тветил  сквайр.  -
Уинтерблоссом нам под стать, хоть и постарел изрядно. Он не  потерпит  таких
шуток. У него еще сохранилась пара  уогденских  пистолетов,  которые  славно
служили ему в свое время. В стог сена он попадет  не  хуже  любого  из  нас.
Впрочем, погодите, теперь они взялись за пастора.
   В самом деле, гости всем  скопом  старались  уговорить  мистера  Четтерли
нанести визит неведомому гению. Однако, хотя он улыбался и мялся и никак  не
осмеливался  произнести  слово  "нет",  он  все-таки  смиреннейшим   образом
попросил разрешения отклонить от себя эту миссию.
   Дело в том, сказал он в свое  оправдание,  что,  возвращаясь  однажды  из
сент-ронанского замка через так называемый Старый городок, он остановился  у
дверей Клейкемского подворья  (он  произносил  это  название  на  английский
манер, с открытым "э" вместо первого "е"), в надежде получить стакан  сиропа
или глоток чего-либо прохладительного. Он даже высказал вслух свое пожелание
и довольно громко постучал. Вдруг рама в окошке над дверью  взлетела  вверх,
и, прежде чем он понял, что произойдет,  на  него  хлынул  настоящий  потоп,
промочив его, как он выразился, до нитки. А старая ведьма крикнула  изнутри,
что если для прохлаждения ему одного ведра  мало,  у  нее  найдется  другое.
Такое сообщение заставило его отступить со всею поспешностью, ибо  принимать
душ повторно он вовсе не был склонен.
   Все очень смеялись над несчастным приключением священника, о  котором  он
рассказывал с видимой неохотой, и то лишь потому, что был вынужден  привести
вескую причину, не позволявшую ему выполнить приказ дам. Но сквайр и баронет
веселились  гораздо  дольше,  чем  позволяла  пристойность.  Откинувшись   в
креслах, засунув руки в карманы и хохоча во все горло,  они  потешались  над
ним без всякого стеснения. Сердитый и расстроенный страдалец пытался принять
насмешливый вид, но в конце концов лишь вызвал этим еще один взрыв всеобщего
веселья.
   Мистеру Уинтерблоссому удалось  все-таки  установить  кое-какой  порядок.
Однако он увидел, что злоключения молодого священника не  только  насмешили,
но и устрашили собрание: никто не решался отправиться с чрезвычайной миссией
во владения королевы Мег,  которая,  пожалуй,  могла  пренебречь  уважением,
подобающим священной особе посла. Тогда решили, что, взамен личного  визита,
незнакомцу будет  послано  любезное  письмо,  которое  мистер  Уинтерблоссом
составит от лица всего общества. Однако Дайна уверила собравшихся  -  и  это
усугубляло и без того немалые затруднения, - что никто  из  прислуги  ни  за
какие деньги не возьмется снести такое письмо: когда назад тому  два  сезона
подобное событие уже имело  место,  Мег  заподозрила  за  этим  приглашением
попытку сманить ее жильца и так отделала парня, принесшего письмо,  что  тот
бежал прочь из этой местности и счел себя в  безопасности  лишь  в  деревне,
находившейся в десяти милях отсюда. Рассказывали, будто он записался потом в
рекруты, предпочитая встретиться лицом к лицу с французами, чем возвращаться
домой, где ему угрожала немилость Мег Додз.
   Общество  как  раз  обсуждало  эти  новые  трудности,  когда  за  дверьми
послышались громкие крики. Первым предположением  было,  что  Мег  самолично
явилась к отелю во всей своей грозной  силе,  дабы  предупредить  задуманное
вторжение. Но из расспросов выяснилось, что это ее подружка  Нелли  Троттер,
или Нелли Топ-топ,  пыталась  опрокинуть  соединенные  силы  всей  челяди  и
проложить себе путь наверх,  в  господские  комнаты,  с  целью  востребовать
назад, по ее выражению, "картинку матушки Додз".
   Сокровище, припрятанное нашим знатоком, затрепетало у него в кармане.  Он
сунул полкроны в руку Тоби, умоляя его передать монету торговке и  уговорить
ее отступиться. Тоби, прекрасно знакомый с характером Нелли, опустил  монету
в  свой  собственный  карман  и  схватил  с  буфета  большой  стакан  виски.
Вооружившись таким образом, он смело предстал перед воительницей, ибо  такой
груз, как бы решительно бедная Нелли ни была настроена, мог задержать ход ее
корабля не хуже рыбы-прилипалы. Применив свое средство, Тоби  сумел  отвести
грозу, надвигавшуюся на все общество в целом, а на мистера Уинтерблоссома  в
частности, и в конце концов принес гостям утешительное известие,  что  Нелли
Топ-топ согласилась - после того как она проспится на гумне  -  передать  их
послание незнакомцу в Клейкемское подворье Старого городка.
   Чтобы придать своим действиям  законный  характер,  мистер  Уинтерблоссом
сначала внес в протоколы общества запись  о  полученных  им  полномочиях,  а
затем в самых отборных дипломатических выражениях составил свое  послание  и
запечатал его печаткой Сент-Ронанских вод, изображавшей что-то вроде  нимфы,
сидящей рядом с чем-то, что должно было изображать урну.
   Обе враждующие партии не хотели полагаться лишь на одно  это  официальное
приглашение. Леди Пенелопа держалась того мнения, что следует  найти  способ
намекнуть незнакомцу - безусловно, одаренному талантом, -  что  в  обществе,
куда его приглашают, есть  избранные  души,  которые  почитают  себя  вправе
посягнуть на его уединение.
   Поэтому ее светлость возложила на изящного мистера  Четтерли  обязанность
сочинить на этот случай стихи и тонко выразить в них желание общества видеть
у себя неведомого  художника.  Муза  оказалась,  однако,  неблагосклонной  к
бедному мистеру Четтерли, ибо за полчаса он  произвел  только  две  строчки,
каковые, списав их с закапанной кляксами рукописи, мы приводим здесь  вместе
с вариантами, подобно тому, как доктор Джонсон, публикуя  перевод  "Илиады",
принадлежавший перу  Александра  Попа,  печатал  также  все  его  помарки  и
поправки:

   Сент-Ронанские нимфы, собравшись на совет,
   ...... (девы)
   .......(дамы, каких не видел свет)
   Младому юноше, кому в стихах и красках равных нет,
   ...... (пастушку)
   ....... (пришельцу)
   ............., на обед.

   Поскольку божественная муза явно отказывалась содействовать этому  опыту,
пришлось сочинить красноречивое послание  в  прозе,  которое  и  было  тайно
вручено попечениям Нелли Топ-топ. Выспавшись на гороховой соломе и приступая
к снаряжению своей тележки для возвратного пути на берег морской (по  дороге
к которому Нелли должна была проехать через Старый городок), сие  доверенное
лицо приняло для передачи еще одно письмо. Оно  было  написано  самим  сэром
Бинго, как он это и грозился сделать. Баронет взял  на  себя  такой  труд  в
целях разрешения спора, ибо рассудил,  что  джентльмен,  одетый  по  моде  и
умеющий с одного маху и с такой точностью закинуть леску в двенадцать  футов
длиною, может счесть приглашение старого  Уинтерблоссома  пустой  болтовней,
как может пренебречь и милостями сентиментального синего  чулка  и  всей  ее
coterie , беседы которой, по мнению  сэра  Бинго,  по  вкусу
напоминали жидкий чай и ломоть хлеба с маслом.  Таким-то  образом  удачливый
мистер Фрэнсис Тиррел, к великому своему изумлению,  получил  ни  много,  ни
мало сразу три приглашения из Сент-Ронанских вод,

Глава 5

ЭПИСТОЛЯРНОЕ КРАСНОРЕЧИЕ

   Но можно ль отвечать, не прочитав сперва?
   Прайор

   Стремясь по мере сил подкрепить все наши важнейшие факты таким же  числом
подлинных  документов,  мы  после  долгих  розысков   добились   возможности
представить читателю следующие точные копии писем, вверенных попечению Нелли
Топ-топ.

   "Мистер Уинтерблоссом из  Силверхеда,  выполняя  указания  леди  Пенелопы
Пенфезер, сэра Бинго и леди Бинкс, мистера и мисс Моубрей (сент-ронанских) и
всех остальных особ, обитающих в отеле и в пансионе в Сент-Ронанских  водах,
выражает от их имени надежду, что джентльмен, остановившийся  в  Клейкемской
гостинице  в  Старом  сент-ронанском  городке,   окажет   им   честь   своим
присутствием в столовом зале,  когда  ему  это  заблагорассудится,  и  будет
посещать их  в  дальнейшем  так  часто,  как  ему  будет  угодно.  Общество,
собравшееся  на  Сент-Ронанских   водах,   считает   необходимым   направить
мистеру..,  настоящее  приглашение,  так  как,  согласно  местным  правилам,
столовый зал могут  посещать  только  леди  и  джентльмены,  проживающие  на
Сент-Ронанских водах. Однако все они будут счастливы сделать исключение ради
джентльмена, столь  преуспевающего  в  изящных  искусствах,  как  мистер...,
пребывающий в Клейкемской гостинице. Если мистер..., ближе  ознакомившись  с
нашим обществом и его  правилами,  пожелает  переселиться  на  воды,  мистер
Уинтерблоссом,  ни  в  коей  мере,  впрочем,   не   желая   связывать   себя
определенными  обещаниями  на  этот  счет,  полагает,   что,   несмотря   на
чрезвычайный  съезд  в  этом  сезоне,  мистера..,  можно  будет  устроить  в
меблированных комнатах так называемого Лилипут-холла. Облегчению этого  дела
весьма способствовало бы, если бы  мистер..,  соблаговолил  прислать  точную
мерку своего роста, ибо  капитан  Рэнлтри,  проживающий  в  данное  время  в
Лилипут-холле, видимо, намерен отказаться от складной  кровати  ввиду  того,
что  ее  длина  оказалась  для  него  недостаточной.  В  заключение   мистер
Уинтерблоссом заверяет мистера..., что он высоко чтит его талант,  и  просит
принять уверения в совершенном личном почтении
   Сквайру...
   Клейкемская гостиница
   Старый городок в Сент-Ронане.

   Отель, пансион, меблированные комнаты и  т.д.  и  т.д.  в  Сент-Ронанских
водах".

   Вышеприведенное приглашение (мы всегда строго сохраняем орфографию)  было
написано ровным, круглым канцелярским почерком, который,  подобно  характеру
мистера Уинтерблоссома, был аккуратным  и  заурядным,  хотя  и  с  некоторым
жеманным пристрастием к росчеркам и завитушкам.
   Другое письмо было полным контрастом  к  официальному  сообщению  мистера
Уинтерблоссома с его дипломатической важностью  и  точностью.  Академические
шутки и цветы  классического  красноречия  молодого  священника  смешивались
здесь с полевыми цветами богатого воображения леди Пенелопы. Вот это письмо:

   "Дриады и наяды, слетевшиеся стаей к целебному сент-ронанскому  ключу,  с
изумлением прослышали, что юноша, коего  Аполлон  в  щедрую  минуту  наделил
двумя ценнейшими из своих даров, своевольно бродит по владениям  этих  нимф,
блуждая по рощам и по , брегам ручья, но до сих пор еще  не  явился  воздать
дань уважения охраняющим их божествам. Поэтому его призывают пред  их  лицо.
Скорое послушание сулит ему  прощение,  но,  в  случае  упорства,  пусть  он
остерегается снова браться за лиру или палитру.
   Постскриптум:
   Очаровательная Пенелопа, давно включенная в сонм богинь за свою красоту и
добродетели, раздает нектар  и  амброзию,  слывущие  у  смертных  за  чай  и
пирожные, в меблированных  комнатах  поблизости  от  священного  родника  по
четвергам  в  восемь  часов  вечера.  В  этот  час   не   отказываются   там
присутствовать и музы. Незнакомцу предлагается прибыть и принять  участие  в
этих вечерних забавах.
   Пост-постскриптум:  Некий  пастушок,  по  своему  честолюбию  стремясь  к
удобствам, которых не предоставляет ему занимаемое им узкое  ложе,  покидает
его через день-другой.

   "Сомненья нет, внаем его взять можно"
   "Как вам это понравится".

   Пост-пост-постскриптум: Ирида в клетчатом плаще, известная у смертных под
именем Нелли Топ-топ,  принесет  нам  ответ  незнакомца  на  наш  милостивый
призыв".

   Письмо было написано изящным курсивом и разукрашено  тонкими  хвостиками,
черточками  и  усиками,  так  искусно   свитыми,   что   получались   узоры,
изображавшие лиры, палитры, вазы  и  другие  символы  соответственно  смыслу
письма.
   Третье послание было полной противоположностью первым  двум.  Почерк  был
некрасив и неровен, словно у недоучившегося школьника,  но,  видимо,  письмо
все не стоило автору таких трудов, как если  бы  оно  являло  собой  образец
самой изощренной каллиграфии. Вот каково было его содержание:

   "Сэр,
   Джек Моубрей пабился со мной об заклат, что  ласось,  что  вы  паймали  в
прошлую  субботу,  весит  окола  васимнатцати  фунтов,  а  я  гаворю   окола
шист-натцати. Вы, гаварят, разбираетесь в рыболовстве, так что мы бирем  вас
судьей. Вы, надеюсь, придете сами или саапщите про это - уверен, вы  скажети
по чести. Мы паспорили на дюжину вина, чтоп угостить всех наших  в  отеле  в
панидельник, и мы просим вас придти тоже. Моубрей считает  вы  придете.  Ваш
покорный слуга

   Бинго Бинкс из Блок-холла, баронет,

   Постскриптум. Пасылаю три витка лески из индийской пеньки и  пять  черных
мушек, что изгатовил мой конюх. Надеюсь, они себя оправдают, коли  пагода  и
вода хороши будут".

   В течение трех дней ни на одно из приглашений не  последовало  ответа.  И
хотя   это   обстоятельство   втайне   скорее   усиливало,   чем   ослабляло
заинтересованность обитателей Сент-Ронанских вод,  оно  вызвало  в  обществе
великий гнев против незнакомца, как против  человека  дурно  воспитанного  и
грубого.
   Тем временем Фрэнсис Тиррел, к  своему  изумлению,  начал,  подобно  иным
философам, понимать, что человек менее всего одинок, будучи  в  одиночестве.
Душевное состояние заставляло его искать тишины, однако он мог быть  уверен,
что  во  время  самой  уединенной  прогулки  ему  встретится  кто-нибудь  из
постояльцев отеля, для которых  он  вдруг  стал  предметом  такой  заботы  и
интереса. Совершенно не догадываясь, что  причина,  навлекающая  эти  частые
встречи, скрыта в нем самом, он начал подумывать, уж  не  являются  ли  леди
Пенелопа с ее девами, мистер Уинтерблоссом со своим серым пони и священник в
коротком черном сюртуке и панталонах  сизого  цвета  просто  многочисленными
типографскими оттисками с одних и тех же лиц и  не  обладают  ли  они  такой
быстротой передвижения, что оказываются вездесущими. Он никуда не мог пойти,
чтобы не встретить их на прогулке, и притом  не  один  раз  на  дню.  Иногда
присутствие нежной Ликориды угадывалось неподалеку по сладкому лепету в тени
дерев, иногда, считая себя в совершенном уединении, Тиррел вдруг слышал хрип
флейты - это священник наигрывал "Грамакри  Молли",  а  если  ему  случалось
отправиться на речку, он не сомневался, что сэр Бинго или его приятели будут
подсматривать, как он удит рыбу.
   Старания Тиррела  избежать  этого  преследования,  а  также  раздражение,
которое он выказывал при встречах,  доставили  ему  среди  обитателей  отеля
славу мизантропа. Он стал  предметом  всеобщего  любопытства,  и  тот,  кому
удавалось за очередным обедом дать подробный отчет, где был и чем  занимался
утром мизантроп, мог рассчитывать на самое  глубокое  внимание.  Нелюдимость
Тиррела ничуть не отбивала у обитателей отеля охоту искать его  общества,  а
трудность удовлетворения только обостряла упомянутое  желание:  так  рыболов
сильнее всего стремится к успеху, закидывая свою удочку на  самую  хитрую  и
осторожную форель в заводи.
   Короче говоря, любопытство,  возбужденное  мизантропом  в  душах  жителей
Сент-Ронанских вод, было так горячо, что, несмотря на неприятные свойства, о
которых говорило  это  прозвище,  нашелся  лишь  один  человек,  не  мучимый
желанием видеть его в отеле, чтобы поближе и не спеша рассмотреть его. Дамам
особенно хотелось расспросить незнакомца,  действительно  ли  он  мизантроп?
Всегда ли он был мизантропом? Что заставило его стать мизантропом? И нет  ли
какого-нибудь средства излечить его от мизантропии?
   Как мы сказали, лишь одна личность не испытывала особого желания завязать
более близкое знакомство с мнимым Тимоном клейкемским, и этой личностью  был
мистер  Моубрей  сент-ронанский.  Через   достойного   Джона   Пернера,   по
собственному определению - ткача, а на самом  деле  -  известного  в  Старом
городке браконьера, который  обычно  сопровождал  Тиррела  для  того,  чтобы
показывать рыбные места па  речке,  нести  мешок  и  тому  подобное,  сквайр
удостоверился, что мнение сэра Бинго касательно  спорного  веса  той  рыбины
было более справедливо,  чем  его  собственное.  Это  угрожало  ему  потерей
авторитета, не говоря уже  об  оплате  изрядного  счета.  Последствия  могли
оказаться даже еще серьезней - могло дойти до полной эмансипации сэра Бинго.
До сих пор сэр Бинго был его послушной тенью и сторонником. Уверившись же  в
превосходстве своего мнения по такому важному пункту и победив в споре,  сэр
Бинго мог либо совсем перестать считаться со сквайром, либо вообразить,  что
Моубрей, так долго состоявший  центральной  планетой  кружка,  согласится  в
будущем на роль простого спутника и станет  вращаться  вокруг  него  самого,
сэра Бинго.
   Поэтому Моубрей уповал на то, что строптивое настроение Тиррела затянется
и помешает разрешению спора, в то же время втайне испытывая сильную вражду к
этому незнакомцу, ставшему (поскольку Тиррелу не удалось поймать лосося хотя
бы на фунт тяжелее) причиною неприятного  и  затруднительного  положения,  в
котором  оказался  сквайр.  И  он  громко  поносил   бесхарактерность   всех
хлопотавших о дружбе с Тиррелом  и  ссылался  на  оставленные  без  внимания
письма как на яркий пример его  наглости,  которая  доказывала,  что  он  не
джентльмен.
   Но хотя обстоятельства говорили против Тиррела и хотя он и в  самом  деле
по нраву своему предпочитал уединение  и  не  испытывал  влечения  к  такому
жеманному и суетному  обществу,  поступки  его,  с  виду  столь  невежливые,
объяснялись весьма легко - он просто  не  получал  этих  писем,  требовавших
ответа.
   То ли не желая без рисунка показываться на глаза своей  приятельнице  Мег
Додз, то ли по забывчивости, вызванной двойной порцией спиртного, которым ее
угостили на водах, Нелли Топ-топ протарахтела  со  своей  тележкой  прямо  в
милую ее сердцу родную деревню Скейтроу. Оттуда  она  переправила  письма  с
первым попавшимся голодранцем, державшим путь в Старый городок,  так  что  в
конце концов - правда,  с  изрядным  опозданием  -  они  все-таки  дошли  до
Клейнемской гостиницы и попали в руки мистера Тиррела.
   Прибытие этих документов отчасти объяснило ему странное поведение соседей
с Сент-Ронанских вод.  Уразумев,  что  они  невесть  почему  вообразили  его
каким-то дивом, и считая такую репутацию смешной и обременительной для себя,
он поспешил написать мистеру Уинтерблоссому  записку  в  стиле,  принятом  у
простых смертных. В ней он сообщал, что запоздал с ответом, так  как  поздно
получил письмо, и,  выразив  по  этому  поводу  свое  огорчение,  заявлял  о
намерении пообедать на следующий день со всем уважаемым обществом на  водах
сожалел, что прочие  обстоятельства,  состояние  здоровья  и  настроение  не
дозволят ему в течение его пребывания здесь обедать с ними часто  и  наконец
просил не хлопотать о его переезде на воды, поскольку он вполне доволен тем,
как устроен сейчас. В отдельном письме на имя сэра Бинго он написал, что,  к
своему удовольствию, может удостоверить вес рыбы, так как  отметил  цифру  в
своем дневнике ("Черт побери, - сказал тут баронет, - неужели этот молодец и
денник для коней себе здесь завел?"). Далее Тиррел писал, что  хотя  решение
вопроса может по-настоящему обрадовать лишь одну из сторон, он желает обоим,
то есть и победителю и  побежденному,  весело  провести  время  за  вином  и
сожалел, что лишен возможности участвовать в пирушке.  В  письмо  он  вложил
листок, где написал, каков был вес рыбы, и  скрепил  цифру  своей  подписью.
Вооруженный этим свидетельством, сэр Бинго тотчас предъявил  свои  претензии
на вино.  Он  шумно  ликовал  по  поводу  своей  правоты,  клялся  громче  и
членораздельное, чем ему когда-либо удавалось,  что-де  "этот  Тиррел,  черт
побери,  вполне   порядочный   человек",   и   заявлял,   что   рассчитывает
познакомиться с ним поближе. Приунывший  сквайр  в  глубине  души  проклинал
приезжего на чем свет стоит и, чтобы утихомирить своего  приятеля,  вынужден
был признать свой проигрыш и назначить день для распития заклада.
   В гостиных отеля в