егче можно представить, чем описать, спросил, часто  ли
он ездит по этой дороге, а тот, бросив на него понимающий  взгляд,  отвечал,
что у него редко бывают какие-нибудь дела в этих краях. Короче  говоря,  сей
искатель приключений удостоил сопровождать нас до  окрестностей  Стивенеджа,
где и распрощался весьма учтиво с едущими  в  карете  и  со  мною,  а  потом
свернул налево, на проселочную дорогу, ведущую к какой-то деревне.
     За ужином мисс Табби рассыпалась в похвалах здравому смыслу и вежливому
обхождению мистера  Мартина  и,  кажется,  сокрушалась  о  том,  что  лишена
возможности сделать попытку покорить его сердце. Поутру дядюшка  был  немало
удивлен, получив из рек хозяйского слуги записку такого содержания:
     "Сэр, когда я имел честь беседовать с вами  в  Хэтфилде,  мне  нетрудно
было понять по лицу вашему, что слава обо мне  вам  небезызвестна.  Полагаю,
вам не покажется странным, что я был бы  рад  изменить  нынешний  мой  образ
жизни и приняться за какую-нибудь честную  работу,  хотя  бы  даже  и  самую
скромную, которая давала бы мне самые ничтожные средства  для  пропитания  и
возможность спать, чувствуя себя в безопасности. Может быть,  вы  подумаете,
будто я вам льщу, если стану уверять вас,  что  с  той  минуты,  как  я  был
свидетелем великодушных ваших хлопот по  делу  вашего  слуги,  я  исполнился
чрезвычайного уважения и почтения к вам, и, однако же, я  говорю  правду.  Я
считал бы себя счастливым, если бы мог заручиться вашим  покровительством  и
поступить  к  вам  в  услужение  домоправителем,  писцом,   дворецким,   или
управляющим имениями, ибо полагаю, что в достаточной мере подготовлен занять
любое из этих мест. И, смею вас уверить, вы не имели бы  причины  попрекнуть
меня в неверности и неблагодарности. В то же время я вижу ясно, сколь далеко
отступите  вы  от  всеми  принятых  правил  благоразумия,  если  согласитесь
испытать мои способности, но я считаю вас человеком мыслящим на свой  особый
лад, а щекотливое мое положение оправдает, в чем я уверен, это  обращение  к
сердцу, согретому благодеяниями и состраданием. Зная, что  вы  отправляетесь
далеко на север, я изыщу случай снова повстречаться с вами  в  пути,  прежде
чем вы достигнете границ Шотландии, а к тому времени, надеюсь я, вы  примете
во  внимание,   уважаемый   сэр,   поистине   отчаянное   положение   вашего
смиреннейшего и преданнейшего слуги
                                                           Эдуарда Мартина.

     Прочитав это письмо, сквайр, не говоря ни слова, передал его мне; когда
же и я его прочел, мы молча посмотрели друг на  друга.  Приметив  блеск  его
глаз, я догадался, что сердце  его  расположено  в  пользу  бедного  Мартина
более, чем желательно ему выразить словами; я и сам испытывал те же чувства,
которые он не преминул также подметить по моим глазам.
     - Что нам делать, - сказал он, - чтобы спасти этого бедного грешника от
виселицы и превратить его в  полезного  члена  общества?  А  ведь  пословица
гласит: "Спаси вора от виселицы, а он тебе глотку перережет".
     Я отвечал ему, что считаю Мартина способным опровергнуть эту  пословицу
и что я от всей души споспешествовал  бы  всем  мерам,  какие  угодно  будет
дядюшке  предпринять  для  исполнения  его  просьбы.  Вместе   мы   порешили
поразмыслить об этом деле, а затем отправились в дальнейший путь.
     Размытая обильными весенними дождями дорога испортилась, и, хотя  ехали
мы очень медленно, тряска вызвала у дядюшки такие сильные боли,  что,  когда
мы прибыли сюда, в Хэрроугейт, расположенный  примерно  в  восьми  милях  от
почтовой дороги, между Уитерби и Боробриджем, он стал чрезвычайно сварлив.
     Хэрроугейтская вода, столь прославленная  своим  целительным  действием
против цинги и других болезней, вытекает из могучего источника, находящегося
в ложбине посреди  луга,  вокруг  которого  построены  домики  для  удобства
лечащихся водами, но многие из этих домиков пустуют. Большая часть  приезжих
живет неподалеку в пяти гостиницах, расположенных в разных  концах  луга,  и
оттуда отправляется каждое утро к источнику в  собственных  каретах.  Жильцы
каждой гостиницы проводят время вместе и вместе обедают;  в  обширной  общей
зале они завтракают в утреннем платье за отдельными столиками от  восьми  до
одиннадцати часов утра, как кому удобно или желательно. Здесь пьют они после
обеда чай, играют в карты или танцуют по вечерам. Однако же один из  здешних
обычаев я считаю неблаговоспитанностью: леди по очереди потчуют всех чаем, и
даже шестнадцатилетние девушки не  освобождены  от  этого  предосудительного
обряда.
     Каждый вечер в какой-нибудь из гостиниц  бывает  бал  по  подписке,  на
который живущие в  других  гостиницах  допускаются  по  билетам.  Итак,  что
касается до забав и увеселений, то Хэрроугейт идет по стопам Бата, -  с  тою
лишь разницей, что здесь мы проще в обхождении. Одна из гостиниц уже  битком
набита до самого чердака и вмещает не менее пятидесяти приезжих и столько же
слуг; в нашей же живут тридцать шесть человек, и я бы не  хотел,  чтобы  это
умножилось, ибо мы не могли бы тогда пользоваться такими удобствами.
     В настоящее время общество более  приятно,  чем  можно  было  ждать  от
случайного сборища людей, друг с другом совсем  незнакомых.  Среди  нас  как
будто  преобладает  желание  поддерживать  добрые  отношения   и   оказывать
человеколюбивые услуги тем, кто  приехал  сюда  для  излечения.  Я  встречаю
знакомые лица, которые памятны мне по Бату, но большинство прибывают сюда из
северных графств, и многие приезжают из Шотландии для пользования водами.  В
столь пестрой толпе непременно должне находиться  и  чудаки,  среди  которых
мисс Табита  Брамбл  отнюдь  не  последняя.  Любое  место,  где  наблюдается
свободное общение между обоими полами, не может ни правиться этой леди с  ее
нравом и чаяниями.
     За столом она несколько раз вступала в жаркий спор с хромым священником
из Нортумберленда о новом рождении и о тщете нравственной добродетели, а  ее
доводы подкреплял старый шотландский законовед в парике с  косицей,  который
хотя и лишился зубов и почти не владеет своими членами, все еще может весьма
бойко болтать языком. Он расточал такие льстивые  похвалы  ее  набожности  и
учености, что, кажется,  завоевал  ее  сердце,  а  она,  со  своей  стороны,
обходится с ним  с  таким  вниманием,  которое  указывает  на  ее  намерения
касательно его особы. Однако же, какие бы ловушки она ни расставляла,  такую
хитрую лису ей не заманить.
     Мы не собираемся долго пробыть в Хэрроугейте, хотя  в  настоящее  время
это место является нашей главной квартирой,  откуда  мы  совершим  несколько
поездок с целью посетить двух или трех наших богатых родственников,  живущих
в этом  графстве.  Кланяйтесь  всем  нашим  друзьям  по  колледжу  Иисуса  и
разрешите мне остаться
                       всегда вам преданным
                                                         Дж. Мелфордом.
                                                         Хэрроугейт, 23 июня


                               Доктору Льюису

     Любезный доктор!

     Если подумать, какие платим  мы  подорожные  пошлины,  то  у  нас  есть
причины горько жаловаться на наши дороги. От тряски и толчков по  дороге  из
Ньюарка в Уитерби я претерпел больше мучений, нежели за всю свою жизнь, хотя
карета отменно удобная и хорошо навешена и форейторы ехали осторожно.
     Теперь пребываю я благополучно в Новой гостинице  в  Хэрроугейте,  куда
приехал более из любопытства,  чем  для  поправления  здоровья.  И,  сказать
правду, осмотрев здешние  примечательные  места,  я  не  могу  найти  другой
причины для великого стечения народа, кроме  как  блажь,  каковая,  кажется,
составляет отличительное свойство нашей нации.
     Хэрроугейт - глухое, голое, не защищенное от ветра  место  без  единого
деревца и кустика и ничем не приукрашенное, а люди,  сюда  приезжающие  пить
воды, теснятся в жалких гостиницах,  где  несколько  удобных  комнат  занято
приятелями и фаворитами хозяев, а остальные жильцы обречены довольствоваться
грязными конурами, в коих нет ни воздуха,  ни  удобств.  Моя  комната  -  не
больше десяти квадратных футов и, когда ставят мою  складную  кровать,  едва
можно протиснуться между ней и камином. Казалось бы,  в  середине  лета  нет
никакой нужды топить камин, но  климат  здесь  столь  холодный,  что  ясень,
посаженный хозяином перед моим окошком, только начинает  зеленеть,  и  я  не
ложусь спать без того, чтобы не нагреть постель.
     Что до воды,  которая,  как  говорят,  обладает  удивительной  целебной
силой, я один раз испробовал ее, и первый же  глоток  отбил  у  меня  всякую
охоту пользоваться сим лекарством. Одни  говорят,  что  пахнет  она  тухлыми
яйцами, другие - нечищеным ружьем. Полагают, будто она  пропитана  серой,  и
доктор Шоу в своей книге о минеральных водах пишет, что  видел  в  источнике
куски серы. Pace tanti niri {Оставляю на совести великого мужа (лат.).}. Что
до меня, то я не заметил ничего похожего на серу ни в  источнике,  ни  около
него и не слышал, чтобы когда-нибудь находили в  воде  серу.  Касательно  же
запаха, то, ежели я могу полагаться на свои  чувства,  он  напоминает  запах
гнилой морской воды, а ее соленый вкус показывает, что сия минеральная  вода
есть просто соленая вода, застоявшаяся в недрах земли.
     Я должен был зажимать нос одной рукой, поднося другой рукой стакан воды
ко рту, и, проглотив воду, насилу мог удержаться, чтобы  меня  не  стошнило.
Последствия были таковы: тошнота, резь в  животе  и  ужасное  отвращение.  И
теперь, когда я вспоминаю о воде, меня мутит. В какие только заблуждения  не
впадают люди, увлекаясь всякими чудачествами! Я почт уверен,  что  сия  вода
обязана своей славою тому, что у нее столь противный вкус и запах. По  такой
же аналогии некий немецкий доктор ввел в matelia medical {Список медицинских
средств (лат.).} цикуту и другие яды. Я убежден, что все исцеления,  которые
приписывают водам Хэрроугейта, могли быть достигнуты столь  же  успешно,  но
только более приятным образом, внутренним и наружным  употреблением  морской
воды. К тому же морская вода значительно менее противна на вкус и по запаху,
не столь сильно послабляет и кеда более целительна.
     Два дня назад ездили мы к проживающему в этом графстве сквайру Бардоку,
который женился на двоюродной сестре моего отца, получив от нее  в  приданое
тысячу фунтов в  год  доходу.  Сей  джентльмен  известен  в  парламенте  как
противник министерства и,  располагая  большим  состоянием,  почитает  своей
заслугой жить в деревне и соблюдать старое английское гостеприимство.  Скажу
мимоходом, сие выражение употребляется  часто  самими  англичанами  устно  и
письменно, но мне никогда не приходилось слышать, чтобы  его  употребляли  в
других странах иначе как в насмешку. Что до наших предков, то  мне  было  бы
куда приятнее, ежели бы об этом гостеприимстве упоминалось  в  воспоминаниях
чужеземцев, которые посетили нашу страну и могли о нем правильно судить,  но
отнюдь  не  в  разговорах  и  в  сочинениях  современных  англичан,  которые
описывают его только по умозрению и по догадке.
     Доподлинно известно, что, на взгляд чужеземцев,  мы  решительно  лишены
этой добродетели, и в бытность мою за пределами отечества я повсюду встречал
знатных  особ,  которые  жаловались,  что  в  Великобритании  они  не  нашли
гостеприимства. Когда француз, итальянец или немец, который, принимая у себя
дома и угощая англичанина, потом  встречает  в  Лондоне  своего  гостя,  сей
последний приглашает его на обед в "Голову сарацина", в  "Голову  турка",  в
"Голову борова" или  какого-нибудь  "медведя",  угощает  сырой  говядиной  и
маслом, поит дрянным портвейном и дозволяет ему  внести  при  расплате  свою
долю.
     Но не будем уклоняться в сторону, к чему я  был  вынужден,  побуждаемый
заботой о чести моего отечества. Наш йоркширский родственник  во  время  оно
был страстным охотником на лис,  но  теперь  слишком  разжирел  и  не  может
скакать через рвы и изгороди; однако он все еще держит свору собак,  которые
не остаются без дела, и каждый вечер ловчий  рассказывает  ему  с  преглупой
важностью обо всем, что случилось за день на охоте.  В  это  время  один  из
конюхов скребет жирное  тело  хозяина.  Сей  конюх,  мне  кажется,  привыкши
скрести только тех животных, которые содержатся  в  конюшне,  отрастил  себе
ногти так, что каждый  раз,  когда  он  проводил  ими  по  телу,  появлялась
кровавая полоса. Он надеялся таким способом избавиться  от  этой  неприятной
обязанности, но надежды его не оправдались.  Хозяин  объявил,  что  никто  в
семействе не умеет так чесать, как сей конюх, и теперь не  позволяет  другим
слугам прикоснуться ногтями к своему телу.
     Жена  сквайра  весьма  чванная,  но  ее  нельзя  назвать  чопорной  или
недоступной. Она принимает тех, кто беднее  ее,  но  принимает  с  надменной
учтивостью и полагает, будто имеет право говорить с  ними  с  оскорбительной
вольностью, для чего никогда не упускает случая дать им понять,  что  всегда
помнит, насколько  она  превосходит  их  богатством.  Короче,  ни  об  одном
человеке она не говорит с доброжелательством, и нет у нее ни  единого  друга
во всем мире.
     Супруг ненавидит ее смертельно, и, хотя иной раз зверь в нем так силен,
что он добивается своего, но обычно он подчиняется ее власти, и как школьник
боится плети, так и он боится ее языка.  С  другой  стороны,  она  опасается
слишком его раздражать, дабы он не сделал отчаянной попытки освободиться  от
ее ига. И потому она спокойно взирает на то,  как  он  ежедневно  доказывает
свою любовь к вольностям английского помещика, - другими словами,  делает  и
говорит  за  столом  все,  что  заблагорассудится  его  грубой  натуре   или
приходится по вкусу.
     Дом хоть и велик, но нет в нем ни  красоты,  ни  уюта.  Походит  он  на
большую гостиницу, полную постояльцев, которые обедают у владельца  поместья
за его столом, уставленном яствами и напитками; но мой хозяин кажется  здесь
не на месте, и я скорей предпочел бы питаться вместе с отшельником  орехами,
чем вкушать дичь с  боровом.  Лакеев  здесь  можно  сравнить  со  слугами  в
харчевне, ежели бы они были менее жадны и  более  услужливы,  но  они  столь
грубы, нерадивы и алчны, что я мог бы лучше и дешевле пообедать в "Звезде  и
подвязке" на Пелл Мелл, чем у родственника моего в йоркширском замке.
     У сквайра есть не только жена, бог послал ему также и сына;  он  только
что вернулся из Италии,  ему  двадцать  два  года,  он  отменный  скрипач  и
любитель искусства и не упускает  случая  выражать  отцу  своему  величайшее
презрение.
     По прибытии нашем сюда мы застали в доме гостей-иностранцев,  заехавших
к сему виртуозу, с которым они познакомились в Спа. Это был граф де Мельвиль
с супругой, направлявшиеся в Шотландию.  С  мистером  Бардоком  приключилась
беда, почему я вместе с графом собирался удалиться, но молодой джентльмен  и
его родительница настаивали на том, чтобы мы остались обедать, и столь  мало
были обеспокоены случившимся, что мы  приняли  приглашение.  Накануне  ночью
сквайра привезли в его  карете,  голова  у  него  была  разбита,  он  словно
оцепенел и лишился языка.
     Вызвали деревенского аптекаря, по  фамилии  Грив,  жившего  в  соседней
деревне, тот пустил ему кровь, положил к его голове припарку и объявил,  что
у него нет горячки и не приметно никаких опасных признаков, кроме того,  что
он лишился речи, ежели он в самом деле не может говорить.
     Но молодой сквайр назвал этого лекаря ignorantaccio {Невежда (итал.).},
сказал, что у отца разбит cranium {Череп (лат.).} и  что  немедля  надо  его
просверлить. Мать с ним согласилась и послала в Йорк  нарочного  за  врачом,
чтобы тот сделал операцию, и врач скоро появился вместе со своим учеником  и
с инструментами. Осмотрев голову больного, он начал готовиться к  перевязке,
хотя Грив остался при своем мнении, что пролома на голове нет,  и  настаивал
на этом, поскольку сквайр спал ночь преспокойно, не просыпался и  судорог  у
него не было.
     Врач из Йорка сказал, что он не может узнать, есть ли пролом в  голове,
покуда не снимет с черепа кожи, но, ежели даже  пролома  нет,  операция  все
равно пойдет на пользу, ибо откроет выход крови, которая могла  излиться  из
сосудов сверху либо снизу dura mater {Твердая оболочка мозга (лат.)}. Леди и
ее сынок стояли за то, что сей опыт сделать надлежит, и отпустили  Грива  не
без некоторого пренебрежения, вызванного, может быть, скромной его  одеждой.
Он был среднего возраста, черные его волосы были неприглажены, и  по  платью
походил на квакера; но присущего этим сектантам высокомерия у него  не  было
заметно;  напротив,  он  казался  смиренным,  почтительным   и   удивительно
молчаливым.
     Мы оставили леди одних в комнате, а сами пошли в  спальню  к  больному,
где уже были разложены на оловянном  блюде  инструменты  и  бинты.  Оператор
скинул с себя кафтан и парик, надел колпак, фартук и нарукавники, а меж  тем
его ученик и один из слуг схватили голову сквайра и изготовились держать  ее
в надлежащем положении.
     Но  послушайте-ка,  что  случилось!  Больной  вскочил  с   кровати,   с
геркулесовой силой схватил за  ворот  обоих  помощников,  закричал  истошным
голосом: "Не так уж я состарился в Йоркшире, чтобы  такая  сволочь  сверлила
мне череп!" - и, спрыгнув на пол, спокойно натянул на себя штаны, чем привел
всех нас в изумление. Врач продолжал  твердить  об  операции,  заявляя,  что
теперь-де очевидно, будто мозг поврежден, и приказал  слугам  снова  уложить
больного в кровать. Но никто не только не решился исполнить его  приказ,  но
даже вмешаться в сие дело; тут сквайр вытолкал врача  и  его  помощников  за
дверь, а инструменты и все прочее выкинул за окошко.
     Когда он утвердил таким способом свою  власть  и  облачился  с  помощью
слуги в платье, его сын представил  ему  графа,  моего  племянника  и  меня,
которых он приветствовал с  обычной  своей  деревенской  учтивостью.  Засим,
обратившись к синьору Макарони, сказал насмешливо:
     - Вот что я тебе скажу, Дик: нечего буравить человеку череп всякий раз,
как ему пробьют голову! Вместе с матерью ты увидишь, что я  знаю  не  меньше
уловок, чем любая старая лиса в Вест-Ридинге.
     Немного погодя мы узнали, что он повздорил в трактире с одним сборщиком
пошлин, предложил ему поединок на палках, потерпел поражение и, стыдясь сего
поражения, пребывал безмолвным. Что касается его супруги, то  она  нисколько
не горевала о беде, приключившейся с ним,  и  теперь  не  выразила  радости,
услышав о его выздоровлении. Мою сестру и племянницу  она  не  оставила  без
внимания, но отнюдь не из уважения к моему  семейству,  а  единственно  ради
того, чтобы потешить свое тщеславие. Она назвала Лидди пугалом  и  приказала
своей служанке причесать ее к обеду, однако  же  с  Табби  она  не  решилась
связываться, быстро раскусив, что ее нельзя раздражать безнаказанно.
     За обеденным столом она  почтила  меня  своим  вниманием,  сказав,  что
слышала о моем отце, однако тут же заметила обиняком, будто  он  досадил  ее
семейству, выбрав себе в Уэльсе бедную невесту. С несносной развязностью она
допытывалась о наших денежных средствах и осведомилась, не хочу ли я сделать
моего племянника законоведом. Я сказал  ей,  что  у  него  есть  независимое
состояние и что он предпочел бы заниматься хозяйством в своем поместье, а  я
надеюсь добыть ему место в парламенте.
     - А скажите на милость, кузен, какой же у него доход? спросила она.
     Я ответил, что после того как он получит от  меня  наследство,  у  него
будет доходу больше двух тысяч в год; тут она презрительно тряхнула  головой
и заявила, что  с  таким  жалким  доходом  ему  невозможно  будет  сохранить
независимость.
     Задетый столь дерзкими словами, я сказал, что  имел  честь  заседат