Да что вы! Зачем забираться в четырнадцатый век! Я спрашиваю  про  этих
сент-ронанских Моубреев! Да не засыпайте же, ответьте сначала на мой вопрос.
И не глядите на меня, словно вспугнутый заяц, я ничего страшного не говорю.
   Священник забормотал что-то, путаясь в словах, как это случается  либо  с
внезапно  разбуженным  лунатиком,  либо  с  рассеянным  человеком,   который
старается поймать ход своих мыслей, и затем все-таки  довольно  нерешительно
ответил:
   - Сент-ронанский Моубрей! Э.., э.., я знаю, то есть я знал эту семью.
   - Вот, смотрите, они собираются устроить маскарад, так сказать  al  are
, какой-то домашний спектакль и не  знаю  еще
что, - промолвил мистер Тачвуд, передавая священнику карточку.
   - Я видел что-то в этом роде недели две назад, - сказал мистер Каргил.  -
В самом деле, то ли я сам получил билет, то ли где-то видел такой же.
   - А вы наверно знаете, что не были на этом празднике, доктор?  -  спросил
набоб.
   - Кто был? Я? Да вы шутите, мистер Тачвуд.
   - Наверно? Вы утверждаете? - продолжал настаивать мистер Тачвуд, к своему
великому  удовольствию  уже  имевший  случай  заметить,  что  его  ученый  и
рассеянный друг, зная за собой разные странности, никогда не был уверен, что
с ним происходило наяву, а что во сне.
   - Утверждаю? - растерянно повторил Каргил. - У меня такая слабая  память,
что я не люблю ничего утверждать. Но, сделай я что-нибудь до  такой  степени
непривычное для меня, я бы запомнил,  пожалуй,  запомнил..,  и...  Я  твердо
уверен, что не был там.
   - Да и не могли там быть, - сказал набоб, который очень веселился,  видя,
как его друг путем рассуждения старается довести себя до уверенности, -  ибо
этот  бал  вовсе  не  состоялся.  Он  был  отложен,  и  это  уже   вторичное
приглашение. Вы тоже  получите  билет,  так  как  первый  раз  вам  его  уже
присылали. Знаете, доктор, вам надо пойти -  мы  с  вами  пойдем  вместе.  Я
оденусь как имам - и, не смутясь,  отвечу  "Бисмиллах!"   на приветствие любого из гостей, кому  придет  в  голову  играть
роль хаджи. А вы оденьтесь кардиналом или кем хотите.
   - Как, я? - возмутился священник. - Но это не подобает моему сану, мистер
Тачвуд! Такие чудачества совсем не в моих правилах.
   - Тем лучше, вы измените своим правилам.
   - А вы бы, в самом деле, лучше пошли к  ним,  мистер  Каргил,  -  сказала
миссис Додз. - Ведь это, вероятно, последний раз,  что  вы  можете  повидать
мисс  Моубрей.  Ее,  говорят,  вот-вот  выдадут  замуж  за  одного  из  этих
вертопрахов с источника и она уедет с ним в Англию.
   - Замуж? - воскликнул священник. - Это невозможно!
   - Но что тут невозможного, мистер Каргил? Ведь люди женятся каждый  день,
вы это знаете, да еще и  сами  окручиваете  их  вдобавок.  Вы,  может  быть,
скажете, что у бедняжки не все дома, но ведь вы понимаете,  что  если  будут
жениться только умные, так в мире народу поубавится. По-моему, умные-то люди
как раз и не женятся, вроде нас с вами, мистер Каргил. Боже милостивый!  Вам
худо? Глотните-ка чего-нибудь!
   - Понюхайте моей розовой эссенции, - предложил  мистер  Тачвуд.  -  Такой
запах и мертвого оживит. Однако что же с вами приключилось? Минуту назад  вы
были совсем здоровы.
   - На меня вдруг нахлынуло... - заговорил мистер Каргил, приходя в себя.
   - Ох, мистер Каргил, - сказала миссис Додз. -  Это  все  оттого,  что  вы
поститесь подолгу.
   - Верно, сударыня, - поддержал ее мистер Тачвуд. -  А  потом  едите  одну
гороховую болтушку с кислым молоком. Вот желудок у вас  и  не  принимает  ни
куска порядочной пищи: так захудалому фермеру неохота принимать  зажиточного
соседа, чтобы тот не увидел его голого поля. Ха-ха-ха!
   - Неужели действительно толкуют о свадьбе мисс Моубрей из Сент-Ронана?  -
спросил священник.
   - По правде говоря, эту  новость  принесла  топотушка  Нелли,  -  сказала
хозяйка. - А  она,  хоть  и  любит  малость  выпить,  наверно  не  стала  бы
выдумывать или передавать небылицы - уж во всяком случае, не  такой  хорошей
покупательнице, как я.
   - Этого нельзя так оставить, -  пробормотал  мистер  Каргил,  словно  про
себя.
   - Никак нельзя, - подтвердила тетушка Додз. -  Стыд  и  позор,  если  они
обратятся к этому кимвалу бряцающему, которого они зовут мистером  Четтерли,
когда у нас есть такая пресвитерианская труба, как вы, мистер Каргил. И коли
хотите послушать моего скромного совета, мистер  Каргил,  то  не  мелите  на
вашей мельнице ту рожь, что причитается вам за помол.
   - Ваша правда, кумушка, - сказал  набоб.  -  Свадебных  перчаток  и  лент
упускать нельзя. И, пожалуй, мистеру Каргилу в собственных  интересах  лучше
отправиться со мной на это дурацкое празднество.
   - Я должен поговорить с этой молодой леди, - проговорил священник все так
же задумчиво.
   - Правильно, правильно, мой высокоученый друг, - подхватил набоб,  -  вот
мы с вами бок о бок и двинемся на них, и, ручаюсь, с нашей помощью они будут
приведены обратно в лоно матери нашей церкви. Ну, знаете, одна мысль о  том,
что тебя могут провести таким образом, вывела бы из  состояния  задумчивости
даже магометанского сантона. А в каком платье вы поедете?
   - В своем собственном, разумеется, - сказал священник, опоминаясь.
   - Правда ваша и на этот раз.  Вдруг  они  вздумают  ковать  железо,  пока
горячо, а кому захочется, чтобы его венчал  переодетый  пастор?  Значит,  мы
едем на прием - это решено.
   Священник выразил свое согласие при условии, что ему пришлют билет. И так
как, возвратясь в пасторский дом, он тоже обнаружил приглашение,  то  теперь
не имел уже поводов для отказа, даже если бы искал их.

Глава 18

ПРЕВРАТНОСТИ СУДЬБЫ

   Граф Бассет У  нас,  джентльменов,  кареты  о  четырех  осях,  и  нередко
случается, что уж какое-нибудь колесо да не в порядке.
   "Рассерженный супруг"

   Нашему рассказу придется теперь вернуться вспять, и,  хотя  это  довольно
чуждо  нашей  авторской  манере,  мы  от  диалогической  формы  перейдем   к
повествовательной и будем больше сообщать о происшедших событиях, чем о том,
как отразились они на действующих лицах. Обещание наше будет,  однако,  лишь
условным, ибо мы уже предвидим соблазны, которые могут  затруднить  нам  его
выполнение.
   Приезд  молодого  графа  Этерингтона  на  целебные  Сент-Ронанские   воды
произвел огромное  впечатление.  Оно  было  еще  усилено  таким  необычайным
событием, как покушение на его особу, совершенное  в  то  время,  когда  он,
желая сократить путь, шел лесом, в отдалении от кареты со слугами. Мужество,
которое он  проявил,  отбиваясь  от  разбойника,  равнялось  разве  что  его
великодушию, ибо граф отказался  от  каких-либо  розысков  бродяги,  хотя  в
стычке и получил тяжелую рану, Из трех "облаченных  в  черное  граций",  как
прозвал их один из приятнейших собеседников нашего времени, Право и Медицина
в  образе  мистера  Миклема  и  доктора  Квеклебена   поспешили   немедленно
засвидетельствовать лорду Этерингтону свое почтение. Столь же благосклонная,
хотя и более сдержанная Религия в лице преподобного мистера Саймона Четтерли
также выказывала полную готовность принести свою посильную помощь  в  случае
надобности.
   Его светлость  по  только  что  упомянутым  великодушным  соображениям  с
благодарностью отклонил предложение мистера Миклема о розыске ранившего  его
преступника и лишь намекнул, что, быть может, у него найдется  другой  повод
обратиться к его услугам, Зато граф предоставил заботам доктора свои раны  -
у него оказалась простреленной рука и вдобавок пустяковая царапина на виске.
Графские милости к доктору оказались в этом случае столь велики, что  мистер
Квеклебен, ревнуя о здоровье лорда,  предписал  тому  пройти  месячный  курс
лечения водами, чтобы добиться полного и окончательного  выздоровления.  Его
светлости не следует  забывать,  сказал  доктор,  что  зарубцевавшиеся  раны
нередко  открываются  вновь,  а  воды  Сент-Ронанского  источника  (как  это
доказано доктором Квеклебеном) исцеляют от всех хворей,  которым  подвержена
плоть, и ничуть не уступают  водам  Барежа,  облегчая  выход  наружу  всяких
осколков и других посторонних тел, которые могут  иногда  попасть  вместе  с
пулей в человеческий организм и вызвать там сильное раздражение. Ведь доктор
постоянно твердил, что хотя он  не  может  объявить  покровительствуемую  им
минеральную воду совершенной панацеей, все же он берется и  словом  и  пером
доказывать,  что  она  обладает  всеми  главными  свойствами   знаменитейших
лечебных источников, какие только известны в  мире.  Короче  говоря,  любовь
Алфея к Аретузе была шуткой  по  сравнению  с  чувствами  доктора  к  своему
любимому источнику.
   Прибытие нового, и притом знатного, гостя весьма  украсило  этот  уголок,
посвященный веселью и попечениям о здоровье. Впрочем, молодой лорд сперва не
так часто появлялся в общей столовой и в других местах стечения публики, как
надеялось  собравшееся   на   Сент-Ронанских   водах   достойное   общество.
Разумеется,  его  непродолжительные  и  редкие   выходы   в   свет   всецело
оправдывались нездоровьем и раной.
   Но зато, появляясь, он всех очаровывал своей чрезвычайно  привлекательной
внешностью и обращением. Даже ярко-красный шелковый  платок,  поддерживавший
его раненую руку, наряду с бледностью и томностью красивого открытого  лица,
на котором потеря крови оставила свой  след,  только  придавали  его  облику
особую  прелесть,  совершенно  неотразимую  на  взгляд  многих   дам.   Всех
привлекала его приветливость и в  то  же  время  задевала  смешанная  с  нею
спокойная  пренебрежительность  и  потому  все   искали   его   знакомства.
Себялюбивый и расчетливый Моубрей, вульгарный и грубый сэр Бинго,  привыкшие
считать себя первыми людьми в здешнем обществе и уверенные, что оно  считало
их таковыми, оба потеряли почти  всякое  значение.  Леди  Пенелопа  всячески
раскидывала перед лордом сети своего остроумия и начитанности, а леди  Бинкс
старалась привлечь его внимание, полагаясь  более  на  чары  своей  красоты.
Остальные нимфы источника следовали  несколько  позади,  придерживаясь  того
правила учтивости, согласно которому в европейском обществе на охоте  первый
выстрел по лучшей дичи предоставляется самой  знатной  особе  среди  гостей.
Однако не одна прекрасная грудь вздымалась от волнения при мысли, что,  быть
может, их милости дадут маху  несмотря  на  предоставленное  преимущество  и
тогда не столь высокопоставленным, но, вероятно, не менее  ловким  охотницам
тоже представится случай выказать свое искусство.
   На то время, однако, что граф поневоле оказался" лишенным  общества,  ему
понадобилось (и это по крайней мере  было  вполне  естественно)  найти  себе
кого-нибудь, с кем он мог бы коротать одинокие часы в своих апартаментах.  И
Моубрей,  рангом  превосходивший  отставного  и  всегда   пьяного   капитана
Мак-Терка, блеском - обрюзгшего и ставшего пустым болтуном Уинтерблоссома, а
тактом и здравым смыслом - сэра Бинго Бинкса, легко втерся в  дружбу  к  его
светлости.  Втайне  благословляя  жалкого  грабителя,  чья   пуля   нечаянно
заставила намеченную сквайром жертву отказаться от всякого  общества,  кроме
его собственного, Моубрей стал понемногу  прощупывать  своего  противника  и
пробовать его силу в различных азартных играх, в которые он предлагал играть
якобы с единственной целью избавить больного от скуки.
   Миклем выражал искреннее или притворное сочувствие успехам своего патрона
и не пропускал  случая  справиться,  как  развивается  интрига.  Вначале  он
получал столь благоприятные известия, что ухмылялся от уха до  уха,  потирал
руки и хихикал с  такой  радостью,  какую  вызывало  в  нем  только  удачное
мошенничество. Однако Моубрей глядел мрачно и не разделял его веселья.
   - Нет, тут все-таки кроется что-то,  чего  я  не  разберу,  -  сказал  он
однажды. - Этерингтон - ловкач во всем, хитер  чертовски  и  видал  виды,  а
проигрывается, как младенец.
   - Не  все  ли  равно,  почему  он  проигрывает,  если  вы-то  выигрываете
чин-чином? - спросил его друг и советник в делах закона.
   - Дьявол его разберет, - отвечал Моубрей. - Я слишком уверен, что у  него
не хватит нахальства затеять подобную вещь,  не  то  я  подумал  бы..,  черт
побери, мне иногда кажется, что он меня дурачит и затевает  какой-то  фокус.
Да нет, едва ли он пойдет на такую наглость... Впрочем, ведь обыграл  же  он
Вулверайна - обчистил бедного Тома как липку. Том, правда, писал мне  совсем
другое, но потом все выяснилось. Хорошо  же,  я  отомщу  за  Тома,  раз  его
милость, видимо, можно обставить, как и всех прочих.
   - Вам, мистер Моубрей,  лучше  знать,  -  сказал  стряпчий  с  притворным
добродушием. - Но, знаете, не стоит хватать  через  край.  Мне  не  хочется,
чтобы вы разорили бедного мальчугана, как говорится, fuditu , то есть начисто и дотла. Если он проиграет  кое-что  из
своих наличных, ничего ему не станется, это  может  даже  послужить  уроком,
которого он не забудет до конца жизни. Но,  как  человек  порядочный,  я  не
советую заходить дальше - уж пожалейте мальчишку, мистер Моубрей.
   - А кто меня жалел, Миклем? - многозначительно спросил Моубрей. - Ну нет,
пусть учится, а мы приберем к рукам и денежки и имение. Его поместье зовется
Окендейл - заметьте-ка, Мик, Окендейл. Такое название сулит счастье.  Нечего
говорить о жалости, Мик, пусть белки Окендейла прыгают вниз и учатся  ходить
пешком. Разве троянский вождь, скитаясь, ждал пощады от греков? Да  что  мне
греки! Я сам настоящий сулиот, а среди греков это самые доблестные воины.

   Что мне страх? Что мне жалость? Их надо забыть,
   Если хочешь визирю, как должно, служить.

   А нужда, Мик, - закончил  он  дрогнувшим  голосом,  -  нужда  -  командир
посуровей визиря или  паши,  хотя  тех  воспевал  Байрон  и  с  ними  воевал
Скандербег!
   В ответ на эту пылкую речь Миклем не то всхлипнул, не то хихикнул, не  то
заворчал,  словно  желая  одним  звуком  выразить  и  притворную  жалость  к
обреченной  жертве,  и  сочувствие   к   замыслам   патрона,   и,   наконец,
предупреждение об опасностях пути, избранного для достижения цели.
   Как ни похвалялся Моубрей своей сулиотской доблестью, а вскоре после этой
беседы ему пришлось признать, что

   Войной чревата встреча грека с греком.

   Мелкие схватки подошли к концу, и начиналось большое сражение, в  которое
обе стороны вступали с осторожностью -  каждому  из  противников,  вероятно,
хотелось освоиться с тактикой врага, прежде чем раскрывать свою собственную.
Они обычно играли в пикет - прекраснейшую из всех азартных  игр,  предаваясь
которой не жаль пожертвовать своим состоянием. А в пикете  Моубрей,  -  быть
может, на свое несчастье, - с юных лет считался весьма искусным игроком,  да
и менее опытный граф Этерингтон тоже не был новичком. Они теперь  играли  на
такие ставки, которые для  Моубрея  при  нынешнем  положении  его  дел  были
довольно значительными, хотя  его  антагонист,  видимо,  не  считался  с  их
величиной. Игра велась с переменным успехом, судя по тому, что Моубрей  иной
раз отвечал самоуверенной улыбкой на  вопросительные  взгляды  своего  друга
Миклема, а иной раз избегал их, словно опасаясь, как бы его собственный взор
не выразил горестного признания.
   Итак, удачи чередовались с неудачами. Однако подготовка к серьезной  игре
длилась все же недолго, так как Моубрей, не считаясь с часом дня  или  ночи,
проводил у Этерингтона много времени, и все это время посвящалось игре.  Его
светлость уже  достаточно  поправился,  чтобы  присутствовать  на  приеме  в
Шоуз-касле, да и мисс Моубрей, как  стало  известно,  опять  была  в  добром
здоровье. Поэтому снова был поднят вопрос об этом празднестве  решено  было
добавить еще драматическое представление, но  об  этой  затее  мы  расскажем
потом подробнее. Всем, кто ранее был включен в  список  гостей,  были  вновь
посланы пригласительные билеты. Разумеется,  такое  приглашение  в  качестве
обитателя Сент-Ронанских вод в прошлом и соседа в настоящем получил и мистер
Тачвуд, так как  дамы  дружно  признавали,  что  хотя  это  товар  несколько
сомнительный и  подчас  убыточный,  зря  пренебрегать  набобом  не  следует.
Позвали и священника, как старого знакомого семьи Моубреев: ведь  нельзя  же
было его пропустить, раз приглашали вообще всех друзей. Впрочем, образ жизни
мистера Каргила был всем известен, и предположить, будто он по этому  поводу
решится выйти из своего дома,  было  так  же  странно,  как  ожидать,  чтобы
сельская церковь сдвинулась со своего фундамента.
   Однажды, когда уже были сделаны  все  эти  приготовления,  сент-ронанский
лэрд вошел вдруг с ликующим видом  в  кабинет  Миклема.  Достойный  грамотей
повернул к патрону оседланный очками нос и, держа в одной  руке  пук  бумаг,
которые он только что перечитывал, а в другой шнурок, чтобы опять перевязать
их, отложил пока эту операцию  и  приготовился  самым  внимательным  образом
выслушать сообщение Моубрея.
   - Я обставил его! - торжествующе проговорил тот. И, понизив  голос  почти
до шепота, продолжал:
   - Его светлость попался на этот раз, а я удвоил свое  состояние,  Мик,  и
даже более того! Погодите, не прерывайте  меня...  Теперь  пора  подумать  о
Кларе - пусть она погреется на солнышке, даже если  такое  ведро  предваряет
бурю! Вы, верно, знаете, Мик, эти две чертовки, леди Пенелопа и леди  Бинкс,
постановили устроить  у  нас  этакий  al  are,  нечто  вроде  театрального
представления, и кто захочет в нем участвовать, оденется в костюм по роли. Я
понимаю их замысел: они думают, что у Клары не найдется подходящего  костюма
для этих дурачеств. Вот они и рассчитывают затмить ее:  леди  Пен  -  своими
старомодными драгоценностями в плохой оправе, а миледи Бинкс  -  новомодными
нарядами, на которые она променяла свое честное имя. Но, черт побери, им  не
довести Клару до такого унижения! Я заставил эту  девчонку,  горничную  леди
Бинкс, выболтать мне, что затевает ее хозяйка. Она будет одета гречанкой,  в
духе восточных персонажей Уила Аллена, разумеется. Но вот в  чем  загвоздка:
во всем Эдинбурге есть только одна шаль, в которой  стоит  покрасоваться,  и
продается она в "Модном пассаже". Так  вот,  Мик,  дружище,  эту  шаль  надо
раздобыть для Клары, а также всякие там муслины, кружева и прочую  чепуху  -
вот записка, где все это перечислено.  Немедленно  отправляйте  заказ.  Леди
Бинкс пишет с завтрашней почтой значит, наш заказ  должен  уйти  сегодня  с
вечерней. Вот вам сто фунтов.
   По издавна заведенной привычке никому ни  в  чем  не  отказывать,  Миклем
сразу взял банковский билет. Но, поглядев на него сквозь  очки  и  продолжая
держать в руке, он стал увещевать патрона.
   - Это хорошая мысль,  Сент-Ронан,  очень  хорошая.  И  я  никак  не  могу
сказать, что мисс Клара не заслуживает внимания и заботы с вашей стороны. Но
я сильно сомневаюсь, что ей нужны все эти прекрасные наряды. Вы сами знаете,
она не любит менять платья. Боже мой,  да  она  полагает,  что  ее  амазонка
сойдет для любого приема! И если бы дело шло лишь о  красоте  -  так  оно  и
есть. Ей бы только чуточку румянца, бедняжке...
   - Ну ладно, ладно, - нетерпеливо прервал его Моубрей. - Уж  я  сам  знаю,
нужно ли женщине нарядное платье.
   - Вам, конечно, лучше знать, - сказал  стряпчий,  -  но  все-таки,  может
быть, снести эту сотню фунтов в банк? Ведь они могут пригодиться нашей  юной
леди на черный день.
   - Вы просто дурак, Миклем. Какой там черный день, когда ей грозит  обида!
Нет, нет, достаньте все, что я прошу. Хоть раз да мы побьем их  всех:  может
быть, тут дела и повернутся к лучшему.
   - Ну, ну, хотел бы я, чтобы это было так, - проворчал Миклем. - А что  же
граф? Нашли вы его слабое место? Вам надо подцепить его крепко,  вот  в  чем
вопрос.
   - Хотел бы я знать, как на него ответить, - задумчиво отозвался  Моубрей.
- Будь он проклят, этот граф. Он  выше  меня  по  знатности  и  положени