воему
огорчению, что в руках у него лишь копии тех документов,  о  которых  просил
Фрэнсис Тиррел, слишком  опрометчиво  рассчитывая,  что  их  вышлют  ему  по
первому же требованию. Письмо одного из компаньонов фирмы, которой они  были
сданы, гласило, что, ввиду отъезда главы предприятия, лица, принявшие их  на
хранение, младшие партнеры, не считают себя вправе пересылать  столь  важные
бумаги даже самому мистеру Тиррелу,  хотя  они  решились  вскрыть  пакет,  и
настоящим препровождают  ему  заверенные  копии,  которые,  надо  надеяться,
вполне устроят  мистера  Тиррела,  если  он  намеревается  посоветоваться  с
адвокатом или  предпринять  что-либо  в  этом  роде.  Принимая  во  внимание
щекотливость всего этого дела и отсутствие главы фирмы, они решили сохранить
подлинники у себя, разве что те потребуются для предъявления суду.
   Проклиная на все лады нелепую педантичность автора этого  послания,  лорд
Этерингтон бросил сопроводительное письмо в огонь и,  бросившись  в  кресло,
провел рукой по глазам, словно зрение  у  него  ослабело  от  того,  что  он
прочел. Еще за мгновение перед тем он считал, что  стоит  ему  сделать  одно
движение - и ничто больше не сможет угрожать его  титулу  и  унаследованному
состоянию. И вот он оказывается под угрозой потерять их на  веки  вечные.  В
памяти его стремительно ожило то, что свету было не очень хорошо известно, а
именно, что безудержное мотовство с самого юного  возраста  почти  поглотило
состояние, полученное им от матери.  И  если  он  не  хотел  превратиться  в
разоренного и не знающего  откуда  добыть  денег  мота,  ему  теперь  просто
необходимо было завладеть  Неттлвудским  поместьем,  получить  которое  пять
минут  назад  он  стремился  лишь  как  любой  богатый   человек   стремится
приумножить свое состояние.
   Но на пути  его  к  овладению  этим  достоянием  судьба  поставила  новое
препятствие - кающуюся женщину, которую он видел сегодня утром и  которая  -
он имел вполне достаточно оснований так думать - возвратилась в  эти  места,
чтобы во всем  оправдать  Клару  Моубрей.  Вполне  возможно  было,  что  она
намеревается представить историю тайного брака  своей  подруги  в  настоящем
свете. От нее, впрочем, можно  было  бы  избавиться  имелась,  вероятно,  и
возможность заставить мисс Моубрей, запугав ее  или  действуя  через  брата,
поскорее согласиться на брачный союз с ним, пока он еще  носит  титул  графа
Этерингтона. Поэтому он и  решил  добиться  этого  любыми  усилиями,  любыми
кознями. Не последним доводом в пользу этого решения явилась  мысль,  что  в
случае удачи он одержал бы над Тиррелом, своим успешным соперником в  борьбе
за отцовское наследие, такую победу, что тот уже не ведал бы покоя до самого
конца своей отравленной жизни.
   Прошло несколько минут, и его стремительное  изощренное  воображение  уже
начертало план использования единственной возможности, еще,  по-видимому,  у
него остававшейся.  Сознавая,  что  времени  терять  нельзя,  он  тотчас  же
приступил к осуществлению этого плана.
   Он позвонил, и в комнату  его  милости  немедленно  явился  Солмз.  Граф,
словно и впрямь надеясь обмануть своего видавшего  виды  слугу,  невозмутимо
заявил ему:
   - Вы принесли мне пакет, предназначавшийся какому-то человеку, живущему в
Старом городке. Перешлите его туда. Погодите, сперва я его запечатаю.
   Он снова запечатал пакет, вложив в него все  ранее  содержавшиеся  в  нем
бумаги, кроме сопроводительного  письма  (которое  он  сжег),  и  отдал  его
камердинеру, присовокупив при этом:
   - Надеюсь, в дальнейшем вы таких ошибок не повторите.
   - Прошу у милорда прощения. Теперь буду внимательнее -  я  ведь  подумал,
что письмо адресовано вашей милости.
   Таков был ответ Солмза, слишком  ловкого,  чтобы  показать,  что  он  все
отлично понимает и - тем более -  что  допущенная  им  ошибка  вызвана  была
распоряжением самого графа.
   - Солмз, - продолжал граф, - на  почте  вам  незачем  упоминать  о  своем
промахе: это только вызовет сплетни  среди  здешних  бездельников.  Сделайте
только так, чтобы джентльмен, которому адресовано письмо, наверняка  получил
его. Да, вот еще что, Солмз: я вижу, вон там идет по улице  мистер  Моубрей
передайте ему приглашение отобедать сегодня со мной в  пять  часов.  У  меня
болит голова, и я не в состоянии переносить вопли дикарей,  насыщающихся  за
табльдотом. Еще одно: передайте от меня почтительный  привет  леди  Пенелопе
Пенфезер и скажите, что я не премину иметь  честь  появиться  у  ее  милости
сегодня вечером к чаю, в  соответствии  с  полученным  от  нее  -  будь  оно
неладно! - приглашением.  Напишите  записку  в  подобающих  выражениях,  как
сумеете. Закажите обед на двоих, и пусть нам  подадут  бургундского  той  же
марки.
   Слуга уже собирался уходить, когда хозяин добавил:
   - Постойте-ка. Есть еще одна вещь, поважнее тех, о которых я  только  что
сказал. Солмз, вы чертовски неудачно провели дело с этой бабенкой Эруин.
   - Я, милорд? - спросил Солмз.
   - Да, вы, сэр. Разве вы не сказали мне, что она отправилась в  Вест-Индию
с каким-то вашим приятелем и разве я не дал им сотни две фунтов на дорогу?
   - Так точно, милорд.
   - В том-то и дело, что, оказывается, это "никак нет,  милорд",  -  сказал
лорд Этерингтон. -  Она  возвратилась  обратно  в  самом  жалком  состоянии,
издыхает от голода и, без сомнения, готова за кусок хлеба сделать и  сказать
все, что угодно. Как это случилось?
   - Наверно, Биддалф отнял у нее все деньги, а ее самое вышвырнул на улицу,
- ответил Солмз так, словно говорил о самой естественной в мире вещи.  -  Но
я-то настолько хорошо знаю, что представляет собой эта женщина, и  настолько
хорошо осведомлен о ее истории, что берусь в двадцать четыре часа увезти  ее
в такое место, откуда ей никогда не вернуться. Пусть только ваша милость  на
это время обойдется без моих услуг.
   - Так вы и займитесь этим тотчас же. Но имейте в виду - она  в  покаянном
настроении и к тому же очень тяжело больна.
   - В успехе я не сомневаюсь, - ответил Солмз. - Прошу  извинения  у  вашей
милости, но я полагаю, что если смерть и ангел-хранитель держат эту  женщину
за одну руку, то мы с дьяволом,  схватившись  за  другую,  стащим  ее  куда,
следует.
   - Так идите и действуйте, - сказал  Этерингтон.  -  Но  смотрите,  Солмз,
будьте пообходительней и позаботьтесь, чтоб она ни в чем не терпела нужды. Я
причинил ей достаточно зла, хотя натура ее и сам дьявол немало мне помогли.
   Наконец Солмзу  дали  возможность  удалиться  для  выполнения  всех  этих
разнообразных поручений, заверив его, что  он  не  понадобится  в  ближайшие
двадцать четыре часа.
   - Отлично! - произнес граф, когда конфидент его ушел.  -  Теперь  пружина
пущена в ход, она хорошо смазана и заставит работать всю  машину.  А  вот  и
Гарри Джекил - как раз в самое подходящее  время.  Это  он  насвистывает  на
лестнице. Есть в этом малом какая-то душевная легкость, которая вызывает  во
мне и зависть и презрение. Но сейчас добро пожаловать, он мне нужен.
   Джекил вошел в комнату со словами:
   - Я был очень рад, когда увидел, что один из  твоих  лакеев  накрывает  у
тебя в гостиной стол на двоих, Этерингтон. Я уж боялся, что ты решил обедать
за табльдотом со всей этой нудной оравой.
   -  Но  второе  место  предназначается  не  тебе,  Хэл,  -  ответил   лорд
Этерингтон.
   - Вот как? Надеюсь, что я могу претендовать хотя бы на третье место?
   - Ни на первое, ни на второе, ни на третье, капитан. Дело в том, что  мне
нужно поговорить сглазу  на  глаз  с  мистером  Моубреем  сент-ронанским,  -
ответил граф. - Кроме того, у меня к тебе большая просьба: пойди еще  раз  к
этому Мартиньи. Пора уже ему предъявить документы, если они  существуют,  во
что я ничуть не верю. Он давно уже мог получить их из Лондона. Мне  кажется,
я достаточно долго откладывал важнейшее дело на основании одних его слов.
   - Вполне понимаю твое нетерпение, - сказал Джекил, - и тотчас же  выполню
твою просьбу. Раз уж ты  выжидал  но  моему  совету,  я  и  обязан  положить
ожиданию конец. В то же время должен заметить, что если у  Тиррела  нет  тех
бумаг, о которых он говорил, то все же он на  свое  счастье  обладает  такой
твердокаменной уверенностью  в  своих  правах,  какой  не  проявили  бы  все
стряпчие, вместе взятые.
   -  Скоро  ты  сам  сможешь  разобраться  во  всем  этом,  -  сказал  лорд
Этерингтон. - А теперь иди. Что это ты на меня так странно смотришь?
   - Да сам не знаю. Не нравится мне почему-то твой предполагаемый  разговор
с Моубреем. Не будь с ним слишком уж беззастенчив, Этерингтон. Ему  с  тобой
не потягаться - не хватит у него ни ума, ни выдержки.
   - А  ты  попробуй  сказать  ему  это,  Джекил,  -  ответил  граф.  -  Его
шотландская гордость тотчас  же  поднимется  до  точки  кипения,  и  в  знак
благодарности  он  пошлет  в  тебя  пулю  из  пистолета.   Этот   напыщенный
деревенский петух считает себя важной птицей, несмотря на уже полученный  от
меня урок. Как тебе нравится? Он имеет наглость считать  мое  ухаживание  за
леди Бинкс несовместимым с намерением жениться на его сестре! Да, Хэл,  этот
неуклюжий шотландский лэрд, которому едва  под  силу  покорить  какую-нибудь
молочницу или в лучшем случае вертихвостку  горничную,  желает  выступить  в
качестве моего соперника!
   - Ну, в таком случае прощай Сент-Ронан! Этот обед будет для него роковым.
Этерингтон, по твоей улыбке я вижу, что ты затеваешь  против  него  какую-то
каверзу. Очень хочется мне предупредить его.
   - Я бы сам этого хотел, - ответил граф. - Мне  бы  это  пошло  только  на
пользу.
   - Уж не вызов ли ты мне бросаешь? Так  знай,  я  предостерегу  его,  если
повстречаю. .Друзья расстались. И вскоре  в  одной  из  аллей  для  прогулок
навстречу Джекилу попался Моубрей.
   - Сегодня вы обедаете с Этерингтоном? - спросил капитан. - Извините меня,
мистер Моубрей, если я скажу вам одно только слово: остерегайтесь.
   - Но чего мне остерегаться, капитан Джекил, если я обедаю с вашим  другом
и человеком чести? - ответил Моубрей.
   - Лорд Этерингтон, разумеется, является и тем и другим,  мистер  Моубрей.
Но он - игрок, и большинству из нас с ним не тягаться.
   - Благодарю вас  за  предупреждение,  капитан  Джекил.  Я  только  грубый
шотландец - что правда,  то  правда,  но  кое-что  и  я  смыслю.  Когда  два
джентльмена затевают игру, предполагается, что оба действуют честно.  А  раз
это само собой разумеется, то я имею смелость полагать, что  не  нуждаюсь  в
предостережениях от кого бы то ни было, даже от капитана Джекила,  хоть  он,
наверно, куда опытней меня.
   - В таком случае, сэр, - сказал Джекил, поклонившись с холодным видом,  -
мне больше нечего вам сказать и надеюсь, что вы на меня не в обиде.  "Ах  ты
самодовольный фат!" - добавил он  мысленно,  когда  они  расстались.  -  Как
правильно судит о нем  Этерингтон,  и  каким  ослом  я  был,  что  вмешался!
Надеюсь, Этерингтон повыщиплет у него последние перышки".
   Он двинулся дальше разыскивать Тиррела, а Моубрей  направился  в  комнату
графа как раз  в  том  расположении  духа,  какое  было  всего  удобнее  для
намерений Этерингтона, который совершенно верно разгадал  характер  Моубрея,
когда разрешил  Джекилу  сделать  ему  дружеское  предостережение.  Человек,
считавшийся одним из светских львов, предположил, что он, Моубрей, настолько
слабее  своего  противника,  проявил  к   нему   сострадание,   сделал   ему
доброжелательное предостережение! Все это было  желчью  и  уксусом  для  его
гордой души: чем острее было в нем сознание,  что  он  ниже  графа  во  всех
искусствах, которым они предавались, тем больше он силился быть с ним,  хотя
бы внешне, на равной ноге.
   После первой, так хорошо запомнившейся ему партии в пикет Моубрей решался
пытать счастья против лорда Этерингтона лишь в мелких ставках. Но  самолюбие
заставляло его воображать, что теперь он вполне разобрался в том, как играет
его противник, и по обыкновению всех, кто приучился  к  игре,  он  время  от
времени испытывал желание взять реванш. Ему хотелось  поскорее  освободиться
от  долга  лорду  Этерингтону  -  денежное  обязательство  было   для   него
мучительно, так как оно не давало  ему  возможности  открыто  объясниться  с
Этерингтоном насчет его флирта  с  леди  Бинкс:  ухаживание  это  он  вполне
справедливо считал оскорблением для своей семьи,  принимая  во  внимание  те
отношения, которые Этерингтон стремился  установить  между  собой  и  Кларой
Моубрей. Один вечер удачи мог избавить его от этого обязательства, и Моубрей
был погружен в такого рода сны наяву, как раз когда "Джекил  остановил  его.
Непрошеное предостережение лишь пробудило в нем дух противоречия и решимость
показать советчику, как мало оснований имеет он отрицательно  судить  о  его
способностях.  При  подобном  расположении  духа  его  разорение,  явившееся
следствием  этого  вечера,  отнюдь  не  показалось  ему  не  только  заранее
обдуманным, но даже хотя бы просто сознательным делом рук графа Этерингтона.
   Напротив, сама жертва первая предложила  играть,  играть  по  крупной,  с
удвоенными ставками. Лорд Этерингтон  вел  себя  совершенно  иначе  -  часто
предлагал уменьшить ставки или даже совсем бросить игру, но делал это всегда
с видом такого превосходства, что лишь подхлестывал Моубрея,  заставляя  его
рисковать все отчаяннее. Когда же под конец Моубрей проиграл сумму,  которая
для него была просто неслыханной, граф бросил карты и заявил, что опаздывает
на чаепитие к леди Пенелопе, куда он дал твердое обещание прийти.
   - Разве вы не дадите мне отыграться, милорд? -  спросил  Моубрей,  собрав
карты и тасуя их с крайне озабоченным видом.
   - Не сегодня, Моубрей: мы и без того слишком долго играли,  вы  проиграли
слишком много, может быть больше, чем в состоянии сейчас заплатить.
   Вопреки своему решению сохранять хотя  бы  внешнее  спокойствие,  Моубрей
заскрежетал зубами.
   - - Но торопиться вам незачем, - сказал граф. - Собственноручная расписка
ваша вполне заменит наличные.
   - Нет, клянусь богом!  -  вскричал  Моубрей.  -  Вторично  я  на  это  не
попадусь. Лучше уж продаться самому дьяволу, чем вашей милости с той поры я
ни на мгновение не был сам себе хозяин.
   - Не очень-то это дружеские речи, Моубрей,  -  сказал  граф.  -  Вы  сами
хотели играть, а кто хочет играть, должен  помнить,  что  может  остаться  в
проигрыше.
   - А тот,  кто  выиграл,  рассчитывает,  что  ему  заплатят,  -  взорвался
Моубрей. - Я это знаю не хуже  вашего,  милорд,  и  рассчитаюсь  с  вами.  Я
заплачу вам свой проигрыш, клянусь богом! Уж не сомневаетесь ли  вы,  что  я
заплачу вам, милорд?
   - У вас такой вид, будто  вы  намерены  заплатить  мне  остро  отточенной
монетой, - заметил лорд Этерингтон, - а я полагаю, что это не  соответствует
тем отношениям, в которых мы с вами сейчас находимся.
   - Клянусь душой, милорд, - сказал Моубрей, - я не очень  понимаю,  каковы
именно эти отношения, и, чтобы все мне стало ясно раз  и  навсегда,  был  бы
очень рад узнать это. Вы начали ухаживать за моей сестрой, часто  бываете  в
Шоуз-касле, вам предоставлены все возможности добиться  успеха,  а  дело  не
сдвигается с мертвой точки: все  словно  качается  взад  и  вперед,  как  на
детской лошадке. Может быть, вы считаете, что окончательно взнуздали меня  и
мне уж некуда податься? Но как бы вам не пришлось убедиться в обратном!  Вы,
ваша милость, можете содержать гарем, если вам угодно, но моей сестре в  нем
не бывать.
   - Вы раздражены и потому несправедливы, - сказал Этерингтон. - Вы отлично
знаете, что в проволочках не виноват никто,  кроме  вашей  сестры.  Я  очень
хочу, страстно жажду поскорее сделать ее леди Этерингтон, и ничто, кроме  ее
злосчастного предубеждения против меня, не  отдаляет  заключение  союза,  по
стольким причинам крайне для меня желательного.
   - Хорошо, - ответил Моубрей, - я сам этим займусь. Не вижу оснований,  по
которым она  может  отказываться  от  брака,  делающего  честь  ее  семье  и
одобренного мною, главой семьи. Дело это можно устроить в  течение  двадцати
четырех часов.
   - Чему я  был  бы  безгранично  рад,  -  сказал  лорд  Этерингтон.  -  Вы
убедитесь, как  искренне  желаю  я  породниться  с  вами.  Что  же  касается
пустяковой суммы, которую вы проиграли...
   - Для меня это не пустяки, милорд, для  меня  это  -  разорение.  Но  все
деньги будут вам выплачены. Позвольте  мне  все  же  заметить,  милорд,  что
выигрышем этим вы обязаны не столько своему искусству, сколько везению.
   - Пожалуйста, не будем больше об этом  сейчас  говорить,  -  сказал  лорд
Этерингтон. - Утра вечера мудренее но послушайтесь моего совета и не будьте
слишком резки  с  сестрой.  Некоторая  твердость  в  обхождении  с  молодыми
девицами иногда полезна, но излишняя строгость...
   - Я попрошу вашу милость не давать мне на этот счет советов. Как бы ценны
они ни были в любых других делах, с собственной  сестрой,  думается  мне,  я
могу говорить по-своему.
   - Раз вы сегодня вечером в таком сердитом настроении, Моубрей, -  ответил
граф, - вы, я полагаю, не почтите своим присутствием  чаепитие  ее  милости,
хотя оно, вероятно, последнее в этом сезоне?
   - Почему вы  так  думаете,  милорд?  -  возразил  Моубрей.  Из-за  своего
проигрыша он  стал  упрямиться  и  противоречить  по  любому  затронутому  в
разговоре поводу. - Почему мне не проявить  уважения  к  леди  Пенелопе  или
какой-нибудь другой благородной даме? Конечно, я не имею титула, но полагаю,
что мое происхождение...
   - Дало бы вам право стать хоть страсбургским каноником - это  само  собой
разумеется. Но мне  сдается,  что  вы  сейчас  настроены  недостаточно  по-,
христиански, чтобы идти в монахи. Я хотел только сказать, что у вас  с  леди
Пен были всегда как будто не очень приятельские отношения.
   - Во всяком случае, она  прислала  мне  приглашение  па  свой  знаменитый
вечер, и я намерен пойти. Посижу там с полчаса, а затем вернусь в Шоуз-касл,
и завтра утром вы узнаете, что я предпринял для скорейшего устройства  ваших
брачных дел.

Глава 34

ЧАЕПИТИЕ

   Спустите шторы и диван придвиньте,
   Пусть из сосуда, что бурлит, свистит,
   Горячий рвется пар разлить пора
   По чашкам веселящий, но не пьяный
   Напиток дружно встретим мирный вечер.
   Каупер, "Задача"

   С приближением холодного и дождливого времени года общество на водах  так
поредело, что обеспечивать необходимое количество гостей на своих  чаепитиях
леди Пенелопа могла, лишь всячески улещивая даже тех, кого она ранее считала
далеко не ровней себе. Она одарила любезной улыбкой даже  доктора  и  миссис
Блоуэр  -  их  брак  был  уже  делом  решенным.  Событие  это  вполне  могло
содействовать  доброй  славе  нового  курорта  среди  богатых   вдовушек   и
занимающихся врачеванием джентльменов, у которых  знаний  было  больше,  чем
пациентов. Вот парочка и явилась к леди Пенелопе,  причем  доктор  улыбался,
всячески проявляя галантность и даже афишируя свое признанное  и  одобренное
дамой ухаживание, точь-в-точь индюк, разводящий те  же  самые  церемонии  по
тому же поводу!
   Старик Тачвуд также явился на приглашение ее  милости,  главным  образом,
видимо, по причине своей  непоседливости,  не  дававшей  ему  уклоняться  от
посещения даже таких сборищ, к которым он обычно выказывал отвращение. Среди
гостей можно было заметить и мистера Уинтерблоссома: верный своему  обычному
эпикуреизму, он  обстреливал  леди  Пенелопу  беглым  огнем  комплиментов  в
надежде одним из первых заполучить  чашку  чая.  Присутствовала  также  леди
Бинкс. Красивое лицо ее имело в должной мере сердитое выражение!  она  была,
как обычно, раздражена против мужа и раздосадована тем, что лорд  Этерингтон
отсутствовал как раз тогда, когда ей хотелось вызвать ревность  сэра  Бинго.
Она  открыла,  что  это  самый  действенный  способ   мучить   баронета,   и
пользовалась им с