- Напрасно,  молодой человек!  -  Голос  адвоката зазвучал решительнее,
тверже.  -  Родные  Емельяна Дятлова очень  богатые люди.  И  стоит  вам  до
окончания  следствия в  какой-то  мере  облегчить его  участь,  как  это  не
останется без самого щедрого вознаграждения.
     Меня так и подмывало схватить его за шиворот, и - вон со двора! Но нет,
нельзя. Пусть выговорится до конца, пускай выложит все, чтобы потом коллегия
адвокатов смогла освободиться от "услуг" этого хапуги.  И,  делая вид, будто
готов принять предложение, но колеблюсь, я не очень уверенно сказал:
     - Над вашими словами стоит подумать...  Сюда больше не  приходите,  это
может вызвать подозрение... Жду вас послезавтра у себя на работе...
     Расстались мы вполне довольные уговором. А на следующее утро я подробно
рассказал о визите Устинова уездному уполномоченному ГПУ. Рассказ, очевидно,
не был для него неожиданным, и он, не задумываясь, решил:
     - Взятку придется принять.
     - Как принять?!
     - Очень просто. Я уверен, что Устинов сумел хапнуть у Дятловых солидный
куш для подкупа следователей.  Большую часть денег он,  конечно, присвоил, а
энную толику хочет всучить тебе.  Не  возьмешь,  он и  эти себе загребет,  а
Дятловым скажет,  что ты принял, но сделать для их бандюги ничего не мог или
не  захотел.  Не  полезут же  они  к  нам выяснять,  так это или не  так.  И
получится,  что адвокат чист,  как ангел,  а ты,  даже мы все,  проходимцы и
хапуги.
     - Но как же можно...
     - Не спеши.  Дает -  бери,  да тут же и оформи "сделку" соответствующим
актом, понял? При свидетеле. Так и подлеца на белый свет выведем, и деньги в
государственную  казну  сдадим.  Кого  бы  тебе  в  помощники  дать?  Может,
Богданова?
     - Мне все равно.
     - Значит, вместе с Богдановым и действуйте. Желаю удачи!
     Видимо,  адвокат был  настолько уверен в  моем согласии,  что  явился в
назначенное время со  свертком под мышкой.  Смутило его только присутствие в
кабинете еще одного,  незнакомого человека,  но  я  поспешил представить его
адвокату:
     - Знакомьтесь. Это наш сотрудник Василий Михайлович Богданов.
     - Член коллегии защитников Устинов, - поклонился пришелец.
     - Можете говорить откровенно.  Василий Михайлович знает все и  согласен
принять участие в  нашем  деле.  Ведь  мне  одному могут и  не  поверить,  -
проговорил я.
     - Совершенно верно,  - адвокат снова отвесил Богданову вежливый поклон,
- заранее благодарю за помощь.
     И, аккуратно положив сверток на край стола, добавил:
     - Родственники  Емельяна  Дятлова   убедительно  просят   вас   принять
небольшой подарок...
     В  свертке  даже  по  тем  временам оказалась очень  значительная сумма
денег.
     - Если не трудно,  напишите расписочку,  -  учтиво попросил Устинов.  -
Придется,  знаете ли, отчитываться за расход средств. Честному слову теперь,
к сожалению, никто не верит...
     "Подлец!  -  хотелось крикнуть.  - Еще смеешь о честном слове говорить.
Или  решил меня распиской окончательно к  рукам прибрать?"  Но  не  крикнул,
наоборот, с готовностью согласился:
     - О,  пожалуйста, пока Василий Михайлович будет пересчитывать деньги, я
успею написать расписку. Вдвоем мы справимся быстро.
     Считал  Богданов не  торопясь,  основательно,  перекладывая бумажку  за
бумажкой и время от времени поплевывая на кончики пальцев.
     А  я тем временем быстро писал так необходимый адвокату документ.  "Мы,
нижеподписавшиеся..."  -  начинался он,  и  дальше  перо  выводило все,  что
полагалось.
     Устинов был  явно доволен ходом оформления сделки.  Сидя на  стуле,  он
поглядывал то  на  меня,  то  на  Богданова,  и  на  губах  его  играла чуть
покровительственная улыбочка:  кто,  мол,  не  рад  неожиданно  свалившемуся
богатству...
     - Готово!  -  произнес Богданов первое за  всю  эту  процедуру слово  и
прижал пачку денег широкой ладонью.
     - И у меня готово! - подхватил я и вывел в документе последнюю букву. -
Придется и вам подписать, гражданин адвокат. Прошу.
     Побледневшее лицо Устинова перекосилось от страха:
     - Вы что... чего хотите?
     - Ничего особенного.  Подпишите акт  о  том,  что  пытались дать нам от
имени Дятловых взятку.
     - Но я причем?  - вскочил со стула Устинов. - Я только принес деньги, и
больше ничего. Можете сами объясняться с Дятловыми, оставьте меня в покое!
     - Не-ет,  -  покачал Богданов головой,  -  объясняться не  нам,  а  вам
придется.  И не с Дятловыми,  а перед судом. Довольно болтать, подписывайте!
Деньги мы сдадим в государственный банк.
     Ничего не поделаешь,  пришлось Устинову подписать акт: понял, что влип.
А  потом пришлось признаться и  в  том,  что  взял у  родственников Емельяна
Дятлова в два с лишним раза больше, чем пытался всучить нам.
     Вскоре хапуга с треском вылетел из коллегии защитников.
     А вслед за ним сполна получил и главарь бандитской шайки.


                        ЦЕНА СЛУЧАЙНОЙ ОШИБКИ

     Разное бывало,  да  и  теперь бывает в  сложной и  многообразной работе
чекистов.  Но  что бы ни произошло,  любой сотрудник органов государственной
безопасности не остается и  не может оставаться равнодушным к делу,  которое
доверяет ему партия, народ.
     Радуешься каждому  успеху,  добытому тобой  и  твоими  товарищами путем
длительного, кропотливого, а зачастую опасного труда. Твой успех - это успех
всего коллектива,  всех чекистов,  всего народа.  Схвачен за  руку валютчик,
подспудными путями переправляющий золото и драгоценности за границу,  -  это
ты и твои товарищи не дали ему грабить и разорять родную страну.  Разоблачен
диверсант -  это  чекисты спасли от  гибели важную для экономики всей страны
фабрику или  завод,  мост  на  важной  железнодорожной магистрали или  жизнь
драгоценного  для   отечественной  науки   ученого.   Пойман  шпион,   агент
иностранной  разведки,   -  удалось  предотвратить  зорким  часовым  великих
завоеваний  революции  рассекречивание строжайших государственных и  военных
тайн.
     Большую горечь приносят с  собой  любые,  пусть  самые  незначительные,
промахи и ошибки в чекистской работе.  А если эти ошибки приводят к тяжелым,
непоправимым последствиям?..
     Иногда случается и такое...
     Всего   лишь   одна-единственная  ошибка   в   обращении   с   главарем
грабительской  шайки   Афанасием  Сахаровым  стоила  несколько  человеческих
жизней.
     Был  этот  Сахаров родом из  села  Двуречки Фащевской волости Липецкого
уезда.  До  революции работал на  шахтах Донбасса,  где  и  выпить любил,  и
покуралесить,  а  при случае и  могучие кулаки в  ход пустить.  Забулдыгой и
хулиганом остался он и после Великого Октября. Работать? Нет. "Пускай теперь
мироеды да  богатей на  нас работают".  Пойти в  Красную Армию,  защищать от
белогвардейцев и интервентов Советскую власть? Тоже нет. "Нашли дураков свой
лоб под беляцкую пулю подставлять..."
     Так  и  катился Афанасий под  уклон:  сначала -  дезертирство,  потом -
уголовщина.  Пить-гулять хочется,  а  чем,  как не грабежами,  раздобыть для
этого средства? После первого, может быть случайного, убийства Сахаров вовсе
отрезал себе пути возвращения к  честной жизни.  Сколотив из  таких же,  как
сам,  отпетых бандюг связанную круговой порукой шайку,  он  "развернулся" во
всю ширь.
     Главным  помощником Сахарова  в  банде  стал  его  земляк  и  давнишний
приятель,  тоже  дезертир  и  уголовник Илья  Пронин,  отличавшийся особенно
зверским характером.
     Первым  от  рук  бандитов  пал  партийный организатор Ленинской волости
большевик  Лихоперский.   Вскоре  после   этого  мерзавцы  убили  партийного
организатора в  селе  Двуречки  Василия  Сунтеева  и  по  настоянию  Пронина
повесили труп  убитого на  дереве  посреди села.  Поймав однажды участкового
милиционера,  Пронин приказал привязать его к  хвосту своей лошади и  до тех
пор  носился  галопом  на  коне,  пока  тело  несчастного не  превратилось в
бездыханную груду окровавленного мяса...
     Много сил и  труда пришлось потратить чекистам и  работникам милиции на
ликвидацию этой бандитской шайки.  Наконец одного из бандитов,  Пронина, нам
удалось арестовать.
     Он  как  будто  и  не  думал,  не  пытался  скрывать  на  допросах свои
преступления.  Наоборот,  рассказывал о  них с  нескрываемым удовольствием и
мельчайшими подробностями,  глядя при этом прямо мне в глаза, словно надеясь
увидеть,  какое впечатление производит все это на  ненавистного ему чекиста.
Тяжко  было  слушать  признания  закоренелого врага  советского  народа,  но
приходилось сдерживаться: суд воздаст ему по заслугам.
     Рассказал  Пронин  и   об   убийствах  других  коммунистов  и   местных
активистов,  и о зверских преступлениях главаря банды,  Афанасия Сахарова. С
лютой злобой вспомнил,  как однажды какой-то "подлец" угнал у  бандитов всех
лошадей.
     - Жаль,  не удалось поймать конокрада,  - скрипнул он зубами, - мы бы с
него с живого шкуру сняли!
     И невдомек было кровавому садисту, что "спешил" банду в ночное время не
кто  иной,  как  наш  чекист  Дмитрий Андреевич Сычиков с  небольшой группой
красноармейцев...
     Допрашивая Пронина,  я  все  более явственно ощущал,  что  он  надеется
каким-то образом спасти свою жизнь. Но - каким образом, как?
     Вскоре это выяснилось.
     После очередного допроса,  поздно вечером, я вызвал двоих конвоиров для
сопровождения бандита в камеру. Спускаясь по парадной лестнице, Пронин вдруг
бросился в открытую дверь и дальше -  через дорогу, к неосвещенным складским
помещениям. Но его тут же догнали меткие пули конвоиров.
     А банда Сахарова все еще продолжала разбой. Очень ловок был ее главарь,
смел до отчаянности,  до дерзости,  уходил, казалось бы, из самых хитроумных
ловушек.  А  там,  где были его лихость и удача,  там и легенды о неуловимом
атамане росли,  как снежный ком. Одни боялись Афанасия и помалкивали, другие
не прочь были дать щедрому на расплату бандиту временное пристанище.  Лучше,
мол, пачка денег, чем бандитская пуля в лоб.
     Конечно,  больше было таких,  которые ненавидели грабителей,  старались
помочь чекистам расправиться с ними.  На них-то, на честных советских людей,
и опирались работники ЧК.
     Ясно  было  одно:  прежде всего следовало найти и  взять главаря банды.
Остальных выловить легче.
     Но где и как его поймать?
     Вел  поиски наш  липецкий оперативный сотрудник Степан Самарин,  бывший
рабочий  Сокольского завода.  Ему  первому  и  удалось  нащупать место,  где
отсиживается и  кутит главарь в  перерывах от  налета до налета -  в  родном
селе,  в  Двуречках,  у  родичей и  дружков.  Бандит настолько верил в  свой
счастливый "фарт",  что даже и мысли не допускал о возможном провале. Ну кто
решится сообщить о  нем чекистам,  кто посмеет выдать,  если все люди в селе
стоят за него горой?
     Степан Самарин посмеивался:
     - Дурак этот Афонька, при всей его смелости и наглости чистый дурак. Да
мне же каждый его шаг в Двуречках известен.  Там,  видно,  и брать придется:
спокоен, не ждет нас. А мы возьмем...
     Взяла оперативная чекистская группа Афанасия Сахарова поздней ночью,  в
доме знакомой бандиту самогонщицы.  У  нее он,  гуляя напропалую,  частенько
пропивал добычу.  Пришлось подождать,  пока нагуляется,  напьется,  а  потом
Самарин со своими помощниками связали его и  вывезли из села.  Пришел в себя
бандит только на  следующее утро,  в  камере предварительного заключения,  и
долго не мог понять, какими судьбами в ней очутился.
     Начал догадываться,  когда увидел зашедшего к  нему Самарина с  синяком
под глазом,  с распухшим носом,  с дырой в верхнем ряду зубов. Да и у самого
бандита порядком болели бока и разбитые до кровоподтеков кулаки.
     - Твоя работа? - угрюмо спросил он.
     Самарин кивнул:
     - Моя.
     - А выдал меня кто?
     - Люди.
     - Не скажешь?
     - Нет.
     - Сам найду, - бандит скрипнул зубами. - Ни одному башки не сносить!
     - Попробуй.
     На  том  разговор  и  кончился.  Следствие продолжалось,  и  все  новые
преступления  Сахарова  выплывали  наружу.   Он   вел  себя  спокойно,   без
запирательств отвечал на  вопросы следователя,  и  складывалось впечатление,
что отпетый бандит поневоле смирился со своей участью.
     Под  камеру  предварительного заключения был  приспособлен склад-лабаз,
находившийся под  одной крышей с  домом бывшего купца Терпугова,  в  котором
теперь размещалась Чрезвычайная Комиссия.
     Было  воскресенье.  На  свидание с  арестованными пришли родственники с
узелками в руках.
     Принимали передачи дежурные надзиратели.
     Один из  них впопыхах,  а  может быть от  невнимательности,  принял для
Сахарова продукты, почему-то завернутые в пушистый женский полушалок. Принял
и передал. Не подумал для чего мужчине понадобился женский платок.
     А Сахаров,  как позднее выяснилось, его-то и ждал. И когда на следующий
день  в  комнату,  отведенную для  приема  передач,  полно  набилось женщин,
пришедших  на  свидание  с  арестованными мужьями,  в  дверь  камеры  начали
колотить кулаками:
     - Открой! Надо парашу вынести, до краев полна.
     Что  ж,  так  всегда  бывало:  заключенные выносят параши  из  камеры в
комнату приема передач,  а оттуда красноармейцы охраны - во двор. Вынесли ее
Сахаров еще с одним арестованным.  Дежурному надзирателю было не до них - со
всех сторон наседали посетительницы со своими просьбами и уговорами. И он не
заметил,  вернулись ли в камеру оба заключенные,  захлопнул дверь и задвинул
засов.  Будь надзиратель чуточку повнимательнее,  он непременно удивился бы,
увидев,  что в комнате стало на одну женщину больше. Высокая, в полушубке, с
широким лицом, по самые глаза закутанным в полушалок, она пробиралась сквозь
толпу к выходной двери.
     Еще минута, всего несколько шагов, и дверь за ней закроется.
     Но  часовой-красноармеец возле выхода был бдительнее.  Он сразу заметил
высокую особу,  которая неизвестно откуда появилась у  дверей.  И  когда  та
поравнялась с  ним,  боец неожиданно рванул полушалок с  ее головы.  Женщина
вскинула голову,  и часовой невольно отпрянул,  увидев злое лицо с успевшими
отрасти усами: Сахаров!
     Бандита  тут  же  сфотографировали в  женском обличье,  для  приобщения
фотографии к  следственному делу,  и водворили назад в камеру.  Он и на этот
раз  не  стал отпираться перед следователем,  признался,  что  давно задумал
бежать.  Для этого и  переправил на  волю с  одним из  освобожденных записку
родственникам - попросил прислать ему женский платок или полушалок.
     - Того недотепу-надзирателя я приметил раньше,  -  пояснил Афанасий.  -
Другой полушалок ни за что бы не пропустил в камеру.  Пришлось подметить,  в
какие дни он дежурит. Зато и получил, как по почте: в самые руки.
     Он  даже  посмеивался,  этот  негодяй,  предвкушая,  какая суровая кара
ожидает  невнимательного  надзирателя.   А  следователю  сказал,  сокрушенно
покачав головой:
     - Спета моя  песенка,  отгулял на  этом  свете.  Одного остается ждать:
скорей бы конец...
     И конец наступил. Суд приговорил закоренелого, неисправимого, социально
опасного бандита,  главаря преступной шайки Афанасия Сахарова к  высшей мере
наказания -  расстрелу. Приговор этот, как ни странно, он встретил не только
спокойно, а словно бы с удовлетворением: пожил, погулял в свое удовольствие,
пора и честь знать.
     О возможности побега давно уже никто не думал.  Какой может быть побег,
если осталось вывезти преступника за город и привести приговор в исполнение?
Не  думал о  побеге и  комендант ЧК  Сергей Артамонов,  когда темной осенней
ночью снаряжал бандита в последний путь. Всю дорогу грабитель молчал. Только
когда добрались до места, Сахаров попросил:
     - Будь человеком,  развяжи руки:  хочу перед смертью помолиться, у бога
прощения попросить.
     Вот  тут-то  и  произошла  непоправимая  ошибка.  Покорное,  обреченное
спокойствие  бандита  усыпило  бдительность  Артамонова,  да  и  слишком  он
понадеялся на вооруженный револьверами конвой, на свою недюжинную физическую
силу. Понадеялся и приказал красноармейцам развязать Сахарову руки.
     Тот  и  теперь  продолжал вести  себя  спокойно.  Шагнул раз,  другой и
спросил:
     - Куда становиться-то?
     - Подальше чуток, на край ямы, - отозвался комендант.
     - Сюда, что ли?
     - Ага...
     И сразу за этим "ага" - суматошная, всполошенная пальба из револьверов.
Сахаров,  перепрыгнув через  яму,  метнулся в  одну  сторону,  в  другую  и,
пригибаясь к земле,  помчался к недалекому лесу, исчез, растворился в ночной
темноте...
     Искали до самого утра.  Весь лес излазили,  прочесали глубокий овраг за
ним,  прощупали чуть ли не каждый куст -  не нашли. Вернулись в ЧК ни с чем,
чтобы держать ответ за ошибку, равноценную преступлению.
     И   первому   этот   ответ   пришлось  держать   доверчивому,   слишком
самоуверенному Сергею Артамонову.
     Бандит вскоре дал о себе знать:  опять начались грабежи и убийства, еще
более зверские,  чем  раньше.  Опять всполошилась вся округа.  Действовал он
теперь осмотрительнее, осторожнее. Еще беспощаднее расправлялся с советскими
активистами и  представителями власти,  которые  попадали  к  нему  в  руки.
Особенно  жестоко   расправился  Афанасий  Сахаров  с   захваченным  однажды
милиционером.  Пытал его,  издевался и, только насытившись зрелищем мучений,
пристрелил жертву.
     Огромных  трудов,   мобилизации  всех  сил  стоила  чекистам  долгая  и
изнурительная охота за этим двуногим зверем. Ловили его сообщников, а сам он
опять  уходил от  нас.  Лишь  через довольно значительный промежуток времени
карающая рука закона настигла и уничтожила бандитского главаря.


                           ДАЛЕКИЙ ПРИЦЕЛ

     Вынужденный переход к  новой экономической политике,  начавшийся в 1921
году,    временно    предоставил   возможности   для    развития    частного
предпринимательства и торговли.  Используя эти возможности, мелкая буржуазия
начала  открывать  небольшие фабрики  и  кустарные мастерские,  обзаводиться
магазинами,  ресторанами, коммерческими конторами и предприятиями. Появились
так называемые нэпманы, а одновременно с ними ожили и зашевелились притихшие
было спекулянты, темные махинаторы, валютчики и прочий преступный мир.
     Даже в маленьких уездных городах, как поганки после дождя, начали расти
частные  торговые  конторы,  мастерские,  эффектно  разукрашенные магазины и
рестораны.   Нечистоплотные   сделки   совершались   на   торговых   биржах.
"Обмывались" эти сговоры на обильных банкетах.
     В   это  время  я   работал  на  новом  месте  в   должности  помощника
уполномоченного ОГПУ по  Борисоглебскому уезду.  Здесь подобрался небольшой,
но  дружный  чекистский коллектив.  С  липецкими друзьями  расстался не  без
грусти:   там  я  мальчишкой  неполных  шестнадцати  лет  впервые  пришел  в
Чрезвычайную Комиссию,  там постиг первые азы чекистской работы.  В  Липецке
остались и  самые дорогие друзья моей юности,  товарищи,  а среди них -  мой
первый учитель Я.Ф.Янкин.
     Снова мы встретились с  Яковом Федоровичем в  1927 году в Тамбове,  где
он,  будучи  тяжело  больным,  работал  секретарем окружного исполкома.  Год
спустя,  в возрасте тридцати трех лет,  Яков Федорович умер.  Провожая его в
последний путь, я от имени чекистов произнес над могилой прощальное слово, в
котором заверил дорогого учителя,  что мы всегда будем так же, как он, верны
нашему народу и великому делу родной Коммунистической партии...
     Не  могу забыть еще друга юности,  нашего комсомольского вожака -  Женю
Адамова.  Тогда же  у  меня в  руках оказался номер газеты,  изданный в  дни
разгула  кровавого  антоновского  мятежа.   В  "Тамбовских  известиях"  была
опубликована статья,  привлекшая внимание своим  заголовком:  "Женя  Адамов,
расстрелянный бандитами".
     В ней писалось:
     "Восставшие бандиты под руководством