оему, для этого нет никаких  оснований.  Но  молодые  девушки  иной  раз
бывают капризны, и если Клара, после всего того, что я скажу и  сделаю,  как
это подобает брату, все-таки будет противиться... Есть же  все-таки  границы
моему влиянию, переходить которые было бы жестоко.
   Граф Этерингтон прошелся по комнате, затем остановился и сказал  серьезно
и неуверенно:
   - Пока же я должен считать себя  связанным,  а  молодую  леди  свободной,
Моубрей? Не так ли?
   - Так бывает во всех случаях, милорд, когда джентльмен сватается к  даме,
- ответил Моубрей. - Он, разумеется, связан своим предложением до  тех  пор,
пока по истечении известного срока оно не будет принято или  отвергнуто.  Не
моя вина, что  вы  объявили  о  своих  желаниях,  не  убедившись  заранее  в
склонности Клары. Но сейчас, покуда это  дело  известно  только  нам  обоим,
предоставляю вам  право,  если  вы  сочтете  нужным,  отказаться  от  вашего
предложения. Кларе Моубрей ни к чему спешить с замужеством.
   - А мне ни к чему пересматривать решение, о  котором  я  сообщил  вам.  Я
совсем не опасаюсь, что передумаю  после  встречи  с  вашей  сестрой,  и  не
собираюсь  отступаться  от  предложения,  которое  сделал.  Но  если  уж  вы
выказываете такую чрезвычайную щепетильность,  -  продолжал  он,  -  я  могу
увидеть мисс Моубрей и даже побеседовать с нею на  этом  вашем  празднестве,
без всякой нужды быть ей представленным. Я выбрал себе такой костюм, что мне
самому необходимо надеть маску.
   - Отлично, - сказал сент-рананский лэрд. - Для нас обоих так будет лучше,
и я рад, что вы хотите проявить предусмотрительность, милорд.
   - Мне от нее проку не будет, - сказал граф. - Судьба моя решена  наперед.
Но если такой образ действий облегчит вашу  совесть,  я  не  буду  возражать
против него. Все это не отнимет лишнего  времени,  а  время  -  моя  главная
забота.
   На этом они пожали друг другу руки и расстались, не сказав  более  ничего
любопытного для читателя.
   Моубрей был рад остаться в одиночестве, чтобы обдумать все происшедшее  и
отдать себе отчет в своем душевном состоянии, сейчас неясном ему самому.  Он
не мог не понимать, что союз с богатым молодым графом ему и его семье  может
во всех отношениях принести такие большие выгоды, каких ему  не  извлечь  из
денег, которые он  рассчитывал  добыть,  пользуясь  своим  превосходством  в
карточной игре или ловкостью на скаковой дорожке. Но вспоминая, что он отдал
себя в  полную  власть  лорду  Этерингтону,  он  испытывал  муки  уязвленной
гордости. И в том, что он  избег  окончательного  разорения  лишь  благодаря
снисходительности своего противника, отнюдь не было ничего утешительного для
его оскорбленного самолюбия. Он  чувствовал  себя  униженным  в  собственных
глазах оттого, что Этерингтон не только не стал жертвой его хитрости, но сам
глубоко проник в планы Моубрея и не  довел  его  до  полного  разгрома  лишь
потому, что поражение не соответствовало планам  самого  лорда.  К  тому  же
Моубрей никак не мог отделаться от одного смутного  подозрения:  зачем  было
молодому вельможе предварять добровольной потерей  двух  тысяч  предложение,
которое могло быть принято и само по себе, без  такой  жертвы?  И,  главное,
почему он так стремился заручиться согласием брата на  предполагаемый  брак,
ни разу не повидав девушки, с которой собирался соединиться? Как бы  его  ни
подгоняло время, он мог подождать хотя бы до дня празднества  в  Шоуз-касле,
на котором Клара непременно обязана была появиться. Все же, как  ни  странно
казалось его поведение, оно было  несовместимо  и  с  какими-нибудь  дурными
намерениями. Ведь не станет же  человек  в  виде  предисловия  к  бесчестным
поступкам жертвовать большой суммой денег  и  объявлять  о  своих  видах  на
бесприданницу из хорошей семьи?
   Обдумав все это, Моубрей пришел к выводу, что необычное  поведение  графа
коренилось в опрометчивом  и  нетерпеливом  нраве  этого  богатого  молодого
англичанина, для которого  деньги  не  имели  особого  значения  и  который,
преследуя очертя голову прельстившую его в данную  минуту  цель,  не  привык
действовать  рассудительным  или  заурядным  образом.  Моубрей  льстил  себя
надеждой, что если откроется что-нибудь еще, чего  он  не  заметил  сначала,
тщательная  осмотрительность  с  его  стороны  не  преминет  это  сразу   же
обнаружить и он вовремя предупредит какие-либо опасные для  сестры  или  для
него самого последствия.
   Погруженный в  такие  размышления,  он  постарался  избежать  назойливого
мистера Миклема, который по обыкновению поджидал его, чтобы расспросить, как
идут дела. Он вскочил на  коня  и,  несмотря  на  поздний  час,  поскакал  в
Шоуз-касл. По дороге он все раздумывал, стоит ли сообщать сестре о сделанном
предложении, чтобы подготовить ее к встрече  с  молодым  графом  в  качестве
жениха, пользующегося поддержкой брата. "Нет, нет! - таков был результат его
раздумий. - Она может забрать себе в голову, будто граф  думает  не  о  том,
чтобы сделать ее графиней, но о том,  чтобы  овладеть  дедовским  поместьем.
Помолчим же до того времени, когда можно будет утверждать, что ее  внешность
и душевные свойства оказали влияние на его выбор. Не будем ничего  говорить,
пока это дурацкое празднество не пройдет благополучно".

Глава 19

ПИСЬМО

   Без встали он шел со мною вместе,
   Теперь передохнуть он хочет? Ладно.
   "Ричард III"

   Едва Моубрей покинул графские апартаменты, как тот засел  за  послание  к
одному своему другу и помощнику. Это послание мы теперь предлагаем  вниманию
читателя, так как оно может отлично представить взгляды и  побуждения  лорда
Этерингтона, Оно было адресовано Генри Джекилу, капитану  N-ского  полка,  в
гостиницу "Зеленого дракона" в Харроугейте и содержало следующее:

   "Дорогой Гарри,
   Вот уже десять дней, как я жду тебя здесь с таким нетерпением, с каким не
ждали еще никого на свете. И теперь должен объявить,  что  уже  считаю  твое
отсутствие признаком измены и нарушения присяги. Не вздумал ли ты добиваться
самостоятельности, словно какой-нибудь новоявленный  король,  посаженный  на
престол Наполеоном? Ведь ты, надеюсь, не забыл, что все твое величие -  дело
моих рук, и едва ли ты воображаешь, что из всех завсегдатаев Сент-Джеймсской
кофейни я выбрал тебя своим товарищем ради твоей, а не своей пользы?  Посему
отложи в сторону все свои собственные дела, забудь на время богатых  вдов  и
простаков, ждущих, чтобы ты их обчистил, и отправляйся сюда, где мне вот-вот
может понадобиться твоя помощь. Да что я говорю - "может понадобиться!"  Она
мне уже нужна, о нерадивый друг и союзник, и притом нужна  до  зарезу.  Знай
же: за время, что я здесь, я уже участвовал в поединке, был ранен и едва  не
застрелил своего противника,  И  застрели  я  его,  меня  могли  бы  за  это
повесить, ввиду отсутствия свидетельства  Гарри  Джекила  в  мою  пользу.  Я
приближался уже к концу своего пути, но, не желая,  по  некоторым  причинам,
проезжать через Старый городок, вышел из  кареты  и  отправил  ее  с  людьми
большой дорогой, а сам пошел по тропинке и углубился в  лес,  лежащий  между
ста рым и новым поселком. Не прошел я и полумили, как услыхал за собою шаги,
- и  чье  же  лицо  увидел  я,  оглянувшись?  Самое  ненавистное  в  мире  и
отвратительное для меня лицо - лицо, что  украшает  фигуру  моего  надежного
советчика и возлюбленного родича  Сент-Фрэнсиса.  Он,  видимо,  смешался  не
менее меня при этой  неожиданной  встрече  и  не  сразу  нашелся,  но  затем
все-таки спросил, что я делаю в Шотландии, "противно своему  обещанию",  как
он изволил выразиться. В ответ я сказал, что  он  явился  сюда  в  нарушение
своего. В свое оправдание он сказал, будто приехал, получив сведения, что  я
нахожусь на пути в Сент-Ронан. Но, черт побери, откуда ему было прослышать о
моей поездке, если ты не предал меня, Гарри? Ибо я знаю наверно, что о  моем
намерении не слыхала от меня ни одна душа на свете,  кроме  тебя.  Затем,  с
наглым видом превосходства, которое основывается  у  него  на  том,  что  он
называет "прямотой души", он предложил, чтобы мы оба покинули здешние  края,
так как не можем принести сюда ничего, кроме беды.
   Я тебе рассказывал, как трудно  противиться  спокойствию  и  уверенности,
которые, черт знает откуда, берутся у него в таких случаях. Но я решил,  что
на этот раз ему не взять верх. Однако тут я не видел другого  средства,  как
только впасть в неистовый гнев, а это, благодарение небу, мне всегда удается
безо всякого труда. Я обвинил его в том,  что,  злоупотребив  когда-то  моей
юностью, он ставит себя судьей моих поступков и прав. Свою  дерзкую  речь  я
сопроводил резкими, ироническими и презрительными выражениями  и  потребовал
немедленно дать мне удовлетворение. Со мной были пистолеты, которые я обычно
беру в дорогу (et our caue) , а у джентльмена, к
моему удивлению, оказались при себе свои. Чтобы соблюсти равные  условия,  я
заставил  его  взять  один   из   моих   пистолетов.   То   были   настоящие
"кухенриттеры",  заряженные  двумя  пулями  каждый.  Но  я  запамятовал  это
обстоятельство. Я хотел было поспорить еще, но подумал, да и  теперь  думаю,
что самые веские доводы, какими мы с ним можем обменяться, лучше  искать  на
острие шпаги и  в  дуле  пистолета.  Мы  выстрелили  почти  одновременно  и,
кажется, оба упали я-то, во всяком случае, упал. Через минуту я  очнулся  с
простреленной рукой и с царапиной на виске - это  меня  и  оглушило.  Вот  и
заряжай пистолет двумя пулями! Приятеля моего нигде не было видно, и мне  не
оставалось  ничего  другого,  как,  обливаясь  по  дороге   кровью,   словно
недорезанный теленок, идти пешком к Сент-Ронанским водам.  Там  я  рассказал
жуткую историю про грабителя, которой не поверил бы никто на свете, если  бы
не моя графская корона и не мои "омоченные кровью кудри".
   Вскоре, когда я водворился в гостинице и уже лежал в постели, я  узнал  с
досадой, что навлек на себя все эти неприятности по собственному нетерпению.
Предоставь я только моему приятелю идти своим  путем,  я,  весьма  возможно,
избавился бы от него без лишних хлопот. Он, видимо, условился на это утро  о
поединке с одним болваном баронетом, который, как говорят, попадает  в  пулю
на лету, и, пожалуй, этот баронет  избавил  бы  меня  от  Сент-Фрэнсиса  без
всякого труда и риска с моей стороны. Тем временем неприбытие к месту  дуэли
ввергло  мастера  Фрэнсиса  Тиррела,  как  он  предпочитает  именоваться,  в
чрезвычайную немилость у здешнего хорошего общества. Его заклеймили трусом и
объявили, что он недостоин называться джентльменом. Что думать обо всем этом
деле - я и сам не понимаю. И мне очень нужна твоя помощь,  так  как  я  хочу
разузнать, что же могло статься с этим человеком, который,  словно  зловещий
призрак, столько раз расстраивал и опрокидывал  самые  хитрые  мои  расчеты.
Из-за своего нездоровья я не выхожу и осужден на бездействие впрочем,  рана
моя быстро заживает. Едва ли он умер: будь он ранен смертельно, мы  так  или
иначе услыхали бы о нем - не мог же он исчезнуть, как исчезают с лица  земли
пузыри, порожденные природой. Здоров и благополучен он тоже не может быть: я
видел ясно, что он закачался и стрелял, уже падая. К тому  же  я  его  знаю
могу поклясться, что, не будь он тяжко ранен, он сперва долго навязывался бы
мне со своей дурацкой помощью, а потом, как  всегда  сохраняя  хладнокровие,
отправился бы улаживать  счеты  с  сэром  Бинго  Бинксом.  Не  беспокойтесь,
Сент-Фрэнсис не из тех, кто оставляет такие дела недоделанными! Надо  отдать
ему справедливость, вдобавок к своему самообладанию и дерзости, он чертовски
храбр. Значит, если он тяжело ранен, он и сейчас  где-нибудь  неподалеку  и,
может быть, скрывается умышленно. Я это должен разведать, и мне  нужна  твоя
помощь, чтобы порасспросить местных жителей. Поспеши же сюда, Гарри, если ты
в будущем рассчитываешь на что-либо с моей стороны.
   Хороший игрок, Гарри, всегда постарается употребить с выгодой даже плохие
карты. Я тоже решил использовать  свою  болезнь,  и  моя  рана  помогла  мне
добиться, чтобы Moieur Ie Frere  стал на мою сторону.
   Ты сам понимаешь, насколько для меня важно  было  уяснить  себе  характер
этого нового  актера,  вступающего  в  запутанную  драму  моих  приключений.
Сообщаю тебе, что это совершенное чудище по нелепости - шотландский щеголь -
можешь судить до чего он непохож  на  наших  модных  щеголей!  Каждая  черта
национального  характера  восстает  в  них,  когда   кто-нибудь   из   этого
злосчастного племени берется играть роль, которая  их  собратьям  с  Острова
святых удается так легко.  Они  сообразительны,  это  правда,  но  до  такой
степени  лишены  всякой  непринужденности,  такта,  гибкости  и  ловкости  в
обхождении, что при любой попытке казаться веселыми  и  беззаботными  всегда
испытывают настоящую муку. На одном повороте гордость помешает, на другом  -
бедность, на третьем - педантизм, на  четвертом  -  mauvaie  hote  , столько препятствий сбивает их с дороги, что  им  никак
не доскакать до финиша и не выиграть кубка.
   Нет, Гарри, в доброй старой Англии только люди степенные могут  опасаться
каледонского нашествия - в модном свете  шотландцы  побед  не  одержат.  Они
прекрасные банкиры, так как вечно погружены в размышления, сколько процентов
можно присоединить к основному капиталу. Они - отличные солдаты хоть  и  не
такие герои, какими хотели  бы  считаться,  но,  по-моему,  в  храбрости  не
уступят своим соседям и гораздо легче поддаются дисциплине. Они прирожденные
адвокаты, у них каждый помещик проходит  адвокатскую  науку,  а  терпение  и
хитрость,  свойственные  их  нраву,  позволяют  им  и  в   прочих   отраслях
преодолевать трудности, которые не по плечу другим нациям, или  использовать
преимущества, которых иные не заметят у себя  под  самым  носом.  Но  житель
Каледонии не создан,  конечно,  для  светской  жизни,  и  его  попытки  быть
изящным, непосредственным и  веселым  напоминают  лишь  неуклюжие  прыжки  и
скачки осла из басни. Однако у шотландца тоже есть одна сфера (но  только  у
себя на родине), где принятая на себя роль ему удается. Так и Моубрей - этот
мой шурин - будет уместен в заседании Северного собрания или  на  скачках  в
Лите. Он может поговорить пять минут о  спорте,  а  следующие  полчаса  -  о
местных политических делах или о сельском хозяйстве. Но едва ли надо уверять
тебя, Гарри, что все это будет выглядеть неважно на  лучшей,  южной  стороне
Твида.
   Несмотря на все сказанное мною, выловить эту форель оказалось нелегко. Да
мне бы и не сладить с ним, если  бы  с  самонадеянностью  северянина  он  не
уверился, что я могу стать легкой  добычей:  такую  мысль  через  Вулверайна
ухитрился ему внушить ты - благословенна будь твоя хитрость и премудрость!
   Он пустился в это многообещающее предприятие и,  как  ты  и  сам  мог  бы
предсказать заранее, встретил противника себе не по  зубам.  Я,  разумеется,
воспользовался своей победой лишь ради того, чтобы заручиться его поддержкой
для достижения моей главной  цели.  Однако  я  видел,  что  во  время  наших
переговоров  гордость  моего  джентльмена  была  сильно  задета  и   никакие
преимущества, которые такой брак сулит его проклятому  семейству,  не  могли
полностью вытравить досаду от понесенного поражения. Он  все-таки  проглотил
свою обиду, и мы с ним - по крайней мере сейчас - добрые друзья и  союзники,
хотя и не настолько близкие, чтобы я решился доверить ему всю свою  странную
и  запутанную  историю.  О  завещании  пришлось  сообщить,   так   как   это
обстоятельство служит достаточной причиной, чтобы спешить со сватовством,  и
такое частичное раскрытие тайны на время  избавляет  меня  от  необходимости
быть с ним откровенным до конца.
   Как видишь, я еще ни в чем не уверен. Кроме возможности  появления  моего
кузена - а это вероятно, разве что он ранен тяжелее, чем я смею надеяться, -
мне,  пожалуй,  надо  опасаться  еще  вздорной  неприязни  самой  Клары  или
каких-нибудь выходок со стороны ее мрачного брата. Одним словом  -  и  пусть
это будет магическое слово, которым колдуны вызывают на  помощь  дьявола,  -
Гарри Джекил, ты мне нужен.
   Хорошо зная твою природу, могу тебя уверить, мой друг,  что  приезд  сюда
для выполнения служебных обязанностей может споспешествовать не только моей,
но и твоей собственной выгоде. Здесь есть один болван -  я  уже  упоминал  о
нем, - по имени сэр Бинго Бинкс, из которого можно вытянуть кое-что, стоящее
если не моего, то, во всяком  случае,  твоего  труда.  Баронет  -  настоящая
ворона, и когда я появился здесь, он проходил  обучение  у  Моубрея.  Но  по
неумелости шотландец выдрал с десяток перьев у него из  крыла,  не  соблюдая
никаких правил осторожности, и баронет испугался и оробел. Теперь  он  будет
против Моубрея, которого и боится и ненавидит сразу. Умелой руке вроде твоей
стоит только погладить его разок-другой - и птица твоя со  всеми  перьями  и
потрохами. Кроме того,

   Ручаюсь головой,
   Владеет Бинго чудною женой!

   Очаровательная женщина, Гарри, в меру полная и выше среднего  роста,  как
раз  в  твоем  вкусе  и  красива,  как  Юнона.  Она  с  такой  брезгливостью
поглядывает на своего мужа, которого презирает и ненавидит, и так ясно  дает
понять, что могла бы поглядывать совсем иначе на кого-нибудь,  кто  нравился
бы ей больше мужа, что, право, грешно не предоставить ей такой случай.  Если
ты хочешь испробовать счастье около мужа  или  около  жены,  я  не  буду  ни
препятствовать, ни вмешиваться. Но для этого тебе, разумеется, надо  явиться
по этому моему вызову, не то мои обстоятельства могут  так  обернуться,  что
дела и мужа и жены окажутся в пределах моей собственной  компетенции.  Итак,
Гарри,  если  хочешь  воспользоваться  всеми  этими  намеками,  тебе   лучше
поторапливаться: это нужно и ради твоей выгоды и ради того, чтобы помочь мне
соблюсти мою.
   Твой, Гарри, - в зависимости от твоего поведения - Этерингтон".

   Закончив  это  красноречивое  и  поучительное  послание,   молодой   граф
потребовал к себе своего  лакея  Селмза  и  поручил  ему  немедля  и  притом
собственноручно снести письмо в почтовую контору.

Глава 20

ЖИВЫЕ КАРТИНЫ

   Пьеса - это именно то, что нужно!
   "Гамлет"

   Наконец настал знаменательный день, о котором так много думало и говорило
благородное общество Сент-Ронанских вод. Чтобы сделать его более  интересным
и значительным, леди Пенелопа Пенфезер  уже  давно  подала  мистеру  Моубрею
мысль, что гости, обладающие талантом и  светскостью,  могли  бы  предложить
остальным членам общества занятное развлечение, представив несколько сцен из
какой-нибудь популярной пьесы: сама она ни одной минуты не сомневалась,  что
тут-то ей и предстоит  особенно  ярко  блеснуть.  Мистер  Моубрей,  на  этот
случай, видимо, передавший все бразды в ручки ее милости, отнюдь не возражал
против ее предложения, он  только  заметил,  что  уже  не  остается  времени
приготовить  для  спектакля  старый  холл  Шоуз-касла,  и  потому  сценой  и
декорациями неизбежно должны будут служить расположенные  на  старинный  лад
живые изгороди и аллеи сада. Но когда план этот стал обсуждаться  с  другими
членами общества, он провалился по обычной в  подобных  случаях  причине,  а
именно  потому,  что  трудно  было  найти  исполнителей  для  второстепенных
персонажей. На первые роли кандидатов было  более  чем  достаточно,  но  это
оказались большей частью люди слишком важные, чтобы потешать  других,  разве
что им дана была возможность  выступить  в  самой  главной  роли.  Среди  же
немногих представителей лишенной честолюбия мелкоты, которых можно было  так
уговорить  и  улестить,  чтобы  они   согласились   сыграть   второстепенных
персонажей,  было  столько  людей  со  слабой  памятью,  короткой   памятью,
предательской памятью, что в конце концов от этого плана пришлось с отчаяния
отказаться.
   Тогда леди