стоя.  Сейчас  Тиррел   предложил
посетителю стул и, усевшись в свою  очередь,  первый  нарушил  последовавшее
затем неловкое молчание:
   - Испытав в течение долгого времени столько несправедливостей и  обид  от
вашего друга, я был бы рад, капитан Джекил, услышать хотя бы теперь что-либо
способное заставить меня лучше думать и о нем самом и  о  его  намерениях  в
отношении меня и других людей.
   - Мистер Тиррел, - сказал капитан Джекил, - разрешите мне говорить вполне
откровенно.  Несогласие  между  вами  и  вашим  братом  возникло  от  такого
множества противоположных интересов, что вы не можете быть друзьями.  Но  из
этого отнюдь  не  следует  с  неизбежностью,  что  вы  должны  оставаться  в
смертельной вражде.
   - Я не враг моему брату, капитан Джекил, - сказал Тиррел, - и не  был  им
никогда. Но другом его я быть не могу, и  он  слишком  хорошо  знает,  какая
непреодолимая преграда легла между нами из-за его собственного поведения.
   - Мне известны, - медленно и многозначительно произнес капитан Джекил,  -
в общих чертах по  крайней  мере  некоторые  подробности  вашей  злосчастной
размолвки.
   - Если так, - сказал Тиррел, и лицо его  вспыхнуло,  -  вам  должно  быть
также понятно, как тягостно для меня быть вынужденным  беседовать  на  такую
тему с человеком мне совершенно посторонним, мало того - другом и доверенным
лицом того, кто... Но я не стану оскорблять ваших чувств, капитан Джекил,  и
потому постараюсь подавить свои. Словом, будьте любезны сообщить мне то, что
вам поручено было мне передать, так как  я  вынужден  отправиться  нынче  же
утром на воды, чтобы уладить некое дело" близко меня затрагивающее.
   - Если вы имеете в виду причину, помешавшую вам  явиться  на  поединок  с
сэром Бинго Бинксом, - сказал капитан Джекил, - то все дело уже  разъяснено,
и  инцидент  может   считаться   исчерпанным.   Я   собственноручно   сорвал
оскорбительное для вас объявление и заявил, что отвечаю за ваше  доброе  имя
перед всяким, кто вознамерился бы в нем усомниться.
   - Сэр, - ответил до крайности изумленный Тиррел, - премного обязан вам за
ваши добрые намерения, тем более что понятия не  имею,  чем  заслужено  мною
ваше вмешательство. Признаюсь однако, что оно меня не вполне  удовлетворяет:
я привык сам защищать свою честь.
   - Осмелюсь заметить, что во всех случаях задача эта для вас не трудна,  -
ответил Джекил, - особенно же в данном случае,  так  как  вряд  ли  кто-либо
возьмет на себя смелость выступить против вас. Может быть, мое вмешательство
и явилось бы совершенно неуместным,  если  бы  на  меня  не  было  возложено
поручение, требующее конфиденциальной беседы с вами.  По  соображениям  моей
личной чести я и должен был выступить поручителем за вашу. Мне известна  вся
правда об этом деле от моего друга, графа  Этерингтона,  который  всю  жизнь
должен  благодарить  небо,  не  давшее  ему   совершить   тогда   чудовищное
преступление.
   - Вашему другу, сэр, было за что благодарить небо, но еще больше  было  в
его жизни такого, за что ему следовало просить у бога прощения.
   - Я не духовное лицо, сэр, - живо возразил капитан Джекил, -  но  и  меня
учили, что это можно сказать о большинстве смертных.
   - Не мне, во всяком случае, это отрицать, - сказал Тиррел, - но  вернемся
к тому, о чем мы говорили. Неужто вы взяли на себя смелость, капитан Джекил,
сообщить всем и каждому подробности такого необычного поединка, как тот, что
произошел между мною и вашим другом?
   - Конечно нет, сэр, - ответил Джекил. - Я считал,  что  дело  это  крайне
щекотливое и оба вы равно заинтересованы в том, чтобы оно не вышло наружу.
   - Могу ли я узнать в таком случае, -  сказал  Тиррел,  -  каким  же  иным
способом оправдали вы мою неявку на свидание,  о  котором  мы  условились  с
сэром Бинго Бинксом?
   - Так как в обществе я хорошо известен в качестве джентльмена и  человека
чести, мне достаточно было, сэр,  поручиться  своим  словом  в  моей  личной
осведомленности насчет того, что вы были ранены на поединке с одним из  моих
друзей, но что соображения осторожности требуют предать забвению подробности
этого дела. Думаю, что никто не решится оспаривать мои слова или счесть  мои
заверения недостаточно удовлетворительными. А если в данном случае и нашелся
бы чересчур уж недоверчивый человек, я найду способ удовлетворить его.  Пока
же вопрос о вашем изгнании из общества на водах разрешен самым  лестным  для
вас образом. И  сэр  Бинго  Бинкс,  принимая  во  внимание  свое  участие  в
распространении столь оскорбительных для вас слухов, желает, чтобы о вашей с
ним первоначальной ссоре теперь не было даже речи, и выражает надежду, что с
обеих сторон последуют взаимное прощение и забвение всей этой истории.
   - Честное слово, капитан  Джекил,  -  ответил  Тиррел,  -  вы  и  вправду
вынуждаете меня признать, что  я  вам  кругом  обязан.  Вы  разрубили  узел,
который мне было бы весьма трудно распутать. Должен  откровенно  признаться,
что, хотя я и решил во что бы то ни стало смыть наложенное  на  меня  пятно,
мне было бы очень нелегко оправдаться, не упоминая обстоятельства,  которые,
хотя бы ради памяти моего отца, следовало навсегда покрыть мраком  забвения.
Надеюсь, что друг ваш не страдает от последствий своей раны?
   - Его светлость почти совершенно оправился, - сказал Джекил.
   - И я надеюсь, у него хватает справедливости признать, что, насколько это
зависело от моей воли, я совершенно неповинен в намерении ранить его?
   - Он отдает вам полную справедливость в этом, равно как и во всем другом,
- ответил Джекил, - сожалеет о своем неистовстве и полон решимости  быть  на
будущее время осторожнее.
   - Что ж, - сказал Тиррел, - значит, пока все хорошо. А теперь могу я  еще
раз спросить, что же именно поручил вам  передать  мне  ваш  друг?  Если  бы
поручение исходило не от  него,  неизменно  проявлявшего  в  отношении  меня
лживость и коварство, ваше личное благородство и честность заставили бы меня
надеяться,  что  ваше  посредничество  действительно  может  прекратить  эту
противоестественную вражду.
   - В таком случае я начну, сэр, и притом в более благоприятной обстановке,
чем рассчитывал, излагать вам суть  моего  к  вам  дела,  -  сказал  капитан
Джекил. - Если молва не лжет, вы готовитесь, мистер Тиррел, начать  судебный
процесс с целью отнять у вашего брата его состояние и титул.
   - Ваши выражения не совсем точны, капитан Джекил, - возразил Тиррел, -  я
начну судебный процесс, - если вообще начну его, -  с  целью  защитить  свои
собственные права.
   - Это ведь одно  и  то  же,  только  сказано  иными  словами,  -  заметил
посредник. - Я не призван решать, насколько обоснованны ваши притязания,  но
вы сами должны согласиться, что они весьма недавнего происхождения. Покойная
графиня Этерингтон умерла, обладая - открыто и неоспоримо обладая  -  правом
на свое положение в обществе.
   - Если у нее не было подлинного права на него, сэр, - ответил  Тиррел,  -
то она, пользуясь им так  долго,  получила  больше,  чем  ей  полагалось,  а
обиженная женщина, чьи права были ущемлены, именно  поэтому  лишилась  того,
что ей в действительности принадлежало.
   - Для того чтобы поколебать права  нынешнего  графа  Этерингтона  на  его
титул,  сэр,  права,  столь  прочно  утвердившиеся  в  общественном  мнении,
понадобились бы весьма и весьма веские доказательства.
   Тиррел вынул из своего бумажника листок и, протянув его капитану Джекилу,
добавил только:
   - Я далек от мысли уговаривать  вас  отказаться  от  защиты  прав  вашего
друга. Но,  думается  мне,  документы,  список  которых  я  вам  даю,  могут
поколебать вашу уверенность в его правах.
   Капитан Джекил прочитал вполголоса:
   - "Свидетельство о бракосочетании, совершенном  достопочтенным  Зеедекией
Кемпом, капелланом британского посольства в Париже, между Мари  де  Бельрош,
графиней де Мартиньи, и высокочтимым  Джоном,  лордом  Окендейлом"  "Письма
Джона, графа Этерингтона, и его супруги под именем госпожи де Мартиньи  друг
к  другу"  "Свидетельство  о  крещении"  "Заявление   графа   Этерингтона,
сделанное им на смертном одре"... Все это очень хорошо, но могу  я  спросить
вас, мистер Тиррел,  действительно  ли  намереваетесь  вы  выступать  против
вашего брата решительно и бесповоротно?
   - Он забыл, что он мой брат: он поднял на меня руку.
   - Вы тоже пролили его кровь, притом дважды, - сказал Джекил.  -  Свет  не
спросит, кто из братьев обидчик он спросит - кто из них получил и кто нанес
наиболее тяжкую рану.
   - Ваш друг, сэр, нанес мне тяжкую рану, - возразил Тиррел, -  которая  не
закроется, пока я буду владеть своей памятью.
   - Понимаю, сэр, - сказал капитан Джекил. - Вы имеете в виду историю  мисс
Моубрей.
   - Не начинайте со мною разговора об этом, сэр! -  вскричал  Тиррел.  -  О
важнейших моих правах - правах, относящихся к моему  положению  в  обществе,
моему благосостоянию, чести моей матери, я мог еще  рассуждать  с  некоторой
долей сдержанности. Но не говорите больше ни слова о  предмете,  который  вы
только что затронули, если не хотите  иметь  дело  с  человеком,  лишившимся
рассудка! Как можете вы, сэр, услышав  об  этой  истории  хотя  бы  в  общих
чертах, воображать, что я способен помыслить об  этом  коварном  поступке  с
двумя несчастными, хладнокровно и бесчеловечно совершенном вашим  другом,  и
не...
   Он вскочил с места и возбужденно зашагал взад и вперед по комнате.
   - С тех пор как враг рода человеческого  нарушил  блаженство  первобытной
невинности, не совершалось столь изменнического деяния, не уничтожались  так
беспощадно надежды на счастье, не обрекались на столь неотвратимое горе  два
злополучных существа, имевших глупость слепо довериться предателю!  Если  бы
это его поведение внушено было страстью, поступок, совершенный  им,  был  бы
все же деянием человека  -  злодея,  разумеется,  но  все  же  человеческого
существа, действующего под влиянием человеческих чувств. Но он поступил  как
спокойный, хладнокровный, расчетливый дьявол, движимый самыми  низменными  и
гнусными корыстными побуждениями в сочетании -  как  я  твердо  уверен  -  с
прочно и давно укоренившейся ненавистью к человеку, чьи притязания могли, по
его мнению, повредить его правам.
   - Меня огорчает, что вы в таком возбуждении, -  спокойно  сказал  капитан
Джекил. - Я уверен, что лорд Этерингтон действовал под влиянием совсем  иных
побуждений, чем те, которые вы ему приписываете.  И  если  вы  соблаговолите
хотя бы только выслушать меня, мы, может быть,  найдем  способ  уладить  эту
злосчастную ссору.
   - Сэр, - сказал Тиррел, снова садясь  на  стул,  -  я  буду  слушать  вас
спокойно, так же как я оставался бы спокоен под зондом хирурга, исследующего
гнойную рану. Но если вы  затронете  самое  чувствительное  место,  если  вы
заденете открытый нерв, не рассчитывайте, что я смогу терпеть, не дрогнув.
   - Вот я и стараюсь проделать всю операцию как  можно  скорее,  -  ответил
капитан Джекил, имевший то преимущество, что в течение всей этой  беседы  он
сохранял самое невозмутимое хладнокровие. - Из всего, что  вы  мне  сказали,
мистер Тиррел, я делаю вывод, что  душевный  покой,  счастье  и  честь  мисс
Моубрей вам исключительно дороги.
   - А кто осмеливается касаться ее чести? - пылко вскричал Тиррел. Впрочем,
он тотчас же взял себя в руки и добавил спокойным, но в то же время  глубоко
проникновенным тоном:
   - Сэр, она мне дороже зеницы ока!
   - Таковы же и чувства моего друга, - сказал капитан, - и  он  решил  дать
мисс Моубрей полное удовлетворение.
   - Единственна?! для него возможность дать ей полное удовлетворение -  это
удалиться отсюда, не разговаривать с ней, не думать о ней и даже  не  видеть
ее во сне.
   - Лорд Этерингтон мыслит иначе, - возразил капитан Джекил. - Он полагает,
что если с его стороны и было причинено  мисс  Моубрей  некое  зло,  чего  я
отнюдь не обязан признавать, он лучше всего может искупить его, предложив ей
разделить с ним его титул, знатность и богатство.
   - Его титул, знатность и богатство, сэр, так же фальшивы, как и он сам, -
с бешенством произнес Тиррел. - Чтобы он женился на Кларе Моубрей? Никогда!
   - Вы должны иметь в виду, - ответил Джекил, - что богатство  моего  друга
зависит не только от исхода судебного процесса, которым  вы  ему  угрожаете,
мистер Тиррел. Отнимите у него, если сможете,  окендейлское  поместье,  -  у
него останется еще значительное состояние, унаследованное им от матери. А  в
отношении его бракосочетания с мисс Моубрей он считает, что ежели  она  сама
не пожелает, чтобы обряд был повторен - в этом он всецело готов  подчиниться
ее решению, - им обоим достаточно  будет  заявить,  что  церемония  эта  уже
состоялась.
   - То был обман, сэр! - воскликнул Тиррел. - Выдать себя за другое лицо  -
это подлый, гнусный обман, которого постыдился  бы  последний  из  негодяев,
заключенных в Ньгогетскую тюрьму!
   - Но этому  нет  никаких  доказательств,  мистер  Тиррел.  Свидетельство,
выданное пастором, безупречно: Фрэнсис  Тиррел  и  Клара  Моубрей  соединены
священными узами брака - таков смысл  документа.  Имеется  и  копия...  Нет,
погодите минуточку, сэр. Вы говорите, что имела место  подмена  одного  лица
другим. Я не сомневаюсь, что вы утверждаете то,  чему  верите  на  основании
слов мисс Моубрей. Она была  застигнута  врасплох,  ее  в  известном  смысле
принудил согласиться на брак человек, за которого она и  вышла  затем,  при
виде прежнего поклонника, которому она, без сомнения, давала  легкомысленные
клятвы, ей стало стыдно удивительно ли, что, не имея поддержки от  супруга,
она переменила тон и возложила на  того,  кто  отсутствовал,  вину  за  свое
собственное непостоянство? В столь критический момент женщина  будет  искать
самых не правдоподобных оправданий, только бы не признать себя виновной.
   - В этом деле шутки неуместны, - произнес Тиррел.  Лицо  его  побледнело,
голос дрожал от гнева.
   - Я говорю совершенно  серьезно,  сэр,  -  возразил  Джекил.  -  Во  всей
Британии нет ни одного судебного учреждения, которое приняло бы во  внимание
слова мисс Моубрей - единственное, что она  может  предъявить,  и  притом  в
деле, затрагивающем лично ее, в то время как целый свод доказательств прямых
и косвенных говорит о том, что она по доброй воле согласилась выйти замуж за
джентльмена, домогающегося в настоящее время ее руки. Простите меня, сэр,  я
вижу, вы крайне возбуждены я отнюдь не намерен оспаривать ваше право верить
в то, что вы считаете наиболее вероятным, я лишь позволяю себе обратить ваше
внимание на то впечатление, которое  доказательства,  по  всей  вероятности,
произведут на лиц беспристрастных.
   - Ваш друг, - ответил Тиррел, стараясь изобразить  спокойствие,  которого
на самом  деле  у  него  не  было,  -  возможно,  рассчитывает  такого  рода
аргументами прикрыть свою подлость. Но это  ему  не  удастся:  правду  знает
небо, знаю  и  я  кроме  того,  на  свете  есть  еще  один  беспристрастный
свидетель, который  может  удостоверить,  что  мисс  Моубрей  стала  жертвой
гнуснейшего обмана.
   - Вы имеете в виду ее кузину по имени, кажется, Ханна  Эруин,  -  ответил
Джекил. - Как видите, я хорошо осведомлен обо всех обстоятельствах дела.  Но
как разыскать эту Ханну Эруин?
   - Я не сомневаюсь, что она появится в час, угодный  небу,  к  посрамлению
того,  кто  воображает,  будто  единственный  свидетель  его  предательства,
единственный, кто может раскрыть всю  эту  запутанную  тайну,  либо  уже  не
числится среди живых, либо по крайней мере не может быть поставлен  лицом  к
лицу с ним, чтобы свести на нет все его  козни.  Да,  сэр,  оброненное  вами
замечание полностью  объяснило  мне,  почему  ваш  друг,  или,  называя  его
настоящим именем, мистер Вэлентайн Балмер, не затеял своих махинаций раньше,
а начал их именно сейчас. Он считает достоверным, что Ханна Эруин  находится
за пределами Британии или же не может быть вызвана в суд. Но  не  исключено,
что он жестоко ошибается.
   - Мой друг вполне уверен в благоприятном для себя исходе дела, -  ответил
Джекил, - но из уважения к даме он не хотел бы затевать процесс и тем  самым
затрагивать ряд обстоятельств, которые было  бы  крайне  тягостно  предавать
огласке.
   - Предавать огласке! - повторил Тиррел.  -  Во  всем  виноват  предатель,
заложивший огромной силы мину, а теперь делающий вид,  будто  он  не  желает
поджигать фитиль. О, как проклинаю я родство  между  нами,  связывающее  мне
руки! Я был бы счастлив занять в обществе самое жалкое и презираемое  место,
если бы такой ценой обрел один час для мщения этому сверхлицемеру!  Одно  не
подлежит сомнению,  сэр:  ваш  друг  не  получит  своей  жертвы  живой.  Его
домогательства убьют Клару Моубрей, до краев наполнив чашу его  преступлений
убийством одной из прекраснейших... Но довольно! Я уподоблюсь женщине,  если
скажу еще хоть слово об этом!
   - Мой друг, - сказал Джекил, - раз уж вы предпочитаете называть его  так,
не меньше вашего желает оберечь чувствительность  мисс  Моубрей.  И  с  этой
целью  он,  не  ссылаясь  на  прошлое,  обратился  к  ее  брату  на  предмет
сватовства, которое пришлось тому весьма по душе.
   - Вот как? - вздрогнув, произнес Тиррел. - А мисс Моубрей?
   - Она отнеслась к этому настолько благосклонно,  что  согласилась  видеть
лорда Этерингтона гостем в Шоуз-касле.
   - Ее, наверно, принудили дать согласие! - вскричал Тиррел.
   - Она дала его добровольно, - сказал Джекил, -  так,  во  всяком  случае,
меня заверили. А может быть, - и это представляется мне вполне естественным,
- она настолько стремится затушевать это неприятное дело, что готова покрыть
его пеленой вечного забвения, согласившись принять руку лорда Этерингтона. Я
вижу, сэр, что причиняю вам боль, и весьма сожалею об этом. У меня нет права
призывать вас к великодушию. Но если чувства мисс Моубрей действительно были
таковы, неужели вы  нанесете  ущерб  ее  чести,  настаивая  на  своих  былых
притязаниях  и  воскрешая  давно  минувшую  неприглядную  историю?   Неужели
требовать от вас этого - значит требовать слишком многого?
   - Капитан Джекил, - торжественно произнес Тиррел, -  я  не  имею  никаких
притязаний. Те же, которые я имел, не существуют больше из-за предательского
поступка, благодаря которому ваш друг так ловко сумел занять мое место. Даже
если бы Клара Моубрей обрела всю ту свободу, которую может  предоставить  ей
закон, объявляющий ее так называемый брак  недействительным,  для  меня,  во
всяком случае, для меня, единственного, быть может, на всем свете  человека,
препятствие  останется  навсегда  неустранимым,  ибо  брачное  благословение
произнесено было над нею и тем, кого я вынужден на этот раз назвать  братом.
- На последнем слове он запнулся, как будто ему  стоило  мучительного  труда
произнести его. - Нет, сэр, в этом деле я не имею никаких личных  видов,  их
давно уже нет. Но я не допущу, чтобы Клара Моубрей сделалась женой  негодяя,
и буду бодрствовать над нею с помыслами такими же чистыми, какие могут  быть
у ангела-хранителя. Я был причиной постигшей ее беды, я первый  уговорил  ее
сойти со стези долга, и я более чем кто бы то ни было обязан охранить ее  от
несчастья, от преступления, а ей не избежать соприкосновения  с  ними,  если
она станет женой этого человека. Я никогда не поверю, что она этого  желает,
никогда не поверю, что  в  здравом  уме  и  твердой  памяти  она  согласится
выслушать столь гнусное предложение. Но разум ее - увы! - зиждется не на той
твердой основе, которой он мог гордиться прежде, а  ваш  друг  очень  хорошо
знает, на пружины каких страстей ему надо нажимать для того, чтобы смутить и
встревожить ее дух. Угроза огласки может вызвать  у  нее  согласие  на  этот
мерзостный союз, если ее не доведут до самоубийства, которое  представляется
мне наиболее вероятным исходом. Поэтому я и буду тверд там, где  она  слаба.
Вашему  другу,  сэр,  придется,