ьницы бывшего фельдъегеря. Разговор с ними был короток:
     - Вы  получали  деньги  у  крупного  преступника.   Нам  это  известно.
Назовите, сколько получили.
     Друзья беглеца понимали,  что отпираться бесполезно. Да и стоило ли это
делать,  если каждый из них был нечист на руку.  Здесь юлить и выкручиваться
опасно. Чекисты шутить не любят...
     Ну, а уж если признался, дальше было легче.
     - Немедленно возвратите деньги,  украденные у государства.  В противном
случае  будете  привлечены  к   ответственности  за  соучастие  в  уголовном
преступлении.
     И возвращали: нэпманы, шулера, всяческих темных дел махинаторы. Как тут
не  возвратишь,  если каждому из  них напоминали,  что можно в  любую минуту
устроить очную ставку с арестованным вором.
     Уездный уполномоченный не  зря  произнес это многообещающее "смекаете":
смекнула и вся борисоглебская шушера. Государственные деньги, почти в том же
объеме,  что были украдены в Ростове, в течение нескольких дней возвратились
в государственный банк.
     Подонки,  подленькие и грязные мелкие грызуны... Много прошло их передо
мной за долгие годы работы в  органах государственной безопасности.  И очень
немногим из них удалось уйти от заслуженной кары.


                           ВСЕГДА С НАРОДОМ

     Встречи,  а  тем  более  продолжительная совместная работа  с  хорошими
людьми,  с  настоящими  коммунистами запоминаются надолго.  Таким  настоящим
человеком  и  замечательным  коммунистом  был  и  Василий  Иванович  Козлов,
начальник Тамбовского губернского отдела ОГПУ. Выходец из пролетарской среды
ивановских ткачей,  он не отличался большой образованностью, зато жизненного
и  революционного опыта Василия Ивановича хватило бы  на  несколько человек.
Резковатый в минуты вспыльчивости,  но отходчивый, Козлов нередко сам каялся
и корил себя за неожиданные вспышки.
     - Черт побери,  когда только научусь сдерживаться! Хоть ты сам себя под
арест сажай...
     И  в то же время трудно было представить человека более справедливого и
душевно-внимательного,  чем  он.  Начальник  губотдела  знал  не  только  по
служебному долгу,  чем  живет весь  коллектив чекистов,  что  волнует и  что
радует  каждого  сотрудника.  Неудивительно,  что  Василия Ивановича Козлова
глубоко уважали все работники губотдела ОГПУ и по-человечески любили в наших
семьях.
     К  сожалению,  мне  не  очень долго довелось работать под  его началом.
Вскоре В.И.Козлова перевели,  а  к  нам  приехал новый начальник губернского
отдела - Иван Михайлович Биксон. Коренастый, полный, уже немолодой, латыш по
национальности,  он показался вначале очень суровым, чуть ли не неприступным
человеком.
     Однако постепенно это впечатление изменилось.
     И.М.Биксон был действительно очень суров,  даже беспощаден к  тем,  кто
недобросовестно или халатно относился к своим служебным обязанностям. Отсюда
и  эта строгость:  он  сам работал много и  от подчиненных требовал работать
так,  чтобы  любое,  пускай  самое  незначительное,  задание  или  поручение
выполнялось быстро и точно.
     Зато для  тех,  кто  работал вдумчиво,  инициативно,  как говорится,  с
душой,  у Ивана Михайловича всегда находилось и доброе,  дружеское слово,  и
внимательность старшего товарища.
     Такой  характер  и  такое  отношение  к  служебному долгу  сложились  в
результате  нелегкой,   заполненной  революционной  борьбой  и   труднейшими
испытаниями жизни этого человека.
     Иван  Михайлович Биксон  родился в  крестьянской семье,  в  Курляндской
губернии -  Латвии, и уже девятнадцатилетним юношей стал членом РСДРП. В дни
революции 1905 года он занимался пропагандистской партийной работой, собирал
оружие,   участвовал  в  создании  боевых  дружин.   Год  спустя,  в  период
наступления  царской  реакции,   И.М.Биксон   оставался  членом  подпольного
исполнительного комитета партии,  но  вскоре  вместе с  восьмьюдесятью тремя
товарищами  был  выдан  провокатором  и  схвачен  жандармами.   Царский  суд
приговорил молодого  революционера к  смертной казни,  замененной бессрочной
каторгой.
     Начались  скитания  в  кандалах  по  тюрьмам:  сначала  рижская,  потом
либавская, наконец долгие восемь лет одиночного заключения в известном своим
нечеловеческим режимом и произволом орловском каторжном централе...
     Но  ни  тюрьмы,  ни пытки,  ни издевательства не сломили волю и  боевой
революционный  дух   несгибаемого   большевика-ленинца.   Вырвавшись   после
Февральской революции 1917 года из тюрьмы,  он тут же, в Орле, вошел в Совет
рабочих,  крестьянских и солдатских депутатов,  а вскоре уехал в Москву, где
стал членом красногвардейского штаба в  Замоскворечье и  командиром-сотником
на заводе Цинделя.
     В  дни  Великого Октября И.М.Биксон сражался с  юнкерами и  полицией на
улицах Москвы,  потом служил в Красной Армии.  В 1918 году, по постановлению
райкома  партии,  был  направлен  на  работу  в  Чрезвычайную Комиссию,  где
руководил отделом по борьбе с контрреволюцией.
     Чекистская служба Ивана Михайловича началась в  Москве,  продолжалась в
Полтаве,  Донбассе, Чернигове. За ними последовали Житомир и Киев, Фергана и
Самарканд.  И,  наконец,  Тамбов.  Где было трудно, туда и направляла партия
своего верного,  закаленного в  битвах с врагами революции сына,  за заслуги
перед  рабочим  классом  награжденного орденом  Боевого  Красного Знамени  и
нагрудным знаком "Почетный чекист".  Ивана Михайловича близко знали и ценили
Феликс Эдмундович Дзержинский и Вячеслав Рудольфович Менжинский.
     В.Р.Менжинский  и   направил  его  к  нам  в  губернию,   где  все  еще
чувствовались  отголоски   разгромленного  антоновского  кулацко-эсеровского
мятежа, с которым нужно было покончить решительно и навсегда.
     Прошли  годы  нашествия  интервентов,  гражданской войны,  послевоенной
разрухи и  голода,  но вражеское охвостье все еще пыталось вредить Советской
власти.  В окрестностях Тамбова, например, дерзко орудовала бандитская шайка
"Сынка",  своими  непрекращающимися налетами  причинявшая  нам  немало  бед.
Чекисты не раз пытались ликвидировать ее, но шайка оставалась неуловимой.
     Дошло  до  того,  что  "Сынок" со  своей  бандой напал  на  фельдъегеря
губотдела ОГПУ Алексея Мамонова,  развозившего деньги для  выдачи заработной
платы рабочим и служащим городских и пригородных предприятий, ограбил его на
глазах у толпы рабочих.
     В  тот  день  Алексей  Мамонов,  недавний  участник  гражданской войны,
орденоносец и отважный человек, повез деньги за тридцать с лишним километров
от  Тамбова  на  Рассказовскую суконную  фабрику.  Рабочие  ожидали  его  на
фабричном дворе,  но  едва  фельдъегерь вышел  из  автомобиля,  как  к  нему
подскочило  несколько  вооруженных  бандитов.   Оттеснив  рассказовцев,  они
выхватили у Алексея из кобуры пистолет, а из рук портфель с деньгами.
     И сразу - в машину. Приставили к затылку шофера револьвер:
     - Гони!
     Вернулся шофер в Рассказово только к вечеру. Оказалось, что под угрозой
оружия ему пришлось отвезти налетчиков за  несколько километров от фабрики в
лес. Там наконец они отпустили насмерть перепуганного парня, а сами скрылись
в лесной чаще.
     Подавленный свалившимся на него несчастьем, Мамонов приехал в город. Он
был уверен в  неизбежном наказании -  ведь фельдъегерь обязан до  последнего
дыхания, до последней капли крови защищать доверенные ему ценности.
     Но Иван Михайлович Биксон рассудил иначе.
     Подробно расспросив Алексея о  том,  как  это  произошло,  Биксон начал
уточнять,  во что были одеты бандиты, чем вооружены, не говорили ли рабочие,
что видели раньше кого-либо из них на территории фабрики.  Так же подробно и
обстоятельно расспрашивал он и шофера об этой памятной поездке.
     Проанализировав случившееся,  продумав все до мелочей,  Иван Михайлович
собрал чекистский аппарат на оперативное совещание.
     - С  "Сынком" пора кончать,  -  сказал он.  -  А  как кончать,  давайте
обсудим.
     Биксон умел удивительно точно излагать свои мысли,  пользуясь для этого
короткими,   отточенными  фразами.  Могли  ли  быть  среди  рабочих  фабрики
сообщники бандитов?  Нет,  коллектив небольшой,  почти  все  живут  в  одном
поселке и на фабрике работают много лет.  Откуда налетчикам стало известно о
приезде фельдъегеря именно в  этот день?  Запомнили ли  рабочие налетчиков в
лицо? Не всех, но двух-трех самых приметных - наверняка...
     - С этого и начинать будем,  - подвел итог Иван Михайлович. - Поезжайте
к рабочим. Расспросите. Потом уже станем искать тех, о ком они расскажут.
     Дня через три на  тамбовском рынке был задержан бандит,  которого выдал
шрам  на  щеке,   описанный  рассказовскими  суконщиками.  А  от  него  нить
потянулась дальше,  к другим членам шайки и к маленькому лесному хутору, где
"Сынок" собирал свою  банду  перед налетами и  укрывался,  отсиживаясь после
них.
     Ночью хутор был окружен,  на рассвете началась перестрелка.  После того
как  двое  налетчиков были убиты,  а  у  "Сынка" пулей навылет пробиты щеки,
остальные преступники побросали оружие.
     Утром они вместе со  своим раненым главарем уже находились в  губотделе
ОГПУ.
     Допрашивая "Сынка",  сравнивая его с другими бандитами,  я думал о том,
как удачно была дана ему эта кличка.  Выходец из кулацкой семьи, привыкший к
вольготной жизни, он был крепко скроен, подвижен, смел. Вот только ростом не
выдался, казался мальчишкой. Это и определило ему прозвище - "Сынок".
     Главаря банды подлечили, и ему волей-неволей пришлось помогать чекистам
вылавливать    оставшихся    еще    на    свободе    преступников    и    их
сообщников-наводчиков.  Надеясь на смягчение наказания, главарь назвал всех,
указал  и   их  адреса.   После  окончания  следствия  из  Центра  поступило
распоряжение  передать  материалы  о   рядовых   бандитах  на   рассмотрение
губернского суда,  а  дело  "Сынка" и  его  ближайших помощников направить в
Москву.
     Отвезти эти важные материалы И.М.Биксон поручил мне.
     Вот когда я  наконец побываю в  столице!  Стоит ли  говорить,  с  каким
волнением ехал я в командировку.
     Москва... Ни одного знакомого во всем городе, ни одной улицы в глаза не
видел,  а кажется,  что все близко и дорого с самого детства.  Но глазеть по
сторонам некогда, надо спешить на Лубянку, в ОГПУ, доложить о своем приезде.
А там,  оказывается, меня уже ждали и сразу направили к особоуполномоченному
ОГПУ Фельдману,  в кабинете которого находился и прокурор Малинин.  Товарищи
выслушали  доклад  о  тамбовском  деле  и  предложили подготовить документы,
которые должна на следующий день рассматривать Коллегия ОГПУ.
     Много  времени  это  не  заняло:  еще  в  Тамбове мы  вместе  с  Иваном
Михайловичем сделали все,  что надо. К трем часам дня я был свободен и решил
ознакомиться с городом.
     Вышел на улицу и растерялся:  легко сказать - осмотреть город, а с чего
этот осмотр начинать?
     Ноги сами собой понесли в  сторону Красной площади,  а  дошел до  нее и
невольно замер,  пораженный величественно-строгим видом древнего Кремля.  Не
сразу понял,  что  за  очередь вытянулась вдоль кремлевской стены.  А  когда
догадался,  сам поспешил занять в ней место. За мной становились новые люди,
подходившие со всех сторон. Так народ день за днем шел поклониться Ильичу...
     Никогда не  забыть минуты,  когда  каплей в  людском потоке я  медленно
двигался мимо гроба, не спуская глаз со спокойного, словно бы погруженного в
глубокое раздумье,  лица Владимира Ильича Ленина. Такое бывает лишь один раз
в жизни, а хранится в памяти до конца.
     Под этим впечатлением прошел остаток дня и  вечер.  Ночью,  несмотря на
усталость,  уснул очень поздно.  А утром точно в назначенное время опять был
на Лубянке, в ОГПУ.
     В  списке  докладчиков на  Коллегии  моя  фамилия  значилась последней.
Значит, ожидать предстояло долго. Чтобы никому не мешать, я вышел в коридор,
присел на  диване недалеко от двери в  зал заседаний.  Чувствовал я  себя не
очень уверенно. Московские товарищи уже носили военную форму, а мы на местах
все  еще ходили в  чем придется.  На  мне была синяя гимнастерка с  отложным
воротником,  черные брюки, заправленные в сапоги. Увидишь такого человека на
улице, ни за что не подумаешь, что это чекист.
     Но никто, казалось, не обращал на меня внимания. Все были заняты своими
делами,  и только один человек,  неторопливо вошедший в коридор, окинул меня
быстрым, внимательным взглядом.
     Увидев его, я вскочил: Менжинский!
     Я знал Вячеслава Рудольфовича Менжинского, председателя ОГПУ, только по
портретам.  Знал его  биографию,  и  никак не  думал,  что  смогу так близко
увидеть этого  выдающегося революционера,  закаленного в  жестоких битвах  с
царизмом.  Да и  не только с  царизмом.  С  первых дней Советской власти,  а
начиная с 1923 года и на посту заместителя председателя ВЧК - ОГПУ, Вячеслав
Рудольфович   принимал   самое   непосредственное   участие   в    раскрытии
многочисленных   заговоров,    шпионских,    белогвардейских,   диверсионных
организаций,  в  ликвидации  закоренелых  контрреволюционеров.  Правая  рука
рыцаря  революции Дзержинского,  он  после  смерти  Феликса Эдмундовича стал
первым чекистом страны, с неутомимой энергией и настойчивостью продолжал его
дело.
     Понятно поэтому,  с  каким волнением смотрел я на этого необыкновенного
человека, когда он неторопливо и спокойно шел по длинному коридору.
     В.Р.Менжинский  здоровался  с   сотрудниками,   с  некоторыми  на  ходу
обменивался   одной-двумя   негромкими   фразами.   И   вдруг   остановился,
поравнявшись со мной:
     - Здравствуйте, товарищ. Вы, кажется, приезжий?
     - Так точно. Из Тамбовского губотдела ОГПУ.
     - С Иваном Михайловичем работаете?
     - Да.
     - Сами пошли или вас направили на чекистскую работу?
     - Направил Липецкий уездный комитет партии.
     - Вот как!  Вернетесь домой, передайте от меня привет Ивану Михайловичу
Биксону. Не забудете?
     - Ни в коем случае!
     - Вот и отлично, - и пошел к двери в зал.
     Даже в  этом товарищеском,  сердечном "не забудете" я  почувствовал всю
глубину человечности Вячеслава Рудольфовича.  Значит,  правильно говорил нам
Иван Михайлович,  что Менжинский помнит всех,  с  кем когда-либо работал или
хотя бы непродолжительное время беседовал.
     Вскоре в зале началось заседание Коллегии ОГПУ.  Я не мог слышать,  как
оно  проходит,  но  и  не  мог  не  видеть спокойной,  деловитой обстановки,
царившей в просторной приемной.  Ни спешки,  ни суеты,  ни признаков тревоги
или волнения на лицах ожидающих. По вызову секретаря товарищи один за другим
проходили в зал заседаний, где задерживались недолго.
     Наконец дошла очередь и до меня.
     Еще в  Тамбове,  перед отъездом,  я  тщательно подготовил доклад о деле
"Сынка"  на  Коллегии ОГПУ.  В  Москве  тоже  возвращался к  нему,  стараясь
отточить,  чуть ли не отрепетировать доклад так,  чтобы каждое слово звучало
убедительно и предельно точно.  А оказалось,  что никакого доклада делать не
надо:  члены  Коллегии  успели  ознакомиться со  всеми  документами,  а  мне
пришлось только отвечать на  их не слишком многочисленные вопросы.  По тому,
как  задавались  эти  вопросы,   по   самому  характеру  и   постановке  их,
чувствовалось,  что  Коллегия  старается  глубоко,  а  главное  объективно и
беспристрастно разобраться во всех обстоятельствах дела.
     Лучше всего мне запомнилось, с какой теплотой отзывались члены Коллегии
о рассказовских рабочих-суконщиках, оказавших чекистам значительную помощь в
быстрой ликвидации бандитской шайки "Сынка".
     Выполнив задание Биксона, я вернулся в Тамбов.
     Большую помощь наши люди оказали нам,  тамбовским чекистам, и в те дни,
когда   стало   известно,   что   переброшенные  из-за   границы  диверсанты
белоэмигрантского "Российского общевойскового союза" ("РОВС") взорвали бомбу
в Москве,  в комендатуре ОГПУ.  Часть преступников тогда же была арестована,
но  нескольким удалось скрыться.  Всем органам ОГПУ на местах предписывалось
принять меры к розыску скрывшихся.
     - Это касается и нас,  -  подчеркнул Биксон,  -  и мы должны хорошенько
посмотреть,  не затаился ли кто-нибудь из этих диверсантов у  нас в Тамбове.
Укрыться ему  есть у  кого:  бывших белогвардейцев в  городе пока хватает...
Действовать надо оперативно и быстро.
     Иван Михайлович сузил границы поисков:
     - Кого  из  горожан должны знать диверсанты?  В  первую очередь прежних
царских и белогвардейских офицеров.  У кого они рассчитывают найти приют?  У
них.  Многие  из  бывших белых,  поняв  свои  прежние ошибки и  заблуждения,
порвали  с  прошлым и  честно  работают.  С  этих  честных людей  и  следует
начинать.
     Одним из таких в прошлом заблудившихся оказался работник губернской РКИ
Цветков. Он сам явился в губотдел ОГПУ и попросил выслушать его.
     - Только вчера,  -  говорил Цветков,  -  я  случайно встретил на  улице
бывшего своего  однокашника и  однополчанина Алабовского,  вместе с  которым
служил в  армии Деникина.  Там мы  поддерживали дружеские взаимоотношения до
тех пор,  пока я  не перешел на сторону народа и  не вступил в  ряды Красной
Армии.  С тех пор об Алабовском не слышал ни разу.  Демобилизовался. Заходил
изредка здесь,  в  Тамбове,  к  его родителям.  Отец -  бывший священник,  -
заметил Цветков, - отмалчивался. О своем сыне явно не хотел говорить, но все
же обмолвился,  что он вместе с остатками разгромленных деникинцев сбежал за
границу.  Удивительного в  этом ничего нет,  так поступили многие из них.  И
вдруг на улице,  днем, встречаю самого Алабовского! Можете себе представить,
как я был поражен этой встречей. Откуда он взялся? Узнать ничего не удалось:
мнется,  не говорит ничего определенного, явно стремится быстрее отделаться.
А почему? Неужели потому, что тогда у Деникина наши с ним дороги разошлись в
разные стороны? Другое тут что-то...
     Нам  оставалось  только  поблагодарить  Цветкова  за  его  сообщение  и
заверить, что мы постараемся выяснить, давно ли и какими судьбами бывший его
однополчанин оказался в Тамбове. Прощаясь, предупредили:
     - Будет  лучше,  если  вы  постараетесь избегать новых  встреч  с  этим
Алабовским.
     Он ушел успокоенный,  как многие в  таких случаях уходили от нас,  а мы
тотчас  направили запрос  в  Москву.  Ответ  поступил быстро:  задержанные в
столице диверсанты называют в числе успевших скрыться и Алабовского,  но где
он или не знают, или не хотят говорить. Москва предписывала выяснить, что за
Алабовский появился в Тамбове и,  если это скрывшийся диверсант,  немедленно
арестовать его.
     Началась проверка.  Алабовский жил у родителей и очень редко, только по
вечерам, выходил на непродолжительные прогулки.
     Зато к Алабовским зачастила молодая женщина,  которая некогда считалась
невестой этого белоэмигрантского эмиссара.
     Очень  настороженно вел  себя  старик отец.  Возвращаясь с  работы,  он
замедлял шаг,  оглядывался,  присматривался к  встречным прохожим.  К своему
дому подходил с  таким видом,  словно его волокут силой.  Остальные домашние
почему-то не проявляли ни малейшей тревоги и  озабоченности.  Не скрывают ли
отец и сын правду даже от них, самых близких своих людей?
     Мы попытались выяснить обстановку в доме Алабовских у их соседей, но из
этого  ничего  не  получилось:  у  старика  бухгалтера  никто  не  бывал  из
посторонних.  Между тем  надо  было знать хотя бы  расположение комнат в  их
большой квартире,  чтобы  во  время  предстоящего обыска бывший деникинец не
успел укрыться в каком-нибудь тайнике.
     Пришлось  прибегнуть  к  осторожным  расспросам  родственников  невесты
диверсанта.  Пригласили ее  брата  и  попросили рассказать о  его  прежних и
теперешних знакомых.  В  числе этих знакомых он назвал и Алабовского.  Делая
вид,  будто стараюсь вспомнить,  о  ком он  говорит,  я  как бы между прочим
спросил