.  Однако,  будучи  все  еще
неуверенной, уместно ли мне принять  этот  подарок,  я  рассказала  о  своих
сомнениях брату, который отвечал, что посоветуется на сей счет  с  дядюшкой,
и, кажется, подумал, что мистер Бартон преждевременно преподносит подарки.
     Бог весть каковы будут последствия их совещания, но я опасаюсь, что оно
приведет к объяснению с мистером Бартоном, который, несомненно, изъяснится в
своих чувствах и будет домогаться согласия на  сей  союз,  возмущающий  душу
мою.
     Ибо знайте, любезная моя Летти, что не в моей власти  полюбить  мистера
Бартона, даже если бы моего  сердца  не  коснулись  другие  нежные  чувства.
Ничего неприятного в его особе нет, но нет у него также  того  неизъяснимого
очарования, которое пленяет и покоряет восхищенную душу; по крайней мере,  я
так думаю. Н о даже обладай  он  всеми  пленительными  достоинствами,  коими
может быть наделен мужчина, все равно они  оказались  бы  бессильными  перед
постоянством, которое, льщу  себя  надеждой,  есть  отличное  свойство  моей
натуры. Да, моя любезная Уиллис, назойливые домогательства этого джентльмена
и настойчивость моих родственников могут навлечь  на  меня  новые  беды,  и,
думаю, так оно и будет, но сердце мое неспособно к измене.
     Вам известно, что я отнюдь не верю в сновидения, но тем не  менее  меня
весьма смутил сон, привидевшийся мне прошлой ночью. Приснилось мне, будто  я
нахожусь в церкви, где некая известная вам особа собирается сочетаться узами
брака с моей тетушкой, будто священник - не кто иной, как мистер  Бартон,  а
я, бедная и покинутая, стою в уголке и плачу, полураздетая и босая. Я  знаю,
какое это ребячество - приходить в расстройство чувств из-за таких  видений,
однако же вопреки рассудку сей сон произвел сильное на меня  впечатление,  и
расположение духа моего становится очень мрачным.
     Правда, есть у меня и другая,  более  важная  причина  скорбеть.  Тяжко
угнетают мою совесть, дорогая моя подруга, сомнения, к религии  относящиеся.
Меня уговорили пойти в молитвенный дом, где  я  слушала  проповедь,  которая
глубоко меня растрогала. Я с жаром молилась об озарении меня светом,  однако
до сей поры не чувствую того волнения, той милосердной  благостыни,  которые
почитаются знаками духовного возрождения, и потому я  с  ужасом  помышляю  о
бедной  моей  душе.  Кое-кто  из  членов  нашего  семейства   обрел   весьма
необыкновенную благодать, особливо тетушка и мисс Дженкинс, которые иной раз
говорят так, как будто вдохновение и в самом деле снизошло на них. Значит, я
вряд ли буду лишена увещаний и благого примера, которые нужны,  чтобы  мысли
мои были чисты и отвратились от суеты мира сего,  а  от  нее  я,  право  же,
охотно отказалась бы, будь это в моей власти.
     Но для принесения этой жертвы нуждается в помощи свыше и  до  сей  поры
еще не удостоилась ее ваша несчастная подруга
                                                             Лондон, 10 июня
                                                             Лидия Мелфорд.


          Сэру Уоткину Филипсу, баронету, Оксфорд, колледж Иисуса

     Дорогой Филипс!

     Получив от вас письмо,  я  в  ту  же  минуту  бросился  исполнять  ваше
поручение. С помощью моего хозяина гостиницы "Бык и ворота" я  выведал,  где
укрылся ваш беглый лакей, и обвинил его в краже. При виде меня парень пришел
в замешательство, однако же с большой наглостью отрицал свою вину, покуда  я
не сказал ему, что если он отдаст часы - фамильную вашу драгоценность, -  то
деньги и платье может оставить себе и отправляться ко всем чертям,  если  же
он не согласится на мое предложение, я тотчас передам его в руки  констебля,
которого я для этой цели привел с собой, и тот  немедленно  доставит  его  к
судье. После недолгих колебаний он попросил позволения переговорить со  мной
в соседней комнате, где и вручил мне часы с цепочкой и со всеми печатками, а
я передал их нашему хозяину, который и перешлет их  вам  с  первой  надежной
оказией. На этом кончаю о делах.
     Вы питаете  мое  тщеславие,  уверяя,  что  мои  письма  доставляют  вам
удовольствие,  хотя,  сказать   правду,   они   не   оповещают   о   случаях
достопримечательных; стало быть, забавляет вас не их содержание, а разве что
мой слог. Такое одобрение человека, чей изящный вкус и здравое  суждение  не
вызывают отныне никаких сомнений,  воодушевляют  меня,  и  я  спокойно  буду
записывать свои наблюдения.
     Мы решились ехать на будущей неделе в Йоркшир, и потому я пошел сегодня
поутру с дядюшкой осматривать дорожную карету, которую  продает  живущий  по
соседству каретник. Свернув в глухой переулок позади Лонг Акра,  увидели  мы
толпу народа перед дверьми, ведущими в молитвенный дом методистов, где,  как
уведомили нас, какой-то лакей  говорил  поучение  собравшимся.  Любопытствуя
поглядеть на сей феномен, мы с большим трудом протиснулись туда,  и  кто  же
был этот проповедник? Хамфри Клинкер собственной персоной!
     Он закончил свою проповедь и, возгласив псалом, с большим  благочестием
запел первый стих. Но если мы удивились, узрев на кафедре Клинкера,  то  как
же  были  мы  поражены,  когда  среди  собравшихся  увидели   всех   женщин,
принадлежащих к нашему семейству!  Были  здесь  леди  Грискин,  мисс  Табита
Брамбл, мисс Уинифред Дженкинс и моя сестра Лидди, а также мистер Бартон,  и
все они усердно и набожно присоединились к песнопению.
     При виде этого забавного зрелища я едва мог сохранить  серьезную  мину,
но на нашего старого чудака оно произвело совсем  иное  впечатление.  Прежде
всего он возмутился таким  дерзновением  своего  лакея,  которому  он  столь
повелительным голосом приказал сойти с кафедры, что Хамфри  почел  неудобным
ослушаться. Он спустился немедленно, и весь народ был в смятении. У  Бартона
был на редкость глупый вид, леди Грискин играла  своим  веером,  мисс  Табби
возмущалась духом, Лидди то бледнела, то краснела, а  мисс  Дженкинс  рыдала
так, точно сердце у нее разрывается. Дядюшка с язвительной усмешкой просил у
всех леди извинения, что прервал их молитву, говоря, будто ему весьма  нужен
этот проповедник, которому он приказал привести наемную карету.
     Карета была немедленно доставлена, он  подвел  к  ней  Лидди  и  уселся
вместе с нею, за ним последовали мы с тетушкой и поехали домой, не  заботясь
об оставшихся, которые все еще пребывали в немом изумлении.
     Приметив ужасное смятение Лидди, мистер Брамбл сменил  грозный  вид  на
более милостивый и попросил ее не беспокоиться, так как ее неведение  отнюдь
не вызвало его неудовольствия.
     - Я ничего не могу возразить против ваших религиозных  наклонностей,  -
сказал он, - однако же я не думаю,  чтобы  уместно  было  моему  слуге  быть
духовным руководителем благочестивой особы  вашего  пола  и  образа  мыслей.
Разве что только ваша тетушка, как полагаю я, затеяла всю эту историю.
     Мисс Табита не проронила ни словечка в ответ, а только закатила  глаза,
как бы взывая к небесам. Бедная Лидди отвечала, что не имеет никакого  права
именовать себя благочестивой  особой,  что  она  думала,  будто  нет  ничего
дурного, если она послушает набожную проповедь, хотя бы и сказанную  лакеем,
а тем более в присутствии тетушки; если же она по неведению своему совершила
проступок, то уповает на прощение, ибо нестерпима ей мысль, что она навлекла
на себя его неудовольствие. Старый джентльмен, пожимая ей руку,  с  ласковой
улыбкой назвал ее доброй девушкой и сказал, что  не  почитает  ее  способной
совершить поступок, который мог бы вызвать малейшее его порицание или гнев.
     Когда мы приехали домой, он приказал мистеру Клинкеру следовать за  ним
наверх и обратился к нему с такими словами:
     - Ежели дух призывает вас проповедовать  и  поучать,  то  давно  пришла
пора, чтобы вы сняли ливрею земного владыки, я же недостоин держать у себя в
услужении апостола.
     - Надеюсь, - сказал Хамфри, - я исправно исполнял свои обязанности  при
вашей чести. В противном случае я был бы жалким, ничтожным человеком,  ежели
вспомнить  ту  бедность,  от  которой  избавили  меня  ваше   милосердие   и
сострадание! Но когда глас духа...
     - Глас дьявола! - в гневе возопил сквайр. -  Какой  там  глас,  болван?
Может ли такой парень лезть в проповедники?
     - Прошу не прогневаться, ваша честь, - отвечал Клинкер, - но  разве  не
может свет благодати божьей озарить смиренного бедняка и невежду, равно  как
богача и философа, который кичится мирскою премудростью.
     - Для вас это свет благодати, - воскликнул его хозяин,  -  а  для  меня
болотный огонек,  мерцающий  сквозь  щель  в  вашей  башке!  Словом,  мистер
Клинкер, не нужен мне никакой свет в моем семействе, кроме того, за  который
я плачу налог королю, разве что это  свет  разума,  которому  вы  не  хотите
следовать.
     - Ах, сэр! - воскликнул Хамфри.  -  Свет  разума  по  сравнению  с  тем
светом, о котором говорю я, все равно что дешевая тусклая свеча по сравнению
с полуденным солнцем.
     - Пусть будет так, - сказал дядюшка. -  Но  свеча  может  осветить  вам
путь, а солнце  ослепит  вас  и  затуманит  вашу  слабую  голову.  Слушайте,
Клинкер, либо вы лицемер и плут, либо одержимый, и мозги у вас повреждены! И
в том и в другом случае вы не нужны мне  как  слуга.  Ежели  вы  шарлатан  и
промышляете святостью и благочестием, то вам легко будет  найти  глупых  баб
или людей свихнувшихся, которые будут щедрой рукой снабжать вас деньгами.  А
ежели вас и в самом деле обмануло поврежденное воображение, то чем скорее вы
рехнетесь окончательно, тем лучше будет и для  вас  и  для  общества!  Тогда
кто-нибудь из человеколюбия доставит вам темный чулан  и  чистую  соломенную
подстилку в Бедламе, где вы не будете заражать своим изуверством других.  Но
если у вас еще сохранилась  крупица  рассудка,  чтобы  изображать  избранный
сосуд на благочестивых собраниях, то блуждающий огонек будет сбивать с  пути
вас и слушателей ваших, вовлекая в греховные дела,  покуда  не  охватит  вас
религиозное помешательство, а тогда вы можете с отчаяния удавиться.
     - От чего да сохранит меня господь в бесконечном  своем  милосердии!  -
воскликнул устрашенный Клинкер.  -  Да,  весьма  возможно,  что  я  поддался
искушению дьявола, который жаждет повергнуть меня на камни духовной гордыни.
Вы говорите, ваша честь, что я либо плут, либо сумасшедший, но  раз  я  могу
заверить вашу честь, что я не плут, то, значит, я сошел с ума,  а  потому  и
умоляю вас на коленях подумать о моей судьбе  и  измыслить  способы,  какими
можно было бы меня исцелить.
     Сквайр не  мог  не  посмеяться  простодушию  бедного  малого  и  обещал
позаботиться о нем, если он будет исполнять свое дело, не гоняясь за  новыми
откровениями методизма.  Но  мисс  Табита  была  возмущена  его  скудоумием,
которое приписывала недостатку благочестия и суетным  помыслам.  Она  корила
его малодушием, препятствующим ему пострадать за веру, говорила, что если бы
он и лишился места, отстаивая истину, то провидение не преминуло бы даровать
ему другое, может быть, более выгодное, и, заявив, что не  очень-то  приятно
жить в доме, где введена инквизиция, в большом волнении удалилась  в  другую
комнату.
     Дядюшка проводил ее выразительным взглядом,  после  чего  обратился  -к
проповеднику:
     - Вы слышали, что говорит моя сестра? Если не можете  вы  жить  у  меня
так, как я вам приказываю, то пред вами  открыт  методистский  вертоград,  а
сестра моя, кажется, весьма расположена вознаградить ваши труды.
     - Не хотелось бы мне обижать кого бы то ни было из ближних,  -  отвечал
Хамфри. - Миледи была очень милостива ко мне с той поры, как мы  приехали  в
Лондон, и, конечно, сердце ее обращено к благочестивым делам, ибо она и леди
Грискин распевают псалмы и гимны, как херувимы. Но в то же  время  я  должен
любить и слушаться вас, ваша честь. Не подобает такому бедному невежде,  как
я, перечить джентльмену знатному  и  ученому.  Что  до  премудрости,  то  по
сравнению с вашей честью я не более чем скотина, а потому подчиняюсь вам и с
божьей помощью последую за вами на край света, если вы полагаете, что  я  не
настолько еще рехнулся, чтобы не мог уже ходить на свободе.
     Хозяин  его  обещал  оставить  его  на  некоторое  время  при  себе  на
испытании, а потом пожелал узнать,  каким  образом  леди  Грискин  и  мистер
Бартон присоединились к их благочестивому обществу. Клинкер  рассказал  ему,
что эта леди сама привела в первый раз мою тетушку и  сестру  в  молитвенный
дом, куда он их сопровождал и где его набожный  дух  воспламенила  проповедь
мистера У., что на этой новой стезе  утвердили  его  поучения  проповедника,
которые он купил и изучал с великим вниманием;
     что речи его и  молитвы  обратили  на  ту  же  стезю  мисс  Дженкинс  и
служанку, но мистера Бартона он, Клинкер, не видел там до  сего  дня,  когда
тот пришел вместе с леди Грискин.
     Затем Хамфри признался, что взойти на кафедру  побудили  его  пример  и
успех некоего ткача, славного проповедника, имевшего  много  последователей;
что при первом же опыте его обуяло  великое  рвение,  заставившее  поверить,
будто на него и в самом деле  снизошел  дух,  и  что  он  присутствовал  при
набожных молениях в доме леди Грискин и во многих других домах.
     Узнав, что сия леди была  главной  особой  в  этом  сообществе,  мистер
Брамбл  заключил,  что  она  употребила  Клинкера  только  как  орудие   для
проведения своего плана, тайный смысл которого  был  ему  вовсе  неизвестен.
Дядюшка заявил, что поистине голова миледи набита всевозможными проектами  и
что она и Табби, без сомнения, заключили секретный договор, которого  он  не
мог уразуметь.
     Я сказал ему, что, по моему мнению, совсем нетрудно разгадать намерения
мисс Табиты, которая хочет опутать сетями сердце Бартона, а миледи  Грискин,
вероятно, ей помогает; что это предположение объясняет  их  усилия  обратить
Бартона в методизм, ибо такое событие приведет к единению душ, которое легко
может закончиться брачным союзом.
     Казалось, дядюшку весьма позабавила мысль об успехе этого плана,  но  я
сообщил ему, что сердце Бартона уже отдано другой, что накануне  он  подарил
Лидди золотой футляр, который тетушка заставила ее взять, без  сомнения  для
того, чтобы ей самой прилично было принять от него в подарок табакерку;  что
сестра рассказала мне об этом случае, и я потребовал  объяснения  у  мистера
Бартона, который заявил, что намерения у него честные, и выразил надежду  не
встретить с моей стороны никаких препятствий этому союзу; что,  поблагодарив
его за честь, оказываемую нашему семейству, я указал  ему  на  необходимость
посоветоваться с ее дядюшкой и тетушкой, под чьей опекой  она  находится,  и
если их согласие будет получено, я не могу возражать против его предложения,
хотя и уверен, что сестру мою отнюдь  не  будут  принуждать  в  деле,  столь
близко касающемся счастья всей ее жизни. Сказал я также,  что,  по  уверению
Бартона, он и не думал прибегать к влиянию  опекуна,  если  чувства  его  не
будут приятны самой молодой  леди,  и  хочет  тотчас  просить  разрешения  у
мистера и мисс Брамбл предложить Лидди руку свою и состояние.
     Сквайр не остался равнодушен к выгодам  такого  брака  и  объявил,  что
всеми силами будет ему споспешествовать, но,  когда  я  указал,  что  Лидди,
кажется, к нему не расположена, он выразил намерение выведать ее чувства, и,
если сопротивление ее окажется очень сильным, он учтиво отклонит предложение
мистера Бартона, ибо думает, что при выборе супруга молодая девица, невзирая
ни на какие  соображения,  не  должна  приносить  в  жертву  сердечные  свои
чувства.
     - Лидди не так уж худо живется, - сказал он, - чтобы  она  такой  ценой
добивалась богатства. Я же полагаю, что все это развеется,  как  дым,  хотя,
кажется, сейчас можно ждать грозы, ибо мисс Табби сидела за обедом в мрачном
и величественном молчании, будто вот-вот разразится жалобами и упреками. Без
сомнения, она наметила Бартона своею собственной добычей и потому  не  может
отнестись благосклонно к его домогательствам руки Лидди, а потому я  ожидаю,
что его объяснение в любви к моей сестре будет сопровождаться  какими-нибудь
чрезвычайными событиями.
     Это объяснение, конечно, будет сделано в надлежащей форме,  как  только
влюбленный возымеет достаточно мужества, чтобы устоять против бури,  которую
вызовут обманутые надежды мисс Табби, так как ему, без сомнения, известно ее
желание завладеть его особой. О развязке этого дела вы узнаете в свое время,
а я пребываю
                                                  всегда ваш Дж. Мелфорд.
                                                             Лондон, 10 июня


                               Доктору Льюису

     Любезный Льюис!

     Недолго продолжалось  обманчивое  спокойствие.  Снова  я  погрузился  в
бездну огорчений, боль в желудке моем и кишках снова  воротилась,  так  что,
кажется, не в состоянии я  буду  продолжать  путешествие,  которое  задумал.
Какого черта пустился я на эту проклятую охоту со сворой баб!
     Моя драгоценная сестрица, которая, кстати говоря, недавно  превратилась
в отъявленную методистку, пришла вчера ко мне в комнату  вместе  с  мистером
Бартоном и с  весьма  торжественным  видом  выразила  желание,  чтобы  я  ее
выслушал.
     -  Братец!  -  сказала  она.  -  Этот  джентльмен  имеет  вам   кое-что
предложить... Льщу  себя  надеждой,  его  предложение  будет  вам  тем  паче
приятней, что избавит вас от спутника, который приносит вам много хлопот...
     Потом мистер Бартон начал так:
     - Я горячо желаю, мистер Брамбл, соединиться узами с вашим семейством и
надеюсь, что в помеку мне вы не употребите своей власти...
     Табби с жаром перебила его:
     - Какой власти? Не знаю, какую  власть  он  может  употребить  при  сем
случае! Я из учтивости говорю ему о своем намерении. И  чего  он  еще  может
ждать? Так бы и он сам поступил, если б порешил изменить свою судьбу.  Одним
словом, братец, мне стиль понравились отменные достоинства мистера  Бартона,
что это заставило меня изменить решение мое остаться навсегда в девицах и  я
желаю вручить ему мое счастье, признав за ним законные права на меня  и  мое
состояние. Сейчас надо нам все это закрепить  на  бумаге,  и  прошу  я  вас,
братец, приищите мне какого-нибудь законоведа...
     Можете себе представить, какое действие произвело на меня сие открытие!
Ведь я ожидал, что Бартон сделает признание о своих чувствах  к  Лидди,  как
уведомлял меня мой племянник! Я от удивления онемел  и  пялил  глаза  то  на
Табби, то на ее предполагаемого воздыхателя, который, повесив голову,  стоял
ужасно переконфужонный, а потом сказал, что у  него  закружилась  голова,  и
удалился. Мисс Табита очень обеспокоилась и уговаривала его прилечь у нас  в
доме, но он заявил, что должен идти домой и принять капли, которые хранит  у
себя на случай таких припадков, после чего возлюбленная его успокоилась.
     Я пребывал в крайнем недоумении и хотя догадывался  об  истине,  но  не
знал, как себя вести с мисс Табитой; тут вошел Джерри и сказал,  что  сейчас
видел мистера Бартона, который выходил из коляски у дома леди  Грискин.  Сия
встреча сулила, по-видимому, посещение нас миледи, которым мы и были почтены
менее чем через полчаса.
     - Вижу, любезные мои друзья, - сказала  она,  -  что  у  вас  произошло
маленькое недоразумение, и я приехала, чтобы все уладить.
     С этими словами она протянула мне следующее письмецо:

     "Дорогой сэр!
     Как только я оправился от смущения, в которое повергла меня злосчастная
ошибка вашей сестры, почитаю долгом уверить вас, что мое  обращение  с  мисс
Брамбл никогда не  переступало  границ  обычной  учтивости,  но  мое  сердце
неизменно приковано к мисс Лидди Мелфорд,  как  я  имел  честь  сообщить  ее
брату, когда он у меня о том осведомился. Леди Грискин была столь добра, что
взяла на себя  не  толь