ко  труд  передать  эту  записку,  но  и  вывести  из
затруднения мисс Брамбл, которую я глубоко уважаю и почитаю;  тем  не  менее
мое сердце принадлежит другой особе и над ним не волен ваш покорный слуга
                                                              Ральф Бартон".

     Пробежав  сие  письмецо,  я  сказал  миледи,  что  не  возражаю  против
дружеской услуги, которую она намерена  оказать,  после  чего  мы  с  Джерри
удалились в другую комнату. Вскоре мы услышали, как разговор меж двумя  леди
становится все  громче,  и,  наконец,  послышались  такие  слова,  что  ради
соблюдения благопристойности нам надлежало вмешаться не откладывая.
     Когда мы появились на арене, где шел  диспут,  мы  увидели  Лидди;  она
присоединилась к спорщицам и дрожа стояла между ними, как бы опасаясь, чтобы
они не перешли от слов к доводам более решительным.
     Лицо  леди  Грискин  похоже  было  на  полную  луну  во   время   бури,
ослепительную, огненно-красную, зловещую, тогда  как  Табби  от  злобы  была
бледна и весь вид ее свидетельствовал о смятении и бешенстве.
     Прибытие наше положило конец их перебранке. Миледи  обратилась  ко  мне
так:
     - Должна вам сказать, кузен, что за все мои услуги вашему семейству эта
леди отплатила мне черной неблагодарностью!"
     - Наше семейство  весьма  благодарно  вашему  лордству,  -  воскликнула
Табби, истерически  хихикая.  -  Но  мы  недостойны  услуг  столь  почтенной
посредницы...
     - И все-таки, милейшая мисс Табита Брамбл, - перебила леди Грискин, - я
уже тем удовлетворена, что добродетель сама по себе есть награда, и  не  моя
вина, если вы и впредь останетесь смешной! Это дело близко касается  мистера
Брамбла, и он, конечно, употребит все  свое  влияние,  чтобы  способствовать
союзу между  мистером  Бартоном  и  своей  племянницей,  который  не  только
почетен, но и выгоден. И я уверена, сама  мисс  Лидди  не  станет  возражать
против такого предложения, которое сулит ей счастье.
     - Прошу прощения, миледи, - вставила Лидди с горячностью, -  но,  право
же, я не жду от этого  ничего,  кроме  беды,  и  надеюсь,  что  мои  опекуны
сжалятся надо мной и не заставят меня променять  спокойствие  на  почет  или
богатство.
     - По чести скажу, мисс Лидди, вы следуете  по  стопам  вашей  дражайшей
тетушки! - воскликнула леди Грискин. - Я  поняла  вас,  и  мы  еще  об  этом
поговорим, а теперь я удаляюсь. Счастливо оставаться, мадам!
     Тут она подошла к моей сестре  и  присела  так  низко,  что,  казалось,
вот-вот усядется на пол. Табби ответила столь же низким приседанием, а  пока
они  в  такой  позиции  пребывали,  их  физиономии   достойны   были   кисти
несравненного Хогарта, ежели бы он снова появился в наше развращенное время.
     Джерри проводил миледи домой, чтобы вернуть мистеру Бартону  шкатулочку
и посоветовать  ему  отказаться  от  искательств,  столь  неприятных  Лидди;
возвратился он весьма раздраженный против своей сестры: леди Грискин убедила
его, что сердце Лидди не свободно, он вспомнил об Уилсоне, и  фамильная  его
гордость  тотчас  же  вспыхнула.  Он  клялся  отомстить  этому  пройдохе   и
намеревался поговорить с сестрой весьма решительно, но я убедил его укротить
гнев, покуда я не побеседую с нею наедине.
     Бедняжка! Когда я стал сурово о сем допрашивать, она созналась,  вся  в
слезах, что Уилсон в самом деле появился на Горячих Водах в Бристоле и  даже
пришел к нам в дом под видом еврея-торговца, но она с ним никакого  дела  не
имела, ежели не считать, что она  умоляла  его  немедленно  удалиться  и  не
смущать ее покой, а он, дескать, так и поступил, попытавшись  предварительно
убедить горничную моей сестрицы, чтобы та вручила Лидди его письмо,  которое
она отказалась принять и согласилась только передать Лидди на словах, что он
- джентльмен благородного рода и вскорости объявит о  своей  любви  уже  под
своим настоящим именем. Она созналась, что хотя он не сдержал своего  слова,
однако же она не совсем к нему равнодушна, и торжественно обещала не иметь в
будущем никаких отношений ни с ним, ни с любым другим поклонником без ведома
и одобрения моего и ее брата.
     После сего уверения они примирились с  Джерри,  но  горячий  юноша  еще
более разъярился на Уилсона, которого  он  почитает  обманщиком,  скрывающим
гнусные намерения нанести поруху чести нашей фамилии. Что до Бартона, то  он
был крепко разобижен, получив подарок назад и обманувшись в своих ожиданиях,
но он не из тех людей,  которые  сильно  тужат  от  подобных  разочарований;
впрочем, не  могу  сказать,  не  более  ли  приятен  ему  отказ  Лидди,  чем
разрешение продолжать свои искательства с риском  выносить  ежедневно  козни
мстительной  Табби,  которая  не  оставила  бы  такое   к   ней   неуважение
безнаказанным.
     Об этом происшествии я не имел времени поразмыслить, так как  к  нам  в
дом явился констебль со своими подручными с приказом судьи Баззарда обыскать
сундук Хамфри Клинкера, моего лакея, которого и  задержали  по  обвинению  в
разбое.
     Сие происшествие  вызвало  в  доме  переполох.  Сестрица  моя  изругала
констебля за то, что он по такому делу осмелился войти в дом к  джентльмену,
не испросив разрешения;  с  ее  служанкой  начался  от  страха  истерический
припадок; Лидди залилась  слезами  от  жалости  к  несчастному  Клинкеру,  в
сундуке которого не нашли ровно ничего, что  подтверждало  бы  подозрение  в
разбое.
     Я не сомневался, что парня по ошибке  приняли  за  кого-то  другого,  и
немедленно отправился к судье, чтобы добиться его  освобождения.  Но,  придя
туда, я узнал, что дело гораздо серьезней, чем я думал.
     Бедняга Клинкер в трепете стоял за загородкой, окруженный  сыщиками,  а
немного поодаль находился толстый рыжий форейтор, доносчик, который задержал
его на улице и объявил под присягой, что якобы Клинкер ограбил  пятнадцатого
марта на Блекхите джентльмена, которого он вез в почтовой карете.
     Показание  под  присягой  было  достаточным  основанием  для  заточения
Клинкера в тюрьму. И поэтому он был направлен в Клеркенуэллскую тюрьму, куда
Джерри проводил его в карете для передачи ей смотрителю, с тем чтобы  он  не
был лишен удобств, какие были там дозволены.
     Ротозеи,  собравшиеся  поглазеть   на   разбойника,   оказались   столь
прозорливыми, что по одному его  лицу  признали  его  отъявленным  негодяем,
тогда как лицо у него, не в обиду им будь сказано, было  самое  простоватое.
Даже сам судья толковал некоторые его ответы весьма худо, в убеждении, будто
свидетельствуют они об увертках и хитрости закоренелого  преступника;  я  же
полагаю, что было бы куда более справедливо и  человеколюбиво  приписать  их
смущению, которое должен был испытать  деревенский  парень,  попав  в  такое
положение.
     Я все еще уверен, что он невиновен, и, убежденный в этом,  приложу  все
силы, дабы спасти его от наказания.
     Завтра  мой  племянник  отправится  к  тому  джентльмену,  который  был
ограблен, и  попросит,  чтобы  тот  из  человеколюбия  пришел  поглядеть  на
заключенного и свидетельствовать в его защиту,  буде  он  не  узнает  в  нем
разбойника. Однако же как бы для Клинкера все сие ни кончилось, эта  чертова
история доставила  мне  невыносимое  огорчение.  Я  уже  получил  сильнейшую
простуду, выйдя на свежий воздух, после того как вспотел  в  набитой  людьми
приемной комнате у судьи, и ежели меня паче чаяния  не  скрутит  подагра,  я
должен остаться в  Лондоне  на  несколько  недель,  покуда  в  Рочестере  не
состоится суд над бедным: малым. Итак, по всей вероятности, мое  путешествие
на север не совершится.
     Ежели у вас хранятся про запас какие-нибудь философические размышления,
которые могли бы утешить меня в моих заботах и печали,  поделитесь  оными  с
вашим несчастным другом
                                                             М. Брамблом.
                                                             Лондон, 12 июня


          Сэру Уоткину Филипсу, баронету, Оксфорд, колледж Иисуса

     Дорогой Уот, комедия кончилась, и на сцене началось представление более
серьезное. Тетушка наша произвела отчаянную атаку на Бартона, которому  ради
собственного спасения ничего иного не оставалось  делать,  как  уступить  ей
поле битвы и объявить о своей любви к Лидди, а ею он, в  свою  очередь,  был
отвергнут. Леди Грискин служила ему защитницей и пособницей в  этом  деле  с
таким  рвением,  что  поссорилась  с  мисс  Табитой,  и  между  этими  двумя
благочестивыми особами завязалась перебранка, которая  могла  бы  перейти  в
драку, если бы не вмешался дядюшка.  Однако  же  они  помирились  вследствие
одного происшествия,  которое  доставило  всем  нам  немало  беспокойства  и
хлопот. Да будет вам известно, что бедный проповедник  Хамфри  Клинкер  ныне
упражняется в своем служении среди преступников  в  Клеркенуэллской  тюрьме.
Некий форейтор  под  присягой  обвинил  его  в  разбое,  на  поруки  его  не
отпустили, и он был заключен в тюрьму, несмотря на все доводы  и  возражения
моего дядюшки.
     Судя по всему, бедняга не может быть виновен, но все же я опасаюсь, что
ему грозит виселица. При допросе он отвечал  с  таким  замешательством  и  с
такими  недомолвками,  что  большая  часть  присутствующих  почла   его   за
мошенника, а замечания судьи укрепили это мнение.
     Исключая моего дядюшку и меня самого, нашлось только одно лицо, которое
как будто благосклонно отнеслось к обвиняемому.  Этот  молодой  человек  был
хорошо одет, и, судя  по  тому,  какие  вопросы  задавал  он  свидетелю,  мы
заключили, что он обучался в каком-нибудь судебном инне;  он  без  стеснения
порицал судью за его недобрые замечания, сделанные в ущерб арестованному,  и
даже дерзнул вступить в спор с его честью по некоторым статьям закона.
     Дядюшка, рассерженный бессвязными  и  неуверенными  ответами  Клинкера,
которому  грозила  опасность   пасть   жертвой   собственного   простодушия,
воскликнул:
     - Если вы невиновны, то ради бога так и скажите!
     - Сохрани бог,  чтобы  я  назвал  себя  невиновным,  если  совесть  моя
отягощена грехами! - воскликнул Клинкер.
     - Так, стало быть, вы совершили это ограбление? - продолжал его хозяин.
     - О нет, нет! - отвечал тот. - Хвала господу, в этом грехе я неповинен!
     Тогда вмешался судья,  заметивший,  что  обвиняемый,  кажется,  склонен
признаться и выдать сообщников, и приказал клерку записать его признание под
присягой,   но   Хамфри   объявил,   что   почитает   исповедь    папистским
мошенничеством, придуманным  вавилонскою  блудницею.  Молодой  законовед  из
Темпла стал утверждать,  что  бедняга  non  compos  {Невменяем  (лат.).},  и
уговаривал судью освободить его как помешавшегося в уме.
     - Вам хорошо известно, - добавил он, -  что  арестованный  неповинен  в
этом ограблении.
     Сыщики пересмеивались, а  судья,  мистер  Баззард,  отвечал  с  великим
раздражением:
     - Мистер Мартин, прошу вас не соваться не  в  свое  дело.  В  ближайшее
время вы удостоверитесь, что я свои дела хорошо разумею.
     Короче говоря, ничем нельзя  было  помочь;  объявлено  было  решение  о
заключении в тюрьму, и бедного Клинкера увезли в наемной карете под  охраной
констебля и  в  сопровождении  вашего  покорного  слуги.  Дорогою  я  немало
удивился, услыхав, как сей служитель правосудия уговаривает арестованного не
сокрушаться, ибо ему-де известно, что Клинкер отделается  всего  двумя-тремя
неделями тюремного заключения.  По  его  словам,  судья  хорошо  знает,  что
Клинкер неповинен в совершенном деянии и что настоящий разбойник  с  большой
дороги, ограбивший карету, есть не кто иной, как тот  самый  мистер  Мартин,
который так усердно ратовал за честного Хамфри.
     Пораженный этими словами, я спросил:
     - Почему же позволяют ему гулять на воле, а с этим бедным, ни в чем  не
повинным человеком обходятся как со злодеем?
     -  Нам  точно  известны  все  похождения  мистера  Мартина,  -  отвечал
констебль, - но до сей поры нет достаточных улик, чтобы его осудить.  А  что
касается до этого малого, то судье ничего не оставалось делать, как засадить
его в тюрьму, потому что форейтор опознал его под присягой.
     -  Значит,   если   мошенник-форейтор   будет   настаивать   на   своем
лжесвидетельстве, - сказал я, - этого невинного парня  могут  приговорить  к
повешенью?
     Констебль заметил, что у бедняги будет достаточно времени приготовиться
перед судом и он докажет свое alibi, а может случиться  и  так,  что  Мартин
будет уличен и обвинен в каком-нибудь другом преступлении, и тогда  нетрудно
будет убедить его взять на себя и это злодеяние, или же, наконец, если удачи
не будет и показание против Клинкера  останется  неопровергнутым,  присяжные
могут его помиловать, принимая во внимание его  молодость,  тем  более  если
обнаружится, что он впервые пошел на преступление.
     Хамфри признался, что не может  притвориться,  будто  припоминает,  где
находился он в тот день, когда было совершено ограбление, и еще  менее  того
может он доказать свою непричастность  к  делу,  происшедшему  полгода  тому
назад; однако же он знал, что был в ту пору болен лихорадкой  и  трясавицей,
хотя и мог передвигаться. Потом, возведя глаза к небу, он воскликнул:
     - Да будет воля господня! Если на роду  написано  мне  пострадать,  то,
надеюсь, не посрамлю веру, которую я, недостойный, исповедую!
     Когда я выразил удивление,  почему  обвинитель  тал  настойчиво  уличал
Клинкера, не обращая ни малейшего внимания на настоящего грабителя,  который
стоял перед ним и не имел никакого сходства с Хамфри, констебль, который сам
был сыщиком, объяснил, что мистер  Мартин  из  всех  известных  ему  рыцарей
большой дороги был самым искусным в своем деле; что он  действовал  на  свой
страх, без сообщников и товарищей, а на  работу  всегда  выходил  трезвый  и
хладнокровный; что мужество и присутствие духа никогда не изменяли ему;  что
в обхождении он был учтив и не позволял себе никакой  грубости  и  наглости;
что он никогда не обременял себя ни часами, ни драгоценными безделушками, ни
даже банковыми билетами, но брал только звонкую монету, имевшую обращение  в
королевстве; что он умел искусно переодеваться и перекрашивать своего  коня,
и после ограбления невозможно было узнать ни того, ни другого.
     - Этот великий человек, - продолжал констебль, - в  течение  пятнадцати
месяцев царствовал на всех больших  дорогах  в  окрестностях  Лондона  и  за
пятьдесят миль от него.  За  это  время  он  наделал  бед  больше,  чем  все
остальные ребята, промышляющие тем же, что и он. Дело в том,  что  все,  кто
попадается ему в руки, не желают поели такого вежливого обхождения причинять
ему неприятности. Однако же конец его не за горами. Сейчас он вертится около
судьи, как мотылек вокруг свечи. Столько ловушек расставлено  на  его  пути,
что я готов биться об заклад на добрую сотню фунтов, что еще до рождества он
будет болтаться на виселице.
     Должен ли я признаться вам, что это описание, сделанное негодяем, равно
как и все примеченное мною самим  в  поведении  Мартина,  пробудили  во  мне
теплое участие к судьбе бедняги, как будто самой  природой  предназначенного
быть полезным и почтенным членом общества, которое  он  теперь  грабит  ради
собственного пропитания! Говорят, он одно время  служил  писцом  у  торговца
строевым лесом и тайно женился на его дочери, вследствие чего лишился места,
а жену его выгнали из дому. Недолго прожила она после  свадьбы,  Мартин  же,
сделавшись искателем богатых невест, не придумал ничего иного, как  добывать
средства к жизни разбоем на  больших  дорогах,  где  доселе  и  промышлял  с
неизменным   успехом.   Он   часто   посещает   судью,   мистера   Баззарда,
возглавляющего сыщиков в сей столице, и иной  раз  они  дружески  покуривают
трубку, обычно беседуя о природе  улик.  Судья  честно  советовал  ему  быть
осторожнее,  а  он  принял  это  к  сведению.  До  сей  поры  он   обманывал
бдительность, старания и уловки Баззарда и его помощников с такой ловкостью,
которая делала бы честь Цезарю или  Тюренну.  Но  он  имеет  одну  слабость,
губительную для всех подобных ему героев, а именно чрезмерную  склонность  к
прекрасному полу, и весьма вероятно, что на этом пути его ждет погибель.
     Как бы  там  ни  было,  но  Клинкера  на  моих  глазах  сдали  на  руки
клеркенуэллскому тюремщику, которого я столь усердно просил за беднягу,  что
тот оказал ему самый радушный  прием,  хотя  и  был  вынужден  украсить  его
железными цепями, придававшими ему очень жалостный вид. Бедняк, кажется, был
потрясен добротой моего дядюшки не менее, чем своим собственным  несчастьем.
Когда  я  уверил  его,  что  все  возможное  будет  сделано  как   для   его
освобождения, так и для того, чтобы облегчить ему пребывание  в  тюрьме,  он
упал на колени; целуя мне руку, он омыл ее слезами и воскликнул рыдая:
     - О сквайр, что могу я сказать?.. Я  не  в  силах...  да,  не  в  силах
говорить... Бедное мое сердце готово разорваться от благодарности к вам и  к
моему доброму... доброму... благородному... великодушному благодетелю.
     Клянусь вам, зрелище это было так трогательно, что  я  рад  был  оттуда
убраться и возвратиться к дядюшке, пославшего меня в тот же день  к  некоему
мистеру Миду, тому самому, который был ограблен на Блекхите. Не  застав  его
дома, я просил известить его о моем посещении, и сегодня поутру он пришел  к
нам и любезно обещал повидать заключенного. К тому времени  пожаловала  леди
Грискин, желая выразить мисс Табите соболезнование по случаю нашей  домашней
беды, а благоразумная сия дева, чей гнев уже остыл, почла  уместным  принять
эту леди столь учтиво, что тотчас последовало примирение.  Обе  леди  решили
самолично принести утешение несчастному заключенному, и мистер Мид вместе со
мною проводил их в Клеркенуэллскую  тюрьму;  дядюшка  же,  чувствуя  боли  в
желудке и кишках, принужден был остаться дома.
     Тюремщик, встретивший нас в  Клеркенуэлле,  имел  весьма  угрюмый  вид;
когда же мы осведомились о Клинкере, он сказал:
     - Черт его подери! С тех пор как попал сюда этот парень, здесь только и
слышишь, что песнопение да молитвы. Будь он проклят! Все у нас  прокиснет  -
мы не продали ни одного бочонка пива, ни одной  дюжины  бутылок  вина  после
того, как он уплатил свой взнос на угощение  заключенных:  наши  джентльмены
упиваются только этой проклятой религией!  Но,  на  мой  взгляд,  ваш  слуга
водится с самим чертом! Двое или трое из первых храбрецов,  промышлявших  на
Хаунслоу, хныкали всю ночь напролет, и если вашего  молодца  скорехонько  не
заберут отсюда на основании habeas corpus или  каким-нибудь  иным  способом,
то, провалиться мне на этом месте, у нас здесь не останется ни капли отваги!
И не останется у нас ни единого человека, который делал бы честь этому месту
или отправился бы на тот свет, как истинный англичанин! Лопни мои  глаза!  В
тюремной повозке только и будет слышно, что хныканье, и все мы  помрем,  как
ткачи, за пеньем псалмов!
     Словом, мы узнали, что в  эту  самую  минуту  Хамфри  говорит  поучение
преступникам в тюремной  церкви  и  что  жена  и  дочь  тюремщика,  а  также
горничная моей тетушки Уин Дженкинс и другая наша служанка  находятся  среди
слушателей, к которым и мы не замедлили присоединиться. Никогда не видывал я
картины более поразительной, чем это сборище гремящих  цепями  преступников,
среди которых стоял вития Клинкер, с восторженным пылом  описывающий  адские
муки, которыми грозит Писание всем  злодеям,  как-то:  убийцам,  грабителям,
ворам и прелюбодеям. Толпа этих  оборванцев,  чьи  лица,  каждое  по-своему,
выражали внимание, была достойна кисти Рафаэля.  На  одном  лице  отражалось
восхищение,  на  другом  сомнение,  на  третьем  презрение,   на   четвертом
надменность, на пятом ужас, на шестом насмешка, на седьмом негодование.  Что
до мисс Уинифред Дженкинс