ствах, что и молодая леди в "Буре",
выразит свою мысль почти теми же словами:
     "Не раздражайте его: он кроток (то есть смел) и не снесет оскорбления".
Спенсер в первой же строфе  своей  "Волшебной  королевы"  говорит:  "Кроткий
рыцарь мчится  по  равнине",  каковой  рыцарь  был  отнюдь  не  смиренным  и
трусливым, но столь отважным, что "ничего он не  страшился,  но  его  всегда
страшились".
     В доказательство того, что  мы  ложной  изысканностью  отняли  у  языка
нашего силу, он назвал следующие слова, которые совсем различны по значению,
но  произносятся  совершенно  одинаково,  -  wright,  write,   right,   rite
{Работник, писать, право, обряд (англ.).}, тогда как у шотландцев эти  слова
столь же  не  сходны  по  произношению,  сколь  несходны  они  по  смыслу  и
написанию. Этот пример, как и многие  другие,  он  привел  в  доказательство
своих утверждений. Затем он  указал,  что  мы  (по  причине  ему  неведомой)
выговариваем наши гласные совсем не так, как все европейские народы,  и  это
изменение сделало наш язык крайне трудным для чужестранцев и привело к тому,
что  почти  невозможно  установить  правила  произношения  и   правописания.
Вдобавок гласные  перестали  быть  простыми  звуками  в  устах  англичанина,
который произносит "i" и "и" как двугласные.  Наконец  он  объявил,  что  мы
губами нашими и зубами искажаем нашу речь и бросаем  слова  одно  за  другим
безостановочно и невнятно, так что чужестранец, неплохо  знающий  английский
язык, частенько принужден бывает обращаться к шотландцу за объяснением,  что
сказал на своем родном языке уроженец Англии.
     Справедливость этого наблюдения подтвердил, основываясь на  собственном
опыте, мистер Брамбл, но он  нашел  иную  причину.  По  его  словам,  то  же
замечание  относится  ко  всем  языкам:  чужестранец,  знающий  язык  не   в
совершенстве,  легче  поймет  швейцарца,  говорящего  по-французски,  нежели
парижанина, ибо каждый язык имеет свою особую напевность, и всегда требуется
больше труда, внимания и навыка, чтобы усвоить  и  слова  и  музыку,  нежели
только одни слова; однако никто не станет отрицать,  что  одно  без  другого
несовершенно. Потому дядюшка предполагал, что начинающий изучать язык  легче
поймет шотландца и швейцарца, так как они произносят  только  слова,  но  не
умеют передать напевности.
     Казалось бы, такая препона должна была охладить пыл  северного  бритта,
но она лишь подстрекнула его к спору.
     Если в языке каждого  народа,  сказал  он,  есть  своя  напевность  или
музыка, то она есть и у шотландцев, и шотландец, еще не усвоивший английской
каденции,  натурально   будет   пользоваться   своею   собственной,   говоря
по-английски.  Стало  быть,  если  его  понимают   лучше,   чем   природного
англичанина, значит, его напевность более понятна, чем  английская;  поэтому
шотландский диалект имеет преимущество перед английским, и такова  еще  одна
веская причина  полагать,  что  современные  англичане  произношением  своим
испортили свой язык.
     К тому времени препирательства столь разгорячили лейтенанта, что стоило
ему раскрыть рот, как уже вылетая парадокс, который  он  и  защищал  в  пылу
спора; но все его парадоксы  были  сильно  приправлены  пристрастием  к  его
отечеству. Он вздумал доказывать, что  бедность  -  благо  для  народа,  что
овсяная мука предпочтительнее пшеничной и что  поклонение  Очистительнице  в
храмах, куда допускались молящиеся обоего пола и без всякого  разбора,  было
гнусным  идолопоклонством,  оскорбляющим  всякое  понятие   деликатности   и
благопристойности.  Дивился  я  не  столько  тому,  что  он  касается   этих
предметов, сколько доводам, как  забавным,  так  и  хитроумным,  которые  он
приводил в доказательство.
     Короче сказать, лейтенант Лисмахаго - диковинка, которую  я  еще  плохо
разглядел, а потому жаль будет, когда мы лишимся  его  общества,  хотя,  бог
свидетель, ничего приятного нет ни в обхождении его, ни в характере. Так как
едет он в юго-западную часть Шотландии, мы же  держим  путь  на  Беруик,  то
завтра мы с ним расстанемся в местечке, называемом Фелтонбридж.  Полагаю  я,
что разлука будет весьма горестна для нашей тетушки мисс Табиты,  разве  что
она получит от него лестное уверение в новой встрече.
     Если не достиг я цели поразвлечь вас малопримечательными новостями, то,
по крайней мере, они послужат вам уроком терпеливости, за что вы должны быть
обязаны
     всегда вашему Дж. Мелфорду. Морпет, 13 июля


                               Доктору Льюису

     Любезный доктор!

     Достиг я северных границ Англии, сижу у окошка в моей  комнате  и  вижу
Твид, который протекает под арками  моста,  соединяющего  сие  предместье  с
городом Беруиком. Йоркшир вы видели, и, стало быть, мне говорить  нечего  об
этом богатом графстве. Город Дархем походит издали  на  беспорядочную  груду
камней и кирпича, сваленную для прикрытия горы, вокруг  которой  катит  свои
журчащие воды река. Почти все улицы в нем узкие, темные, не радующие взор, а
многие из них столь круты, что по ним не пройти.  Собор  огромный,  мрачный,
однако же духовенство проживает в хороших домах. Епископ  благодаря  богатым
доходам живет по-княжески, стол у него обильный, и мне сказывали, что в этом
городе можно найти обходительное общество, а земля окрест, ежели смотреть на
нее с вершины Гейтсхед Фелл до самого Ньюкасла, возделана так, как редко мне
приходилось видеть.
     Что касается до Ньюкасла, большая его часть лежит в  лощине  на  берегу
Тайна, и на вид город менее привлекателен, нежели Дархем; однако  он  весьма
населен и слывет богатым благодаря промышленности и  торговле,  а  дальше  к
верховьям реки берега тешат взор садами и полями, отменно возделанными.
     Морпет и Анвик - чистенькие, красивые городки, и сей  последний  славен
замком, принадлежащим в течение нескольких столетий знаменитому роду  Перси,
графов Нортумберлендов.  Замок  весьма  обширный,  заключает  в  себе  много
апартаментов и стоит на изрядной высоте, но неприступностью своей,  кажется,
был обязан не столько своему расположению или укреплениям, сколько храбрости
защитников.
     О наших приключениях после отъезда из Скарборо едва ли стоит упоминать,
однако я должен рассказать вам об успехах,  которых  добилась  сестрица  моя
Табби в погоне за женихами.
     После разочарований, постигших ее в Бате и в Лондоне,  расставила  было
она ловушку некоему искателю приключений,  каковой  оказался  не  больше  не
меньше как разбойник с большой дороги; но, привыкши убегать от  сетей  более
опасных, он благополучно спасся. Тогда она открыла огонь  своих  батарей  по
старому,  претерпевшему  немало  невзгод  лейтенанту,  шотландцу  Лисмахаго,
который встретился нам в Дархеме и, по моему разумению, есть самый  странный
человек из всех мною виденных.
     Повадки у него такие же грубые, как и физиономия,  но  его  своеобычный
образ мыслей и ученость, состоящая из ошметков каких-то диковинок, позволяют
слушать его не без приятности, невзирая на его  педантство  и  неприветливое
обхождение.  Частенько  находил  я  дикое  яблоко,  которое  пробовал  есть,
прельстись ароматом, несмотря на несносную его терпкость.  Дух  противоречия
столь в Лисмахаго силен, что, мне кажется, он рылся повсюду, читал и  учился
с  неутомимым  рвением,  обретая  сноровку   в   опровержении   общепринятых
положений, чтобы тем самым стяжать трофеи и потешить свою спесь спорщика.
     Он столь своенравен в своем самомнении, что не оставит  без  возражения
даже похвалы, сказанной ему самому или его отечеству.
     Когда я заметил, что он-де должен был прочесть множество книг, чтобы  с
такой легкостью беседовать о самых  различных  предметах,  он  объявил,  что
почти ничего не читал, и спросил, лак бы это он мог  найти  книги  в  дебрях
Америки, где он провел большую часть своей  жизни.  А  когда  мой  племянник
сказал, что шотландцы славятся своей ученостью, он отвергнул это утверждение
и предложил доказать сие на основании их сочинений.
     - Шотландцы, - сказал он, - весьма мало преуспели в словесных науках  и
чванятся ими только перед теми, кто еще более, чем они, невежественны. Но  о
них смело можно сказать, что они плавают по поверхности  учености  и  что  в
полезных художествах они немногого достигли.
     - Однако всему миру известно, что шотландцы прославились в военном деле
и покорили дикарей в Америке! - воскликнула Табби.
     - Смею вас уверить, мадам, что  вас  ввели  в  заблуждение,  -  ответил
лейтенант. - В сей части света шотландцы исполняли только свой  долг,  и  ни
один их полк не отличился на службе его величества  более  других.  Те,  кто
якобы превозносил заслуги шотландца, не были доброжелателями сего, народа.
     Хотя он отзывается о  своих  соотечественниках  весьма  вольно,  но  не
допустит, чтобы кто-нибудь безнаказанно отозвался о них с  насмешкой.  Когда
кто-то случайно упомянул о бесславном мире, заключенном лордом Б., лейтенант
тотчас же обнажил оружие в защиту  его  лордства  и  весьма  рьяно  принялся
доказывать, что  это  был  самый  почетный  и  выгодный  мир,  какой  Англия
заключала со времен установления монархии. Между нами  говоря,  он  приводил
такие сему доказательства, что я сам, если и не был убежден, то,  во  всяком
случае, пришел в замешательство.
     Он отнюдь не соглашался, будто в армии и  флоте  Великобритании  служит
больше шотландцев, нежели сколько должно их быть,  судя  по  числу  жителей,
либо что англичане должны признать за его  соотечественниками,  шотландцами,
право на особые по службе награды.
     -  Если  южный  и  северный  бритты,  -  говорил  он,  -  притязают  на
какое-нибудь  назначение,  которое  зависит  от  английского  министра   или
английского  генерала,  нелепо  полагать,  будто  не  отдадут   предпочтения
уроженцу Англии, который имеет столько преимуществ перед  своим  соперником.
Прежде всего англичанин имеет на своей стороне  то  похвальное  пристрастие,
которое, как говорит мистер Аддисон, неразлучно с  англичанином;  во-вторых,
он имеет сильнейших покровителей и большее  влияние  в  парламенте,  который
обычно решает подобные споры, и, наконец, у него гораздо больше денег, чтобы
устранить помехи на пути к успеху.
     -  Что  до  меня,  -  продолжал  он,  -  то  я  не   знаю   ни   одного
офицера-шотландца, который поднялся бы выше субалтерна без  того,  чтобы  не
заплатить за каждое повышение либо деньгами, либо рекрутами, и я знаю весьма
многих уроженцев сей. страны, поседевших в чине  лейтенанта  за  отсутствием
денег... В то же время среди уроженцев южной Британии  мало  найдешь  людей,
столь не избалованных фортуной. Однако это отнюдь не значит, будто, по моему
мнению, мои соотечественники имеют какие-нибудь причины  жаловаться.  Успехи
по службе, подобно успеху в любой отрасли торговли, благоприятствуют тем,  у
кого больше наличных денег или кредита, хотя бы достоинства обеих  сторон  и
были равны.
     Но другие суждения сего чудака были более  смелые;  он  утверждал,  что
торговля рано или поздно послужит причиной погибели того народа, у коего она
весьма процветает; что в государственном устройстве Британии парламент  есть
учреждение гнилое; что свобода печати есть народное зло и что  хваленый  суд
присяжных,  такой,  какой  мы  находим   в   Англии,   порождает   бесстыжих
клятвопреступников и  творит  неправду.  Он  говорил,  что  торг  есть  враг
благородных побуждений души и основан на  жадности  и  наживе  и  на  подлом
желании извлечь пользу из нужды ближнего. По его мнению, торговля  по  самой
природе своей такова, что не может вечно развиваться, но как  только  дойдет
до известного предела, так и начнет падать, и сие будет продолжаться, доколе
она почти совсем не прекратится; и никогда у одного  и  того  же  народа  во
второй раз прилив ее не поднимался до  сколько-нибудь  значительной  высоты.
Тем временем внезапное, порожденное торговлей, изобилие открывает все  шлюзы
роскоши, и вся страна погрязает в беспутстве  и  разгуле;  из  сего  следует
растление нравов, которое сопровождается банкротством купцов и разорением.
     О парламенте он говорил, что обычаи покупать боро и торговать  голосами
есть явная система продажности, созидаемая на развалинах твердых  убеждений,
честности, доверия и доброго порядка; вследствие сего избираемый, так же как
и избиратель, короче говоря, решительно все и каждый, одинаково  заражены  и
развращены.
     Он утвержал, что в парламенте, таким способом избранном, корона  всегда
может  иметь  влияние  и  собрать  на  своей  стороне  огромное  большинство
благодаря раздаче множества постов,  должностей  и  пенсионов  и  что  такой
парламент может продлить, как сие не раз бывало, срок  своих  полномочий,  а
стало быть, и сохранить за  собой  власть,  когда  монарх  сочтет  для  себя
полезным удержать тех же представителей; и  они  с  таким  же  правом  могут
продлить свою власть ad infinitum, как продлили с трех лет до семи.
     Итак, с помощью парламента,  зависящего  от  короны,  ей  преданного  и
поддерживаемого армией, которую для сего набрали,  любой  английский  король
может совершенно разрушить (а какой-нибудь король-честолюбец и разрушит) все
бастионы  конституции.  Ибо  нельзя  полагать,  что   властолюбивый   монарх
терпеливо будет выносить противодействие всем его  мерам  и  оскорбления  со
стороны  разнузданного  народа,  если  он  в   силах   раздавить   всяческое
сопротивление с помощью законодательной власти.
     Утверждал  он  также,  что,  по  его  разумению,  свобода  печати  есть
национальное зло,  ибо  позволяет  презренной  гадине  замарать  заслуженную
славу,  а  бесчестному  смутьяну  возмущать  покой  общества   и   разрушать
установленный  добрый  порядок.  Однако  он  признавал,  что  с   некоторыми
ограничениями свобода печати есть драгоценная  привилегия,  но  что  в  наше
время для ограничения сей свободы нет в Англии никакого закона.
     Что до суда присяжных, то мнение его  было  таково:  присяжные,  обычно
выбираемые из числа безграмотных плебеев, легко могут ошибиться,  подвержены
дурному влиянию, и  их  нетрудно  обмануть;  ежели  какой-нибудь  из  сторон
удается склонить в свою пользу одного из  двенадцати  присяжных,  она  может
быть уверена в благоприятном решении; сей подкупленный  присяжный,  невзирая
на свидетелей и изобличение, обычно никогда не уступает, покуда товарищи его
от досады, утомления или голода не согласятся с ним и не  вынесут  неправого
решения; приговор будет, следовательно, несправедлив, а все присяжные станут
клятвопреступниками; впрочем, бывают случаи, когда присяжные  в  самом  деле
друг с другом несогласны, но ведь решение должно быть  единогласное,  и  все
они связаны не только совестью своей, но  и  присягой  и  должны  судить  по
своему убеждению. Что  же  тогда  может  последовать?  Они  принуждены  либо
переморить друг друга голодом, либо часть из них должна  принести  в  жертву
свои убеждения и присоединиться к решению, которое  считают  несправедливым.
Сей нелепицы избегли в Швеции, где достаточно простого большинства  голосов,
и  в  Шотландии,  где  потребно  две  трети  голосов  {Ошибка:  в  Шотландии
достаточно простого большинства.} для вынесения вердикта.
     Не думайте, что все сии заключения его не  вызвали  возражений  с  моей
стороны. Ибо, правду сказать, я полагаю, что честь моя пострадает, ежели  он
возомнит себя мудрее своих ближних... Я сомневался во всех его утверждениях,
выставлял  бесчисленные  возражения,  спорил  и   препирался   с   необычным
упорством, горячился и даже бесился. Иногда я ставил его в тупик, а раза два
я начисто его опровергнул, но после  поражений  он  восставал  вновь,  точно
Антей, с удвоенными  силами,  доколе  напоследок  я  совсем  не  утомился  и
измучился и в самом деле не ведал, что делать дальше, как вдруг, к  счастью,
он бросил намек, из которого я понял, что он учился законоведению.
     Это признание позволило мне прекратить спор с честью,  так  как  нельзя
требовать, чтобы такой  человек,  как  я,  который  ничему  не  учился,  мог
состязаться со знатоком своего дела. Однако же мне еще долго будут приходить
на память многие суждения сего чудака.
     То ли моя сестрица Табби в самом деле  пленилась  его  обхождением  или
порешила кидаться на каждого, кого  встретит  во  образе  мужчины,  с  целью
залучить  его  в  матримониальные  силки,  но,  без  сомнения,  она   шагает
гигантскими шагами к тому, чтобы завоевать любовь Лисмахаго,  который,  если
не  идет  ей  навстречу,  то  все  же  не  остается  нечувствительным  к  ее
любезностям. Не раз она намекала, сколь  были  бы  мы  счастливы,  ежели  он
составил бы нам компанию во время поездки по той части Шотландии, которую мы
намерены посетить, покуда он не сказал без обиняков, что ему с  нами  не  по
пути и, сверх того, его сопутствие принесло  бы  нам  мало  пользы,  ибо  он
весьма плохо знает страну, покинутую им в ранней юности, почему он не  может
удовлетворять  наше  любопытство  в  пути,  а  также   познакомить   нас   с
каким-нибудь знатным семейством.
     Он сказал, что испытывает непреодолимое желание повидать patennis  lar,
или patria domus {Дом отчий  (лат.).},  хотя  не  ожидает  от  сего  никакой
радости, так как теперешний  владелец,  племянник  его,  не  из  тех  людей,
которые могут поддержать честь рода. Однако он обещал,  что  по  возвращении
нашем западной дорогой  он  постарается  нас  подождать  в  Дамфрисе,  чтобы
засвидетельствовать свое почтение. Засим он  простился  с  нами  на  полпути
между Морпетом и Анвиком и  с  величавым  видом  поскакал  прочь  верхом  на
высоком, тощем, костлявом, неуклюжем, седом мерине, лишенном зубов и  весьма
похожем на своего  всадника.  Зрелище  было  отменное,  и  я  бы  дал  гиней
двадцать, чтобы кто-нибудь изобразил его на холсте.
     Нортумберленд - красивое графство и простирается оно  до  Твида,  реки,
радующей взор своим пасторальным видом, но вы удивитесь, когда я скажу  вам,
что земли на английском ее берегу отнюдь не так хорошо возделаны  и  не  так
населены, как на другом. Крестьянские фермы редки, поля не  огорожены  и  не
часто увидишь в нескольких милях от Твида помещичью  усадьбу,  тогда  как  с
шотландской стороны, их множество даже  у  самого  берега  реки,  где  можно
насчитать около тридцати прекрасных домов, и принадлежат они тем, чьи предки
владели  на  сей  же  земле  укрепленными  замками;  а  это   обстоятельство
показывает, сколь опасными соседями были в  прежние  времена  шотландцы  для
северных графств Англии.
     В доме у меня все идет по-старому. Сестрица Табби все еще привержена  к
методизму, и ей посчастливилось слушать проповедь самого Уэсли  в  Ньюкасле.
Но мне кажется, что любовная страсть несколько остудила горячку  благочестия
как у нее, так и у служанки се мисс Дженкинс, из-за благосклонности  которой
произошла жестокая ссора между лакеем моего племянника мистером  Даттоном  и
моим слугой Хамфри Клинкером. Джерри  вынужден  был  употребить  власть  для
сохранения мира, и ему я предоставил разобрать сие важное дело, которое чуть
не разожгло пламя раздора в семействе всегда вашего
                                                          М. Брамбла.
                                                          Твидмаут, 15 июля.


          Сэру Уоткину Филипсу, баронету, Оксфорд, колледж Иисуса

     Дорогой Уот!

     В последних моих двух письмах я столько повествовал  о  Лисмахаго,  что
ныне  вы,  вероятно,  порадуетесь  его  уходу  со  сцены.  Теперь  я  должен
обратиться к домашним происшествиям.
     Любовь как будто порешила  утвердить  свою  власть  над  всеми  особами
женского пола в нашем семействе. Потрудившись над  сердцем  бедной  Лидди  и
пробудив нелепые фантазии  у  нашей  тетушки  мисс  Табиты,  она  привела  в
смятение чувства ее служанки, мисс Уинифред Дженкинс, о которой мне  не  раз
сл