╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
сть приобрести
хронометр. В наших новомодных правилах кораблевождения говорится, что без
хронометра нельзя определить свое местонахождение, и даже я сам дал себя
убедить в этом. Мой прежний отличный хронометр давно находился в
бездействии, а за чистку и регулировку надо было уплатить пятнадцать
долларов. Целых пятнадцать долларов! По вполне понятным причинам я оставил
хронометр дома, подобно тому как "Летучий Голландец" поступил со своим
якорем.
Одна бостонская дама прислала мне денег на покупку двухгорелковой лампы,
которая по ночам освещала каюту, а днем при небольших ухищрениях служила
кухонной плитой.
Закончив на этом оснащение, я был готов к отплытию и 7 мая вышел в море. Не
имея достаточно места для разворота, "Спрей", набирая ход, по пути содрал
краску на старом прогулочном судне, которое красили к летней навигации.
- Кто нам уплатит за это? - зарычали маляры.
- Я уплачу... - ответил я.
- Разве что грота-шкотом... - отозвался капитан "Блюберда", проходившего
рядом с нами, намекая на то, что я отплываю.
Впрочем, платить было не за что, разве каких-нибудь пять центов за краску.
Но между малярами со старой калоши и капитаном "Блюберда", неожиданно
принявшим мою сторону, поднялась бурная словесная перепалка, в ходе которой
была забыта основная тема происшествия. Никто так и не прислал счета за
причиненный убыток.
В день отплытия из Глостера погода была тихая. У выхода из бухты, откуда
отправился "Спрей", я увидел интересную картину: вдоль высокого фасада
здания фабрики трепетали платки и шапки. Изо всех окон смотрели приветливые
лица; все желали мне счастливого плавания. Кое-кто окликал меня, как бы
спрашивая, куда и зачем я плыву в одиночестве. Я делал вид, будто хочу
причалить, и тогда сотни рук тянулись, демонстрируя готовность плыть вместе
со мной. Но берег был слишком опасен!
Идя в крутой бейдевинд при слабом юго-западном ветре, "Спрей" вышел из
бухты, и в полдень я миновал Истерн Пойнт, получив сердечный прощальный
привет - последний из многих знаков внимания, оказанных мне в Глостере.
Ветер засвежел, и, бодро рванувшись вперед, "Спрей" скоро очутился на
траверзе маяка Тетчерс-Айленд. Взяв курс на восток и пройдя к северу от
банки Каш-Ледж и скал Амен Роке, я еще и еще раз задавал себе вопрос, не
лучше ли держаться подальше от скал и баров. Ответив самому себе, что
обязуюсь совершить на "Спрее" кругосветное путешествие вопреки опасностям,
таящимся в море, я сказал это со всей серьезностью. Таким образом,
застраховав самого себя, я отправился в плавание. Вечером, находясь
невдалеке от банки Каш-Ледж, я привел "Спрей" к ветру, насадил наживку на
рыболовную снасть, опустив ее на 30 морских саженей (=55 м), и принялся
ловить глубоководную рыбу. Я рыбачил с отменным успехом до наступления
темноты и поймал три трески, двух пикш, одну морскую щуку и, что было
приятнее всего, небольшого, но жирного и юркого палтуса. Решив, что я
нахожусь на самом удобном месте, где можно пополнить запас продовольствия,
я отдал плавучий якорь, который должен был удерживать нос "Спрея" против
ветра. Юго-западное течение также было противоположно ветру, и это давало
мне уверенность, что наутро "Спрей" будет находиться почти на том же месте.
Затем я выставил мой большой сигнальный фонарь и впервые в полном
одиночестве среди морского простора улегся, но не спать, а лишь дремать и
мечтать.
Где-то я читал, как одна рыбацкая шхуна, бросив якорь, зацепилась за спину
кита, который с бешеной скоростью унес ее в открытое море. Именно это
случилось и со "Спреем" - во сне, конечно! Я не мог отделаться от этого
впечатления, даже когда проснулся и обнаружил, что ветер дует вовсю и что
разгулявшееся море потревожило мой краткий отдых. Луна освещала гонимые
ветром облака: надвигался шторм. Тогда, оставив лишь самую малость парусов,
я зарифил их, выбрал плавучий якорь и направился к маяку на острове
Монхеган, которого достиг на рассвете 8 мая. Идя полным ветром, я вошел в
гавань Раунд-Понд - маленький порт к востоку от Пемакуид. Здесь я пробыл
весь день, пока ветер бушевал среди прибрежных сосен. На следующий день
погода стала достаточно хорошей, и я вышел в море, предварительно внеся все
записи в судовой журнал, не позабыв упомянуть о моем "приключении с китом".
Скользя вдоль берега по спокойной поверхности моря, "Спрей" держал курс на
восток, проходя мимо множества островков. К вечеру 10 мая мы достигли
большого острова, который остается в моих воспоминаниях под названием
Лягушачьего, так как он пытался очаровать "Спрей" миллионами лягушачьих
голосов. От Лягушачьего острова мы поплыли к Птичьему, называемому также
скалами Геннета. На нем установлен сильный мигающий маяк, яркими вспышками
освещавший плывущий мимо "Спрей".
Отсюда я взял курс на о-в Брайер-Айленд и во второй половине следующего дня
очутился среди рыбачьих судов на западной рыболовной банке. Поговорив со
стоявшим на якоре рыбаком, который дал мне неправильный курс, я поплыл
вдоль юго-западной оконечности бара через самую поганую быстрину, какая
только имеется в заливе Фанди, и угодил прямо в Уэстпорт в Новой Шотландии,
где когда-то в юные годы провел восемь лет.
Возможно, что рыбак сказал мне "ост-зюйд-ост", то есть подтвердил
правильность направления, которое я держал в момент подхода к нему, а мне
почудилось, что он сказал "ост-норд-ост", и я изменил курс. Прежде чем
вообще ответить на мой вопрос, он воспользовался представившейся
возможностью удовлетворить собственное любопытство и выяснить, откуда я
плыву, почему путешествую в одиночку и почему не имею на борту ни кота, ни
собаки.
Почему на борту нет ни кота, ни собаки?..
Впервые на протяжении своей морской жизни я на вопрос получил вместо ответа
целую кучу вопросов. Думаю, этот тип был не из здешних мест. Во всяком
случае он родом не с о-ва Брайер-Айленда, потому что, увертываясь от волн,
хлеставших через поручни, и вытирая руками брызги воды с лица, он упустил
отличную, пойманную им было треску. Хорошо известно, что жители о-ва
Брайер-Айленда, независимо от того - сидит ли у них рыбка на крючке или
нет, никогда не отворачиваются от морских брызг. А этот только болтал
руками и невнимательно перебирал снасть. Помню, как мой старый приятель
дьякон со здешних островов, даже слушая проповедь в церкви и задремав,
непрерывно перебирал руками воображаемую рыболовную снасть, чем доставлял
молодежи неописуемое удовольствие.
Я был рад неожиданному приходу в Уэстпорт. Впрочем, любой порт привел бы
меня в восторг после отчаянной взбучки, которую получил "Спрей" от
свирепого зюйд-оста. В Уэст-порте я очутился среди своих школьных друзей;
это событие произошло 13 мая, а тринадцать - самое счастливое число в моей
жизни. Это установлено задолго до того, как доктор Нансен отправился к
Северному полюсу во главе экспедиции, состоявшей из тринадцати человек.
Возможно, он слышал о том, как я с экипажем такой же численности совершил
необычный бразильский рейс.
Как рад был я снова увидеть родные камни о-ва Брайер-Айленда, которые знал
наперечет. На углу была все та же маленькая лавчонка, которую я не посещал
35 лет, но теперь она мне показалась гораздо меньше. Даже черепица на ней
была той же. Я узнал ту же самую крышу, на которой мы, мальчишки, темными
ночами охотились за шкурой черного кота, чтобы сделать из нее пластырь для
бедного хромого человека.
Здесь же жил портной по имени Лоури. В те давние дни он очень гордился
своим ружьем, а порох носил в заднем кармане куртки. В зубах у него всегда
торчала короткая глиняная трубка, которую он в злополучный день сунул
непотухшей в карман с порохом... мистер Лоури всегда отличался
эксцентричностью поступков.
На о-ве Брайер-Айленда я еще раз внимательно осмотрел "Спрей", особенно его
пазы, и убедился, что трепка, которую он получил от свирепого зюйд-оста,
ничуть ему не повредила.
Плохая погода и неблагоприятный ветер заставляли меня не торопиться с
отплытием, и вместе с несколькими друзьями я совершил прогулку по бухте
Сент-Мери.
На следующий день после прогулки я воспользовался благоприятным ветром и
вышел в море, а еще через день из-за тумана и встречного ветра подошел к
Ярмуту, где провел несколько приятных дней, купил на дорогу запас масла,
баррель картофеля, взял еще шесть бочек воды, разместив все это под
палубой.
В Ярмуте я приобрел свои знаменитые жестяные часы - единственный указатель
времени на протяжении всего моего путешествия. Часы стоили полтора доллара,
но корпус был помят и продавец уступил их за один доллар.
Хронометр капитана Слокама
ГЛАВА 3
Прощай, американский берег! В тумане, далеко от острова Сейбл. В открытом
море. Госпожа Луна проявляет интерес к моему путешествию. Первое ощущение
одиночества. "Спрей" встречается с "Ла Вагизой". Испанец дарит бутылку
вина. Словесная перепалка с капитаном "Явы". Разговор с пароходом
"Олимпия". Прибытие на Азорские острова.
Меня ожидал бурный Атлантический океан, и я тщательно закрепил весь груз,
опустил стеньгу, придав тем самым "Спрею" большую устойчивость. Затем я
подтянул и закрепил талрепа, проверил все найтовы и надежность скрепления
бушприта с водорезом, так как при переходе через океан даже в летнее время
можно повстречаться с плохой погодой. На этот раз плохая погода
преобладала. Лишь 1 июля после сильного шторма прояснилось и задул
благоприятный северозападный ветер. На следующий день, когда встречная
волна уменьшилась, я отплыл из Ярмута, попрощавшись с Америкой.
Запись в судовом журнале о первом дне моего плавания в Атлантике гласит: "В
9.30 утра отплыл из Ярмута. В 4.30 пополудни прошел мыс Сейбл; расстояние
от берега три кабельтова. Ход восемь узлов. Северо-западный ветер".
Незадолго до захода солнца я выпил чай с клубникой, а "Спрей" неторопливо
скользил по спокойной воде под прикрытием тянущегося к востоку берега.
В полдень 3 июля я был на траверзе островов Айронбаунд, и "Спрей" вновь шел
отличным ходом. Утром я увидал большую шхуну, шедшую в восточном
направлении из Ливерпуля - порта в Новой Шотландии. Через пять часов хода
"Спрея" корпус шхуны скрылся за горизонтом.
В 6.25 вечера показался огонь маяка на Чебукто-Хэд, поблизости от порта
Галифакс. Подняв флаг, я воспользовался ветром, дувшим прямо в корму, и до
наступления темноты миновал остров Джордж. Вдоль всего побережья видно
много маяков. Отличный маячный огонь имеется на Самбро, называемом также
Скалой Плача, хотя даже этот огонь не был замечен товаро-пассажирским
пароходом "Атлантик" в ночь его ужасной катастрофы.
Держа курс в открытое море, я наблюдал, как один сигнальный огонь за другим
исчезали за кормой, покуда маяк Самбро не скрылся за горизонтом. Теперь
"Спрей" остался один и бодро шел своим курсом.
В 6 часов утра 4 июля я взял вторые рифы, а в 8.30 уже шел с полностью
зарифленными парусами. В 9.40 вечера я увидел проблеск маяка на западной
оконечности острова Сейбл, который можно с успехом называть островом
трагедий.
Густой туман плотным пологом закрыл все кругом, и я, отрезанный от всего
мира, очутился в царстве туманов. Маячных огней больше не было видно, и,
часто опуская лот, я установил, что после полуночи миновал восточную
оконечность острова и скоро должен очутиться в безопасном для плавания
районе, вдали от берегов и отмелей. Ветер был свежим, но направление его
было юго-юго-западным. Мне рассказывали, что размер острова Сейбл за
последние годы уменьшился с сорока миль до двадцати и что из трех маяков,
построенных с 1880 года, два полностью смыты наступающей водой, а третий
скоро будет затоплен.
К вечеру 5 июля "Спрей", плывший весь день по неспокойному морю, решил
двигаться вперед без помощи своего рулевого. В тот момент я держал курс на
зюйд-ост-тень-зюйд, но ветер несколько заходил, и "Спрей", имея отличный
для него ход в восемь узлов, двигался теперь в юго-восточном направлении.
Мне пришлось увеличить парусность, чтобы не теряя времени пересечь пути, по
которым следуют лайнеры, и возможно скорее достичь благоприятного для меня
Гольфстрима.
К вечеру туман рассеялся, и я увидел заход солнца. Затем я, обратившись
лицом на восток, обнаружил впереди бушприта улыбающуюся полную луну,
вылезшую из моря. Даже появление самого Нептуна не могло бы меня больше
удивить.
- Добрый вечер, госпожа Луна! - вскричал я. - Очень рад вас видеть...
С тех пор я неоднократно беседовал с луной, которую посвятил во все
подробности задуманного мною путешествия.
Около полуночи я снова попал в полосу тумана, гораздо более густого, чем
прежний, и плавание в тумане продолжалось несколько дней. При ветре,
усилившемся до штормового, волны поднимались все выше, но "Спрей" отлично
их выдерживал.
В безмолвии унылого тумана я чувствовал себя бесконечно одиноким, как
насекомое, плывущее на соломинке. Закрепив штурвал, я ложился спать, а
"Спрей" сам шел своим курсом. В такие дни меня охватывало чувство страха, а
память работала с поразительной силой. Все угрожающее, незначительное,
малое и большое, удивительное и обыденное возникало и странно чередовалось
в моей памяти. Страницы прошлого, позабытого, возникали передо мной и
казались относящимися к иному, давно минувшему существованию. Смеющиеся и
плачущие голоса рассказывали мне о том, что я слышал в различных уголках
Земного шара.
Добрый вечер, госпожа Луна!
Только в штормовую погоду, когда работы было по горло, чувство одиночества
покидало меня, но с наступлением штиля возвращалось вновь. Боясь разучиться
говорить, я громким голосом отдавал сам себе команду по управлению судном.
Ровно в полдень, когда солнце стояло в зените, я по всем морским правилам
кричал: "восемь склянок!" Находясь в каюте, я спрашивал воображаемого
рулевого: "Как на румбе?" или "Какой курс?" Но ответа не было, и ощущение
одиночества проявлялось с новой силой. Мой голос глухо раздавался в
безлюдном пространстве, и я перестал разговаривать с самим собой. Вскоре я
вспомнил, что подростком любил распевать песни. Почему бы не попробовать
снова, тем более что здесь я никого не буду беспокоить? Мои музыкальные
способности никогда ни у кого не вызывали чувства зависти. Можете себе
представить, как я развернул свое дарование сейчас, находясь в необъятной
Атлантике! Достаточно было посмотреть на дельфинов, совершавших необычайные
прыжки, как только раздавались мои рулады, предназначенные для волн и всего
того, что в них находилось. Старые черепахи высовывали головы из воды и
удивленно таращили глаза, когда я пел "Джонни Бокер" или еще что-либо в
этом роде. Надо отметить, что дельфины были лучшими ценителями моего пения,
чем черепахи, и прыгали значительно выше. Однажды во время исполнения мною
псалма на тему о рухнувшем Вавилоне один дельфин прыгнул выше бушприта, и
если бы "Спрей" шел скорее, он очутился бы на палубе. Что касается морских
птиц, то они испуганно летали вокруг.
К 10 июля, после восьми дней плавания, "Спрей" находился на тысячу двести
миль к востоку от мыса Сейбл [Мыс Сейбл, на котором стоит маяк, находится
на южной оконечности о-ва Сейбл.]. Сто пятьдесят миль в сутки - отличный
результат для маленького суденышка. Это был рекордный по расстоянию и
скорости переход для "Спрея" на протяжении всего плавания.
Вечером 14 июля, находясь в отличном по сравнению с прошлыми днями
настроении, я получил возможность крикнуть "кто плывет?" На горизонте, три
румба по наветренной скуле, показались мачты какой-то баркентины. Потом
наступила ночь, и я плыл далее, не обращая внимания на румпель.
Дул южный ветер, и "Спрей" с закрепленными должным образом парусами шел на
восток. Всю ночь "Спрей" шел отличным ходом: время от времени я выходил на
палубу, но каждый раз заставал все в полном порядке. С юга продолжал дуть
умеренный бриз, и наутро 15 июля "Спрей" поравнялся с баркентиной из Виго
"Ла Вагиза", которая шла в родной порт из Филадельфии и уже 23 дня
находилась в плавании.
На баркентине нас заметили накануне, и когда "Спрей" подошел достаточно
близко, капитан бросил мне конец, по которому переправил бутылку отличного
вина. Вместе с вином он прислал свою карточку - на ней значилось: Хуан
Гантес. Думаю, он был милейшим человеком. Когда "Спрей" лихо проходил мимо
и я захотел поговорить с ним, он так пожал плечами, что они очутились чуть
ли не выше головы. Узнав через своего помощника о целях моей экспедиции и о
том, что я путешествую один, он перекрестился и скрылся в каюте. Больше я
его не видел, а к заходу солнца баркентина была далеко позади меня - не
ближе, чем в прошлый вечер.
Жизнь становилась все менее и менее монотонной. 16 июля дул северо-западный
ветер, море было спокойным, а на горизонте показался барк, и в половине
третьего пополудни я уже разговаривал с ним. Этот барк из Глазго назывался
"Ява" и шел из Перу в Куинстаун за распоряжениями. Старый капитан барка
несколько напоминал медведя, хотя на Аляске я видел медведя, который
выглядел гораздо приветливее. По крайней мере аляскинский медведь
обрадовался встрече со мной, чего никак нельзя было сказать о капитане
"Явы". Возможно, что мой приветственный оклик потревожил капитанский
полдневный отдых, а мое маленькое суденышко, проходя мимо его большого
судна, подействовало на капитана, как красная тряпка на быка, так как
"Спрей" имел значительное преимущество перед большими судами в дни, когда
ветер был слабым. На протяжении последних дней "Ява" еле-еле двигалась
вперед, а ход "Спрея" с поднятым и надувшимся от слабого ветра гротом не
оставлял желать лучшего.
- Как давно здесь нет ветра? - проревел капитан, когда "Спрей" приблизился.
- Не знаю, капитан... - рявкнул я изо всех сил. - Я только что появился в
этих местах.
При этих словах находившийся на баке помощник капитана ухмыльнулся.
- Я отплыл от мыса Сейбл четырнадцать дней назад, - добавил я (в это время
я находился недалеко от Азорских островов).
- Подшкипер... - рявкнул капитан. - Подшкипер!.. Иди сюда и послушай, что
рассказывает этот янки. Спускай флаг, подшкипер! Спускай флаг!..
И, к общему удовольствию, "Ява" капитулировала перед "Спреем".
Острое ощущение одиночества, которое я испытал вначале, исчезло. Видимо,
произошло нечто таинственное, покуда я миновал полосу тумана. Я встретился
с Нептуном в час его гнева, но он не нашел в моих поступках ничего
оскорбительного и позволил продолжать плавание.
В судовом журнале за 18 июля имеется такая запись: "Отличная погода. Ветер
юго-западный. Вокруг резвятся дельфины. В 11.30 утра встретил пароход
"Олимпия" на 34░5Г западной долготы".
- Без трех минут половина двенадцатого... - прокричал капитан "Олимпии",
сообщая мне долготу и время. Я был в восторге от постановки дела на
"Олимпии", хотя считал, что еe капитан чересчур точен в расчетах, находясь
в открытом море. Впрочем, неточности в расчетах местоположения приводят к
таким катастрофам, какая случилась с "Атлантиком" и многими другими судами.
А этот капитан до тонкости знал свое местоположение; это был молодой
человек, но я уверен, что со временем у него будет отличный послужной
список.
Вокруг парохода "Олимпия" не было ни одного дельфина - они предпочитают
плавать вокруг парусников.
Берег виден!.. Поутру 19 июля впереди по курсу показался таинственный
купол, напоминавший серебряную гору. Берег был полностью закрыт белой
блестящей дымкой, сверкавшей, на солнце, как начищенное серебро, но я был
уверен, что это остров Флорес. В 4.30 пополудни "Спрей" был на его
траверзе. Дымка рассеялась, и остров Флорес был передо мной. Этот остров
находится в 174 милях от острова Фаяла. Несмотря на гористый берег, долгое
время он не был открыт, хотя основную группу островов давно заселили.
Ранним утром 20 июля я увидел по правому борту вершины гор на острове Пику,
торчащие высоко над облаками, а когда солнце разогнало туман, острова один
за другим стали во