исступление.
Когда Оливер увидел, что они двинулись, он воскликнул:
     "Благословен господь, предавший врагов в руки  раба  его!"  и  приказал
своему  войску  запеть  благодарственный  псалом,   как   только   шотландцы
приблизились к равнине, где они и были наголову разбиты.
     Вблизи Хаддингтона находится помещичья усадьба, постройка  коей  и  все
улучшения окрест стоили, говорят, сорок тысяч фунтов; но я не сказал бы, что
мне очень понравилась архитектура ее  или  местоположение,  хотя  перед  ней
протекает тихая речка, берега которой не лишены приятности. Надумал  было  я
посетить лорда Элибанка, которого я знавал в Лондоне  много  лет  назад.  Он
проживает в этой части Лотиана, но уехал к кому-то на  север.  Вы  частенько
слыхали от меня об этом знатном дворянине, которого я давно уже  почитаю  за
человечность и всеведущий ум, не говоря уже о том, что своеобычный его  нрав
весьма занимателен.
     В Муссельбурге, однако же, мне повезло, и я  пил  чай  со  старым  моим
приятелем мистером Кардонелем и  дома  у  него  встретился  с  доктором  С.,
приходским священником, юмор  которого  и  беседа  вселили  в  меня  горячее
желание познакомиться с ним поближе. Не удивляюсь, что эти шотландцы в любой
части света прокладывают себе дорогу.
     Городок этот расположен только в четырех милях от  Эдинбурга,  куда  мы
проследовали морским берегом по гладкому твердому песку, обнажившемуся после
отлива.
     Эдинбург,  если  смотреть,  на  него   с   этой   дороги,   имеет   вид
непривлекательный; ясно нельзя было разглядеть верхнюю часть города и замок,
который, вследствие излучин дороги, показывал нам отдельные шпицы  и  башни,
как бы поднимавшиеся над  развалинами  какого-то  огромного  здания.  Дворец
Холпруд стоит по левую руку  при  въезде  в  Канонгейт.  Эта  улица  идет  к
воротам, называемым Нетербау, которые уже сломаны, и простирается на  добрую
милю от подножья до самой вершины  холма,  на  котором  величественно  стоит
замок. В рассуждении прекрасной ее мостовой, широты высоких домов по обе  ее
стороны, улица эта, несомненно, могла бы почитаться одной из самых  красивых
улиц Европы, ежели бы почему-то посредине ее не сгрудилось множество  жалких
домишек подобно тому, как Миддлроу на Холборне.
     Город лежит на двух холмах и в лощине  меж  ними  и,  невзирая  на  его
недостатки, вполне может сойти за  столицу  небольшого  королевства.  В  нем
много жителей, и он наполнен стуком карет и повозок. Сколько я мог заметить,
в съестных припасах здесь недостатка нет. Говядина и баранина здесь не  хуже
валлийской,  море  снабжает  рыбой  в  избытке,  хлеб  отменно  хорош,  вода
превосходна, хотя, опасаюсь, ее не хватает  для  соблюдения  чистоты  и  для
других нужд; признать надобно, что шотландцы не очень о сем заботятся.  Вода
доставляется с близлежащей Горы по свинцовым трубам в водоем на Кестл  Хилл,
откуда распределяется так же по трубам в разные части города. Отсюда мужчины
и женщины тащат ее на спине в бочонках вверх по лестницам на второй, третий,
четвертый, пятый,  шестой,  седьмой  и  восьмой  этажи  для  нужд  отдельных
семейств. На каждом этаже живет семейство, лестница у них общая и  частенько
бывает весьма грязная; надлежит ходить по ней осмотрительно, если не  хочешь
замочить башмаков. Но  нет  ничего  разительнее  контраста  между  тем,  что
находишь снаружи и внутри жилищ, ибо здешние хозяйки прежде всего пекутся об
опрятности и украшении своего жилья, точно хотят отвести от себя обвинения и
переложить их на всех остальных.
     Вы не можете не  знать  здешнего  обычая  выливать  нечистоты  ночью  в
известные часы, прямо из окошек на улицу, подобно  тому  как  это  делают  в
Испании, Португалии и в некоторых городах Франции и Италии; с этим обычаем я
не могу примириться, и хотя мусорщики весьма старательно убирают на рассвете
сию гадость, но все же остается ее немало, чтобы оскорблять  глаз  и  другие
органы чувств тех людей, у которых привычка не убила деликатности.
     Но здешние жители нечувствительны к таким  впечатлениям  и  воображают,
будто выказываемое нами отвращение не что иное, как  притворство:  следовало
бы им сжалиться над иностранцами, непривычными к такого рода страданиям,  да
поразмыслить, не достойнее ли  будет  сделать  усилия,  дабы  избавиться  от
упреков, которыми их награждают по сему поводу соседи.
     Что касается до удивительной высоты здешних домов,  то  это  нелепо  по
многим причинам; но одна из них прямо приводит меня в  ужас,  ибо  в  случае
пожара в нижних этажах, когда общая лестница станет  непроходима,  положение
семейств, живущих наверху, поистине  ужасно.  Чтобы  предотвратить  страшные
последствия такого несчастного случая, надлежало бы сделать на каждом  этаже
двери из одного дома в другой, через которые  жильцы  смогли  бы  бежать  от
такой беды. Однако мы видим, как сила привычки повсюду одерживает  верх  над
благоразумием и бесспорной выгодой.
     Ежедневно, от  часу  до  двух  часов  дня,  жители  Эдинбурга,  занятые
торговлей, и даже люди благородного происхождения стоят толпами на  улице  в
том месте,  где  прежде  была  красивая,  готической  архитектуры,  рыночная
часовня, которую ныне, кстати сказать,  можно  увидеть  неподалеку,  в  саду
лорда Сомервилла; так вот толпа людей стоит прямо посреди  улицы  только  по
привычке, вместо того чтобы пройти несколько шагов до биржи, которая  всегда
пустует,  либо  до  огороженной  площади   перед   парламентом,   украшенной
превосходной конной статуей короля Карла  II.  Толпа  эта  собирается  здесь
послушать игру колоколов на  стоящей  поблизости  колокольне.  Колокола  эти
хорошо подобраны, музыкант, получающий жалованье от города,  играет  на  них
неплохо, и слушать их приятно, особливо поражают они слух чужестранца.
     Гостиницы в Эдинбурге похуже, чем  в  Лондоне,  но  при  помощи  одного
достойного джентльмена, коему меня препоручили, мы наняли хорошее  помещение
у одной вдовы благородного происхождения, миссис Локарт; тут я  и  останусь,
покуда не осмотрю всего достойного внимания в сей столице и в окрестностях.
     Начинаю чувствовать благие последствия  путешествия.  Ем,  как  простой
фермер, сплю с полуночи до восьми  часов  утра  без  просыпу  и  наслаждаюсь
ровным расположением духа, ни вялости, ни возбуждения не чувствую. Но  каким
бы приливам и отливам ни подвергалось мое душевное состояние, сердце мое  не
устанет возвещать о том, что я, любезный  Льюис,  пребываю  вашим  преданным
другом и слугой
                                                           М. Брамблом.
                                                           Эдинбург, 18 июля


                Мисс Мэри Джонс, Брамблтон-Холл Милая Мэри!

     Сквайр по доброте своей согласился упечатать  мое  глупенькое  письмецо
вместе со своим письмом. Ох, Мэри Джонс,  Мэри  Джонс!  Какие  были  у  меня
пытки, и в каких я была трехволнениях! Господи,  помилуй  меня!  Уж  сколько
дней была я ведьмой и драконом. Сатане удалось-таки  испытать  меня  в  виде
Даттона, камардина при молодом сквайре, но, по милости божьей,  он  меня  не
одолел. Я думала, никакой беды тут нет пойти в тиатер в  Невкасле  и  волосы
убрать на парижский манер,  да  малость  подрумянилась,  потому  как  Даттон
сказал, что лицо у меня бледное, ну вот я и  позволила  ему  подмазать  меня
гишпанским маслом. А беспутные матросы с угольщиков и всякая шваль,  которой
только своя сажа и мила, напали на нас на улице и  обозвали  меня  шлюхой  и
раскрашенной Изабелью и платье мне  обрызгали  грязью  и  попортили  тройные
гофрированные блонды, а были они совсем как новые. Горничной леди Грискин  в
Лондоне я за них заплатила семь шиллингов.
     Спросила ж мистера Клинкера, что оно такое значит - Изабель, а  он  дал
мне в руки Библию, и вот я прочитала об этой Изабели, накрашенной девке,  ее
выбросили из окошка, и прибежали собаки и лизали ее кровь. Но я не девка,  и
с божьей помощью ни одна собака не  будет  мою  кровь  лизать.  Боже  упаси,
аминь!
     А уж этот Даттон волочился за мной и улещивал меня,  а  потом  украл  у
ирландца невесту и был таков, бросил и меня, и своего  хозяина.  Да  по  мне
провались он совсем! Но из-за него натерпелась я горя. Хозяйка ругалась, как
сумасшедшая, но было мне в утешение, что все семейство за меня  заступилось,
и даже мистер Клинкер упрашивал простить меня на обеих коленках,  хотя  богу
известно, уж у него-то  была  причина  жалобиться,  но  он  -  добрая  душа,
переполненная христианским смирением, и придет такой день, когда он  получит
награду.
     А теперь, милая Мэри, приехали мы в Хединборог, к шотландцам, и они  за
наши денежки довольно ласковы, хоть я  поихнему  не  говорю.  Но  нечего  им
надувать иностранцев, потому как на  ихних  домах  понавешены  бумажки,  что
сдаются они со всякими удобствами, а во всем ихнем  королевстве  не  найдешь
нужника, и для бедных слуг только всего - и есть,  что  бочка  с  положенным
поперек ухватом, и туда сливают раз в день все горшки со  всего  дома,  а  в
десять часов вечера все, что наберется  в  этой  самой  бочке,  выливают  из
заднего окошка  на  улицу  или  в  переулок,  а  служанки  кричат  прохожим:
"Бер-регись!" а это значит: "Спаси вас бог!", и так делают  каждый  вечер  в
каждом доме в этом Хединбороге. Сами понимаете, Мэри Джонс,  какой  преятный
аромат идет от такого множества духовитых бочек.  Но,  говорят,  этот  запах
пользителен для здоровья, да я и сама тому верю, потому как случилось у меня
нерасположение в духе и стала я думать об Изабеле и мистере  Клинкере  и  уж
совсем собралась упасть в истерику, а тут эта самая вонь, не  при  вас  будь
сказано, как шибанет мне в нос, я и чихнула три раза сряду, и чудо, как меня
это взбодрило, вот это она  самая  причина  и  есть,  почему  у  них  тут  в
Хединбороге не бывает истерики.
     Наговорили мне еще, будто нечего тут есть, окромя как овсянку и бараньи
головы, я сдуру и поверила, а должна была бы смикнуть,  что  не  может  быть
головы без тела. И в самый сегодняшний день ела  я  за  обедом  нежную  ногу
вэлского барашка и цветную капусту, а  овсянку  пущай  едят  здешние  слуги,
такие они горемыки, и многие ходят без башмаков и чулок.
     Мистер Клинкер говорит мне, что  здесь  большая  нужда  в  евангельском
учении, но боюсь, ох, боюсь, как бы кто из нашего  семейства  не  свернул  с
пути праведного. Была б я сплетницей, нашлось бы у меня о чем  порассказать.
Хозяйка моя ужасти как перемигивалась и пересмеивалась со старым шотландским
офицером по прозванию Лишмахага.
     Он похож на чучело, его поставил наш садовник пугать ворон,  а  что  из
этого выйдет, одному богу ведомо. Но как будет, так будет, а про меня  никто
не скажет, что я хоть словечком обмолвилась... Передайте мой поклон Сауле  и
кошке. Надеюсь, она получила мой букварь и  будет  прележно  учиться,  а  об
этом, милая Молли, молится не покладая рук любящая вас подруга
                                                         Уин Дженкинс.
                                                         Хединбороа, 18 июля


          Сэру Уоткину Филипсу, баронету, Оксфорд, колледж Иисуса

     Дорогой Филипс!

     Если поживу я подольше в Эдинбурге, то сделаюсь  настоящим  шотландцем.
Дядюшка замечает, что я уже понемножку усваиваю местное  произношение.  Люди
здесь так общительны и учтивы с иностранцами, что я незаметно  втягиваюсь  в
русло их нравов и обычаев, хотя они отличаются от наших более, чем вы можете
себе представить. Однако ж различие это, столь поразившее  меня  по  приезде
сюда, я теперь едва примечаю, а мое ухо  совсем  примирилось  с  шотландским
произношением, которое я даже нахожу приятным в устах  хорошенькой  женщины.
Местный диалект дает понятие о  милой  простоватости.  Вы  и  вообразить  не
можете, как нас ласкали и чествовали в "славном городе  Эдинбурге",  где  мы
приняты  в  число  вольных  граждан  и  членов  гильдии  по  особой  милости
магистрата.
     В Бате дали мне забавное поручение к одному  из  жителей  сей  столицы.
Куин, узнав о нашем намерении посетить Эдинбург, вынул из  кармана  гинею  и
попросил, чтобы я пропил ее в таверне с близким другом его  и  собутыльником
мистером Р. К., здешним законоведом. Я охотно согласился исполнить поручение
и, взяв гинею, сказал:
     - Благодарю за подарок.
     - А в придачу за  головную  боль,  если  выпьете  вдосталь!  -  смеясь,
отвечал Куин.
     С этим поручением я отправился к мистеру К., который  встретил  меня  с
распростертыми объятиями и, согласно условию, назначил  место  свидания.  Он
собрал веселых ребят, с которыми я чудесно провел время, и старался изо всех
сил воздать должное мистеру К. и Куину. Но увы! Оказался  я  новичком  среди
ветеранов, которые  сжалились  над  моей  молодостью,  и  уж  не  знаю,  как
доставили меня утром домой. Что до головной боли, то Куин ошибся: кларет был
слишком хорош, чтобы так грубо обойтись со мной.
     Между тем как мистер Брамбл ведет здесь  беседы  с  серьезными  учеными
мужами, а наши женщины развлекаются,  обмениваясь  визитами  с  шотландскими
леди, приятнейшими и добрейшими созданиями, я коротаю время с  эдинбургскими
щеголями,  которые  наряду  с  остроумием  и  живостью   наделены   изрядной
проницательностью и самообладанием, каковые нечасто подметишь у их соседей в
счастливую пору юности. Шотландец не проронит ни словечка, которое могло  бы
показаться обидным кому-нибудь из собеседников, и  вы  никогда  не  услышите
злословия  о  другой  нации.  В  этом  отношении  должно  признать,  что  мы
несправедливы  к  шотландцам  и  не  чувствуем  к  ним  благодарности,  ибо,
поскольку я могу судить, они питают подлинное  уважение  к  уроженцам  южной
Британии и говорят о нашей стране не иначе, как благожелательно.
     Однако им чуждо рабское подражание нашим модам и модным порокам. Все их
обычаи и распорядок жизни, общественной и домашней, их  дела  и  развлечения
отличаются своеобразием. Этим своеобразием отмечена их  наружность,  одежда,
манеры, их музыка и даже кухня. Наш сквайр утверждает, что во всем  мире  не
знает  он  другого  народа,  у  которого  столь  ярко  выражен  национальный
характер.
     Упомянув о кухне, я должен сказать, что некоторые их  блюда  не  только
вкусны, но и изысканны; но я еще не  настолько  шотландец,  чтобы  смаковать
паленую баранью голову и хегис, которые были  поданы  по  нашей  просьбе  на
стол, когда мы обедали однажды у мистера Мичелсона. Паленая  баранья  голова
напомнила мне историю Конго; в сей книге я  читал  о  том,  как  продают  на
рынках головы негров, а хегис - смесь из  рубленых  легких,  печенки,  сала,
овсяной муки, лука и перца, которою начинен бараний  желудок,  -  немедленно
возымел действие на  мой  собственный  желудок,  деликатная  же  мисс  Табби
изменилась в лице, после чего предмет нашего отвращения был тотчас по  знаку
хозяина убран со стола.
     Шотландцы вообще питают  к  этому  кушанью  нечто  вроде  национального
пристрастия, а также и к овсяному хлебу, который подают за каждым  столом  в
виде тонких треугольных лепешек, а пекут его на железных  листах,  именуемых
"гердл".  Многие  уроженцы  Шотландии,  даже  из  высших   слоев   общества,
предпочитают этот хлеб пшеничному, который у них очень хорош.
     Помните, как мы докучали бедному Мюррею  из  Балиолколледжа  вопросами,
неужели в Шотландии нет никаких других плодов, кроме репы. И в  самом  деле,
здесь подают к столу репу, но  не  вместо  десерта,  а  как  hors  d'oeuvres
{Закуска (франц.).} или для возбуждения аппетита,  -  так  во  Франции  и  в
Италии подают в промежутках между более  питательными  блюдами  редиску;  но
должно отметить, что  здешняя  репа  превосходит  по  сладости,  нежности  и
аромату репу английскую так же, как дыня простую капустную кочерыжку.  Здесь
репа маленькая, конической формы, желтоватая, с очень тонкой кожицей  и,  не
говоря уж о приятном ее вкусе, весьма ценится как противоцинготное средство.
     Что касается до ягод и фруктов, поспевающих в эту пору  года,  например
вишен, крыжовника, смородины, то в них нет недостатка в Эдинбурге, а в садах
некоторых джентльменов, проживающих в окрестностях, есть абрикосы, персики с
пушистой и гладкой кожицей и даже виноград. А  в  нескольких  милях  от  сей
столицы я видел даже очень хорошие ананасы. Впрочем,  дивиться  тут  нечему,
если мы вспомним, что разница между  здешним  климатом  и  лондонским  очень
невелика.
     Большое удовольствие доставило нам посещение  всех  достопримечательных
мест в городе и за  десять  миль  от  него  в  окрестностях.  В  замке  есть
королевские покои, где иногда  живал  монарх,  и  здесь  заботливо  хранятся
королевские регалии, как-то:  корона,  говорят,  весьма  ценная,  скипетр  и
государственный меч, украшенный дорогими каменьями. Народ ревниво  оберегает
эти  знаки  верховной  власти:  когда,   во   время   заседания   парламента
Объединенного королевства, распространился  слух,  будто  они  отправлены  в
Лондон, начался такой бунт, что лорд-комиссара разорвали бы на  части,  если
бы он, дабы успокоить народ, не показал ему этих регалий.
     Дворец Холируд красив своей архитектурой, но  находится  в  темной,  и,
кажется, мне, нездоровой низине, точно построили его  тут  для  того,  чтобы
спрятать от глаз. Покои просторные и высокие, но мебели в  них  нет,  а  что
касается до портретов шотландских королей, от Фергуса I до  короля  Вильяма,
то это жалкая мазня, и почти все они созданы  одним  и  тем  же  художником,
писавшим их либо так, как подсказывала ему его фантазия, либо с носильщиков,
нанятых для этой цели.
     Все лондонские увеселения находим мы и  в  Эдинбурге,  только  в  более
скромном виде. Есть здесь хороший оркестр, в котором играют  джентльмены  на
разных инструментах. Все шотландцы имеют склонность к музыке.  Каждый,  кого
бы вы ни встретили, играет на флейте, скрипке или виолончели, и  есть  здесь
некое знатное лицо, чьи сочинения вызывают  общий  восторг.  Труппа  актеров
очень недурна, и теперь открыли подписку  на  постройку  нового  театра.  Но
больше всего нравятся мне здесь ассамблеи.
     Мы побывали на охотничьем бале, где я был  поражен  при  виде  стольких
прекрасных женщин. Англичане, никогда не бывавшие за  Твидом,  заблуждаются,
полагая, будто шотландские леди не блистают красотой; я же по чистой совести
смею утверждать, что никогда не видывал такого  множества  красивых  женщин,
приехавших на бал. На конные состязания в Лейте съезжается  лучшее  общество
из отдаленных провинций; стало быть, полагаю я, мы видели всех красавиц сего
королевства, собравшихся, так сказать, в одном фокусе, столь  ослепительном,
что сердце мое едва могло устоять. Скажу вам, как другу, оно потерпело  урон
от ярких глаз очаровательной мисс Р-м, с которой я имел честь  танцевать  на
бале.  Графиня  Мельвиль  притягивала  взоры  и  вызывала  восхищение   всех
присутствующих. Ее  сопровождала  миловидная  мисс  Грив,  одержавшая  много
побед, да и моя сестра Лидди привлекала внимание на ассамблее.  В  Эдинбурге
провозглашают за нее тосты, называя ее "прекрасной валлийкой", и вина выпито
уже немало, но на бале с бедняжкой приключилась беда, которая всех нас очень
встревожила.
     Молодой джентльмен, вылитый портре