ил.
   - Надеюсь, что нет, - сказал Джекил. - Уверен даже, что нет. Ему известно
об этом деле лишь в общих чертах, только одно -  что  между  вами  произошло
какое-то столкновение. Да не приходи ты из-за этого в такое уныние, не то я,
кажется, пойду и перережу ему глотку, чтобы он молчал.
   - Проклятая неосторожность! - воскликнул граф. - И как  это  ты  позволил
ему пристать к тебе с разговорами?
   - Сам не знаю, - ответил Джекил. - Он умеет морочить голову  почище,  чем
десяток самых скучных докторов любых  наук  присасывается,  как  ракушка  к
скале, - ну, сущий двойник Морского старика, а уж  от  того,  как  известно,
избавиться было невозможно.
   - А не мог ты перевернуть его на спину, как черепаху,  да  и  сбежать?  -
спросил лорд Этерингтон.
   - И получить за мои  труды  унцию  свинца  в  спину?  Нет,  нет,  я  ведь
повстречался с настоящим разбойником. Старик, имейте в виду,  был  вооружен,
словно собирался грабить народ на большой дороге.
   - Ладно, оставим его. А Мартиньи, или Тиррел, как ты  его  называешь,  он
что говорит?
   - Тиррел, или Мартиньи, как называет его ваша милость, - ответил  Джекил,
- не желает и слушать ваших предложений. Он не соглашается доверить  заботам
милорда счастье мисс Моубрей. Более того - я не встретил у  него  одобрения,
даже когда намекнул, что за признанием  брака  или  вторым  брачным  обрядом
тотчас же последует раздельное проживание супругов, что, полагаю, я мог  ему
предложить.
   - А по какой причине отказывается он от такого разумного  предложения?  -
спросил лорд Этерингтон. - Он надеется сам жениться на девушке?
   - По-видимому, он считает, что все обстоятельства делают это невозможным,
- ответил Джекил.
   - Как! Значит, он намерен разыгрывать собаку на сене - и  сам  не  ест  и
другим не дает? Ну, так у него ничего не получится. С тех пор как мы с тобою
в последний раз виделись, Джекил, она обошлась со мной как с паршивым  псом.
И, клянусь богом, она станет моей, чтобы я мог сломить ее гордыню, а у  него
все нутро перевернется от этого зрелища.
   - Нет, подожди, подожди! - сказал Джекил. - Кажется, я могу передать тебе
от его имени кое-что более для тебя подходящее, чем то удовольствие, которое
ты получил бы, дразня его. Он готов купить то, что называет душевным  покоем
мисс Моубрей, за отказ от своих притязаний на титул и состояние вашего отца.
И я очень удивился, милорд, когда он показал мне список документов, которые,
боюсь, сделают  его  успех  более  чем  вероятным,  если  они  действительно
существуют.
   Лорд Этерингтон взял список и, казалось, стал внимательно  вчитываться  в
него, а Джекил продолжал:
   - Он  написал  лицу,  у  которого  хранятся  эти  бумаги,  чтобы  их  ему
немедленно выслали.
   - Посмотрим, что они собой представляют, когда их пришлют, - сказал  лорд
Этерингтон. - Они придут по почте?
   - Да, и, возможно, очень скоро, - ответил Джекил.
   - Что ж, он как-никак мой брат, хоть и с левой  стороны,  -  сказал  лорд
Этерингтон, - и мне не очень хотелось бы,  чтобы  он  попал  на  каторгу  за
подлог, ибо я полагаю, что именно так и кончится  его  попытка  кляузничать,
основываясь на бумагах, о которых он говорит.
   - Послушайте, милорд, - воскликнул Джекил, - Тиррел утверждает, что ты их
видел, что, во всяком случае, для тебя сделаны были копии и ты  их  получил.
Так он говорит.
   - Он лжет, - ответил лорд Этерингтон, - когда заявляет,  что  я  знаю  об
этих бумагах. Вся эта история,  на  мой  взгляд,  -  пена,  мыльные  пузыри,
взбитый белок, словом - самая невесомая вещь на свете, что и  обнаружится  с
появлением этих бумаг, если они вообще появятся. Все это от начала до  конца
- одно запугивание, и я тебе удивляюсь, Джекил: неужто  ты  до  того  любишь
взбитые сливки, что спокойно проглотил такое воздушное изделие? Нет, нет,  я
знаю, как непререкаемы мои права, и использую их таким образом, что  у  всех
моих недругов ни кровинки не останется.  Что  же  касается  этих  бумаг,  то
теперь я припоминаю, что мой поверенный говорил о  какой-то  присланной  ему
копии документов, но оригиналы так и не появлялись.  И  держу  пари  на  что
угодно - там нет ничего, кроме фальшивок. Если бы я думал иначе, разве я  не
сказал бы тебе?
   - Надеюсь, конечно, что сказали бы, милорд, - ответил  Джекил,  -  ибо  я
никак не смогу быть вам полезен, если не буду иметь чести пользоваться вашим
неограниченным доверием.
   - Ты им пользуешься, пользуешься, друг мой, - сказал Этерингтон,  пожимая
ему руку. - И  раз  эти  твои  переговоры  можно  считать  безрезультатными,
придется мне  придумать  какой-нибудь  другой  способ  избавиться  от  этого
свихнувшегося и весьма докучливого малого.
   -  Только  без  насилия,  милорд,  -  напомнил  ему  еще  раз  и   весьма
торжественным тоном Джекил.
   - Да нет, нет, нет же, клянусь небом! Неужто, маловер ты этакий, я должен
давать клятвы, чтобы успокоить твою щепетильную совесть? Напротив,  если  мы
не поладим добром, вина будет не моя.
   - И для твоей и для его репутации было бы лучше всего пойти на мировую, -
ответил Джекил,  -  и  если  ты  действительно  этого  хочешь,  я  попытаюсь
подготовить Тиррела. Сегодня он появится в гостинице или  за  табльдотом,  и
было бы в высшей степени нелепо устраивать сцену.
   - Да, да, разыщи его, дорогой Джекил, и убеди, какое  безумие  выставлять
семейные разногласия напоказ и на забаву людям. Пусть все  увидят,  что  два
медведя могут сойтись,  не  разодравшись.  Ступай,  ступай,  я  тоже  сейчас
выхожу, ступай и помни, что я тебе полностью, безгранично доверяю... Ступай,
ублюдок, неслыханный болван, - продолжал он, едва Джекил вышел из комнаты, -
ума у тебя хватит лишь настолько, чтобы погубить самого себя  вмешательством
в дела, до которых ты не дорос. Но в обществе у милейшего  Джекила  отличная
репутация, он храбрец и вообще личность, которая может  придать  благородный
вид сомнительному делу. Кроме того, он - моя креатура, я его, можно сказать,
выкупил, и было бы нелепым расточительством  не  использовать  его.  Но  что
касается доверия, честнейший Хэл, то о нем  не  может  быть  и  речи,  кроме
случаев, когда этого не избежать. Если мне и нужно было бы доверенное  лицо,
то вот идет человек получше тебя - у Солмза нет излишней  щепетильности,  он
всегда отпустит мне - за деньги, конечно, -  усердия  и  скрытности  на  всю
полученную им сумму.
   В этот момент в комнату как раз входил камердинер его милости. Это был не
лишенный важности, учтивый и уже немолодой человек с бледным лицом,  темными
задумчивыми глазами, говоривший мало  и  неторопливо  и  весьма  старательно
исполнявший все свои обязанности.
   - Солмз... - начал лорд Этерингтон и сразу же запнулся.
   - Милорд...
   Наступило молчание. Затем лорд Этерингтон опять сказал "Солмз",  а  слуга
ответил "Слушаю, ваша милость", и снова последовала пауза, пока граф, словно
опомнившись, не произнес:
   - А, вспомнил, что я хотел сказать - насчет доставки  почты.  Здесь  она,
кажется, приходит нерегулярно?
   - Довольно регулярно, милорд, если  речь  идет  о  гостинице,  но  жители
деревни получают письма с перебоями.
   - А почему, Солмз? - спросил его милость.
   - Старуха, хозяйка маленькой гостиницы в деревне, в плохих  отношениях  с
женой начальника почтовой конторы: одна  не  желает  посылать  за  письмами,
другая не позволяет приносить их в деревню, так что  на  пути  от  почты  до
деревни письма то теряются, то доставляются не по тому адресу, а  иногда  их
возвращают обратно на главный почтамт.
   - Я не хотел бы, чтобы это случилось с одним пакетом, который  должен  на
днях прийти он уже мог бы сейчас находиться здесь, а может быть,  придет  в
начале той недели. Это от одного осла-формалиста, честного квакера,  который
адресует мне письма, пользуясь моим личным именем и фамилией - как  Фрэнсису
Тиррелу. Он вполне способен перепутать и название гостиницы, а  я  не  хочу,
чтобы пакет попал в руки мосье Мартиньи - вы ведь знаете, что  он  проживает
где-то по соседству? Проследите за тем, чтобы пакет  благополучно  дошел  до
меня, Солмз, без шума, понимаете? Потому что люди способны вообразить, будто
я хочу получить не мне адресованное письмо.
   - Я  отлично  понимаю,  милорд,  -  сказал  Солмз,  и  бледное  лицо  его
совершенно не изменилось, хотя он прекрасно понял, какой  именно  услуги  от
него ждут.
   - Вот  деньги,  чтобы  выкупить  пакет  на  почте,  -  сказал  граф,  суя
камердинеру в руку крупный банковый билет, - а сдачу  вы  оставите  себе  на
всякие случайные расходы.
   Эти слова тоже  были  поняты  как  должно.  И  Солмз,  слишком  тонкий  и
осторожный  человек,  чтобы  показать  свою  проницательность  или  проявить
неуместную благодарность,  положил  банковый  билет  в  бумажник  и  заверил
милорда, что его распоряжение будет выполнено совершенно точно.
   - Вот настоящий конфидент: за деньги он сделает все,  что  мне  нужно,  -
произнес в полном восторге лорд Этерингтон. - Никаких требований  довериться
ему или давать объяснения, никаких попыток сорвать покров,  которым,  словно
газовым шарфом, прикрыто тонкое дело. Все мои мотивы он принимает за  arget
comtat   нужно
только, чтобы они подкреплялись самым лучшим доводом, то есть тем же  arget
comtat. Но и тут я полностью никому  доверяться  не  намерен:  как  мудрый
полководец, я сам выйду на разведку.
   Приняв  такое  решение,  лорд  Этерингтон  надел  сюртук   и   шляпу   и,
стремительно покинув свои апартаменты, направился в книжную лавку, служившую
одновременно почтовой  конторой  и  библиотекой.  Находясь  в  самом  центре
гулянья (как именовалась широкая, обсаженная  деревьями  улица,  ведущая  от
гостиницы к источнику), она являлась самым  подходящим  местом  встречи  для
всевозможных сплетников и бездельников.
   Появление графа вызвало, как всегда, сенсацию среди гуляющих на бульваре.
Но - нашептывала ли ему это уязвленная совесть или же для такого впечатления
были какие-то настоящие причины - он не мог не подумать, что  встречают  его
нынче  с   какой-то   сдержанностью.   Его   привлекательная   внешность   и
непринужденные  манеры  производили  обычный  эффект,  и  все,  с   кем   он
заговаривал, принимали его внимание как честь. Однако  никто  не  предлагал,
как это бывало раньше, пройтись с ним вместе или присоединиться к  компании.
Казалось, что он является скорее  предметом  внимательного  наблюдения,  чем
одним из обычных членов общества. И,  желая  избежать  любопытных  взглядов,
которые начинали его смущать, он завернул на маленькое  торжище  новостей  и
литературы.
   Он вошел незамеченным, как раз когда леди Пенелопа только  что  закончила
чтение каких-то стихов и теперь толковала их со всем пылом  femie  avate,
 хранящей в памяти нечто такое, чего не  повторяют
более одного раза.
   - Копию? Разумеется, нет! - долетело до ушей лорда Этерингтона из группы,
центром которой являлась ее  милость.  -  Честь  прежде  всего:  я  не  могу
предавать беднягу Четтерли кроме того, его милость -  мне  друг  и  человек
знатный, так что нельзя... У вас этой книги нет, мистер Потт? Вы не получили
Стация? Никогда у вас не найти того, на что хотелось бы взглянуть.
   - Мне очень жаль, миледи, но сейчас  ни  одного  экземпляра  нет.  Я  жду
несколько штук в посылке следующего месяца.
   - "Пока отсутствует" - ваш неизменный ответ, мистер Потт, - заметила леди
Пенелопа. - Кажется, если бы  я  спросила  у  вас  самое  последнее  издание
корана, вы бы сказали, что оно поступит в следующем месяце.
   - Право же, не могу сказать, миледи, - ответил мистер Потт. -  Нигде  еще
не видел объявления о выходе этого произведения. Но  не  сомневаюсь  -  если
вообще в этом могут быть сомнения,  -  что  в  следующем  месяце  экземпляры
поступят ко мне.
   - Книжные запасы мистера Потта всегда aulo ot  futurum,   - сказал мистер Четтерли, только что вошедший в лавку.
   - Ах, это вы, мистер Четтерли? - воскликнула леди Пенелопа. -  Вы  будете
повинны в моей смерти. Нигде не могу я найти эту "Фиваиду",  где  Полиник  и
его брат...
   - Тес, миледи, тес!  Ради  всего  святого!  -  промолвил  поэт-священник,
бросив взгляд в сторону Этерингтона. Леди Пенелопа поняла и умолкла. Но  она
сказала  совершенно   достаточно   для   того,   чтобы   привлечь   внимание
путешественника Тачвуда: он поднял голову от газеты, которую  читал,  и,  не
обращаясь ни к кому  из  присутствующих  в  отдельности,  воскликнул  тоном,
полным презрения к географическим познаниям леди Пенелопы:
   - Полиник? Полли Нищая! В Фиваиде такого поселения нет. Фиваида в Египте.
Мумии присылают оттуда. Я побывал в катакомбах,  очень  занятных  пещерах...
Туземцы забросали нас камнями, точнее говоря - щебнем, честное слово. За это
мой янычар всю деревню наказал палками...
   Пока он говорил, лорд Этерингтон, словно в  рассеянности,  поглядывал  на
письма, расставленные в ряд на каминной доске, и вел неторопливый разговор с
миссис Потт, чья наружность и манеры вполне соответствовали ее  положению  -
она была привлекательна, весьма изящно одета и довольно жеманна.
   - Здесь много писем, адресатов которых вы, видимо, не смогли разыскать?
   - Очень много,  милорд,  и  это  очень  досадно,  так  как  мы  вынуждены
возвращать их в почтовую контору: с нас взыскивают, если они теряются. А как
уследишь за каждым отдельным письмом?
   - А среди них попадаются  любовные  письма?  -  ,  спросил  его  милость,
понижая голос.
   - Фи, милорд, откуда же мне знать? - ответила миссис Потт, понижая  голос
до той же октавы.
   - О, всякий может распознать любовное письмо - то  есть  всякий,  кто  их
когда-либо получал. Они всегда небрежно сложены, но старательно  запечатаны,
почерк на конверте неровный, свидетельствующий о том, как сильно  волновался
отправитель... Ну вот, например, - сказал он, указывая своим хлыстом на одно
из писем, лежащих на каминной доске, - это, должно быть, любовное письмо.
   - Хи-хи-хи! - рассмеялась миссис Потт. - Простите за смех, милорд,  но  -
хи-хи-хи! - это письмо от некоего  Байндлуза,  банкира,  к  старухе  матушке
Додз, владелице трактира в Старом городке.
   - В таком случае, миссис Потт, ваша соседка, миссис Додз, обрела  в  лице
мистера Байндлуза возлюбленного, если, конечно, рука у  банкира  не  сведена
параличом. С вашей стороны очень жестоко задерживать это письмо у себя.
   - Чтобы я стала ей его доставлять?  Эта  старая  брюзга  кабатчица  долго
будет ждать, пока я ей отправлю письма!  Она  ведь  не  желает  пользоваться
королевской почтой и продолжает посылать письма со старым возчиком, словно в
округе нет почтовой конторы. Но ничего,  на  днях  к  ней  явится  судейский
чиновник!
   - О, вы слишком жестоки! Любовные письма вы,  во  всяком  случае,  должны
отсылать по назначению. Поймите же, чем старше она  становится,  тем  меньше
ей, бедняжке, можно терять время.
   Но в этом деле миссис Потт шуток не допускала.  Она  знала  о  застарелой
ненависти почтенной матроны к ней и ее  учреждению  и  приходила  от  нее  в
ярость, как государственный  чиновник  приходит  в  ярость  от  деятельности
радикала. Поэтому она ответила довольно  угрюмо,  что  кто  посылает  письма
через ее заведение, тому и будут их доставлять, и что ни  матушка  Додз,  ни
кто-либо из ее постояльцев не получат ни единой  строчки  из  сент-ронанской
конторы, если сами не придут за ней и не выкупят ее.
   Весьма вероятно, что в  этом  заявлении  содержалась  основная  суть  тех
сведений, которые лорд Этерингтон решил вытянуть из миссис  Потт,  затеяв  с
ней легкий флирт. Когда она увидела, что он замолчал, как бы для того, чтобы
не раздражать ее неприятным предметом разговора, и жеманно-кокетливым  тоном
попросила его указать еще какое-нибудь любовное письмо, он  только  небрежно
ответил, "что для этого он должен сам  написать  ей  таковое".  После  чего,
отойдя от ее  маленького  трона,  у  которого  велась  эта  конфиденциальная
беседа, он медленно прошел через узкую книжную  лавку,  слегка  кивнул  леди
Пенелопе, поравнявшись с нею,  и  вышел  на  бульвар,  где  увидел  зрелище,
которое смутило бы любого человека, менее владеющего собой.
   Едва он вышел из лавки, как туда, еле  переводя  дух,  вбежала  маленькая
мисс Диггз, сгорая от любопытства и нетерпения.
   - Ах, миледи, миледи, что вы тут задержались? Сейчас на гулянье  вышел  с
того конца мистер Тиррел, а лорд Этерингтон идет как раз в ту сторону, и они
должны встретиться. Ой, господи, да  идите  же  скорей  поглядеть,  как  они
сойдутся! Любопытно, заговорят они друг с другом или нет. Надеюсь, что драки
не будет. Ой, да идемте же, миледи!
   - Вижу, что мне действительно надо с вами пойти, - сказала леди Пенелопа,
- но, милочка моя, ужасно странно, что вы так интересуетесь  чужими  делами.
Хотела бы я знать, что сказала бы на это ваша мама.
   - Ах, не все ли равно, что скажет мама! Никто с ней  не  считается  -  ни
папа, ни другие. Пойдемте, милая леди Пен, а не то  я  побегу  одна.  Мистер
Четтерли,  заставьте  же  ее  пойти!,  -  Да,  видимо,  я  должна  пойти,  -
согласилась леди Пенелопа, - иначе я бог знает чего от вас наслушаюсь.
   Несмотря на этот строгий тон и забыв в то же самое  время,  что  люди  из
порядочного  общества  никогда  не  должны  выказывать  торопливость,   леди
Пенелопа вместе с теми из своей  свиты,  кого  ей  удалось  наспех  собрать,
необыкновенно   быстро   зашагала   по   бульвару,   видимо,    просто    из
снисходительности к любопытству мисс Диггз, поскольку  ее  милость  заявила,
что сама она ни в малейшей степени его не испытывает.
   Наш друг путешественник  тоже  услышал  сообщение  мисс  Диггз.  Внезапно
прервав рассказ о Великой  пирамиде,  который  после  упоминания  о  Фиваиде
напрашивался,  так  сказать,  сам  собой,  он   повторил   тревожные   слова
хорошенькой мисс: "Надеюсь,  что  драки  не  будет",  выскочил  из  лавки  и
помчался вдоль бульвара так стремительно, как  только  могли  выдержать  его
крепкие нижние конечности.  Если  уж  путешественник  настолько  забыл  свою
важность, а леди Пенелопа - свое тонкое воспитание, что они  убыстрили  шаг,
дабы стать  свидетелями  встречи  Тиррела  и  лорда  Этерингтона,  то  легко
предположить, что у всех остальных членов общества чувство приличия также не
устояло перед  любопытством  и  они,  боясь  пропустить  ожидавшуюся  сцену,
заспешили не меньше, чем любители бокса, которые торопятся на состязание.
   По правде сказать, встреча  братьев  не  удовлетворила  тех,  кто  ожидал
бурного ее исхода, тем не менее она оказалась достаточно интересной для  тех
зрителей,  которые  привычны  были  разуметь  язык   подавленных   страстей,
прорывающихся наружу как раз в тот миг, когда те, кто их испытывает,  больше
всего стараются их скрыть.
   За Тиррелом, как  только  он  вышел  на  бульвар,  сразу  же  последовало
несколько досужих парочек. Теперь количество их возросло настолько, что он с
удивлением и неудовольствием увидел себя в центре толпы, следившей за каждым
его движением. Сэр Бинго и капитан Мак-Терк первыми пробрались сквозь  толпу
и обратились к нему со всей учтивостью, на какую были способны.
   - Ваш слуга, сэр, - проворчал сэр Бинго, протягивая в знак  примирения  и
дружбы правую руку без перчатки.  -  Ваш  слуга.  Огорчен,  что  между  нами
произошло недоразумение крайне огорчен, честное слово.
   - Не говорите больше об этом, сэр, - ответил Тиррел, - все забыто.
   - Превосходно, право же, весьма благородно с вашей стороны:  надеюсь,  мы
будем часто видеться. - На этом сэр Бинго умолк.
   Более велеречивый капитан продолжал:
   - Ох, ей-богу же, у нас вышла ужасная  ошибка.  Я  готов  отхватить  себе
палец перочинным ножом за то, что написал все это. Клянусь душой, я  царапал
на бумаге так старательно, что процарапал дырку. Ох, подумать только:  дожил
до того, что допустил такую неучтивость по отношению к джентльмену,  который
был занят честны