Уилбур СМИТ

                           ОХОТНИКИ ЗА АЛМАЗАМИ




     В Найроби вылет задержали на три часа, и, несмотря на четыре  большие
порции виски, он спал лишь урывками, пока  межконтитентальный  "Боинг"  не
сел в Хитроу. Джонни Ленс чувствовал себя так, будто в глаза ему  насыпали
пригоршню песка, и  когда  он  проходил  через  таможню  и  иммиграционные
службы, настроение у него было отвратительное.
     В главном зале международного аэропорта его встретил  агент  компании
"Ван дер Бил Дайамондз".
     - Как полет, Джонни?
     - Как в кошмаре, - ответил Джонни.
     - Для вас прекрасная тренировка, - улыбнулся агент. В прошлом они  не
раз побывали вместе в переделках.
     Джонни неохотно улыбнулся в ответ.
     - Сняли мне комнату и машину?
     - "Дорчестер" - и "ягуар". - Агент протянул ключи от машины.  -  И  я
зарезервировал два места первого класса на завтрашний девятичасовой рейс в
Кейптаун. Билеты в отеле у регистратора.
     - Молодец, -  Джонни  опустил  ключи  в  карман  своего  кашемирового
пальто, и они направились к выходу. - А где Трейси Ван дер Бил?
     Агент пожал плечами.
     - С тех пор, как я вам писал в последний раз, она исчезла из виду. Не
знаю, где вам начать поиски.
     - Замечательно, прямо замечательно, - с горечью сказал Джонни,  когда
они подошли к стоянке. - Начну с Бенедикта.
     - Старик знает о Трейси?
     Джонни покачал головой.
     - Он болен. Я ему не говорил.
     - Вот ваша машина. - Агент остановился у жемчужно-серого "ягуара".  -
Выпьем вместе?
     - Не сегодня, к сожалению. - Джонни сел за руль. - В другой раз.
     - Ловлю на слове, - сказал агент и отошел.
     К тому времени как Джонни  во  влажном  сером  смоге  вечера  пересек
Хаммерсмитскую эстакаду, было уже почти темно, и он дважды  запутывался  в
лабиринте Белгрейвии, пока не отыскал за  Белгрейв-сквер  нужное  место  и
остановил "ягуар".
     Квартира изменилась со времени его  последнего  посещения:  она  была
отремонтирована и роскошно обставлена; у Джонни скривился рот. Наш мальчик
Бенедикт, может быть, не очень усердно зарабатывает деньги, но уж в  трате
их он собаку съел.
     В квартире горел свет, и Джонни несколько раз сильно  ударил  дверным
молотком. Звук удара гулко разнесся по газону, и в последовавшей  за  этим
тишине Джонни услышал шепот. Мимо окна быстро промелькнула тень.
     Джонни ждал на холоде три минуты, потом отступил на газон.
     - Бенедикт Ван дер Бил! - Закричал он. - Открывай! Считаю до  десяти,
а потом - выбью дверь!
     Он перевел дыхание и снова закричал:
     - Это Джонни Ленс, и ты знаешь - я говорю серьезно!
     Почти тут же  открылась  дверь.  Джонни  прошел  мимо,  не  глядя  на
человека, открывшего ее, и двинулся внутрь.
     - Черт возьми, Ленс. Не ходи туда, - Бенедикт Ван дер  Бил  пошел  за
ним.
     - А почему? - Джонни оглянулся. - Квартира принадлежит компании, а  я
главный управляющий.
     И прежде чем Бенедикт смог ответить, Джонни оказался внутри.
     Одна из девушек подобрала с пола одежду и, голая, побежала в  ванную.
Вторая полунатянула через  голову  халат,  мрачно  поглядывая  на  Джонни.
Волосы у нее растрепались,  и  вокруг  головы  образовалось  что-то  вроде
нимба.
     - Отличная вечеринка, - сказал Джонни. Он взглянул на проектор, потом
на экран на стене. - Фильмы и прочее...
     - Ты что, легавый? - спросила девушка.
     - Ты нахал, Джонни, - рядом стоял Бенедикт, затягивая пояс  шелкового
халата.
     - Он легавый? - снова спросила девица.
     - Нет, - успокоил ее Бенедикт. - Он работает  у  моего  отца.  -  Это
утверждение, казалось, придало ему  уверенности,  он  выпрямился  и  одной
рукой пригладил волосы. Голос  его  оставался  спокойным  и  ровным.  -  В
сущности, он папин мальчик на побегушках.
     Джонни повернулся к нему, но обратился к девушке, не глядя на нее.
     - Убирайся, крошка. Вслед за подружкой.
     Она колебалась.
     - Давай! - Голос Джонни щелкнул, как язык лесного пламени, и  девушка
ушла.
     Двое мужчин стояли лицом друг к другу. Одного возраста - три  десятка
с небольшим, оба высокие, темноволосые, но в остальном абсолютно разные.
     Джонни был широк в плечах, с узкими бедрами и плоским  животом,  кожа
его блестела, будто обожженная солнцем пустыни. Четко  выделялась  тяжелая
нижняя челюсть; глаза, казалось, всматривались в далекий горизонт. Говорил
он с акцентом, проглатывая окончания слов и слегка гнусавя.
     - Где Трейси? - спросил он.
     Бенедикт приподнял одну бровь, выражая высокомерное недоумение.  Кожа
у него была бледно-оливковой, не тронутой солнцем: уже много месяцев он не
бывал в Африке. Губы красные, будто  нарисованные,  а  классические  линии
лица слегка расплылись. Под глазами - небольшие мешки,  а  выпуклость  под
халатом свидетельствовала, что он слишком много ест и пьет и слишком  мало
занимается спортом.
     - Приятель, почему ты считаешь, будто я знаю, где моя сестра?  Я  уже
несколько недель ее не видел.
     Джонни отвернулся и подошел к картинам на дальней стене. Комната была
увешана оригиналами работ известных южноафриканских  художников:  Алексиса
Преллера, Ирмы Стерн и Третчикова - необычное смешение техники  и  стилей,
но кто-то убедил Старика, что это хорошее вложение капитала.
     Джонни снова повернулся к Бенедикту Ван дер Билу. Он изучал его,  как
только что изучал картины, сравнивая с тем стройным юным атлетом, которого
знал несколько лет назад.  В  памяти  всплыл  образ:  Бенедикт  с  грацией
леопарда картинно бежит по полю, ловко поворачиваясь  под  высоко  летящим
мячом, аккутратно ловит его высоко над головой и  опускает  для  ответного
удара.
     - Толстеешь, парень, - негромко сказал он, и  щеки  Бенедикта  гневно
вспыхнули.
     - Убирайся отсюда! - выпалил он.
     - Потерпи. Сначала расскажи мне о Трейси.
     - Я тебе уже сказал: не знаю,  где  она.  Распутничает  где-нибудь  в
Челси.
     Джонни чувствовал, как нарастает его гнев,  но  голос  его  оставался
ровным.
     - Где она берет деньги, Бенедикт?
     - Не знаю... Старик...
     Джонни оборвал его.
     - Старик платит ей десять фунтов в неделю. А я слышал, что она тратит
гораздо больше.
     - Боже, Джонни. - Голос Бенедикта звучал примирительно.  -  Не  знаю.
Это не мое дело. Может, Кенни Хартфорд...
     Снова Джонни нетерпеливо прервал:
     - Кенни Хартфорд ничего не  дает.  Таково  условие  развода.  Я  хочу
знать, кто субсидирует ее дорогу к забвению. Как насчет старшего брата?
     - Меня? - Бенедикт возмутился. - Ты знаешь, мы не любим друг друга.
     - Мне сказать по буквам? - спросил Джонни. -  Ладно,  слушай.  Старик
умирает, но силы пока еще не утратил. Если Трейси окончательно превратится
в наркоманку, есть шанс, что наш мальчик Бенедикт вернет себе расположение
отца. Тебе выгодно потратить несколько тысяч, чтобы отправить Трейси в ад.
Отрезать ее от отца - и от его миллионов.
     - Кто говорит о наркотиках? - вспыхнул Бенедикт.
     - Я. - Джонни подошел  к  нему.  -  Мы  с  тобой  не  закончили  одно
маленькое дельце. Мне доставит массу удовольствия небольшая  вивисекция  -
вскрыть тебя и посмотреть, что там внутри.
     Он несколько секунд смотрел Бенедикту в  глаза,  пока  тот  не  отвел
взгляд и не начал играть кисточками пояса.
     - Где она, Бенедикт?
     - Не знаю, черт тебя побери!
     Джонни подошел к проектору и выбрал одну из бобин с пленкой.  Отмотал
несколько метров пленки и посмотрел на свет.
     - Прекрасно! - сказал он, но линия его рта застыла в отвращении.
     - Положи на место! - выпалил Бенедикт.
     - Ты ведь знаешь, что Старик думает о таких вещах, Бенедикт?
     Бенедикт неожиданно побледнел.
     - Он тебе не поверит.
     - Поверит. - Джонни швырнул бобину  на  стол  и  снова  повернулся  к
Бенедикту. - Поверит, потому что я никогда не лгу ему.
     Бенедикт заколебался, нервно вытер рот тыльной стороной ладони.
     -  Я  ее  две  недели  не  видел.  Она  снимает  квартиру  в   Челси.
Старк-стрит. Номер 23. Приходила повидаться со мной.
     - Зачем?
     - Я ей дал взаймы несколько фунтов, - пробормотал Бенедикт.
     - Несколько фунтов?
     - Ну, несколько сотен. В конце концов она ведь моя сестра.
     - Как мило с твоей стороны, - похвалил его Джонни. - Напиши адрес.
     Бенедикт подошел к обтянутому кожей письменному столу и написал адрес
на карточке. Вернувшись, протянул карточку Джонни.
     - Ты считаешь себя большим и опасным, Ленс. - Говорил он негромко, но
в голосе его звучала ярость. - Ладно, я тоже опасен - по-своему. Старик не
будет жить вечно, Ленс. Когда он умрет, я тобой займусь.
     - Ты меня чертовски испугал, -  улыбнулся  Джонни  и  пошел  к  своей
машине.
     На Слоан-сквер было сильное  движение,  и  Джонни  в  своем  "ягуаре"
медленно приближался к Челси.  Было  время  поразмышлять  и  вспомнить  те
времена, когда они жили втроем. Он, и Трейси, и Бенедикт.
     Как зверьки,  бегали  они  вместе  по  бесконечным  пляжам,  горам  и
выжженным солнцем равнинам Намакваленда - земли своего детства.  Это  было
до того, как Старику повезло на реке Сленг. У  них  тогда  даже  на  обувь
денег не было, Трейси носила платья, сшитые из мучных мешков, и они втроем
ежедневно ездили в школу верхом на одном пони, как ряд оборванных ласточек
на изгороди.
     Он вспомнил, как Старик уезжал часто и надолго, а для  них  это  были
длинные недели смеха и тайных игр. Они каждый вечер взбирались на  деревья
перед своим бараком с  глинобитными  стенами  и  смотрели  на  бесконечную
землю, цвета  мяса,  пурпурную  на  закате,  отыскивая  облако  пыли:  это
означало бы, что возвращается Старик.
     Вспомнил он и почти болезненное оживление, которое поднималось, когда
шумный грузовик "форд" с перевязанными проволокой крыльями  оказывался  во
дворе, Старик  выбирался  из  кабины,  с  пропотевшей  шляпой  на  голове,
покрытый пылью, заросший щетиной, и поднимал над головой визжащую  Трейси.
Затем он поворачивался к Бенедикту и, наконец, к Джонни.  Всегда  в  таком
порядке: Трейси, Бенедикт, Джонни.
     Джонни никогда не думал,  почему  он  не  первый.  Так  было  всегда.
Трейси, Бенедикт, Джонни. Точно так же он никогда  не  думал,  почему  его
фамилия Ленс, а не Ван дер Бил. И  все  это  неожиданно  обрвалось,  яркий
солнечный сон его детства рассеялся и исчез.
     - Джонни, я не твой настоящий отец. Твои отец и мать умерли, когда ты
был совсем мал. - Джонни недоверчиво смотрел на Старика. -  Ты  понимаешь,
Джонни?
     - Да, папа.
     К его руке под столом,  как  маленький  зверек,  прикоснулась  теплая
ладошка Трейси. Он отвел руку.
     - Лучше тебе больше не звать меня так, Джонни.  -  Он  помнил,  каким
спокойным, равнодушным тоном сказал это Старик, разбивая хрупкий  хрусталь
его детства вдребезги. Начиналось одиночество.
     Джонни бросил "ягуар" вперед и свернул  на  Кингз-роуд.  Он  удивился
тому, что воспоминание причинило такую боль: время должно было бы смягчить
ее.
     Скоро  начались  и  другие  перемены.  Неделю  спустя  старый  "форд"
неожиданно приехал из пустыни ночью, и они, сонные,  вскочили  с  постелей
под лай собак и смех Старика.
     Старик  разжег  лампу  "петромакс"  и  усадил  их  на  кухне   вокруг
выскобленного соснового стола. Затем с видом  фокусника  положил  на  стол
камень, похожий на большой обломок стекла.
     Трое сонных детей серьезно и непонимающе  смотрели  на  него.  Резкий
свет  "петромакса"  отразился  от  граней  кристалла  и  вернулся  к   ним
огненно-голубыми молниями.
     - Двенадцать карат, - воскликнул Старик.  -  Бело-голубой,  чистейшей
воды, и их там должен быть целый воз.
     После этого был ворох обновок и блестящие автомобили,  переселение  в
Кейптаун, новая школа  и  большой  дом  на  Винберг-Хилл  -  и  постоянное
соперничество. Соревнование заслужило одобрение Старика, но  зато  вызвало
ненависть  и  ревность  Бенедикта  Ван  дер  Била.  Не  обладая  волей   и
целеустремленностью Джонни, Бенедикт не мог соперничать с ним ни в классе,
ни на спортивном поле. Он отставал от Джонни - и возненавидел его за это.
     Старик ничего не замечал: он теперь редко бывал с ними. Они жили одни
в большом доме с худой молчаливой женщиной, экономкой, и Старик  появлялся
редко и всегда ненадолго. Он  постоянно  казался  усталым  и  озабоченным.
Иногда он привозил им  подарки  из  Лондона,  Амстердама  и  Кимберли,  но
подарки мало что значили для них. Для них было бы лучше, если бы все было,
как когда-то в пустыне.
     В пустоте, оставленной Стариком,  вражда  и  соперничество  Джонни  и
Бенедикта выросли до такой степени, что Трейси должна была  сделать  выбор
между ними. И она выбрала Джонни.
     В своем одиночестве они цеплялись друг за друга.
     Серьезная маленькая девочка и  рослый  долговязый  мальчик  построили
собственную крепость для  защиты  от  одиночества.  Прекрасное  безопасное
место, где не было печали, - и Бенедикт туда не допускался.
     Джонни свернул в сторону от движения по  Олд-Черч-стрит  и  поехал  к
реке в Челси. Машину  он  вел  автоматически,  и  воспоминания  продолжали
одолевать его.
     Он пытался восстановить ощущение  тепла  и  любви,  окружавшее  их  в
крепости, которую они выстроили с Трейси так давно,  но  тут  же  вспомнил
ночь, когда все рухнуло.
     Однажды ночью в старом  доме  на  Винберг-Хилл  Джонни  проснулся  от
звуков плача. Босой, в  пижаме,  он  пошел  на  эти  горестные  звуки.  Он
испугался, ему было четырнадцать лет, и ему было страшно в  старом  темном
доме.
     Трейси плакала, уткнувшись в подушку, и он наклонился к ней.
     - Трейси! Что случилось? Почему ты плачешь?
     Она вскочила, встала коленями на кровать и обняла его  обеими  руками
за шею.
     - Ох, Джонни. Мне снился сон, ужасный сон. Обними  меня,  пожалуйста.
Не уходи, не оставляй меня. - В шепоте ее по-прежнему  звучали  слезы.  Он
лег с ней в постель и обнимал ее, пока она не уснула.
     С тех пор он каждую ночь уходил к ней в комнату. Совершенно  невинные
детские отношения двенадцатилетней девочки  и  мальчика,  который  был  ей
братом, если не по крови, так по духу. Они обнимали друг друга, шептались,
смеялись, пока оба не засыпали.
     И вдруг их крепость взорвалась потоком яркого электрического света. В
дверях спальни стоял Старик, а Бенедикт за ним приплясывал от  возбуждения
и торжествующе кричал:
     - Я тебе говорил, папа! Я тебе говорил!
     Старик дрожал  от  гнева,  его  седая  грива  торчала  дыбом,  как  у
рассерженного льва. Он вытащил Джонни из  постели  и  оторвал  цеплявшуюся
Трейси.
     - Маленькая шлюха! - взревел он, легко удерживая испуганного мальчика
одной рукой и наклоняясь вперед,  чтобы  ударить  дочь  по  лицу  открытой
ладонью. Оставив ее плачущей в постели, он вытащил  Джонни  в  кабинет  на
первом этаже. Он швырнул его туда с такой яростью, что мальчик  отлетел  к
столу.
     Старик подошел к стене и выбрал со стойки легкую  малаккскую  трость.
Подошел к Джонни и, взяв его за волосы, бросил лицом на стол.
     Старик и раньше бил его, но так - никогда. Он обезумел от  ярости,  и
часть его ударов падала мимо, часть - на спину Джонни.
     Но для мальчика в его боли было почему-то очень важно  не  закричать.
Он прикосул губу, ощутив во рту солоновато-медный вкус крови. Он не должен
услышать, как я кричу! И он подавил вопль, чувствуя,  как  пижамные  брюки
тяжелеют от крови.
     Его молчание только разжигало ярость  Старика.  Отбросив  трость,  он
поставил мальчика на ноги и набросился на него с кулаками.  Голова  Джонни
под тяжелыми ударами моталась из стороны в сторону, в глазах  ослепительно
сверкали молнии.
     Но Джонни держался на ногах, вцепившись в край стола. Губы  его  были
разбиты, лицо распухло и покрылось кровоподтеками,  но  он  молча  терпел,
пока наконец Старик совершенно не вышел из себя. Он ударил Джонни  кулаком
прямо в лицо, и удивительное чувство облегчения  охватило  мальчика,  боль
ушла, и он погрузился во тьму.


     Сначала Джонни услышал голоса. Незнакомый голос:
     - ...как будто на него набросился дикий зверь. Я должен  поставить  в
известность полицию.
     Потом знакомый голос. Потребовалось  немного  времени,  чтобы  узнать
его. Он попытался открыть глаза, но они  не  раскрывались,  лицо  казалось
огромным и горячим. Он с трудом приоткрыл глаза  и  узнал  Майкла  Шапиро,
секретаря Старика. Шапиро что-то негромко говорил второму человеку.
     Пахло лекарствами, и на столе лежал открытый докторский чемоданчик.
     - Послушайте, доктор. Я знаю, выглядит  это  ужасно,  но,  может,  вы
сначала поговорите с мальчиком, прежде чем вызывать полицию.
     Они оба посмотрели на кровать.
     - Он в сознании. - Доктор быстро подошел к  нему.  -  Что  случилось,
Джонни? Расскажи нам, что случилось. Тот, кто это сделал, будет наказан, я
тебе обещаю.
     Это было неправильно. Никто не должен наказывать Старика.
     Джонни попытался заговорить, но губы его распухли и не шевелились. Он
попытался еще раз.
     - Я упал, - сказал он. - Упал. Никто! Никто! Я упал.
     Когда доктор ушел, Майкл Шапиро вернулся и  наклонился  к  нему.  Его
еврейские  глаза  потемнели  от  жалости  и  еще  чего-то,   может   быть,
восхищения.
     - Я заберу тебя к себе, Джонни. Все будет в порядке.
     Две недели он провел под присмотром жены Майкла Шапиро Элен. Царапины
заживали, синяки стали темно-желтыми, но нос его так и остался  сломанным,
с горбинкой на переносице. Он рассматривал свой новый нос в зеркале, и  он
ему понравился. Похоже на боксера, подумал Джонни, или на  пирата.  Однако
прошло много месяцев, прежде чем спала опухоль и  он  смог  прикасаться  к
носу.
     - Послушай, Джонни, ты отправляешься в новую школу. Хороший пансионат
в Грехемстауне. -  Майкл  Шапиро  старался  говорить  оживленно  и  бодро.
Грехемстаун находился в пятистах милях. - В  каникулы  будешь  работать  в
Намакваленде; узнаешь все об алмазах и о том, как их добывают.  Тебе  ведь
это понравится?
     Джонни с минуту подумал, изучая лицо Шапиро и видя, что тому стыдно.
     - Значит, домой я не вернусь? - Он имел в виду дом на Винберг-Хилл.
     Майкл покачал головой.
     - Когда я увижусь... - Джонни колебался, подбирая слова,  -  когда  я
снова с ними увижусь?
     - Не знаю, Джонни, - честно ответил Майкл.
     Как Майкл и пообещал, школа оказалась хорошей.
     В первое же воскресенье после церковной службы он вместе с остальными
мальчиками пошел в класс  для  обязательного  написания  писем.  Остальные
немедленно начали писать родителям. Джонни с несчастным видом сидел,  пока
к нему не подошел дежурный учитель.
     - Ты не хочешь писать домой, Ленс? - мягко спросил он.  -  Я  уверен,
там будут рады получить твое письмо.
     Джонни послушно взял ручку и задумался над чистым листом.
     Наконец он написал:

     "Надеюсь, вам будет приятно узнать, что я теперь в школе. Кормят  нас
хорошо, но постели очень жесткие.
     Каждый день мы ходим в церковь и играем в регби.
                                                     Искренне ваш Джонни."

     С тех пор и в школе, и в  университете  три  года  спустя  он  каждую
неделю писал Старику. Каждое письмо начиналось с  одних  и  тех  же  слов:
"Надеюсь, вам будет приятно узнать". Ни  на  одно  письмо  он  не  получил
ответа.
     В конце каждого учебного года он получал написанное на машинке письмо
от Майкла Шапиро, в котором сообщалось, как он проведет  каникулы.  Обычно
это  означало  дорогу  поездом  в  сотни  миль  через  пустыню   Карру   в
какую-нибудь отдаленную деревню в обширной сухой местности, где  его  ждал
легкий самолет компании "Ван дер Бил Дайамондз", чтобы отвезти еще  дальше
в глушь - в какую-нибудь из  концессий  компании.  Как  и  пообещал  Майкл
Шапиро, Джонни узнал все об алмазах и их добыче.
     И  когда  при