ерок, и ни  одна  из  прелестей  мисс
Уинифред не сокрылась от глаз счастливчика Клинкера, чье сердце не могло  не
затрепетать перед всеми этими чарами; во всяком случае, я вряд  ли  ошибусь,
если скажу, что с той минуты он стал покорным ее рабом. Он принял ее в  свои
объятия и,  отдав  ей  свой  кафтан,  чтобы  защитить  от  холода,  снова  с
удивительным проворством влез наверх по стремянке.
     В эту минуту хозяин гостиницы громогласно возвестил, что пожар  потушен
и леди могут быть спокойны. Весть эта была желанной для  всех  и  немедленно
возымела действие. Вопли  смолкли,  слышались  только  ворчливые  голоса.  Я
проводил мисс Табиту и мою сестру в их комнату, где Лидди упала  в  обморок,
но скоро опамятовалась. Потом я пошел предложить свои  услуги  другим  леди,
может быть, нуждавшимся в помощи. Все они бежали по коридору, отыскивая свои
комнаты, а так как коридор освещен двумя лампами, то я вдосталь  насмотрелся
на них во время этого шествия. Однако почти все были  в  одних  рубашках,  а
головы закрыты большими ночными чепцами, а потому я  не  мог  отличить  одно
лицо от другого, хотя некоторых и узнал по  голосу.  Голоса  были  жалобные;
одни плакали, другие ругались, а третьи  молились.  Я  поднял  с  пола  одну
бедную леди, которую сшибли и сильно потоптали ногами; то же самое случилось
и с хромым священником из Нортумберленда, которого Миклуиммен сбил с ног  во
время бегства, за что, впрочем, и поплатился: падая, калека так ловко ударил
его по голове костылем, что до крови разбил ему голову.
     Что касается до законоведа,  то  он  ждал  внизу,  покуда  не  улеглась
тревога, а потом потихоньку прокрался в свою комнату, откуда не  осмеливался
выйти до одиннадцати часов утра,  когда  его  собственный  слуга  с  помощью
другого прислужника ввел его, жалобно стенающего, в  общую  залу;  голова  у
него была обмотана окровавленной салфеткой.
     Но теперь  все  изменилось:  себялюбивое  и  грубое  поведение  его  на
лестнице ожесточило все сердца, несмотря на его ухищрения и лесть.  Никто  и
не подумал подать ему кресло, подушку или скамеечку под  ноги,  так  что  он
принужден  был  сесть  на  жесткую  деревянную  скамью.  Находясь  в   таком
положении, он с горестным видом  огляделся  вокруг  и,  низко  поклонившись,
сказал жалобным голосом:
     - Мое почтение, уважаемые леди! Пожар - ужасное бедствие.
     - Огонь очищает золото, и  огнем  же  испытуется  дружба!  задрав  нос,
воскликнула мисс Табита.
     - Да, мадам, но им же испытуется и благоразумие, - отвечал Миклуиммен.
     - Если благоразумие заключается в том, чтобы покинуть друга в беде,  то
вы щедро наделены этой добродетелью, - заявила тетушка.
     - Ах, мадам, я отнюдь не  ставлю  себе  в  заслугу  своего  бегства,  -
возразил адвокат. - Соблаговолите отметить, уважаемые леди,  что  существуют
две различные силы, которые толкают к действию нашу  природу:  одна  из  них
есть врожденное побуждение, которое роднит нас с животными,  а  другая  есть
разум. И вот при опасных  обстоятельствах,  когда  слабеет  разум,  животное
побуждение одерживает верх.  В  таком  случае  сие  побуждение,  не  имеющее
никакого сходства с разумом, пренебрегает им и заботится лишь  о  сохранении
жизни человека и притом прибегает к самым решительным  и  быстрым  мерам.  А
посему, с вашего соизволения, уважаемые  леди,  я  отнюдь  не  почитаю  себя
ответственным in foro conscientia {Перед судом совести (лат.).} за  то,  что
содеял, находясь под влиянием этой непреодолимой силы.
     Тогда вмешался дядюшка.
     - Желал бы я знать, - сказал он, - животное ли побуждение заставило вас
бежать со всеми пожитками, так как,  помнится  мне,  у  вас  на  плечах  был
чемодан.
     Законник отвечал без всяких колебаний:
     - Если бы мог я выразить свободно свое мнение, не будучи  заподозрен  в
самонадеянности, я бы сказал, что  нечто  высшее,  чем  разум  или  животное
побуждение, заставило меня принять сию меру, и  к  тому  было  две  причины.
Во-первых, в чемодане находились бумаги на  право  владения  имением  одного
достойного вельможи, и, если бы они сгорели, потерю эту ничем нельзя было бы
возместить. Во-вторых, мой добрый ангел как будто возложил  чемодан  на  мои
плечи, чтобы защитить меня от жесточайшего удара, нанесенного  костылем  его
преподобия священника, который, невзирая на преграду, сильно  меня  поранил,
разбив мне голову.
     - По вашему же  учению,  -  воскликнул  священник,  случайно  при  этом
присутствовавший, - я не отвечаю за удар,  который  я  нанес,  подстрекаемый
животным побуждением.
     -  Умоляю  о  прощении,  преподобный  сэр!  -  отвечал  адвокат.  -  Но
врожденное побуждение содействует лишь сохранению нашей жизни; а ваша  жизнь
не подвергалась опасности. Повреждение вы уже получили, и  потому  ваш  удар
можно приписать только жажде отмщения, которая есть страсть греховная  и  не
приличествует    христианину,    в    особенности     же     протестантскому
священнослужителю. И разрешите  вам  сказать,  преподобнейший  доктор,  что,
пожелай я начать тяжбу, суд почел бы мою жалобу достойной рассмотрения.
     - Да ведь обе стороны равно понесли урон! - воскликнул священник.  -  У
вас проломлена голова, а у меня сломан  костыль.  Итак,  если  вы  исправите
костыль, я возьму на себя издержки за починку головы.
     Эта шутка заставила всех посмеяться над  Миклуимменом,  который  принял
было серьезный вид,  но  дядюшка,  дабы  переменить  разговор,  заявил,  что
врожденное побуждение было очень милостиво к адвокату  в  другом  отношении,
так как возвратило ему способность  действовать  руками  и  ногами,  которые
двигались с удивительным проворством, когда он спасался бегством.
     Законовед отвечал, что такова природа страха, взбадривающего  нервы,  и
рассказал о нескольких удивительных случаях, когда  люди,  обуянные  ужасом,
совершали чудеса силы и ловкости; однако он посетовал, что  применительно  к
нему  действие  не  воспоследовало,  как  только  исчезла  причина.  Дядюшка
предложил угостить всех чаем, если законник протанцует шотландский танец, не
сделав ни одного неверного шага, и адвокат, ухмыляясь, потребовал волынщика.
Под рукой оказался скрипач, и тогда сей чудак в  черном  парике,  обмотанном
окровавленной салфеткой, вскочил со  скамьи  и  стал  отплясывать  так,  что
развеселил всех собравшихся. Но ему не  удалось  вернуть  расположение  мисс
Табби, которая не понимала учения о врожденном  побуждении,  а  законник  не
почел нужным продолжать свои объяснения.
     Из Хэрроугейта прибыли мы сюда через Йорк, и здесь  пробудем  несколько
дней, потому что и дядюшка  и  Табита  решили  полечиться  здешними  водами.
Скарборо, хотя и жалкий городишко, живописно расположен  на  вершине  утеса,
вздымающегося над морем. Гавань защищена узкой полосой земли,  служащей  как
бы натуральным молом, который  находится  перед  самым  городом.  По  другую
сторону от него высоко вздымается очень большой замок, до изобретения пороха
почитавшийся неприступным. В одном конце Скарборо есть  две  публичные  залы
для удобства тех, кто приезжает сюда летом пить воды и купаться  в  море,  а
развлечения здесь мало чем отличаются от  развлечений  в  Бате.  Минеральный
источник находится близ города, по ею сторону, у подножья утеса, и  сюда  по
утрам  стекаются  в  утренних  костюмах  лечащиеся  водами,  но   спускаться
приходится по бесконечным ступеням, что весьма неудобно для больных.
     Между источником и гаванью выстроились на берегу купальные  фургоны  со
всеми  необходимыми  принадлежностями  и  с  прислужниками.  Вы  никогда  не
видывали таких  фургонов.  Представьте  себе  маленькую,  уютную  деревянную
комнатку, установленную на колесах, с дверцами спереди и сзади и с оконцем и
скамьей  по  обеим  сторонам.  Купальщик  подымается  в  это  помещение   по
деревянной лесенке, закрывает дверцу и начинает  раздеваться,  а  прислужник
припрягает лошадь к концу фургона, обращенному к морю, и  она  тащит  фургон
вперед, пока уровень воды не достигнет пола комнатки, после чего  прислужник
отпрягает лошадь и отводит ее к другому концу повозки. Купальщик, раздевшись
в фургоне, открывает дверцу, выходящую в море, находит там поджидающего  его
прислужника и ныряет прямо в воду. Выкупавшись, он поднимается в  фургон  по
лесенке, которую уже успели перенести, и спокойно одевается, а тем  временем
повозку втаскивают назад, на сушу, так что  более  ему  ничего  не  остается
делать, как открыть дверцу и спуститься на землю по той же лесенке, по какой
он поднялся. Если он так слаб или болен, что для раздевания и  одевания  ему
нужен особый слуга, то в комнатке хватит места для шестерых.
     Всем леди помогают при купанье особы их же  пола,  и  они,  а  также  и
купальщицы, одеты во фланелевые платья, и есть у  них  и  другие  уборы  для
соблюдения   благопристойности.   Некоторые   фургоны   снабжены   навесами,
приделанными со стороны, обращенной  к  морю,  чтобы  никто  не  мог  видеть
купающихся.
     Берег чрезвычайно удобен для купанья,  спуск  очень  пологий,  а  песок
мягкий, как бархат, но фургонами можно пользоваться  только  в  определенные
часы прилива, которые каждый день меняются, так  что  иной  раз  купальщикам
приходится вставать спозаранку.
     Что до меня, то я люблю упражняться в плаванье, и потому могу  купаться
в любой час прилива и отлива, не пользуясь никакими приспособлениями.  Мы  с
вами частенько ныряли в воды Изиса, но купанье в море гораздо  полезнее  для
здоровья и доставляет больше удовольствия. Вы и представить себе не  можете,
как  оживляет  оно  дух  и  как  укрепляет  каждую  мышцу  тела.  Вздумай  я
перечислить  хотя  бы  половину  недугов,  ежедневно   исцеляемых   морскими
купаньями, вы по справедливости могли бы сказать, что получили не письмо,  а
целый трактат от вашего преданного друга и слуги
                                                            Дж. Мелфорда.
                                                            Скарборо, 1 июля


                               Доктору Льюису

     В Скарборо, куда я приехал с неделю назад, я не  обрел  ожидаемой  мной
пользы.
     Из Хэрроугейта мы прибыли сюда через Йорк, где остановились  только  на
один день, чтобы осмотреть замок, собор и залу для ассамблей. Замок,  бывший
некогда крепостью, теперь обращен в тюрьму; он может почитаться  красивейшим
зданием из всех виденных мною на моей родине и в чужих землях. Стоит  он  на
холме, где воздух свежий и чистый, и за стенами его находится обширный двор,
по коему могут гулять для  здоровья  своего  заключенные,  кроме  тех,  кого
надлежит содержать с особой строгостью. Но даже и эти  последние  пользуются
удобствами в пределах, им дозволенных.  Здесь  же  воздвигнуты  здания,  где
вершат суд во время судебных сессий.
     Что до собора, то я  не  знаю,  чем  он  отличен,  -  разве  что  своей
величиной и высотой шпиля, - от  других  старинных  церквей,  находящихся  в
разных частях королевства и именуемых памятниками готической архитектуры; но
теперь полагают, что этот стиль скорей сарацинский, чем  готический,  и  мне
кажется,  что  в  Англию  он  перешел  из  Испании,  большая  часть  которой
находилась под владычеством мавров. Британские зодчие, переняв  этот  стиль,
не весьма, кажется, задумывались о том, можно ли его перенимать.
     Климат в тех землях, где обитали мавры или сарацины, как в Африке,  так
и в Испании, столь был жаркий и сухой, что строители  храмов  прилагали  все
свое умение, чтобы возвести здания, в коих было бы прохладно; для этой  цели
более всего подходили здания огромные, узкие, темные и высокие,  недоступные
для солнечных лучей и защищенные от раскаленного воздуха;
     в них должна была быть освежающая прохлада,  как  в  глубоких  погребах
летней порой или в горных пещерах, созданных самой природой.
     Но сколь было глупо подражать этому стилю архитектуры в  такой  стране,
как Англия, где климат холодный, воздух всегда влажный и  где,  стало  быть,
строитель должен пещись о том, чтобы укрыть людей в месте сухом и теплом.  Я
только однажды был в монастырской церкви в Бате, и  едва  переступил  порог,
как меня до самых костей пронизал холод.
     Ежели только  поразмыслить,  то  в  наших  церквах  мы  дышим  тяжелым,
застойным воздухом,  который  еще  отягощен  испарениями  от  сырых  сводов,
гробниц и помещений, где хранятся кости мертвецов;  и  разве  не  вправе  мы
назвать  их  складами  ревматизмов,  сооруженными  на  пользу   медицинского
факультета? И разве не вправе мы  утверждать,  что  посещение  церкви  более
губительно для тела, чем спасительно для души, особливо в зимние  месяцы,  а
их, можно считать, не менее восьми в году.
     Хотел бы я знать, что тут обидного для чувствительных душ, ежели в доме
божьем будет поболее удобств и станут они менее опасны для  людей  хилых?  И
разве не получит поощрение благочестие и не сохранится жизнь  многих  людей,
ежели в храме будет настлан дощатый пол, ежели обошьют панелями стены и храм
станет теплым, будет хорошо проветрен и защищен от трупного  смрада?  Обычай
погребать в церквах, обязанный невежеству и  суеверию,  ввели  жадные  попы,
которые утверждали, будто дьявол не возымеет власти над умершими, когда  они
похоронены в освященной земле; только по  сей  причине  даже  в  наше  время
святят кладбища.
     Наружный вид древнего собора только оскорбляет глаз каждого, кто  имеет
понятие о правильности и соразмерности, ежели  он  ничего  и  не  смыслит  в
архитектуре как науке; длинный, тонкий шпиц наводит на мысль о посаженном на
кол преступнике, между плеч коего торчит острие. Башни или колокольни  также
позаимствованы у магометан, которые, не имея  колоколов,  строили  минареты,
чтобы созывать народ на молитву. Могут эти башни служить и  для  сигналов  и
для наблюдений, но бьюсь об заклад, что для церкви они  неуместны,  так  как
благодаря им собор кажется еще более варварским или сарацинским.
     В архитектуре зала для ассамблей  нет  ничего  арабского,  он  построен
точно по плану Палладия, и его можно было бы превратить в  прекрасный  храм,
но, нимало не  задумываясь,  его  предназначили  для  того  идолопоклонства,
которое ныне в нем происходит. Величие капища тем  более  умаляет  маленьких
нарисованных божков, коим там поклоняются, так что во время  вечернего  бала
танцующие походят на сборище волшебных фей,  предающихся  при  лунном  свете
буйному веселью меж колонн греческого храма.
     Слава Скарборо, кажется,  увядает.  Все  подобные  места  (кроме  Бата)
Тперва привлекают много народу, а потом мода на них проходит. Я уверен,  что
в Англии найдется полсотни местечек с  минеральными  источниками,  столь  же
целительными, как в Скарборо, хотя они еще не прославились да и  никогда  не
прославятся, если только какой-нибудь писака из врачей  но  сочтет  выгодным
для себя открыть обществу их целебные свойства. Но как бы то ни было, всегда
будут стекаться в Скарборо люди  для  морских  купаний,  покуда  есть  такой
обычай; желательно бы только облегчить доступ больных к берегу.
     Здесь я встретился со старым знакомым Х-т, о коем я не раз говорил вам,
как об одном из самых больших чудаков. Познакомился я  с  ним  в  Венеции  и
встречал в разных частях Италии, где он был  известен  под  кличкой  Cavallo
Bianco {Конь Блед (из Библии; итал.).}, ибо он всегда ездил верхом на  сивом
коне, точно смерть в Апокалипсисе.  Помните,  я  как-то  рассказывал  вам  о
споре, который  он  затеял  в  Константинополе  с  двумя  турками  в  защиту
христианской веры; за этот спор его прозвали "уговорщиком". Всем ведомо, что
Х-т не признает никакой религии и верит только в законы природы, но в данном
случае честь родины обязывала его показать туркам свои способности.
     Несколько лет назад, будучи в Капитолии, в Риме,  он  подошел  к  бюсту
Юпитера, отвесил ему низкий поклон и воскликнул по-итальянски: "Уповаю, сэр,
если вы когда-нибудь вынырнете снова на поверхность,  вы  вспомните,  что  я
воздавал вам почести во дни вашего уничижения".  Об  этой  остроумной  шутке
донесли кардиналу Камерланго,  а  тот  пересказал  ее  папе  Бенедикту  XIV,
который не мог не посмеяться над такой выходкой  и  сказал  кардиналу:  "Эти
английские еретики полагают, что  они  имеют  право  идти  к  дьяволу  своей
дорогой".
     В самом деле, из всех известных мне англичан один  только  Х-т  решался
жить среди чужеземцев, как ему заблагорассудится; ибо ни в платье, нив пище,
ни в привычках, ни в обхождении он даже на  самую  малость  не  отступал  от
образа жизни, какой привык вести с детства. Лет двенадцать  назад  начал  он
свои путешествия по кругу,  которые  совершал  таким  образом:  из  Неаполя,
который он избрал своей главной резиденцией,  он  отправился  на  корабле  в
Марсель, а затем на извозчике в Антибы; засим он проехал в Геную и Леричи, а
оттуда через Камбратину в Пизу и Флоренцию; пробыв некоторое  время  в  этом
столичном городе, он двинулся на извозчике в Рим, где в  течение  нескольких
недель отдыхал, после чего продолжал свой путь в Неаполь,  чтобы  сесть  при
первом удобном случае на корабль.
     Описав сей круг двенадцать раз, он изменил направление и  отправился  в
Англию, чтобы поглядеть на какие-то деревья в  своем  поместье,  которые  он
посадил лет двадцать назад, подражая  плану  двойной  колоннады  на  площади
святого Петра в Риме. Оттуда он приехал в Скарборо посетить  знатного  друга
своего и бывшего питомца М. Г. и, позабывши о том, что ему уже перевалило за
семьдесят, принес Бахусу столь щедрую жертву, что на следующий же день с ним
сделался апоплексический удар, от коего память его пострадала. Но он  отнюдь
не изменил своим причудам и собирается воротиться  в  Италию  через  Женеву,
чтобы потолковать со  своим  приятелем  Вольтером,  каким  способом  нанести
последний удар христианским суевериям. Здесь он намерен  сесть  на  корабль,
чтобы ехать в Голландию или в Гамбург, ибо ему решительно все равно, в какой
части континента ему придется выйти на берег.
     Отправляясь в прошлый раз  в  чужие  страны,  он  уговорился  плыть  на
корабле в Ливорно, и вещи его уже погрузили. Но, спустившись вниз  по  реке,
он по ошибке попал на другое судно и узнал, что оно идет в Петербург. "Пусть
будет Петербург, - сказал он, - мне  все  равно,  поеду  туда".  Он  тут  же
договорился с капитаном, купил две-три рубашки  у  штурмана  и  благополучно
прибыл ко двору Московии, а оттуда поехал сушей в  Ливорно,  чтобы  получить
свои вещи. Теперь он способен на  любую  подобную  причуду  еще  более,  чем
всегда, и так как по законам природы ему остается недолго жить, то  я  бьюсь
об заклад, что он покинет сей мир столь же странным образом, сколь  необычно
прожил всю свою жизнь {Этот джентльмен отправился морем во Францию,  посетил
мосье де Вольтера в Фернео и беседовал с  ним,  снова  начал  свое  круговое
путешествие с Генуи и умер в 1767 г. во дворце Ванпни, во Флоренции. Страдая
от задержания урины, он порешил, подражая Помпонию  Аттическому,  отказаться
от пищи и питья и таким способом  кончить  жизнь  и  свое  решение  исполнил
подобно древнему римлянину. До последних дней  он  принимал  гостей,  шутил,
беседовал, развлекал их музыкой. На третий день он почувствовал  облегчение,
но от пищи отказался. "Самая неприятная  часть  путешествия  уже  позади,  -
сказал он, - и надо быть  отъявленным  дураком,  чтобы  поворотить  корабль,
когда уже входишь в гавань". В своем решении он  был  непоколебим  без  тени
притворства и кончил жизнь с такой невозмутимостью, которая сделала бы честь
самому твердому стоику древнего мира.}.
     Но поговорим о другом чудаке. Надо вам сказать, что здешняя  железистая
вода и морские купанья принесли мне пользу, и я не прочь был бы побыть здесь
дольше, если бы некое забавное происшествие, сделавшее меня посмешищем всего
города, не вынуждало меня покинуть этот горо