личный  конспиратор
П.М.Токмаков,   три   года   прослуживший   в   царской   армии   во   время
империалистической войны.  Фразами  и  громкими призывами он  прикрывал свою
истинную цель - борьбу за свержение Советской власти. Под стать ему оказался
и командующий 2-й армией,  бывший царский полковник Кузнецов, который мечтал
о  восстановлении в  России монархического строя.  Во  главе "особого" полка
стоял Я.В.Санфиров, карательный "волчий" полк возглавил кулак П.И.Сторожев.
     Все эти немалые силы подчинялись антоновскому главоперштабу.
     Была у мятежников и своя политическая организация, так называемый "Союз
трудового крестьянства",  сельские,  волостные,  уездные и  даже  губернский
комитеты которого избирались на тайных кулацких сходках.
     Верховодил  в   этом  "Союзе"  выходец  из  Кирсановского  уезда  кулак
Г.Н.Плужников.  Благообразный изувер  с  лицом  великомученика,  он  получил
кличку  "святоша-иудушка"  за  свое  умение  втираться в  доверие  крестьян,
влезать  в  крестьянские души.  Он  опутывал  потерявших голову  в  сумятице
событий простаков,  озлоблял их против Советской власти. Вторым заправилой в
кулацком "Союзе" стал  казначей кирсановской боевой  группы эсеров И.Е.Ишин,
проходимец-мошенник, сумевший незадолго до начала восстания ловко объегорить
и обобрать своих же сообщников по спекулянтским торговым операциям.
     Таков был "командный" и  "политический" состав антоновских банд.  А  за
спиной у  него стоял и руководил контрреволюционной антоновщиной центральный
комитет одной из враждебных партий - партии эсеров.
     Обстановка,  особенно  в  начальной стадии  мятежа,  как  нельзя  более
благоприятствовала  повстанцам.   На  юге  страны  продолжалась  жестокая  и
кровопролитная борьба  с  врангелевцами.  На  западе  развивали  наступление
белополяки.  Красная Армия не располагала достаточным количеством сил, чтобы
решительно и  быстро подавить кулацкое выступление в самом центре России.  А
местные  гарнизоны  состояли  из  считанного  количества  бойцов.  И  вскоре
восстание,   как   лесной   пожар,   охватило  не   только   Кирсановский  и
Борисоглебский уезды, но и заполыхало в соседних.
     Антоновцы перерезали Юго-Восточную железную дорогу,  соединяющую Москву
с  Царицыном.  Они  взрывали  железнодорожные мосты,  громили  кооперативы и
советские учреждения,  уничтожали телефонную и  телеграфную связь.  Зверским
пыткам и  лютой,  мученической казни подвергали коммунистов и  комсомольцев,
сельских активистов,  милиционеров и  чекистов,  которые попадали в их руки.
Достаточно было одного доноса,  малейшего намека на  протест того или  иного
крестьянина,  чтобы  озверевшее от  крови  кулачье  убивало  и  обвиненного,
нередко оклеветанного человека, и всю его семью.
     Не сосчитать потерь,  понесенных в  те дни продовольственными отрядами,
направлявшимися в  деревни Тамбовщины за хлебом.  Немногочисленные по своему
составу,  вооруженные только  винтовками,  эти  отряды  нередко  попадали  в
бандитские засады, из которых не удавалось вырваться ни одному человеку.
     Страшные  факты  о  кровавом разгуле  антоновщины рассказывали чекисты,
очевидцы кулацких зверств,  которые приезжали в Липецк из охваченных мятежом
уездов.  А  о  его начале,  о  зарождении мятежа я  позднее услышал от Якова
Федоровича Янкина,  который до  перевода к  нам  работал в  губернской ЧК  в
Тамбове.
     Оказалось,  что  весной 1920 года в  Тамбов приезжал представитель ВЧК,
который  по  поручению  Ф.Э.Дзержинского  занимался  расследованием  причин,
позволивших отдельным бандитским выступлениям перерасти в  крупное  кулацкое
восстание.  Он пришел к выводу, что в этом в значительной мере были виноваты
работники  губчека,  не  сумевшие  своевременно  пресечь  кулацко-эсеровскую
агитацию.
     Некоторые чекисты были за это арестованы.  Яков Федорович считал себя в
равной с ними степени виноватым в тех обвинениях,  которые предъявлялись его
сослуживцам.  В  рапорте на  имя Феликса Эдмундовича он  доложил,  что готов
понести наказание наравне со всеми.  Но в  ВЧК решили,  что привлекать его к
ответственности нет оснований, и рапорт оставили без последствий.
     Узнав об этом случае,  я решился спросить у Янкина,  чем был вызван его
столь необычный рапорт.  Мне казалось,  что,  будь он действительно виновен,
наказали бы и без рапорта. Зачем же самому на себя накликать беду?
     Яков Федорович ответил не сразу.  Чувствовалось, что он хочет как можно
понятнее,  доходчивее разъяснить мне  этот  вопрос.  И  наконец нашел нужные
слова:
     - Видишь ли,  Митя, коммунист должен уметь всегда прямо смотреть правде
в глаза.  Тяжело смотреть,  неприятно, но что поделаешь - так должно быть. В
Тамбове  я   работал  вместе  с   привлеченными  позднее  к  ответственности
товарищами.  Был  членом коллегии губчека.  А  ведь антоновщина именно в  то
время и пускала свои первые ядовитые ростки.
     - Но вас вскоре перевели в Липецк...
     - Правильно.  Мятеж начался после моего отъезда. Но разве нет моей вины
в  том,  что мы не использовали всех возможностей для ликвидации его в самом
зародыше?  Есть.  Мы не раскрыли контрреволюционное гнездо,  которое Антонов
свил  в  кирсановской  милиции.   Слишком  поздно  раскусили  его,  проявили
недопустимую слепоту.  Позволили скрыться...  И вот -  пожар...  За это надо
отвечать. Всем, кто виноват. В том числе и мне. Потому и написал рапорт.
     Янкин невесело усмехнулся:
     - Когда привлекают к ответственности,  приятного мало.  Но я знал,  что
Феликс Эдмундович сумеет правильно и  беспристрастно разобраться во всем.  И
если не привлекли, значит, совесть моя перед партией чиста.
     Не  думали мы  во  время этого разговора,  что  скоро и  нам,  липецким
чекистам,  предстоит окунуться в  самую гущу все более нараставших тревожных
событий.
     К началу августа кулацко-эсеровское восстание перекинулось с Тамбовщины
в  смежные уезды Саратовской,  Воронежской и Пензенской губерний.  Оно могло
привести  к   очень  серьезным  осложнениям  для   всей   Советской  страны,
блокированной белогвардейцами и  интервентами.  И  на  борьбу с  антоновцами
Центральный Комитет партии направил кроме  частей Красной Армии уже  не  раз
проверенные в битвах с контрреволюцией силы - чекистов.
     В  охваченных мятежом  уездах  помимо  чекистских органов,  которые там
имелись,  срочно  создавались выездные  сессии  губчека  с  весьма  широкими
полномочиями.  Они представляли собой крупные оперативные группы,  усиленные
красноармейскими отрядами.  Это  позволяло чекистам,  во  всей  своей работе
опиравшимся  на  деревенскую бедноту,  успешно  разыскивать,  преследовать и
уничтожать бандитские шайки.
     Я.Ф.Янкина  назначили  председателем выездной  сессии  губернской ЧК  в
Борисоглебском уезде.  Мог ли я не обратиться к нему с просьбой взять и меня
с собой!  Почти не надеялся на согласие,  а когда услышал ответ,  то чуть не
вскрикнул от радости.
     - Что ж,  собирайся.  На фронт тебя не пустил, а с собой возьму. Только
учти,  что очень тяжелой работы там будет много.  Впрочем,  это и лучше:  на
собственном опыте узнаешь, что значит жизнь чекиста в боевой обстановке, где
каждую секунду нужны находчивость,  решительность и смелость.  Родным ничего
не говорил?
     - Нет.
     - И  не  надо.  Я  сам позвоню отцу и  предупрежу,  что едешь со мной в
командировку. Так твоим домашним будет, пожалуй, спокойнее.
     Из  липецкой ЧК  Яков  Федорович взял  в  свою  группу только несколько
оперативных работников, достаточно обстрелянных в борьбе с врагами Советской
власти.
     Поехали  Степан  Самарин,  Захар  Митин  -  комендант выездной  сессии,
опытный   следователь   Сазонов.   Все   другие   сотрудники   должны   были
присоединиться к нам на месте.
     Состав группы подобрался боевой,  закаленный,  а красноармейский отряд,
приданный ей на помощь,  казался нам небоеспособным. Большинство бойцов, как
выяснилось,   были  недавними  дезертирами;  под  любыми  предлогами  и  без
предлогов они уклонялись от призыва в Красную Армию.  Как поведут они себя в
первом же  бою с  антоновцами?  Но  другого выхода не было,  рассчитывать на
более стойких людей не приходилось,  да и группа должна была срочно выезжать
на место.  И,  погрузившись в Борисоглебске на подводы,  мы вместе с отрядом
отправились в центр Уваровской волости,  в большое село Уварово,  где должна
была разместиться выездная сессия губчека.
     Крепенько жили местные богатей в этом торговом селе: в добротных - даже
кой-кто в двухэтажных -  домах под жестяными,  на городской манер,  крышами.
Многие дома оказались покинутыми:  хозяева-кулаки ушли в  антоновские банды.
Некоторые были заняты советскими и культурными учреждениями. Сразу бросилось
в  глаза то,  что во  всем Уварове нет ни  одного разрушенного строения,  ни
единого пепелища.  Или  бандиты боялись соваться в  село,  или  умышленно не
появлялись в  нем,  чтобы не  навлечь репрессий на  свою,  оставшуюся здесь,
многочисленную родню. Но пока население волостного центра жило спокойно.
     Хорошие дороги,  в  том числе и  железная,  которая связывала Уварово с
другими  районами  и  городами,  в  значительной  степени  облегчали  работу
чекистов.  В  случае необходимости мы могли быстро перебрасывать оперативные
группы туда, где появлялись бандиты. А случилась бы опасность, на помощь нам
самим могла быстро подоспеть помощь по железной дороге.
     Наскоро разместившись и устроившись, сразу же приступили к работе.
     Прежде всего постарались установить связь с  беднотой и  активистами во
всех окрестных деревнях и  селах.  Удалось это  не  сразу,  потому что  люди
оказались запуганными,  буквально терроризированными антоновскими бандитами.
Но, почувствовав поддержку и надежную защиту чекистов, они сами потянулись к
нам,  предлагая любую помощь,  на  какую были способны.  Вскоре в  ЧК начали
поступать сведения о  том,  где скрываются бандиты,  какова их численность и
вооружение,  на  какие деревни и  села они  готовят очередной налет.  И  чем
дальше мы вели расследование,  тем больше инициатива в  борьбе с антоновцами
переходила к нам.
     Это почувствовали и сами бандиты. То одна, то другая шайка вооруженного
до зубов кулачья натыкалась на засады чекистов. С нашей помощью вооружалась,
объединялась в  отряды самообороны деревенская беднота.  Нередко эти отряды,
не дожидаясь чекистов, сами давали отпор небольшим бандитским шайкам.
     Еще  с  большей яростью вымещали кулаки свои  неудачи на  беззащитных и
безоружных крестьянах отдаленных от Уварова деревень. Пытали, зверски мучили
свои жертвы,  вырезали целые семьи,  грабили и  сжигали дома заподозренных в
сочувствии красным бедняков.
     Каждый случай такого неслыханного разбоя тяжким камнем ложился на  души
чекистов.
     В   одно   из   воскресений  в   Уварово   прискакал  гонец   из   села
Моисеево-Алабушки с  известием,  что  к  ним направляется конная банда Сашки
Кулдошина  численностью не  менее  ста  человек.  Яков  Федорович немедленно
поднял красноармейцев и  чекистов в ружье.  Хотя мы нахлестывали лошадей всю
дорогу, антоновцы успели заскочить в Моисеево-Алабушки на полчаса раньше.
     В  бой  вступили  с  ходу.  Короткими перебежками,  под  яростным огнем
антоновцев мы добрались до крайних домов села и  зацепились за них.  Вначале
бандиты   отстреливались,   огрызались   огнем,   но   стоило   чекистам   и
красноармейцам  подняться  врукопашную,   как  они,  несмотря  на  численное
превосходство, вскочили на лошадей и умчались в сторону леса.
     Будь наши кони посвежее,  мы бросились бы в погоню и бандиты не ушли бы
от  нашей расплаты.  Но  они выбились из  сил,  и  от преследования пришлось
отказаться.
     Долго стояла тишина на  сельских улицах,  пока  один  за  другим начали
выходить из  своих  убежищ люди.  Здание сельсовета глядело на  нас  пустыми
проемами вырванных вместе с  рамами окон  и  дверей.  Земля вокруг него была
усыпана  изорванными  документами.   В  сельмаге  -   хаос  из  рассыпанных,
растоптанных продуктов,  битой  посуды,  поломанных  полок  и  прилавков.  В
высоком  кирпичном фундаменте большого одноэтажного дома  -  зияющая  брешь.
Кто-то шепнул бандитам,  что почти все активисты спрятались в  подвале этого
дома, те и ломились туда.
     К счастью, внезапный приезд чекистов предотвратил кровавую расправу.
     Только один человек погиб в Моисеево-Алабушках в этот день: милиционер,
который недавно прибыл в это село на работу. Издали он принял приближающийся
отряд антоновцев за  красных конников и  выбежал за околицу их встречать.  А
когда  убедился в  своей ошибке,  было  поздно:  бандиты схватили парня,  до
полусмерти исхлестали нагайками,  потом привязали к  хвосту лошади и пустили
ее в галоп...
     Обезображенный до неузнаваемости труп милиционера в изорванной в клочья
одежде наши красноармейцы подобрали в полутора километрах от села.  Вместе с
нами его  хоронили все  односельчане.  На  сельском кладбище вырос еще  один
холмик над могилой очередной жертвы осатаневшего от злобы кулачья.
     Мы возвратились в  Уварово,  предупредив сельских активистов,  чтобы те
зорче следили за  дальними подступами к  своему селу,  круглые сутки держали
наготове гонца: появятся бандиты - тотчас зовите на помощь...
     А  через день опять срочный выезд в небольшое село Березово,  куда,  по
полученным сведениям,  приехал к  своей  родне один  из  главарей бандитских
шаек.  День  выдался солнечный,  погожий,  и,  когда мы  приехали,  Березово
показалось нам таким мирным селом,  словно в нем жили самые добродушные люди
на свете.  Тихим и мирным показался и дом бандита на краю села:  во дворе ни
души, только разомлевшие от полуденной жары куры копошились в пыли да сонный
пес лениво выискивал блох во всклокоченной шерсти.
     Янкин приказал окружить дом  и  осмотреть его  от  подвала до  чердака.
Подошли с  двух сторон,  с  улицы и со двора.  Обе двери оказались запертыми
изнутри. Постучались несколько раз, но на стук никто не ответил.
     - Какие негостеприимные хозяева, - недобро усмехнулся Яков Федорович, -
не хотят пускать, а? Придется нарушить правила вежливости. Ломайте дверь!
     Дверь слетела с петель после двух-трех ударов прикладами.  Вошли в сени
и открыли еще одни двери,  которые вели в хату. Но ни в сенях, ни в избе, ни
в  глубоком подвале мы  не  нашли ни  души.  Хотя по остаткам еды на столе и
наполовину  опорожненной бутылке  самогона  нетрудно  было  догадаться,  что
хозяева или исчезли через какой-нибудь потайной ход, или спрятались где-то в
доме перед самым нашим приходом.
     Что же делать?
     - Давай,  Митя,  на чердак,  -  распорядился Янкин, - не там ли изволит
почивать после еды хозяин.
     Передав  товарищу винтовку,  я  только  с  наганом на  боку  вскочил на
сундук,  который  стоял  возле  стены  в  сенях  и,  ухватившись  руками  за
перекладину,  подтянулся к чердачному лазу. Поглядел по сторонам - никого не
видно.  Но едва забросил ногу на край лаза,  как из угла, из темноты, грянул
винтовочный выстрел.  Руки сами разжались от неожиданности и от испуга,  и я
рухнул прямо на наших ребят.
     К  счастью,  нервы у бандита не выдержали,  а может,  не сумел поточнее
прицелиться в чердачном полумраке: пуля прошила лишь брюки-галифе, не задев,
даже не оцарапав меня.
     Зато антоновец был обнаружен.
     Однако он не собирался складывать оружие.  Предложили сдаться - в ответ
загремели выстрелы.  Пригрозили для  острастки,  что  подожжем  дом,  сгорит
вместе с домом, - притих. И вдруг выпрыгнул из слухового окна. Отстреливаясь
и  петляя из  стороны в  сторону,  зигзагами помчался к  соседнему дому.  Но
добежать не успел:  выстрел,  другой,  и  бандит,  раскинув руки,  рухнул на
землю.
     Не ушел...
     Весть о том,  что чекисты убили бандита,  который долго держал в страхе
односельчан,  мигом облетела все село. Люди сбегались со всех сторон. И хотя
видно было, что они рады наступившему избавлению, почему-то никто не решался
открыто проявлять эту  радость.  Только после того как  в  другом доме взяли
живым родного брата убитого бандита,  стало понятно,  что пугало и сковывало
березовских крестьян: матерые громилы беспощадно расправлялись с каждым, кто
осмеливался сказать хоть слово против них.
     Так и  жили все это время чекисты и  красноармейцы в  Уварове:  день за
днем в  непрерывном и  изматывающем силы напряжении.  Что ни день -  срочные
оперативные  выезды  в   окрестные  населенные  пункты.   Что  ни  неделя  -
ожесточенные схватки с  антоновцами.  Спали  урывками,  не  раздеваясь и  не
выпуская из рук оружия. А нередко по нескольку суток подряд не смыкали глаз.
     Постепенно, далеко не сразу, в борьбе с кулацко-эсеровскими мятежниками
стал  намечаться  перелом.   Чекистские  группы,   действовавшие  в  уездах,
накапливали  опыт,  увеличивали свои  боевые  силы,  разъясняли  беднякам  и
середнякам  преступную  сущность  так  называемого  "антоновского движения".
Крестьянские массы  начали понимать лживое содержание "лозунгов" и  обещаний
эсеров, а в злодеяниях бандитских шаек убеждались на собственном опыте.
     В антоновских "армиях" началось расслоение, все более ощущавшееся с тех
пор,  как к  охваченным мятежом районам стали подтягиваться регулярные части
Красной Армии.
     В  это  время,  в  самом конце года,  Якова Федоровича Янкина назначили
заместителем председателя Тамбовской губчека. Вскоре и меня отозвали туда же
на должность оперативного комиссара.  Но и в Тамбове было не легче:  срочные
выезды и неожиданные командировки следовали одна за другой.
     Особенно  запомнилась одна  поездка  -  в  село  Инжавино Кирсановского
уезда,   где  и   зародилось  "антоновское  движение".   Мятежники  все  еще
чувствовали себя  здесь,  как  в  надежной крепости.  Даже  сам  их  главарь
Антонов,  когда  ему  приходилось особенно туго,  возвращался в  Инжавинскую
волость, чтобы отсидеться там, собрать новые силы для разбоя.
     Председателем выездной  сессии  губчека  в  Инжавине  был  тогда  Артур
Вольдемарович Зегель,  с  которым мы вместе работали в Липецкой Чрезвычайной
Комиссии.
     Сын латышского крестьянина с хутора Паперзе Валкского уезда Лифляндской
губернии,  Артур Зегель успел закончить до  революции только среднее учебное
заведение и  в 1915 году,  восемнадцатилетним юношей,  был призван в царскую
армию.   Зачислили  его  как  будто  в   привилегированный  лейб-гвардейский
Преображенский полк.  Но  и  в  этом  полку солдатская служба была  такой же
тяжелой и бесправной. А.В.Зегель понял, что виновником бедствий народных был
прогнивший насквозь самодержавный строй.  Неудивительно, что в первые же дни
Великой  Октябрьской  социалистической революции  наиболее  передовая  часть
гвардейцев,  а  с  ними  и  Зегель,  с  оружием в  руках перешли на  сторону
восставшего народа.  Они участвовали в штурме Зимнего дворца, позднее. Артур
в рядах латышских стрелков сражался против немецких оккупантов,  громил орды
белогвардейских генералов Юденича и Краснова.
     В  июле 1918 года Артур Зегель уже был членом РКП(б),  а  через год его
направили на  работу  в  органы  ВЧК  следователем транспортной Чрезвычайной
Комиссии на железнодорожную станцию Тамбов.
     Вот где молодому чекисту пригодился опыт, накопленный в дни революции и
в  кровопролитных сражениях с врагами Советской власти.  Человек кристальной
честности и жгучей непримиримости к врагам,  он проявил себя на новой работе
с  самой лучшей стороны и  в  апреле 1920 года был переведен на  руководящий
пост  к  нам,   в  Липецкую  ЧК.   Тут  мы  впервые  и  встретились.  Артура
Вольдемаровича любили все.  В  этом не было ничего удивительного:  красивый,
крепко сбитый двадцатитрехлетний латыш с  первых же минут расположил к  себе
чекистов.
     Закончив дела в  Инжавине,  наша группа выехала на бронелетучке назад в
Тамбов.  А в следующую ночь,  в п