о  ней  лишь  тогда,
когда тщеславие порождало у меня дорогостоящие  и  пустые  потребности,  ибо
подлинная" нужда мне была незнакома. Я состояла  компаньонкой  молодой  леди
более высокого положения, чем мое, тем не менее моей родственницы. У нее был
такой милый и кроткий характер, что она  относилась  ко  мне  как  к  родной
сестре и готова была разделить со мной все, что ей принадлежало...  Кажется,
я не в силах продолжать свой рассказ!.. К  моему  горлу  подкатывает  комок,
когда я вспоминаю, как я отблагодарила ее  за  сестринскую  любовь!  Я  была
старше Клары, мне следовало давать ей советы при выборе книг  для  чтения  и
укреплять  в  ней  разум.  Но  собственные  мои  склонности  влекли  меня  к
произведениям, которые, карикатурно искажая природу, тем  не  менее  пленяют
воображение. Мы зачитывались этими безрассудствами до того,  что  под  конец
создали сами для себя некий романтический мирок и готовы были устремиться  в
лабиринт любых приключений.
   У Клары воображение было ангельской чистоты, мое же.., но о нем нет нужды
распространяться.  Недремлющий  враг  рода  человеческого  подослал  к   нам
обольстителя в самый опасный момент!
   Тут она смолкла, словно ей трудно было подыскать  нужные  слова,  а  лорд
Этерингтон, приняв заботливый вид, повернулся к леди Пенелопе и спросил,  не
будет ли ее милости неприятно слушать дальнейшие признания этой  несчастной?
Кажется, они относятся к вещам.., к вещам,  которые  были  бы  тягостны  для
слуха ее милости.
   - Та же мысль пришла и мне в голову, милорд. По правде  сказать,  я  сама
намеревалась предложить вашей милости удалиться и оставить  меня  наедине  с
этой бедной женщиной. Принимая во  внимание  мой  пол,  она  станет  гораздо
откровеннее в отсутствие вашей милости.
   -  Верно,  сударыня.  Но  не  забудьте,  что  я  вызван  был  в  качестве
официального лица.
   - Тес! - сказала леди Пенелопа. - Она опять говорит.
   - Считается, что  каждая  женщина,  проявившая  уступчивость,  становится
рабой своего обольстителя, но я продала свою свободу не человеку, а дьяволу!
Он заставлял меня пособничать ему в его гнусных кознях против моей подруги и
хозяйки и - увы! - обрел во мне слишком послушное орудие, ибо я  из  зависти
стремилась погубить невинность, которую  сама  утратила.  Не  слушайте  меня
больше, уйдите, предоставьте меня моей  участи.  Я  самая  гнусная  из  всех
тварей, когда-либо живших на свете, и больше всего я гнусна самой себе,  ибо
даже теперь, когда я раскаиваюсь, некий тайный голос шепчет мне, что, будь я
сейчас той, кем была тогда, я бы и теперь наделала таких  же,  а  то  и  еще
худших подлостей. О, если бы небо помогло мне избавиться  от  этой  страшной
мысли!
   Она закрыла глаза, сложила свои исхудалые руки и подняла их к  небу,  как
человек, мысленно произносящий молитву.  Затем  руки  разжались  и  неслышно
упали на убогое ложе,  но  глаза  не  открылись,  а  черты  лица  оставались
совершенно неподвижными. Леди  Пенелопа  слегка  вскрикнула,  закрыла  рукой
глаза и отбежала подальше от кровати, а лорд Этерингтон, чье  лицо  внезапно
омрачилось от какого-то  сложного  сплетения  мыслей,  продолжал  пристально
смотреть на  несчастную,  словно  стараясь  распознать,  погасла  ли  в  ней
последняя искра жизни. Мрачная старуха сиделка подбежала к кровати, держа  в
руках надтреснутый стакан с каким-то крепким питьем.
   - Ну что, теперь вы вознаграждены за каждый пенни  своих  благодеяний?  -
сказала она с презрительной усмешкой. - Вы и самую жизнь нашу  покупаете  за
свои шиллинги, шестипенсовики,  гроши  и  боддли:  вы  заставили  несчастную
говорить, пока она не изнемогла вконец, а теперь стоите,  будто  никогда  не
видели, как женщина теряет сознание. Пустите, я дам ей напиться -  от  слов,
знаете ли, в глотке пересыхает. Не стойте  на  дороге,  миледи,  если  вы  и
вправду леди: от таких, как вы, пользы нет, когда смерть стоит за плечами.
   Леди Пенелопа, оскорбленная, но еще более  напуганная  поведением  старой
ведьмы, теперь с радостью приняла вторичное  предложение  лорда  Этерингтона
увести ее из хижины. Он, впрочем,  перед  уходом  не  преминул  еще  кое-что
подать старухе, которая стала плаксивым тоном благодарить за милостыню:
   - Пусть сам всевышний ведет вас  среди  треволнений  грешного  мира!..  И
пусть сам дьявол надувает вам паруса! - добавила она своим обычным  голосом,
когда посетители исчезли за жалким порогом хижины. - Вот уж пара  безмозглых
дураков! Не дадут человеку помереть  спокойно  безо  всяких  там  микстур  и
снадобий.
   - Исповедь несчастного создания, - сказал лорд Этерингтон леди  Пенелопе,
- по всей видимости, касается вещей, к которым законы не имеют отношения,  а
поскольку вещи эти могут нарушить мирное  существование  почтенной  семьи  и
нанести ущерб репутации молодой женщины, лучше  будет,  если  мы  не  станем
больше ни о чем расспрашивать.
   - Я не согласна с вашей милостью, - сказала леди Пенелопа,  -  совершенно
не согласна. Вы, я полагаю, догадались, о ком она вела речь?
   - Право же, ваша милость слишком высокого мнения о моей догадливости.
   - Да разве она не назвала одного имени? - спросила леди Пенелопа.  -  Вы,
милорд, нынче утром что-то уж слишком непонятливы.
   - Имени? Да нет, я как будто  не  слышал.  Хотя,  правда,  она  упомянула
какую-то... Кэтрин, кажется.
   - Кэтрин! - воскликнула леди Пенелопа. -  Нет,  милорд,  она  говорила  о
Кларе, имени в этих местах довольно редком, и я думаю, носит его некая  юная
леди, о которой вашей  милости  должно  быть  кое-что  известно,  если  ваши
вечерние ухаживания за леди Бинкс не до конца  изгладили  у  вас  из  памяти
утренние визиты в Шоуз-касл. Вы, милорд, человек предприимчивый. Советую вам
присоединить к предметам вашего внимания также  миссис  Блоуэр,  и  тогда  в
списке у вас будут сразу и девушка, и замужняя женщина, и вдова.
   - Честное слово, вы слишком строги, миледи. Окружаете себя  каждый  вечер
самыми умными и талантливыми людьми, каких здесь только можно найти, а потом
высмеиваете несчастного чудака отшельника, не  решающегося  приблизиться,  к
вашему заколдованному кругу,  за  то,  что  он  якобы  ищет  развлечений  на
стороне. Вы не просто царствуете - это тирания, турецкая деспотия.
   - Ах, милорд, милорд, я вас отлично знаю, - сказала леди Пенелопа. - Ваша
милость были бы весьма огорчены, если бы не имели возможности  сделать  свое
присутствие желанным в любом кругу, куда вам благоугодно вступить.
   - Иными словами, - ответил лорд Этерингтон, - я буду прощен, если сегодня
вечером вторгнусь в общество, окружающее вашу милость?
   - В каком бы обществе лорд Этерингтон ни  пожелал  показаться,  он  всюду
будет принят как самый приятный гость.
   - В  таком  случае  я  сегодня  же  вечером  приду  получить  прощение  и
использовать дарованную мне привилегию. А теперь, - он заговорил так, словно
ему удалось установить с ее милостью доверительные отношения, -  что  вы  на
самом деле думаете об этой нелепой истории?
   - О, надо полагать, что  она  касается  мисс  Моубрей.  Она  всегда  была
девушка со странностями. В ней есть что-то такое, чего я  никогда  не  могла
переносить, что-то  вызывающее...  Впрочем,  это,  может  быть,  слишком  уж
сильное слово... Что-то самоуверенное, самодовольное, и хотя я  поддерживала
с ней отношения, как с сиротой из хорошей семьи и девушкой,  о  которой  мне
ничего худого не известно, что-то в ней меня всегда неприятно поражало.
   - Не сочтет ли ваша милость правильным не давать огласки этой истории,  -
во всяком случае, до тех пор, пока не выяснится точно, в чем же, собственно,
дело? - спросил граф, словно" подсказывая собеседнице ответ.
   - Можете быть уверены, что речь не шла о хорошем, а о  самом  плохом.  Вы
слышали, эта женщина сказала, что она толкнула Клару  на  погибель,  и  сами
знаете, что она имела в виду Клару Моубрей, - ведь она так  хотела  поведать
все ее брату, Сент-Ронану.
   - Совершенно верно, я об этом не подумал, - ответил  лорд  Этерингтон,  -
все же, если эта история распространится, бедная девушка  окажется  в  очень
тяжелом положении.
   - О, по моей вине она, во всяком  случае,  не  распространится.  Я  и  не
намекну о чем-либо подобном. Но встречаться с мисс Моубрей,  как  прежде,  я
теперь уже не смогу. Мне, милорд, приходится считаться со своим положением в
обществе, я вынуждена окружать себя только избранными. Это  мой  долг  перед
обществом, если даже не говорить о моих личных склонностях.
   - Разумеется, леди Пенелопа, - сказал лорд Этерингтон. -  Но  примите  во
внимание, что здесь, где все глаза неизбежно  устремлены  на  вашу  милость,
малейшая с вашей стороны холодность по отношению к мисс Моубрей - в конце-то
концов мы меньше всего можем быть уверены, что с нею не все ладно, - погубит
ее в глазах здешнего общества и вообще  перед  лицом  всего  света.  .  -  О
милорд, - ответила леди Пенелопа, - что касается того, правдива эта  история
или нет, у меня есть особые причины "считать эту странную повесть  правдой".
Мне стало известно кое-что таинственное от одного весьма достойного, хотя  и
весьма странного человека (ваша милость  знает,  как  я  люблю  оригиналов),
местного приходского священника, который дал мне понять, что с  мисс  Кларой
не все обстоит благополучно, что она.., ваша милость извинит меня, что я  не
выражаюсь ясно. О нет! Я боюсь.., я боюсь, что все это слишком верно. Вы,  я
думаю, знаете мистера Каргила, милорд?
   - Да.., нет... Впрочем, кажется,  я  с  ним  встречался,  -  сказал  лорд
Этерингтон. - Но как могла мисс Моубрей взять его себе в  исповедники?  Ведь
пресвитериане не признают тайной исповеди. Может быть, она обращалась к нему
по  поводу  бракосочетания.  Полагаю..,  будем  надеяться..,  что  брак  был
заключен... Может быть, действительно все  дело  в  этом.  Каргил,  то  есть
священник, говорил вам что-нибудь такое?
   - Ни слова, ни единого слова. Но я вижу, куда вы гнете, милорд: вы хотите
придать всему этому благородный вид.

   И браком назвали, чтоб это слово
   Прикрыло срам деяния худого.

   Так поступила царица Дидона. Каким образом священник  узнал  тайну  -  не
могу вам сказать он человек скрытный. Но мне известно, что он и слышать  не
хочет о том, чтобы мисс Моубрей вышла за кого  бы  то  ни  было  замуж  он,
несомненно,  знает,  что  в  таком  случае  она  принесла  бы  бесчестье   в
какую-нибудь порядочную семью, и, по правде  сказать,  я  с  ним  совершенно
согласна, милорд.
   - Может быть, мистер Каргил знает, что мисс Моубрей вступила с  кем-то  в
тайный брак, - сказал граф. -  Мне  думается,  что  это  самое  естественное
объяснение прошу у вашей милости прощения за то, что осмеливаюсь с  ней  не
согласиться.
   Но леди Пенелопа, по всей видимости, решительно не желала стать на  такую
точку зрения.
   - Нет, говорю я вам, нет, - возразила она. - Не может она  быть  замужем.
Будь это так, разве та несчастная  женщина  сказала  бы,  что  мисс  Моубрей
погибла? Между браком и погибелью, знаете ли, есть разница.
   - Говорят, что многие считают эти понятия синонимами, - ответил граф.
   - Вы острите, милорд, но в просторечии если мы говорим о женщине, что она
погибла, то имеем в виду нечто противоположное  замужеству.  Не  могу  более
обстоятельно распространяться на подобную тему, милорд.
   - Охотно доверяюсь более компетентному суждению вашей милости,  -  сказал
лорд Этерингтон. - Я лишь призываю  вас  соблюдать  в  этом  деле  некоторую
осторожность. Я соберу возможно более точные  сведения  об  этой  женщине  и
сообщу вам результаты. И я  надеюсь,  что  из  уважения  к  почтенной  семье
Сент-Ронанов ваша милость не станете спешить  с  тем,  чтобы  нанести  ущерб
доброму имени мисс Моубрей.
   - Я не такой человек,  чтобы  распространять  сплетни,  милорд,  -  гордо
выпрямившись, ответствовала леди Пенелопа.  -  Однако  должна  сказать,  что
Моубрей не имеют никаких оснований рассчитывать на мою снисходительность.  Я
с полным правом могу сказать, что первая ввела в моду  этот  курорт,  и  это
имело немалое значение для их владений. Тем не менее мистер Моубрей во  всем
решительно,  милорд,  выступает  против   меня   и   всех   окружающих   его
маловоспитанных людей побуждает вести себя  самым  странным  образом.  Когда
строился Бельведер, он не допустил, чтобы расходы оплачивались  из  средств,
собранных всем нашим обществом, и только потому, что это я дала рабочим план
и все распоряжения. Так же было и с чайной комнатой, и с установлением часа,
когда начинать танцы, и с подпиской на "Повесть из рыцарских времен" - новую
вещь  мистера  Раймера.  Словом,  у  меня  нет  никаких  причин  уважительно
относиться к господину Моубрею сент-ронанскому.
   - Но бедная девушка... - начал лорд Этерингтон.
   - Бедная девушка? Эта бедная девушка умеет проявлять такую  же  наглость,
как богатая девушка, уж будьте уверены. Была тут одна история, в которой она
возмутительно поступила со мной, и из-за  совершенного  пустяка  -  какой-то
шали. Никто меньше меня не обращает внимания на тряпки, милорд. Слава  богу,
мысли мои заняты совсем другими вещами, но неуважение и  недоброжелательство
сказываются именно в мелочах. И мисс Клара отмерила мне полную меру и того и
другого, не говоря уже о дерзостях, которые я по тому же поводу должна  была
выслушать от ее братца.
   "Остается только одно, - думал граф, когда они  подходили  к  курорту,  -
запугать этот проклятый синий чулок, эту злобную, мстительную кошку".
   - Вашей милости, - произнес он, - несомненно,  известно,  какие  денежные
пени наложены были недавно по  делам  о  распространении  слухов,  порочащих
знатных дам. Ссылка на частные беседы за  чайным  столом  не  была  признана
достаточной для защиты  некоторых  красивых  злоязычниц  от  последствий  их
слишком откровенного и  смелого  злословия,  нанесшего  ущерб  доброй  славе
кое-кого из их приятельниц. Словом, советую вам не забывать,  что  обо  всей
этой истории мы знаем пока очень мало.
   Леди  Пенелопа  любила  деньги  и  боялась  судов.   Совет   Этерингтона,
подкрепленный тем, что она знала о добрых чувствах Моубрея к  сестре  и  его
мстительном и раздражительном характере, в данный момент привел ее почти что
в то самое расположение духа, в  каком  хотел  бы  оставить  ее  граф.  Леди
Пенелопа стала уверять, что никто больше, чем она, не озабочен доброй славой
обездоленной девушки, даже если предположить  ее  вину  доказанной,  обещала
молчать о признаниях больной нищенки и выразила надежду, что лорд Этерингтон
подойдет к ее чайному столу в самом начале вечера, так  как  она  хотела  бы
познакомить его с некоторыми из своих rotege, которых  -  она  убеждена  в
этом - милорд найдет достойными его советов и покровительства. В этот момент
они дошли до дверей ее комнаты, и миледи распрощалась с графом,  одарив  его
самой любезной улыбкой.

Глава 33

РАЗОЧАРОВАНИЕ

   Земля, земля! Скорей, ребята,
   Убавить надо парусов,
   Шкот выбирай живей, ребята, -
   Все злее волны у бортов
   "Шторм"

   "Небо надо мной что-то темнеет. Похоже  на  бурю",  -  думал  Этерингтон,
совершая краткий переход в комнату леди Пенелопы шел он медленно,  скрестив
руки и надвинув на лоб свою белую шляпу. У хлыща старой школы, одного из тех
остряков и вертопрахов, которых отлично изображал Конгрив, это  означало  бы
измену самому себе. Но современный светский щеголь не  считает  унизительным
напускать на себя благородную угрюмую важность мастера Стивена. Поэтому лорд
Этерингтон мог сколько угодно предаваться своим мрачным мыслям, не привлекая
ничьего внимания. "Сейчас-то я заткнул пробкой эту  старую  знатную  склянку
из-под уксуса. Но характер у нее такой едкий, что он живо  разъест  затычку.
Что же делать?"
   Оглянувшись по сторонам, он увидел  своего  верного  камердинера  Солмза,
который, проходя мимо него и с  должным  почтением  притронувшись  к  шляпе,
промолвил: "Письма для вашей милости лежат в шкатулке".
   Хотя это были  самые  простые  слова,  произнесенные  к  тому  же  вполне
безразличным тоном, сердце лорда Этерингтона подпрыгнуло  у  него  в  груди,
словно от них зависела вся его судьба. Сделав, однако, вид, будто  сообщение
Солмза  не  произвело  на  него  никакого  впечатления,  он  только   сказал
камердинеру, чтобы тот  оставался  внизу  на  случай,  если  ему  вздумается
позвонить, и вошел в свою комнату, где тотчас  же  запер  дверь  на  ключ  и
задвижку, не бросив даже взгляда на стол, где стояла шкатулка для писем.
   По своему обыкновению лорд Этерингтон хранил у себя один ключ от шкатулки
с письмами, а  доверенному  слуге  вручал  другой.  Шкатулка  была  снабжена
секретным замком, и граф,  таким  образом,  мог  не  опасаться,  что  в  его
корреспонденции станут рыться любопытные: такая предосторожность  отнюдь  не
бесполезна для тех, кто часто живет в гостиницах и меблированных комнатах.
   - С вашего позволения, мистер Брам, -  произнес  граф,  всовывая  ключ  в
замочную скважину и словно подшучивая над своим собственным  волнением,  как
он подшучивал бы над волнением постороннего человека.  Он  поднял  крышку  и
увидел тот самый пакет, объем которого и написанный сверху адрес так недавно
обратили на себя его внимание в почтовой конторе. Тогда он бы многое дал  за
то, чтобы обладать возможностью, которая предоставлялась ему теперь. Но ведь
многие из тех, кто без зазрения совести задумывал преступление,  колеблются,
находясь на самой его  грани.  Первым  побуждением  лорда  Этерингтона  было
раздуть  огонь  в  камине:  он  держал  в  руках  письмо,  охваченный  почти
непреодолимым искушением бросить его в пламя, даже не  вскрыв  конверта.  Но
хотя он уже освоился с преступлением, в своем самом подлом обличье  оно  ему
еще не было известно: он пока ни разу не совершал поступков низких  или,  во
всяком случае, почитаемых в свете низкими. Он был  дуэлянт,  но  это  вполне
соответствовало духу времени  распутник  -  в  глазах  света  его  извиняли
молодость и высокое положение  смелый  и  удачливый  игрок  -  у  всех  это
вызывало восхищение и зависть. Было  у  него  немало  и  других  грешков,  к
которым приводят подобные привычки и подобное поведение, однако  они  как-то
мало замечались в человеке  высокого  происхождения,  достаточно  богатом  и
одаренном, чтобы достойно поддерживать свой ранг. Но  то  дело,  которое  он
сейчас задумал, было совсем  иного  рода.  О  нем  нельзя  и  заикнуться  на
Бонд-стрит, нельзя и шепотом говорить на  мостовой  Сент-Джеймса!  Это  ведь
нечто вроде  мелкого  жульничества,  для  которого  кодекс  чести  не  знает
снисхождения.
   Погруженный в такого рода размышления, лорд  Этерингтон  некоторое  время
колебался. Но дьявол всегда умеет прибегнуть к логике, убедительной для  его
последователей. Граф вспомнил о несправедливости,  совершенной  в  отношении
его матери и его самого, ее отпрыска: ведь отец  сперва  перед  лицом  всего
света передал ему наследственные права, а теперь,  в  посмертном  документе,
пытается опозорить память одной и нанести удар надеждам другого. Уж конечно,
обладая этими наследственными правами, он имел и нравственное право защищать
их от всех покушений всеми действенными средствами, каковы бы  эти  средства
ни были, и даже в случае необходимости уничтожить те  документы,  с  помощью
которых враги его старались осуществить свои  недобрые  замыслы  против  его
чести и его интересов.
   Это рассуждение одержало верх, и лорд  Этерингтон  снова  был  уже  готов
бросить обреченный пакет в огонь, но тут ему пришло в голову, что  поскольку
решение уже принято, надо осуществить его как можно обстоятельнее и  с  этой
целью убедиться, что в пакете действительно содержатся бумаги,  которые  ему
желательно уничтожить.
   Никогда еще сомнение не оказывалось столь  оправданным.  Едва  только  он
сломал  печать  и  разорвал  конверт,  как  убедился  к  величайшему  с