епкой дубовой тростью в руке, он  выскочил  из
наемной кареты у дверей гостиницы Фокса. Ему сопутствовал другой джентльмен,
как и он сам, в походной треуголке и  в  мундире  с  черным  воротником.  Из
вышеупомянутого экипажа вынесли, как сообщил верный Тоби, небольшой дорожный
мешок, инструмент работы Андреа Феррары  и  ящичек  красного  дерева  длиной
восемнадцать дюймов, глубиной три и шириной около шести. На следующее утро в
неурочно ранний час и при  участии  капитана  Мак-Терка  и  мистера  Моубрея
открылись торжественные переговоры  -  "палаверы",  как  жители  Мадагаскара
именуют собрание своих народных представителей. В  результате  за  завтраком
все присутствующие были осчастливлены известием, что сэр Бинго уже в течение
нескольких  недель  состоит  супругом  их  общей  любимицы,  каковой   союз,
скрываемый до сей поры по семейным обстоятельствам, он теперь может признать
во всеуслышание, чтобы наконец лететь на крыльях любви  за  своей  печальной
голубкой, которая укрывалась в тени листвы, пока препятствия к их  взаимному
счастью не  были  устранены.  И  хотя  все  это  звучало  довольно  складно,
впоследствии кроткая голубка леди Бинкс не могла вспомнить об этих  событиях
без чувства глубочайшей обиды и жесточайшего негодования против главного  их
героя - сэра Бинго.
   В довершение всех этих неприятных  обстоятельств,  семья  сэра  Бинго  не
согласилась, чтобы он, идя навстречу желаниям  супруги,  привез  ее  в  свое
родовое поместье. И то, что он стыдился ее и не решался поступить  наперекор
своим родным, перед неудовольствием которых испытывал ребяческий страх, хотя
никогда не следовал ни одному их доброму совету, было еще одним ударом по ее
гордости и еще одним поводом для того, чтобы презирать бедного сэра Бинго.
   Манеры молодой леди переменились не меньше, чем ее характер:  раньше  она
была чересчур беззаботна и  вольна  в  обращении,  теперь  стала  сдержанна,
замкнута  и  надменна.  Сознание,  что  многие  сторонятся  ее  в  обществе,
заставляло ее назойливо подчеркивать свои титул и во всем видеть  недостаток
уважения к себе. Полновластно распоряжаясь  кошельком  сэра  Бинго,  она  не
знала  ограничений  в  расходах  на  платья  или  новый  выезд.  Теперь,   в
противоположность своим девичьим привычкам,  она  предпочитала  богатство  и
наряды веселью и пыталась роскошью своего обихода привлечь то внимание, ради
которого более не старалась быть ни приятной, ни забавной. Тайным источником
постоянного унижения была для нее необходимость выражать свою почтительность
леди Пенелопе Пенфезер, которую она  считала  неумной  и  чьи  претензии  на
значение в обществе, понимание литературы  и  покровительство  художникам  и
поэтам она видела насквозь и презирала, ибо была  достаточно  проницательна.
Эта вражда оказывалась тем  тягостней,  что  молодая  леди  Бинкс  понимала,
насколько поддержка леди Пенелопы нужна ей, чтобы сохранить свое положение в
далеко не избранном кругу сент-ронанского общества. Она видела, что, не будь
этой поддержки, она может утратить и то,  что  имеет.  Добрые  чувства  леди
Пенелопы к  леди  Бинкс  тоже  не  были  особенно  искренни.  Она  разделяла
старинную и естественную нелюбовь  незамужних  нимф  известного  возраста  к
нимфам, делающим блестящие партии у них под носом, и сильно подозревала леди
Бинкс в тайной неприязни  к  себе.  Однако  та  носила  громкое  имя,  да  и
роскошный образ жизни супруги сура Бинго делал честь  Сент-Ронанским  водам.
Поэтому обе дамы удовлетворяли  свою  взаимную  вражду  тем,  что  время  от
времени под маской вежливости отпускали друг другу язвительные словечки.
   Такова была леди Бинкс. Однако половина всех барышень  на  Сент-Ронанских
водах завидовала ее нарядам, каретам и прислуге. И, глядя на  нее,  сидевшую
среди них с омраченным досадой красивым лицом (ибо она была хороша  собой  и
прекрасно сложена), они думали только о  том,  как  она  гордится  тем,  что
достигла своей цели, и как воображает,  что  благодаря  своему  богатству  и
алмазному обручу на лбу она теперь не  ровня  всем  остальным.  Поэтому  они
покорно терпели ее властное и тираническое  обращение,  которого  отнюдь  не
смягчали   воспоминания   о   времени,   когда   в   своей   прежней    роли
сорванца-девчонки ей приходилось быть предметом их сплетен и ехидства.  Леди
Бинкс вовсе не собиралась забывать обид, нанесенных юной мисс  Бонниригг.  А
прелестные девицы покорно сносили ее злобу, подобно молодым  лейтенантам  на
корабле, которые терпят брань грубого капитана, клянясь в душе выместить все
на своих подчиненных, когда они сами станут капитанами. Так  -  королевой  и
мученицей - сидела на своем месте за обеденным столом леди Бинкс и терзалась
то от глупых речей своего супруга и повелителя, то от  мимоходом  сделанного
саркастического выпада леди Пенелопы, на который она хотела бы, но не  смела
ответить.
   Время от времени она поглядывала на своего соседа Фрэнсиса Тиррела, но ни
разу не обратилась к нему и молча принимала от него разные услуги, к которым
обязывала его обычная вежливость. Она отлично заметила,  что  он  говорил  с
сэром Бинго, и, зная  по  опыту,  с  каким  видом  ее  почтенный  повелитель
отступает после неудачного спора, а также  памятуя  его  умение  попадать  в
такие переделки, она ничуть не сомневалась,  что  он  претерпел  от  Тиррела
какое-то унижение. Поэтому она испытывала к новому гостю смешанное  чувство,
не зная, благоволить ей к человеку, оскорбившему того, кого она  ненавидела,
или сердиться на него, так как  унижение,  перенесенное  мужем,  естественно
задевало и ее. Возможно, были у леди Бинкс и другие мысли.  Так  или  иначе,
она посматривала на Тиррела с пристальным, хотя и безмолвным  вниманием  он
же почти не говорил с ней,  будучи  вынужден  беседовать  с  леди  Пенелопой
Пенфезер, совершенно завладевшей им.
   Из вежливых, хотя и уклончивых ответов Тиррела на вопросы о том,  чем  он
занимался  прежде,  ее  милости  удалось  уразуметь  лишь,  что   он   много
путешествовал по отдаленным областям Европы  и  даже  Азии.  Леди  несколько
растерялась, но не отступила.
   Поскольку он был здесь человеком новым, она указала ему на  некоторых  из
присутствовавших и любезно предложила представить его, так как знакомство  с
ними могло быть для него полезно или приятно. Но  посередине  разговора  она
вдруг прервала свою речь и спросила:
   - Вы не прогневаетесь, мистер Тиррел, если я скажу вам, что уже несколько
минут слежу за вами и  что  я  разгадала  ваши  мысли?  Все  время,  пока  я
рассказывала вам об этих милых людях, а  вы  мне  отвечали  такими  учтивыми
замечаниями, что они могли бы с полным правом  и  великой  пользой  войти  в
"Домашний разговорник для обучения иностранцев, как изъясняться по-английски
в обычных обстоятельствах", вы  все  время  думали  только  об  этом  кресле
напротив, которое стоит пустое между нашим председателем и сэром Бинго.
   - Признаюсь, сударыня, - ответил он, - мне показалось странным, как такое
почетное место не занято, хотя за столом гости сидят довольно тесно.
   - О, продолжите ваши признания, сэр!  Признайтесь,  что  пустое  место  -
кресло Банко - для поэта привлекательней занятого, даже если бы  это  кресло
занимал  какой-нибудь  олдермен.  А  что,  если   Чернокудрая   Дама   вдруг
проскользнула бы к столу и заняла это кресло?  Достало  бы  у  вас  мужества
выдержать ее появление, мистер Тиррел? Уверяю вас, это не так уж невероятно.
   - Что невероятно, леди Пенелопа? - удивленно спросил Тиррел.
   - Вы уже испугались?  Ну,  тогда  я  опасаюсь,  вы  не  вынесете  роковой
встречи!
   - Какой встречи? Разве ожидают еще кого-нибудь? - спросил Тиррел  и,  как
ни старался, а все же не мог скрыть любопытства, хотя и подозревал, что  все
это не более чем мистификация со стороны ее милости.
   - Как я рада, что  нашла  ваше  уязвимое  место!  -  воскликнула  она.  -
Ожидают! Разве я сказала: "Ожидают"? Нет, нет, больше никого не ожидают.

   Скользя, как ночь, из края в край
   Она своей чарует речью...

   Но, впрочем, вы теперь в моей власти,  а  я  проявлю  великодушие  и  все
объясню вам. Мы зовем - разумеется, между  собою  -  мисс  Клару  Моубрей  -
сестру джентльмена, что сидит рядом с мисс Паркер, -  Чернокудрой  Дамой,  и
это место оставлено для нее. Ожидали... - да нет, я опять забыла! -  думали,
что, может быть, она осчастливит нас сегодня и  посетит  наш  многолюдный  и
веселый пир. Ее брат - наследственный владетель здешнего  замка,  и  она  из
любезности принята у нас в качестве почетной гостьи. Ни  Я,  ни  леди  Бинкс
ничуть не возражаем против этого...  Она  оригинальная  девушка,  эта  Клара
Моубрей, она очень забавляет меня, я всегда даже рада встрече с ней.
   - Если я правильно понял вашу милость, она сегодня не появится? - спросил
Тиррел.
   - Пожалуй, сейчас уж поздно даже для нее, -  ответила  леди  Пенелопа.  -
Обед запоздал на полчаса, и  за  это  время  наши  бедные  больные  чуть  не
поумирали с голоду, как вы можете судить по  подвигам,  которые  они  сейчас
совершают за обеденным столом. Но Клара  -  странное  создание,  и  если  ей
придет в голову явиться сейчас, она сейчас и явится.  Она  очень  склонна  к
причудам... Многие считают ее красивой,  однако,  по-моему,  она  похожа  на
существо из потустороннего мира и всегда напоминает мне Призрачную  Даму  из
романа Мэтью Льюиса.
   И она прочла нараспев:

   - Но я прошу лишь об одном -
   Ты не откажешь мне
   Вручить на память перстень свой,
   О рыцарь на коне!

   И вы, конечно, помните, что ответил крестоносец:

   У дочки из рук взял перстень лорд Брук
   И поклялся своей душой,
   Что будет она мне навеки жена,
   Когда я вернусь домой.

   Ведь вы, мистер Тиррел, наверно, и людей рисуете, не только  пейзажи?  Вы
должны сделать для меня набросок -  так,  просто  пустячок.  Я  считаю,  что
искусство гораздо свободней в набросках, чем в законченных картинах.  Обожаю
такие неожиданные вспышки таланта - они подобны молнии, сверкнувшей из  туч!
Вы мне сделаете набросок для моего будуара, любимой унылой  каморки  в  моем
Воздушном замке?.. А Призрачную Даму вы срисуете с Клары Моубрей...
   - Это было бы не очень лестно  для  вашей  подруги,  миледи,  -  возразил
Тиррел.
   - Подруги? Мы не так уж накоротке, хотя Клара мне нравится.  У  нее  лицо
совершенно в сентиментальном духе. Помнится, в Лувре - я была там  в  тысяча
восьмисотом году - я видела античную головку, очень похожую на  нее.  У  нее
совсем античное лицо и глубоко запавшие  глаза...  Кто  знает,  быть  может,
горести тому виною! Но из какого  дивного  мрамора  изваяны  ее  черты!  Над
глазами - дуги черного агата, нос прямой,  а  рот  и  подбородок  совершенно
греческие. Роскошные  длинные  гладкие  черные  волосы,  и  кожа  невиданной
белизны - белей белейшего пергамента! И ни следа краски в лице, ни  следа...
Если бы она решилась подбавить самую капельку румянца, она,  пожалуй,  могла
бы сойти за красавицу. Ее и так многие считают  красивой,  хотя,  по  правде
сказать, мистер Тиррел, женскому лицу необходимы краски: ему необходимы  три
цвета... Но все-таки в  прошлом  сезоне  она  считалась  Мельпоменой  нашего
источника. А леди Бинкс - тогда она не была еще леди Бинкс  -  называлась  у
нас Эвфрозиной. Не так ли, дорогая?
   - Кто назывался, сударыня? - переспросила леди Бинкс гораздо  резче,  чем
надлежало даме с такой прекрасной наружностью.
   - Жалею, что оторвала вас от ваших  мечтаний,  душечка,  -  сказала  леди
Пенелопа.  -  Я  только  говорила  мистеру  Тиррелу,  что  вы  были   раньше
Эвфрозиной, хотя сейчас и перешли под знамена кавалера Пенсерозо.
   - Уж не знаю, кем я была раньше, - ответила леди Бинкс,  -  знаю  только,
что сейчас я не мастерица разбираться в остроумии и учености вашей милости.
   - Бедняжка! - шепнула Тиррелу леди Пенелопа. - Мы ведаем, кто мы такие, и
не ведаем, кем станем. А теперь, мистер Тиррел, я достаточно  долго  служила
вам Сивиллой и объясняла наш Элизиум, и в награду  вы  должны  доверить  мне
свои тайны.
   - Будь у меня тайны, которые могли бы хоть чуть-чуть заинтересовать  вашу
милость... - возразил Тиррел.
   - О, жестокий! - воскликнула леди. - Он не желает понять  меня...  Говоря
простыми словами, мне хочется заглянуть в ваш портфель. Я хочу узнать, что в
мире спасли вы от  неизбежной  погибели,  чему  доставили  бессмертие  вашим
карандашом. Вам не понять, мистер Тиррел, вам  поистине  не  понять,  как  я
обожаю ваше безмолвное и ясное искусство, которое уступает  одной  поэзии  и
равно только музыке или даже превосходит ее.
   - У меня не много найдется вещей, достойных внимания  такого  судьи,  как
ваша милость, - ответил Тиррел. - Пустяки, вроде  того,  что  вы  видели,  я
подчас оставлял под деревом, в тени которого рисовал.
   - Как Орландо разбрасывал свои стихи по  Арденнскому  лесу?  О,  безумная
расточительность! Вы слышали, мистер Уинтерблоссом? Нам надо ходить вслед за
мистером Тиррелом и подбирать, что он роняет по дороге.
   Тут речь ее милости перебил хохот, донесшийся со стороны, где  сидел  сэр
Бинкс. Леди покарала его гневным взглядом и выразительно продолжала:
   - Мистер Тиррел, вы не должны так поступать! В мире есть законы,  дорогой
сэр, с которыми и гений должен соразмерять свой  полет.  Надо  поговорить  с
гравером - впрочем, может быть, вы сами гравируете?
   - Я бы это заподозрил, судя по  легкости  штриха  ,  мистера  Тиррела,  -
ухитрился наконец вставить слово мистер Уинтерблоссом.
   - Раз уж меня обвиняют в  этом  грехе  такие  сведущие  судьи,  -  сказал
Тиррел, - я не стану отрицать, что и мне подчас случалось  испортить  медную
дощечку - правда, лишь в виде опыта.
   - Ни слова более! - воскликнула леди. - Мое заветное желание исполнилось!
Мы давно  мечтаем  увековечить  лучшие  из  примечательных  и  романтических
уголков нашей маленькой  Аркадии.  Места,  посвященные  дружбе,  искусствам,
любви и нежности, должен обессмертить правдивый резец,  который  не  захочет
опорочить славы гравера. Вы, мистер Тиррел, потрудитесь над этой задачей!  А
мы внесем свою долю в виде примечаний  и  разъяснений.  Мы  все  окажем  вам
помощь, но пусть иным из нас будет  позволено  остаться  неизвестными...  Вы
понимаете, мистер Тиррел, благосклонность фей должна сохраняться в  тайне...
Вам же будет разрешено совершить набег  на  наш  альбом  -  там  есть  милые
вещицы, сочиненные мистером Четтерли. Мистер Эджит, принадлежащий к тому  же
братству, что и вы, окажет вам, я надеюсь, свою помощь, а  доктор  Квеклебен
напишет несколько научных заметок. Что касается подписного листа...
   - Вот и финансы! Призываю вашу милость к порядку! - воскликнул  стряпчий,
прерывая  леди  Пенелопу  с  наглой  фамильярностью,  которая,   несомненно,
казалась ему самому веселой шуткой.
   - Разве я вношу беспорядок? - выпрямляясь в кресле, спросила леди.
   - Призываю к порядку! Никакие денежные распоряжения не  могут  издаваться
без согласия распорядительного комитета!
   - Но кто же говорил о деньгах, мистер Миклем? - возразила леди  Пенелопа.
- У этого старого кляузника, - шепнула она Тиррелу, - только и на  уме,  что
его грязные деньги.
   - Вы заговорили о подписном листе, миледи, а это тоже  деньги  -  разница
лишь во времени уплаты. Подписка является договором de  future   с некоторой Iractu temori i gremio . Слыхал я не раз, как иные почтенные люди, из  тех,  что  живут  на
наших водах, плакались на подписные листы. Это просто  беда,  жалуются  они,
либо от других отставай, либо плати звонкой монетой за книжки с балладами  и
картинками и за прочую чепуху, что тебе и даром не нужна.
   Многие из сидевших на нижнем конце стола поддержали стряпчего  кивками  и
невнятным гулом голосов. Оратор собрался было  говорить  дальше,  но  Тиррел
постарался привлечь к себе внимание, пока спор не зашел слишком  далеко.  Он
заверил общество, что ее милость введена  в  заблуждение  своим  собственным
добросердечием. У него,  сказал  он,  нет  готовых  произведений,  достойных
внимания и заботы присутствующих, и поэтому  он  выражает  свою  глубочайшую
признательность леди Пенелопе за ее доброту, но  не  в  силах  выполнить  ее
приказ. Кое-кто захихикал, ибо ее  милость,  как  лукаво  заметил  стряпчий,
оказалась   несколько   излишне   рьяной   в   своем   стремлении    оказать
покровительство художнику.
   Отложив на время  ответные  удары,  для  которых,  и  в  самом  деле,  не
оставалось времени, так как обед  давно  закончился,  леди  Пенелопа  подала
дамам знак покинуть столовую. Джентльмены остались  одни,  и  бутылка  пошла
вкруговую.

Глава 7

ЧАЕПИТИЕ

   ...Напиток этот
   Всех нас, не опьяняя, веселит.
   Каупер

   По принятому на Сент-Ронанских водах обычаю одна из дам время от  времени
устраивала после обеда чаепитие для всего общества.  Разумеется,  для  этого
требовалось принадлежать к числу тех, кто по своему положению и роли в  этом
маленьком кругу был достоин занять на целый вечер место  хозяйки.  Врученную
ей власть леди обыкновенно сохраняла и при переходе гостей  в  большой  зал,
где две скрипки, контрабас и quatum ufficit  сальных  свечей  (против  употребления  которых  часто  негодовала  леди
Пенелопа)  давали  обществу  возможность  закончить  вечер,  как  говорится,
"порхая шаловливо на носках".
   На этот раз мистер Фрэнсис Тиррел, бывший гвоздем  вечера,  настолько  не
оправдал пылких ожиданий леди Пенелопы,  что  она  уже  горевала,  зачем  ей
пришло в голову заняться им, а более всего - зачем  она  сегодня  добивалась
права взять на себя роль распорядительницы чаепитием и  зря  потратилась  на
отборные китайские чаи. Ее милость,  призвав  собственную  служанку  и  свою
fille de chamre , поручила им готовить чай, а мальчику
на побегушках, лакею и  кучеру  -  разносить  его,  каковые  обязанности  им
помогали исполнять два обшитых позументом и густо напудренных выездных лакея
леди Бинкс, чьи  ливреи  затмили  более  скромные  одеяния  челядинцев  леди
Пенелопы и заставили померкнуть даже блестящие короны у  них  на  пуговицах.
Покончив с этими распоряжениями, она стала всячески чернить и честить  того,
кто столько времени был предметом ее любопытства.
   - Этот мистер Тиррел, - заявила  она  властным  и  решительным  тоном,  -
по-видимому, совсем заурядная личность, самый обыкновенный  человек.  Избрав
своим жилищем старый постоялый двор, он,  пожалуй,  понимал  свое  положение
лучше, чем мы, когда приглашали его в отель. Он сам  лучше  нас  знает  свое
место - нив его наружности, ни в беседе нет ничего необычайного,  вовсе  нет
ничего, так сказать, fraat .
Не  верится  даже,  чтобы  он  сам  сделал  тот  набросок!  Правда,   мистер
Уинтерблоссом расхвалил этот рисунок,  но  ведь  всем  известно,  что  любая
гравюрка и любой рисуночек, как только  мистер  Уинтерблоссом  ухитрится  им
завладеть и присоединить их к своей коллекции, становятся в тот же миг вещью
невиданной  красоты.  У  коллекционеров  всегда  так:  любой  гусь   у   них
превращается в лебедя.
   - А лебедь вашей светлости оказался просто гусем, моя дорогая леди Пен, -
сказала леди Бинкс.
   - Мой лебедь, дорогая леди Бинкс? Понять не могу, чем я  заслужила  такой
подарок, - Не сердитесь, дорогая леди Пенелопа. Я имею в  виду,  что  недели
две, а то и больше, вы только и говорили  об  этом  мистере  Тирреле,  а  за
обедом вы только и говорили, что с ним.
   Услышав, что в  этом  коротком  диалоге  столько  раз  повторилось  слово
"дорогая", около них собрались дамы. Это слово сулило приятное  развлечение,
И,  как  в  подобных  случаях  водится  и  у  простолюдинов,  вокруг  бойцов
образовался круг, - Он сидел  между  нами,  леди  Бинкс,  -  с  достоинством
ответила леди Пенелопа. - У вас ведь по обыкновению болела голова, и,  чтобы
не посрамить всех нас, я говорила одна.
   - И притом за двоих, с позволения вашей милости, - возразила