еперь  не
годится называть вас просто Фрэнси...
   - Зовите меня как хотите, хозяюшка, - сказал приезжий. - Я  уж  давно  не
слыхал, чтобы кто-нибудь звал меня именем, напоминающим  о  прежней  ко  мне
ласке, и нынче оно звучит для меня приятней княжеского титула.
   - Ну тогда, мастер Фрэнси - если такое наименование вам не обидно, -  вы,
я надеюсь, не набоб?
   - Нет, нет, по чести могу вас в этом уверить, мой старый друг. Ну, а если
бы я был набоб?
   - А ничего только я, пожалуй, попросила бы вас проехать подальше, где бы
вам служили хуже, чем у меня. Ох, эти набобы! Весь наш край они  заполонили!
На двадцать миль в округе поднялась из-за них цена на кур и яйца. Да  мне-то
что? Почти все они селятся внизу, у  источника.  Им,  видите  ли,  эта  вода
помогает, а то у них цвет лица медно-красный и требует промывки, совсем  как
мои кастрюльки, которых никому, кроме меня, не отмыть.
   - Ну, моя милая, - сказал Тиррел, - из всего этого я  заключаю,  что  мне
можно у вас остаться и пообедать.
   - Почему же нет? - отозвалась миссис Додз.
   - И что мне отведут синюю комнату на одну-две ночи, а то и дольше того?
   - Ну, этого я не знаю, - ответила хозяйка. - Синяя комната у  меня  самая
лучшая, а кто тянется к лучшему, тот не из самых бедных на этом свете.
   - Это уж воля ваша, хозяйка. Определяйте сами, сколько хотите,  -  сказал
приезжий, - а я пока схожу, присмотрю за конем.
   - Добрый человек и к своей скотине добр, - промолвила Мег, когда приезжий
вышел из кухни. - Что-то в нем всегда было особенное, в этом мальчишке.  Ну,
и к худу же он изменился лицом с тех пор, как я видела его в последний  раз!
Зато в память былых времен я угощу его отменным обедом!
   Со  свойственной  ей  решительностью  Мег  взялась   за   соответствующие
приготовления и так погрузилась в  кулинарные  дела,  что  две  служанки  по
возвращении под хозяйский кров избегли жестокого выговора, который в награду
за их пресловутое неряшество и небрежность  уже  готовила  им  госпожа.  Она
простерла свою любезность до того, что,  когда  Тиррел  пришел  в  кухню  за
своими  сумками,  она  по  всем  правилам   отчитала   Эппи:   "Почему   эта
неповоротливая лентяйка не снесла вещи джентльмена к нему в комнату?"
   - Благодарю вас, хозяюшка, - сказал Тиррел, - "о в  этих  мешках  у  меня
акварельные наброски и рисунки, и я предпочитаю перенести их сам.
   - Значит, вы еще занимаетесь этим делом? - спросила Мег. - Ужасную  грязь
разводили вы из-за них встарь.
   - Я не могу жить без рисования, - сказал Тиррел, беря свои сумки.
   Затем служанка, как положено,  проводила  гостя  в  его  уютную  комнату.
Вскоре, к его удовольствию, заботливые руки  Мег  поставили  на  стол  целое
блюдо котлет с овощами и кувшин превосходного эля. В виде признательности за
оказанную честь Тиррел попросил Мег  принести  ему  бутылочку,  запечатанную
желтым сургучом. "Если у вас, конечно, еще остался тот прекрасный кларет", -
прибавил он.
   - Остался! Еще бы не остаться! - сказала Мег. Я его не всякому подаю. Ах,
мастер Тирл, опять вы взялись за прежнее!  Раз  вы  зарабатываете  на  жизнь
рисованием, как говорите,  так  стаканчик  рому  с  водой  обошелся  бы  вам
дешевле, а пользы принес бы столько же. Впрочем, конечно, поступайте  сейчас
по-своему, а то потом, может быть, и не придется.
   Позвякивая ключами, Мег выплыла из комнаты и,  переворошив  весь  погреб,
вернулась с бутылкой такого кларета, какого ни в одной гостинице  не  подали
бы самому королю, и притом даже по королевской цене.  Хозяйка  почувствовала
себя вполне вознагражденной, когда приезжий заверил ее, что букет этого вина
он помнит и по сей день. Проявив  таким  образом  свое  гостеприимство,  она
удалилась, предоставив гостю спокойно наслаждаться всем тем, что красовалось
на столе.
   Но на сердце у Тиррела лежала тяжесть, которой не снять было  ни  хорошим
угощением, ни даже вином: ведь вино не в силах развеселить душу, если в  ней
кроется тайная горесть и противится его оживляющему влиянию. А Тиррел только
что вернулся в края, которые любил в ту  прекрасную  пору,  когда  юность  и
веселье внушают нам счастливые надежды, так редко сбывающиеся с наступлением
зрелости. Он подвинул стул в амбразуру старинного окна, поднял  раму,  чтобы
насладиться свежим воздухом, и, окидывая взором места, которых  не  видел  в
течение последних бурных лет, обратился мыслями к былому. Перед  ним  уходил
вниз конец опустевшей деревни, и  развалины  ее  домов  кое-где  выглядывали
из-под одевавшей  их  густой  зелени.  Еще  ниже  на  лужайке  расположилась
окруженная кладбищенскими крестами  церковь  святого  Ронана,  а  дальше,  у
впадения сент-ронанского ручья в реку, протекавшую по широкой нижней долине,
белели в закатных  лучах  новые,  либо  только  что  выстроенные,  либо  еще
недостроенные дома вокруг целебного источника.
   "Время меняет все вокруг нас. Как же любви и дружбе пережить наши  жилища
и сооружения?"  -  таков  был  ход  естественных,  хотя  и  избитых  мыслей,
нахлынувших на Тиррела.
   Он сидел, погрузясь в мрачную  задумчивость,  когда  их  течение  нарушил
приход услужливой хозяйки.
   - Я надумала предложить вам чашку чая, мастер Фрэнси, - просто так,  ради
старого знакомства. Велю этой вертушке Бинни подать сюда чай и  сама  заварю
его. Как! Вы еще не допили вино?
   - Я больше не буду пить, миссис Додз, - ответил Тиррел,  -  и  прошу  вас
забрать бутылку.
   - Забрать бутылку, когда вы не выпили и половины! - сказала  Мег,  темнея
лицом. - Вино-то, надеюсь, здесь ни при чем, мистер Тиррел?
   В ответ на этот вопрос, заданный почти во враждебном  тоне,  Тиррел  стал
смиренно уверять хозяйку, что кларет у нее "безупречный, даже превосходный".
   - Так почему ж  вы  его  не  допили?  -  резко  бросила  Мег.  -  Незачем
спрашивать вина больше, чем вам может пригодиться. Вы, верно, думаете, у нас
тоже заведен такой "табльдот", как они там, внизу, называют свой  новомодный
общий стол? Мне сказывали, что все прокисшие остатки ставят у них в буфет: в
бутылке вина на самом дне, а у каждой на горлышке привязана  бумажка,  чтобы
знать, кто из  постояльцев  ее  хозяин.  Так  они  и  стоят  в  ряд,  словно
докторские лекарства. И в самой полной из них  вина  не  наберется  на  одну
честную шотландскую мерку.
   - Наверное, - заметил Тиррел, стараясь в угоду своей старой  приятельнице
поддержать ее предубеждения, -  наверное,  вино  не  так  уж  хорошо,  чтобы
хотелось выпить полную меру.
   - Вот-вот, дружок, а ведь те, что торгуют им, могли бы не скупиться.  Они
свое вино получают за бесценок, и оно наверняка не видывало ни  французских,
ни португальских виноградников. Так вот,  говорю  я  вам,  здесь  у  нас  не
новомодный отель, где бутылку оставляют на завтра, если гостю не под силу  с
ней справиться. Раз вино раскупорили - надо его пить, если оно,  разумеется,
пробкой не пахнет.
   - Вполне с вами согласен, Мег, - сказал постоялец, - но я  много  проехал
сегодня и разгорячен ездой. Лучше мне не доканчивать бутылку, а выпить чашку
чаю, что вы мне посулили.
   - Ну, тогда все, что я могу сделать, это отставить бутылку  в  сторону  -
для вас из этого вина получится завтра подливка к дикой утке. Вы  как  будто
говорили, что останетесь здесь на денек-другой?
   - Вы не ошиблись, Мег, таково мое намерение, - ответил Тиррел.
   - - Хорошо, будь по-вашему, - сказала миссис Додз. - Тогда хоть  вино  не
пропадет, однако, можете мне  поверить,  дружок,  такому  кларету  не  часто
приходится кипеть в кастрюльке. А  помню  я  времена,  когда  вы,  не  боясь
головной боли, вытягивали до дна  целую  бутылку,  а  то  и  две,  если  вам
удавалось у меня выклянчить вторую. Впрочем, вам тогда мог пособить братец -
ах, веселый был мальчик Вэлентайн Балмер!  Вы  тоже  были  лихим  пареньком,
мастер Фрэнси, Скольких хлопот стоило мне держать вас обоих  в  узде,  когда
вы, бывало, затеете что-нибудь!  Но  вы-то  были  чуточку  поспокойней,  чем
Вэлентайн. И какой красивый был мальчишка! Глаза - прямо алмазы, щеки -  что
розовый цвет, волосы пышней, чем куст вереска. До него ни на ком не видела я
бакенбард - впрочем, нынче всякий норовит обойти цирюльника.  А  смеялся  он
так, что мертвого поднимет! И бранили-то его, и хохотали над ним,  и  ни  на
кого другого не глядели, когда этот Вэлентайн жил здесь. Как теперь поживает
ваш братец Вэлентайн Балмер, мастер Фрэнси?
   Тиррел опустил глаза и только вздохнул в ответ.
   - Ах, вот что! - воскликнула Мег.  -  Неужели  бедный  мальчик  так  рано
покинул наш горестный мир? Увы, всем нам идти одним путем: все  мы  -  битые
кувшины, рассохшиеся бочки, все мы - сосуды с течью, и  не  удержать  нам  в
себе вина жизни, нет, где уж там! А этот бедный мальчик Балмер, не был ли он
родом из Балмер-Бэй, той гавани, где выгружают  голландскую  водку,  как  вы
полагаете, мастер Фрэнси? Там еще и черным чаем торгуют... А чай-то,  что  я
вам приготовила, как он вам показался, мастер Фрэней?
   - Чай превосходный, хозяюшка, - ответил Фрэнсис Тиррел.
   Однако по тону, каким это было сказано, ей стало ясно, что она  затронула
в разговоре предмет, пробудивший в нем неприятные мысли.
   - А когда же умер этот бедный юноша? - продолжала Мег,  которой  не  были
чужды свойства праматери Евы и которой поэтому захотелось узнать, что же так
взволновало постояльца. Но, обманув ее ожидания, он  повернулся  к  окну  и,
вглядываясь  в  отдаленные  строения  вокруг   источника   святого   Ронана,
постарался направить ее мысли в другую сторону. Словно впервые  заметив  эти
новые дома, он равнодушно произнес:
   - А у вас, однако, завелись веселые соседи, хозяйка.
   - Соседи! - подхватила Мег, и гнев ее тотчас  разгорелся,  как  случалось
всегда, едва касались этого больного места. - Называйте  их  соседями,  коли
хотите, а для Мег Додз было бы легче, если б черт унес их всех подальше.
   - Наверное, - сказал Тиррел, словно не замечая ее неудовольствия,  -  это
тот отель Фокса, о котором мне рассказывали?
   - Фоке, - сказала Мег, - как раз  та  самая  лиса,
что унесла всех моих гусей. Я  давно  бы  прикрыла  свое  заведение,  мастер
Фрэнси, если б жила только с него. Ведь всех здешних  помещиков  я  помню  с
пеленок и почти всех кормила пряниками и сахарным  печеньем  из  собственных
рук. А они предпочтут увидеть, как на доме моего  отца  провалится  крыша  и
задавит меня, но не соберут по медной полушке, чтобы было чем подпереть  ее.
Зато каждый из них отвалил по пятидесяти фунтов на постройку отеля на  ихних
водах. И много же заработали они на нем! Ведь Сэнди Лоусон обанкротился и за
целый год не отдал им и полпенни арендной платы.
   - Знаете, хозяюшка,  я  считаю,  что  раз  источник  так  славится  своей
целебной силой, здешним помещикам следовало бы предложить вам  проповедовать
его свойства.
   - Мне, проповедовать!  Я,  право,  не  держусь  квакерской  веры,  мастер
Фрэнси, и не слыхивала, чтобы трактирщица принялась  проповедовать  -  разве
что матушка Бакен в западной стороне. А если б пришлось мне взяться  за  это
дело, так ведь во мне шотландская кровь, и у меня хватило бы ума  не  читать
проповедей в том самом помещении, где танцуют всю неделю  каждый  вечер,  не
исключая субботы, да еще до самой полночи. Нет, нет, мастер Фрэнси, пусть уж
этим занимается  мистер  Саймон  Четтерли  -  так,  кажется,  зовется  юркий
маленький попик, выписанный к ним из города. Он играет в карты, шесть дней в
неделю танцует, а на седьмой читает вслух требник в бальном зале,  и  пьяный
цирюльник Тэм Симеон помогает ему вместо причетника.
   - Я уже, кажется, слыхал что-то о мистере Четтерли, - сказал Тиррел.
   - Вы, верно, вспомнили ту проповедь, что он напечатал, - сердито  сказала
хозяйка. - Этот безмозглый  дурак,  этот  пустой  болтун  говорит,  что  его
грязная, вонючая лужа - настоящая купель Вефизды.
   Ему бы следовало знать, что слава про этот родник пошла в мрачные времена
папизма. И хоть ключ окрестили именем святого Ронана, я никогда  не  поверю,
чтобы этот добрый человек отвечал за такой источник.  Мне  говорили  знающие
люди, что он вовсе и не католик был, а просто талдей, или халдей, или  вроде
того. А не выпить  ли  вам  еще  чашечку  чаю,  мастер  Фрэнси?  С  кусочком
бисквита? Я его пеку на домашнем масле, а не на остатках кухонного жира, как
все то, что продают внизу у кондитера. У него в печенье больше дохлых  блох,
чем тмину. Нечего сказать, кондитер! Пусть мне дадут на пенни  ржаной  муки,
да еще на пенни патоки, да  два-три  зернышка  тмина,  и  я  напеку  сластей
получше тех, что выходят из его печи.
   - Ничуть не сомневаюсь, миссис Додз, - согласился  постоялец.  -  Дивлюсь
только, как удалось обосноваться здесь чужим людям,  когда  тут  есть  такая
давнишняя и хорошо известная гостиница, как  ваша.  Все  дело,  вероятно,  в
минеральной воде.  Но  как  случилось,  хозяйка,  что  об  этой  воде  вдруг
заговорили?
   - Не знаю, сэр.  Вода  считалась  у  нас  никуда  не  годной,  разве  что
какие-нибудь бедняки купали в ней золотушного ребенка, когда у них  не  было
на  что  купить  солей.  Но  миледи  Пенелопа  Пенфезер  захворала  какой-то
особенной болезнью, какой до нее никто на свете не хворал, и  ее  надо  было
лечить по-особенному, как еще никого не  лечили.  Что  ж,  оно,  пожалуй,  и
правильно. Сами знаете, ей ума не занимать, и у нее в  поместье  Уинди  Уэй,
том самом, что ее светлости угодно называть  Воздушным  замком,  гостят  все
эдинбургские умники. У каждого из них свое умение - один  сочиняет  стихи  и
рассказы, не хуже чем Роб Берне или Аллен Рэмзи. Другие лазают  по  горам  и
долам и расколачивают молотком камушки, словно они спятили с  ума,  мостивши
дорогу, - говорят, будто им хочется узнать, как мир сотворен! Есть среди них
и такие, что бренчат на всяческих скрипках и гитарах. А несколько несчастных
рисовальщиков торчат по окрестным утесам, взгромоздившись  на  верхушку  как
вороны: вашим делом занимаются, мастер Фрэнси. Потом еще те, что побывали  в
чужих краях или говорят, будто побывали, а это, сами знаете,  все  одно.  Да
еще разные девицы, неряхи длиннохвостые они  щеголяют  разными  глупостями,
которые надоело проделывать  самой  миледи,  точь-в-точь  как  ее  вертлявые
служанки, что донашивают ее платья. И вот после счастливого, по  их  словам,
выздоровления ее светлости вся эта перелетная стая отправилась однажды  вниз
и расселась у родника. Там они  пообедали  на  голой  земле,  словно  цыгане
какие, и тут начались песни и романсы во славу источника, как  они  величают
наш ручеек, и в честь леди Пенелопы Пенфезер. Наконец  они  порешили  выпить
всем кругом по полному стакану воды из ключа, от чего, говорят,  со  многими
по дороге домой  приключилась  изрядная  беда.  Все  это  называлось  у  них
пикником, будь они неладны! Так под дудку ее светлости закрутилась  вся  эта
карусель, и каких только лихих плясок не отхватывали они с тех  пор!  Потому
что затем налетели  туда  каменщики  и  кондитеры,  проповедники  и  актеры,
епископальники и методисты, шуты и скрипачи, паписты и пирожники, доктора  и
аптекари, да еще, конечно, лавочники, что торгуют разной чепухой и мишурой и
ломят за нее тройную цену. И стал расти новый поселок у источника,  и  зачах
добрый старый Сент-Ронан, где порядочные люди умели радоваться и  веселиться
задолго до того, как народились эти шуты и в их безмозглых головах  завелись
такие дурацкие причуды.
   - А что сказал на все это ваш  хозяин,  сент-ронанский  лэрд?  -  спросил
Тиррел.
   - О каком это моем хозяине вы спрашиваете, мастер Фрэнси?  Сент-ронанский
лэрд мне вовсе не хозяин, вы это и сами должны бы  помнить.  Нет  уж,  слава
богу! Мег Додз сама себе и хозяйка и хозяин. Хватит того, что дверь  у  меня
открыта даже в троицу и в Мартынов день, мастер Фрэнси.  Ведь  у  почтенного
мастера Байндлуза, помощника шерифа, в его кабинетике, в одном из  отделений
письменного стола, лежит старый кожаный кошель - там найдется и  грамота,  и
инвеститура, и судебное извещение вдобавок, все точка в  точку.  Справьтесь,
коли хотите.
   - Я совсем забыл, - сказал Тиррел, - что гостиница принадлежит вам.  Зато
я помню, что у вас есть земли в округе.
   - Может быть, да, а может быть, и нет - ответила Мег. - А если да  -  так
что с того? Вам,  кажется,  хотелось  узнать,  что  же  сказал  на  все  эти
нововведения наш лэрд, дед которого был когда-то хозяином моего  отца?  Лэрд
кинулся на деньги, как петух на крыжовник, и сдал в аренду весь этот славный
луг у источника, тот, что зовется Сент-Уэлхолм.  Был  это,  пожалуй,  лучший
кусок земли во всех его владениях. И эту землю он отдал, чтобы ее  кромсали,
и крошили, и ковыряли, как только вздумается Джоку Эшлеру - он каменщик,  но
теперь вздумал называться архитектором. В новом мире и слова новые -  лишняя
забота для старых людей вроде меня. Стыд  и  срам  молодому  лэрду,  что  он
пустил отцовское наследие по ветру, а оно, похоже, так и будет. И горько мне
это видеть, хоть и не моя печаль, что станется с ним и с его имуществом.
   - А поместьем владеет все тот же Моубрей? - спросил мистер Тиррел. -  Тот
старый джентльмен, с которым я еще повздорил...
   - Из-за того, что стреляли  куропаток  на  Спринг-велхедской  пустоши?  -
договорила Мег. - Ох, сынок! Славный  мистер  Байндлуз  ловко  вызволил  вас
тогда. Нет, нет, в поместье сидит теперь не старик, а его сын, Джон Моубрей.
А тот уж лет шесть-семь как спит крепким сном у сент-ронанской церкви.
   - И он не оставил других детей, - спросил Тиррел  дрогнувшим  голосом,  -
кроме теперешнего лэрда?
   - Другого сына он не  оставил,  -  ответила  Мег.  -  И  этого  за  глаза
довольно. Разве что нашелся бы у него сынок получше этого...
   - Значит, кроме этого сына, после него  детей  не  осталось?  переспросил
Тиррел.
   - Да нет, - сказала  Мег,  -  есть  еще  дочка,  мисс  Клара,  она  ведет
хозяйство лэрда, если можно назвать  это  хозяйством.  Он  сам  ведь  больше
пропадает внизу у источника,  так  что  им  в  Шоуз-касле  много  варить  не
приходится.
   - Мисс Клара, наверно,  очень  скучает  в  отсутствие  брата?  -  спросил
приезжий.
   - Вовсе нет! Он часто берет ее с собой,  и  она  носится  взад  и  вперед
вместе с разодетыми  в  пух  и  прах  болтунами,  которые  туда  съезжаются,
здоровается с ними за руку и не отстает от них в танцах и потехах. Я  думаю,
беды с нею не приключится, но стыдно все-таки дочери  ее  отца  водиться  со
всяким  сбродом,  со  студентами-медиками,  учениками  стряпчих,  разъезжими
купцами и прочей дрянью, что понаехала к источнику.
   - Вы слишком строги, миссис Додз, - возразил  постоялец.  -  Мисс  Клара,
наверно, так ведет себя, что достойна всяческой свободы.
   - Я не собираюсь говорить  ничего  дурного  о  ее  поведении,  -  заявила
хозяйка, - и, насколько я  знаю,  нет  для  этого  никаких  поводов,  мастер
Фрэнси. Мне только больше нравится, когда масть к масти подбирается. Никогда
я не досадовала, если здешние помещики в былые годы устраивали балы  в  моем
домишке. Съезжались они сюда - старики в каретах, запряженных длиннохвостыми
вороными конями, бравые кавалеры - на своих охотничьих  лошадях,  порядочные
дамы садились позади своих муженьков,  а  девушки-хохотушки  -  на  мохнатых
пони. Вот было веселье! Ну и что с того? Бывали  и  крестьянские  балы.  Тут
приходили крепыши фермерские сынки в новешеньких  синих  чулках  и  замшевых
штанах. Эти сборища проходили прилично: ведь люди все были свои,  все  знали
друг друга. На одном балу фермер плясал в одной паре с фермерской дочкой, на
другом  -  кавалер   со   знатной   дамой.   Подчас   иной   джентльмен   из
Килнакелти-клуба пройдется по кругу со мною, потехи ради, а я,  бывало,  так
смеюсь, что мне не под силу браниться. И, право, никогда я не спорила против
таких простых увеселений, хотя  мне,  бывало,  потом  за  неделю  уборки  не
управиться с беспорядком.
   - Однако,