хозяюшка, - заметил Тиррел, - следовать вашим правилам довольно
трудно для приезжих вроде меня  как  найти  себе  пару  на  таких  семейных
вечерах?
   - Ну, мастер Фрэнси, об этом  беспокоиться  нечего,  -  хитро  подмигнув,
ответила хозяйка. - Парень без девушки не останется,  как  ни  верти.  А  на
худой конец, лучше уж потрудиться и поискать себе пару на  один  вечер,  чем
связываться с кем-нибудь, от кого назавтра не знаешь как отделаться.
   - А так иногда случается? - спросил приезжий.
   - Случается ли? Это среди публики у источника? - воскликнула  хозяйка.  -
Да прошлый сезон еще к концу не пришел, как молодого  сэра  Бинго  Бинкса  -
паренька из Англии в красном мундире, того, что завел  себе  целую  почтовую
карету и сам в ней за кучера, - уже  изловила  Рэчел  Бонниригг,  долговязая
дочка старой леди Лаупенгерт. Они дотанцевались вдвоем до того,  что  о  них
стали говорить больше чем следовало. Мальчишка и  рад  бы  на  попятный,  да
старуха взялась за него ретиво,  и  с  помощью  консисторского  суда  и  еще
чего-то девушка быстро стала сиятельной леди Бинкс, несмотря на всю  неохоту
сэра Бинго. Сейчас он не решается везти ее к своим в Англию,  и  они  так  и
сидят круглый год здесь на водах - вот до чего могут воды довести!
   - И Клара - я хотел сказать: мисс Моубрей - встречается с такими  дамами?
- спросил Тиррел с плохо скрытым беспокойством.
   - Что она может поделать,  бедное  создание!  -  сказала  хозяйка.  -  Ей
приходится водиться с теми, с кем водится брат, ведь она  от  него  зависит,
ясное дело. Но, впрочем, мне  и  самой  кое-что  сделать  следует,  пока  не
стемнело, дел хватает. Заболталась я с вами, мастер Фрэнси.
   Мег решительно зашагала прочь, и молодой человек вскоре услышал, как  она
громким, звучным голосом отчитывает своих служанок.
   Тиррел с минуту посидел в раздумье, потом взял шляпу и вышел. Сначала  он
заглянул в конюшню: конь, насторожив уши, приветствовал его тихим  дружеским
ржаньем, которым лошади  всегда  встречают  появление  любящего  и  любимого
друга. Убедившись, что для его  верного  товарища  сделано  все  надлежащее,
Тиррел воспользовался долгими,  медлительными  сумерками  и  посетил  старый
замок - дорога к нему и ранее была самой приятной  его  вечерней  прогулкой.
Пока хватало света, он оставался там, любуясь  видом,  который  мы  пытались
описать в первой главе. Он снова погрузился в свои думы, и тускнеющие краски
лежавшей перед ним местности  напомнили  ему  угасающий  цвет  жизни,  когда
юность и надежда уже перестают золотить ее.
   Потом он быстрым шагом вернулся в  гостиницу.  Прогулка  и  легкий  ужин,
состоявший из гренков с сыром и домашнего эля, настроили его мысли на  более
веселый или по крайней мере на более  спокойный  лад.  И  в  синюю  спальню,
которой он все-таки удостоился, Тиррел вошел в качестве  если  и  не  совсем
счастливого, то все-таки довольного жильца.

Глава 3

СОСТАВ МИНИСТЕРСТВА

   Правительство любому строю нужно:
   Царица есть у пчел, вожак у ланей
   Власть консулам вручали в древнем Риме
   В Афинах власть была в руках архонтов...
   Мы, сударь, учредили комитет.
   "Хроника Сент-Ронанских вод"

   На следующий день Фрэнсис Тиррел окончательно обосновался в комнатах, где
квартировал раньше, и объявил, что намерен прожить здесь еще несколько дней.
Старик, издавна отправлявший в Сент-Ронане  должность  посыльного,  доставил
его дорожный сундук и удочки, а также письмо к Мег,  написанное  на  прошлой
неделе,  в  котором  Тиррел  просил  ее  приготовиться  к  приезду   доброго
знакомого. Мег весьма благосклонно приняла изрядно запоздалое извещение. Она
заявила, что "это очень любезно со стороны мастера Тирла" и что "Джон Хислоп
хоть и не так уж проворен, но зато надежнее всякой ихней почты,  даже  самой
спешной". С удовлетворением отметила она также, что в багаже  ее  постояльца
не оказалось футляра с ружьем.
   - Ведь эта самая стрельба уже раз довела до беды и его и меня:  окрестные
лэрды подняли крик, будто я устраивала в своем доме приют для браконьеров  и
стрелков по чужой дичи!  А  как  было  помешать  двум  отчаянным  мальчишкам
забираться на чужие поля? Они бродили по самому краю соседской земли, где им
позволили охотиться, - им  было  не  до  межевых  столбов,  когда  куропатка
взлетела.
   Следующие несколько дней Тиррел вел такой тихий и замкнутый образ  жизни,
что Мег,  будучи  сама  весьма  беспокойным  и  суетливым  созданием,  стала
сердиться - он задавал ей куда  меньше  хлопот,  чем  она  ожидала.  Крайнее
безразличие и равнодушие постояльца ко всему на свете  внушало  ей  чувство,
какое испытывает, вероятно, умелый  наездник,  оседлавший  слишком  смирного
скакуна и досадующий, зачем он почти не чувствует коня под собою?  Гуляя  по
окрестным лесам и холмам, Тиррел выбирал самые глухие  и  уединенные  места.
Часто удочка его просто оставалась дома или  служила  только  предлогом  для
того, чтобы не спеша брести вдоль какого-нибудь ручейка.  Успехи  же  его  в
рыбной ловле были так слабы, что  Мег  уверяла,  будто  волынщик  из  Пиблза
успеет  наловить  полную  корзинку  форелей,  пока  мастер   Фрэнси   выудит
полдесятка. В конце концов Тиррелу ради спокойствия хозяйки и спасения своей
репутации пришлось изловить крупного лосося.
   Рисование (или "малевание", как называла  это  занятие  Мег)  подвигалось
тоже  очень  медленно.  Правда,  вернувшись  с  прогулки,  постоялец   часто
показывал  хозяйке  наброски,  которые  обычно  заканчивал  дома,   но   она
расценивала их очень невысоко.
   - Что проку, - говаривала она, - в  клочках  бумаги,  на  которых  что-то
намазано черным и белым! И по-вашему, мастер Фрэнси, это  кусты,  деревья  и
утесы? Неужели вы не можете рисовать зеленым, голубым и желтым, как  другие?
Так не проживешь! Вам бы натянуть  большой  кусок  холста,  как  делает  Дик
Тинто, да рисовать людей. Им на себя куда приятней глядеть,  чем  на  разные
утесы над рекой. Я бы даже не  возражала,  если  бы  приходил  кто-нибудь  с
источника и сидел бы тут, чтобы вы делали с него портрет. Они,  поди,  и  не
так еще время тратят, а вы уж наверняка заработали бы на  этом  по  гинее  с
души. Дик-то получал и по две, да он уж наловчился и руку набил - ведь  пока
ходить научишься, сначала и ползать доведется.
   В ответ на такие уговоры Тиррел  уверял  Мег,  что  рисунки,  которым  он
посвящает свое время, нынче в большой цене и художник подчас получает за них
больше, чем за портреты или пейзажи в красках. Он  прибавил,  что  рисунками
часто иллюстрируют известные поэтические произведения, и дал понять,  что  и
сам занимается такого рода работой.
   О великих достоинствах своего жильца как художника Мег поспешила объявить
Нелли  Троттер  -  рыбной  торговке,  чья   тележка   служила   единственным
нейтральным средством сообщения  между  Старым  городком  и  Сент-Ронанскими
водами. Мег благоволила к Нелли Троттер, потому  что  та  на  своем  пути  к
новому поселку проезжала мимо гостиницы и хозяйка всегда могла забрать у нее
лучшую  рыбу.  По  правде  сказать,  матушку  Додз  так  раздражали  и  даже
расстраивали известия  о  разных  личностях,  достигших  высокой  степени  в
области науки и искусства и каждодневно прибывавших в отель,  что  она  была
вне себя от радости, когда ей представилась  счастливая  возможность  побить
противника его же оружием. И поэтому она  трубила,  как  могла,  о  талантах
своего постояльца, - Мне надо выбрать самое лучшее, Нелли, что только есть в
твоей тележке, - если мы столкуемся, конечно. Ведь я все это беру для самого
лучшего живописца. Твои красавцы и красавицы ничего бы не пожалели, лишь  бы
поглядеть, что он рисует. Проведет три прямых да три косых черточки и  сразу
получает  пригоршню  золота.  И  он  вовсе  не  какой-нибудь   неблагодарный
бездельник вроде  Дика  Тинто:  тот  положил  в  карман  мои  двадцать  пять
шиллингов, да и отправился  вниз  пропивать  деньги  в  ихнем  распрекрасном
отеле. Нет, он скромный, тихий юноша знает, где ему  лучше,  и  живет  себе
спокойно в старом пристанище. Вот как! Передай им все это  и  послушай,  что
они скажут.
   - Ну, сударыня, это я наперед знаю, нечего мне  зря  и  ноги  топтать,  -
ответила Нелли Троттер. - Они скажут, что вы старая дура, да и я тоже. И что
мы, пожалуй, знаем толк в курином бульоне или в  печеной  рыбе,  но  во  все
остальное нам совать нос нечего.
   - Чтоб они сказали такое, наглецы, негодяи!  -  закричала  Мег.  -  Да  я
тридцать лет веду свое хозяйство! Пусть только попробуют сказать мне  это  в
лицо! У меня слова не пустые! Я, может быть, уже толковала со священником  и
показывала ему один такой листок из тех, что  мастер  Тирл  разбрасывает  по
своей комнате! И, может быть, священник мне рассказывал, как лорд Бидмор  на
его глазах отдал пять гиней  за  картинку  похуже  этой!  Ведь  всему  свету
известно, что наш пастор долго служил учителем в доме этого лорда!
   - Знаете, - возразила ее приятельница, - если я и перескажу им  все  это,
они мне едва ли поверят. Среди них столько знатоков и они так высоко  ставят
себя и так низко - всех остальных, что коли  вы  не  пошлете  им  эту  самую
картинку, так, по-моему, они не поверят ни одному моему слову.
   - Не поверят словам порядочной женщины? Даже двух  сразу!  -  воскликнула
Мег. - О, времена безверия! Ну хорошо, раз уж на то  пошло,  Нелли,  так  ты
снесешь вниз эту картинку, или  набросок,  или  как  там  его  (я-то  всегда
считала, что бросают только худое) ты снесешь его, чтобы устыдить  всю  эту
чванливую компанию. Но смотри же, принеси  листок  обратно,  ведь  это  вещь
ценная. И помни, Нелли: не выпускай его из рук, я  не  очень-то  верю  в  их
честность. Да, ты  можешь  еще  сказать,  что  у  него  есть  иллистрованное
произведение - иллистрованное, запомни это слово, Нелли, и ввертывай почаще
надо этим словом начинить свой рассказ, как индюка - салом.
   И, снабженная верительными грамотами, словно герольд,  направляющийся  из
одного государства в другое, Нелли покатила свою тележку  с  рыбой  вниз,  к
сент-ронанскому источнику.
   На минеральных водах, как и повсюду, где  только  собирается  вместе  род
людской, формы  правления  устанавливаются  обычно  по  прихоти  случая  или
обстоятельств и бывают  самыми  различными.  Но,  во  избежание  последствий
безвластия, почти везде  избирается  какое-нибудь  руководство.  Иногда  вся
власть вверяется руководителю развлечениями. Правда, как и все деспотические
формы правления, строй такого рода ныне вышел из моды, и за последнее  время
власть  этого  сановника  стала  ограниченной  даже  в  Бате,  где  когда-то
единолично правил всемогущий Нэш.  Теперь,  в  качестве  более  либерального
способа  правления,  получили  распространение  распорядительные   комитеты,
избираемые из числа наиболее постоянных посетителей курорта. Такому комитету
и была вверена власть над  новорожденной  республикой,  получившей  название
Сент-Ронанских вод. Надо заметить, что отправление  этим  маленьким  сенатом
столь высоких обязанностей осложнялось тем, что, как во  всякой  республике,
подданные разделились здесь на два враждебных и  соперничавших  между  собою
лагеря. Каждый день они вместе ели, пили, плясали и веселились - и в  то  же
время с ожесточением, присущим политическим партиям, ненавидели друг  друга,
старались всеми правдами и не правдами  привлечь  на  свою  сторону  всякого
новоприбывшего и со всем остроумием и язвительностью, на какие  только  были
способны,  высмеивали  нелепые  затеи  и  безумства,  в  которые   пускалась
противная сторона.
   Во главе одной из этих партий стояла  сама  леди  Пенелопа  Пенфезер,  та
самая, которой Сент-Ронанские воды были обязаны своею славой  и  даже  своим
существованием. Ее  влияние  уравновешивалось  лишь  влиянием  вождя  другой
фракции - владетельного мистера Моубрея сент-ронанского,  или  сквайра,  как
его обычно именовали в  обществе  на  английский  манер,  столь  ненавистный
хозяйке старого подворья.
   Знатность и богатство леди, ее притязания на таланты, красоту  (хотя  уже
несколько поблекшую) и значение в свете, которое она  самочинно  приписывала
себе, собирали вокруг нее художников, поэтов, философов,  ученых,  ораторов,
заморских искателей приключений et hoc geu ome .
   С другой стороны, влияние  сквайра,  человека  родовитого,  который  имел
владения в здешнем краю, держал борзых и пойнтеров и  на  худой  конец  умел
хоть поговорить об охотничьих и скаковых лошадях, обеспечивало  ему  в  трех
ближних графствах поддержку всего сословия молодых повес, как  чистокровных,
так и полукровок. Когда оказывались необходимы дополнительные  приманки,  он
всегда мог пожаловать друзьям право охоты в своих  угодьях,  а  ведь  одного
этого достаточно, чтобы у  любого  молодого  шотландца  любых  времен  сразу
закружилась голова.
   За последние полгода значение  мистера  Моубрея  еще  возросло  благодаря
тесной дружбе с  сэром  Бинго  Бинксом,  тем  мудрым  английским  баронетом,
который, стыдясь, по общему мнению, возвращаться в родные края,  обосновался
в Сент-Ронанских водах и наслаждался здесь счастьем, любезно навязанным  ему
каледонским Гименеем в лице мисс Рэчел Бонниригг. Поскольку этот  джентльмен
действительно  правил  принадлежавшей  ему   настоящей   почтовой   каретой,
отличавшейся от почтовых карет его величества короля английского  лишь  тем,
что она чаще  опрокидывалась,  его  влияние  среди  людей  известного  круга
оказывалось непререкаемым, и сент-ронанский сквайр, как человек из них двоих
более умный, пожинал все выгоды, которые могла в этом  смысле  принести  ему
дружба сэра Бинго.
   Эти две борющиеся за власть  партии  по  силе  настолько  равнялись  друг
другу, что преобладание каждой из них часто определялось движением солнца по
поднебесью. Так, с утра и до  полудня,  когда  леди  Пенелопа  уводила  свою
паству в тенистые дубравы, чтобы посещать там руины какого-нибудь  памятника
древних времен, вкушать на траве завтрак и портить  хорошую  бумагу  плохими
рисунками, а хорошие стихи - декламацией, одним словом

   Стихами бредить меж дерев зеленых, -

   В  что  предобеденное  время  власть  ее   светлости   над   повесами   и
бездельниками представлялась абсолют-гон и ничем не ограниченной, все и  вся
втягивалось в некий tourillo ,  осью  и  центром  которого
являлась она сама. Подчас следовать за ней бывали вынуждены  даже  охотники,
стрелки и горькие пьяницы. Надувшись, пренебрежительно  посмеиваясь  над  ее
поэтическими празднествами  и  подбивая  на  смешки  младших  нимф,  которым
надлежало бы проявлять подобающую чувствительность, они все же тащились в ее
свите.
   После обеда, однако, все менялось.  Наисладчайшие  улыбки  ее  светлости,
самые нежные ее приглашения часто не в силах были привлечь к  чайному  столу
нейтральную часть дам и кавалеров. Теперь ее  общество  ограничивалось  лишь
теми,  кого  здоровье  и  состояние  финансов  вынуждали  пораньше  покинуть
обеденный  стол,  да  наиболее  преданными  и  рьяными   из   ее   ближайших
приспешников и вассалов. Случалось иногда, что колебалась  верность  даже  и
этих последних. Ее собственный поэт-лауреат,  для  которого  она  вытягивала
пожертвования из каждого новоприбывшего, до  того  осмелел,  что  однажды  в
присутствии ее светлости спел  за  ужином  песенку  довольно  двусмысленного
содержания. В  другой  раз  ее  главный  художник,  делавший  иллюстрации  к
сочинению "Любовь растений", в ответ на обычную дозу критики со  стороны  ее
светлости позволил себе в хмельном задоре не  только  начисто  отвергать  ее
мнение о своем творчестве, но и договорился до того, что-де  с  ним  следует
обходиться как с джентльменом.
   Эти распри уладил распорядительный комитет, который ходатайствовал  перед
леди Пенелопой за раскаявшихся наутро  грешников  и  на  умеренных  условиях
добился возвращения им ее милости. Много совершал  комитет  и  других  актов
умягчения власти  в  целях  успокоения  раздора  и  поддержания  мира  среди
сограждан. Процветание поселка всецело зависело от его деятельности, и, если
б не  это  высокое  учреждение,  Сент-Ронанские  воды,  вероятно,  давно  бы
опустели. Поэтому мы  обязаны  хоть  кратко  описать  могущественный  сенат,
которому обе партии, соединившись  вместе  и  как  бы  жертвуя  собственными
интересами, вручили бразды правления.
   Каждого из лиц, в него входивших, избирали, видимо, так, как в сказке про
Фортунио красавица выбирала себе товарищей - то  есть  за  его  особый  дар.
Первым  в  списке  стоял  врачеватель  -  доктор  Квентин  Квеклебен.   Свою
привилегию распоряжаться на водах всеми лечебными  делами  он  основывал  на
принципе,  по  которому  право  владения  на  новооткрытые   земли   исстари
закреплялось за первым пиратом, учинившим грабеж на  их  берегах.  Признание
заслуг доктора, который впервые провозгласил и установил  целебные  свойства
источника, имело следствием водворение его  здесь  как  первейшего  врача  и
ученого. В качестве ученого он был вправе заниматься всем - от варки яиц  до
чтения лекций. Он, как многие из его собратий, действительно мог  предложить
пациенту с дурным пищеварением и отраву и противоядие, поскольку  был  таким
же знатоком в гастрономии, как сам доктор  Редгил  или  какой-нибудь  другой
знаменитый врач, писавший по вопросам кулинарии, вроде доктора  Монкрифа  из
Типпермалоха, покойного доктора Хантера из Йорка или  доктора  Китчинера  из
Лондона. Но всевластие всегда вызывает зависть, и  врачеватель  благоразумно
уступил обязанности  заведующего  провиантом  и  главного  кравчего  другому
джентльмену, который в качестве  знатока  искусств  и  судьи  хорошего  тона
постоянно и ex officio   занимал  место  во  главе
стола. За собой же доктор сохранил право съедать все лучшие блюда  с  общего
стола и  привилегию  иногда  критиковать  их.  В  заключение  характеристики
ученого доктора нам остается сообщить читателям, что это был  высокий  тощий
джентльмен с хмурым лицом и  в  плохо  сделанном  черном  шарике  с  баками,
которые отставали от его впалых щек. Девять месяцев в  году  он  проводил  в
Сент-Ронане и, как подозревали, выколачивал здесь немалые  деньги,  особенно
потому, что превосходно играл в вист.
   Вторым по действительной власти,  хотя,  пожалуй,  первым  по  чину,  был
знаток искусств мистер Уинтерблоссом - человек обходительный, щепетильный  и
изысканный в обращении. Он пудрил волосы и носил косичку, у колена -  пряжки
с поддельными бриллиантами, а на  пальце  -  перстень  с  печаткой  размером
побольше, чем у сэра Джона Фальстафа. Было у него в  лучшую  пору  именьице,
которое, как и подобает джентльмену, он  промотал,  живя  на  широкую  ногу.
Короче говоря, он был как бы одним из тех почтенных звеньев,  что  соединяют
современного фата с фатом прошлого столетия, и мог сравнить безумства обоих,
проверив их на своем собственном опыте. Когда он стал постарше, он  набрался
благоразумия и кое-как расстался с рассеянным образом жизни,  правда,  успев
уже расстроить и здоровье и состояние.
   Теперь  мистер  Уинтерблоссом  жил  на  скромную  ренту  и,  заняв  место
постоянного  председателя  за  табльдотом  на  Сент-Ронанских  водах,  нашел
способ, как примирить скудные средства с большим обществом и всегда накрытым
столом. Он развлекал собравшихся анекдотами, предметом которых были  Гаррик,
Фут, Боннел Торнтон или лорд Келли, и изрекал свое мнение по всем  вопросам,
требовавшим хорошего вкуса. Он превосходно резал жаркое и  умел  без  ошибки
наделить каждого гостя тем, что ему подобало, а  в  награду  за  свои  труды
никогда не забывал приберечь лакомый кусок для себя самого. Добавим, что  он
был знатоком изящных искусств и, во всяком случае, разбирался в  живописи  и
музыке. Впрочем, ему доступна была лишь техническая сторона искусства, а  не
то в нем,  что  согревает  сердце  и  возвышает  душу.  И  в