вет  на  сердитый  и
нетерпеливый стук новоприбывшего они только тихонько  посмеивались  изнутри,
несомненно находя  весьма  забавным,  что  предосторожность  хозяина  теперь
мешала им выполнять их прямые обязанности.
   Выбранив на чем свет стоит своих  клерков  -  "сущее  его  наказание",  -
мистер Байндлуз бросился в коридор и впустил гостя в  конторское  помещение.
Поскольку двери между ним и гостиной остались открытыми, чуткое ухо  матушки
Додз, опытное, как известно читателю,  в  деле  собирания  сведений,  смогло
уловить все-таки, о чем шла речь. Разговор касался как будто выплаты крупной
денежной суммы. Мег окончательно уверилась в этом,  когда  к  концу  беседы,
длившейся минут пять, незнакомец повысил и без того резкий  и  пронзительный
голос и произнес следующее:
   - Какой лаж? Ни одного фартинга, сэр, ни одного каури, ни  одного  пайса!
Какой может быть лаж при учете векселя Английского банка? Да вы,  сэр,  меня
за дурака принимаете! Неужто мне не известно,  что  при  пересылке  денег  в
Лондон вы и так оставляете себе проценты за сорок дней?
   Тут Мег услышала, как мистер Байндлуз невнятно пробормотал что-то  насчет
принятого в делах обычая.
   - Обычая? - вскричал клиент. - Быть не может! Тогда это  просто  дурацкий
обычай! Нечего мне толковать про ваши обычаи! Ну, знаете,  я  отлично  помню
все валютные курсы по всему свету! Мне случалось выписывать векселя  даже  в
Тимбукту! Мои друзья на Стрэнде учитывали этот вексель наравне  с  векселями
Брюса из Гондара. А вы толкуете мне про лаж  при  обмене  почтового  векселя
Английского  банка!  Что  вы  его   разглядываете?   Вексель   кажется   вам
сомнительным? Я могу переменить на другой.
   - Этого вовсе не требуется, - ответил Байндлуз.  -  Вексель  годится.  Но
обычно его подтверждают индоссаментом, сэр.
   - Разумеется. Дайте  мне  перо  -  не  тростью  же  мне  писать,  как  вы
полагаете? Что за чернила! Желтей перечного соуса! Ну,  не  важно,  вот  моя
подпись - Перегрин Тачвуд - меня назвали  родовым  именем  лордов  Уиллоуби.
Здесь все, что мне причитается?
   - Все, что вам причитается, сэр, - отвечал Байндлуз.
   - Ну, знаете, друг  мой,  вам  следовало  бы  еще  доплатить  мне,  а  не
насчитывать себе лаж.
   - Уверяю вас, этого у нас не водится, - сказал банкир,  -  совершенно  не
водится, но вот если вы зайдете ко мне выпить чашку чаю...
   - Пожалуй, зайду, - согласился приезжий. Продолжая на ходу разговаривать,
он вышел из конторы и вслед за мистером Байндлузом  направился  в  гостиную.
Теперь его слова слышались вполне явственно.
   - Чашка чаю оказалась бы  кстати,  особенно  -  настоящего  чаю,  но  что
касается вашего лажа...
   Тут незнакомец вошел в гостиную и приветствовал миссис Додз. Увидев перед
собой, по ее выражению, приличного и разумного человека, и притом,  как  она
поняла, с карманами, набитыми шотландскими и английскими банкнотами,  она  в
ответ на его поклон присела как можно учтивей.
   При ближайшем рассмотрении мистер Тачвуд  оказался  коренастым  подвижным
толстяком, сохранившим, несмотря на добрые шестьдесят лет, силу и  гибкость,
свойственные более юному  возрасту.  Лицо  его  выражало  самоуверенность  и
некоторую долю пренебрежения ко  всем  тем,  кому  не  довелось  повидать  и
испытать того, что видел  и  перенес  он  сам.  В  коротких  черных  волосах
виднелась проседь, но они еще  не  были  совсем  выбелены  сединой.  Глубоко
посаженные черные блестящие глазки в сочетании с коротким  вздернутым  носом
выдавали нрав  раздражительный  и  вспыльчивый.  Лицо,  из-за  частой  смены
климата принявшее кирпичный оттенок, на расстоянии двух-трех ярдов выглядело
здоровым и гладким,  но  вблизи  оказывалось  изрезанным  тысячей  морщинок,
пересекавшихся во всевозможных направлениях и таких мелких, будто  они  были
нанесены  кончиком  тончайшей  иглы  . Он был  в  синем
сюртуке и светло-коричневом жилете, короткие сапожки были отлично  начищены,
а шелковый  шейный  платок  повязан  с  аккуратностью,  достойной  военного.
Старомодной была только треугольная  шляпа,  на  которой  сбоку  красовалась
маленькая кокарда.
   Миссис Додз, привыкшая определять людей с первого их появления,  говорила
потом, что уже те три шага, которые он сделал  от  двери  к  чайному  столу,
позволили ей безошибочно признать походку человека вполне обеспеченного.  "А
в этом, - подмигнув, прибавляла она, - нас, трактирщиков,  обмануть  трудно
если жилет шит золотом, а мошна пуста, так уж, по  мне,  пусть  лучше  жилет
будет просто на пуху".
   - Туманное выдалось утро, сударыня, -  произнес  мистер  Тачвуд,  как  бы
желая испытать общество, в котором он очутился.
   - Для хлебов утро приятное, как говорят у нас, - ответила  Мег  не  менее
важно.
   - Правильно, правильно, сударыня  именно  приятное,  хотя  давненько  не
слыхивал я, чтобы так говорили. Раза два обкатил я вокруг света с  тех  пор,
как последний раз слышал это выражение.
   - Значит, вы из наших краев? - спросил стряпчий, ловко  вставляя  вопрос,
который, как он надеялся, заставил бы незнакомца высказаться откровенно,  и,
сделав паузу, прибавил:
   - Но я все-таки полагаю, сэр, что Тачвуд - не шотландская фамилия  я  по
крайней мере не слыхал такой.
   - Не шотландская? Нет, не шотландская, -  ответил  путешественник.  -  Но
ведь можно было побывать тут, и не будучи уроженцем этих мест.  Или,  будучи
здешним уроженцем, можно было по какой-нибудь причине  сменить  свое  имя  -
немало найдется причин, по какой люди меняют имя.
   - Разумеется, - согласился стряпчий. - Бывают причины весьма веские, как,
например, в  частом  случае  наследования  земли,  когда  введение  в  права
связывается с принятием имени и герба.
   - Вот-вот, либо когда человек натворил в своих  краях  что-нибудь  такое,
после чего ему под своим собственным именем больше и  показаться  нельзя,  -
сказал мистер Тачвуд.
   - Такое предположение мне высказывать не пристало, - возразил стряпчий. -
Во всяком случае, если вы знали нашу округу раньше, теперь вы,  наверно,  не
нарадуетесь, насколько все у нас изменилось  после  американской  войны.  По
склонам холмов вместо вереска растет клевер, рента поднялась раза в два-три,
а то и в четыре, старые, закоптелые замки снесены, и помещики живут в  таких
же хороших домах, какие видишь в Англии.
   - Много этим дуракам проку от таких перемен! - выпалил вдруг Тачвуд.
   - Вас как будто  не  радуют  все  эти  наши  усовершенствования,  сэр?  -
удивленно спросил адвокат, наткнувшись на инакомыслящего в вопросе,  где  он
рассчитывал на полное сочувствие.
   - Радуют? - откликнулся приезжий. - Так радуют,  как  меня  обрадовал  бы
черт - он-то, по-моему, и пустил в ход многие из этих усовершенствований. Вы
вбили себе в голову, что все надо менять. Бушуете вы, как вода, и  не  будет
вам успеха. В вашем захолустном уголке, скажу я  вам,  за  последние  четыре
десятка лет произошло больше перемен,  чем  в  иных  восточных  державах  за
четыре тысячелетия, по-моему.
   - А почему бы не быть переменам, если они к лучшему? - спросил Байндлуз.
   - Они вовсе не к лучшему! - горячо возразил Тачвуд.  -  Когда  я  уезжал,
здешние крестьяне были, правда, бедны как церковные мыши, но зато  честны  и
трудолюбивы. Они мужественно несли свою долю, выпавшую им на этом свете, и с
надеждой ожидали своей доли на том. Теперь они просто батраки, за ними нужен
глаз да глаз, и то  они  поминутно  оглядываются  на  часы,  как  бы  им  не
потрудиться для своего хозяина лишнюю секунду сверх положенного  срока.  Они
больше не  читают  по  будням  библию,  чтобы  поспорить  в  воскресенье  со
священником  из-за  какого-нибудь  неясного  текста,  и  все  их  богословие
надергано из сочинений Тома Пейна и Вольтера.
   - Истинную правду говорите вы, сударь, - сказала Мег Додз. - Пачка  таких
богопротивных книжонок оказалась раз в моей собственной кухне. Но я-то  живо
выставила из своего дома оболтуса разносчика, что принес эти книжки! Мало им
сбивать девушек с толку разными балладами и кружить им головы  лентами!  Они
хотят выманить самое душу, всучивая свой товар, как сказала бы я, в обмен на
деньги, что пригодились бы их бедному отцу, когда он окажется без работы или
расхворается...
   - Что им отец, сударыня! - сказал путешественник.  -  О  своем  отце  они
думают столько, сколько Регана с Гонерильей.
   - Я вижу, сэр, - ответила Мег, - вы разбираетесь  в  нашем  деле.  Они  о
своем гоноре только и думают, а что все они наперечет  круглые  дуры,  я  им
твержу с утра до вечера, да им впрок не идет.
   - И притом, сударыня, эти бестии все  стали  корыстны,  -  сказал  мистер
Тачвуд. - Бывало, шотландец и в руки не возьмет шиллинга,  если  он  его  не
заработал, а сам, как  араб  в  пустыне,  всегда  был  готов  помочь  любому
встречному. Теперь другое. На днях, едучи верхом, я уронил хлыст, и какой-то
парень, чинивший изгородь, сделал три шага и поднял его. Я благодарю его,  а
мой приятель  надвинул  шапку  на  глаза  и  послал  меня  к  черту  с  моей
благодарностью, "раз на этом дело кончается" - добавил он, под стать святому
Эгидию.
   - Ну-ну, -  вмешался  адвокат,  -  вы,  может  быть,  и  правы,  сэр,  и,
разумеется, богатство  портит  людей,  однако  край  у  нас  богатый,  этого
отрицать нельзя, а богатство, вы сами знаете...
   - Я знаю, что всякому богатству  приходит  конец,  -  ответил  Тачвуд  не
обинуясь. - Да и вправду ли мы  так  богаты?  Конечно,  вам  легко  хвастать
новыми строениями и распаханной землей, но это ведь имущество, а не капитал,
так же как у толстого человека жир - не признак силы и здоровья.
   - Однако,  мистер  Тачвуд,  -  сказал  Байндлуз,  чувствуя,  что  в  этих
нововведениях и усовершенствованиях есть и его доля, -  однако  если  многие
землевладельцы живут как  настоящие  помещики,  а  у  арендаторов  хозяйство
ведется не хуже, чем у лэрдов, и если они встречают троицу и  Мартынов  день
так же спокойно, как я сажусь за обед, если все это не  признаки  богатства,
так я уж не знаю, где его еще искать.
   - Это признаки безумия, сэр, - сказал Тачвуд, - нищего  безумия,  которое
еще больше нищает от старания казаться  богатым.  А  откуда  у  них  берутся
средства, которые они выставляют напоказ, вам как  человеку,  причастному  к
банковским операциям, вероятно, знать лучше моего.
   - Мне подчас случается дисконтировать вексель по ссуде, мистер Тачвуд. Но
без ссуды мир остановился бы на мертвой точке: ссуда  -  это  смазка,  чтобы
колеса катились.
   - Вот они и катятся под горку ко всем чертям, - заметил Тачвуд. - Когда я
уезжал, вы тут хлопотали об учреждении банка воздушных замков, а теперь  вся
страна сплошной такой банк. А  кому  придется  расплачиваться?  Ну,  да  все
равно, мне на все это недолго любоваться. Настоящий Вавилон какой-то, просто
голова кружится, особенно если вы провели  жизнь  с  людьми,  которые  любят
сидеть, а не носиться, и предпочитают молчание болтовне, с  людьми,  которые
едят, когда голодны, пьют, когда  испытывают  жажду,  не  смеются,  пока  не
услышат смешного, и не говорят ничего, если им нечего  сказать.  А  здесь  -
бегут, едут, скачут, шум, гам и грохот! Ни  в  чем  никакой  устойчивости  и
никакого смысла.
   - Жизнь мою готова прозакладывать, - сказала миссис Додз,  поглядывая  на
своего друга адвоката, - что джентльмен побывал внизу, в нашем новом Спа.
   - Вы называете его Спа,  сударыня?  Если  вы  имеете  в  виду  это  новое
заведение, что появилось там, у сент-ронанского источника, так это настоящий
источник глупости и самохвальства. Шуму  -  как  при  башне  вавилонской,  а
сумасбродства - как на ярмарке тщеславия! Ни в каком источнике, ни  в  каких
ваших болотах не развелось столько лягушек, надутых, квакающих лягушек,  как
в этом Спа.
   - О сэр! - вскричала тетушка Додз, восхищенная решительным осуждением  ее
модных   соперников   и   полная   готовности   высказать   свое    уважение
рассудительному незнакомцу, который вынес этот  приговор.  -  Разрешите  мне
налить вам чашечку чаю?
   И она немедля завладела хлопотливыми обязанностями по  управлению  чайным
столом, до сих пор находившимися в руках самого хозяина.
   - Надеюсь, чай придется вам по  вкусу,  -  сказала  она  путешественнику,
который принимал ее услуги с  признательностью,  какую  любители  поговорить
обычно испытывают к тем, кто их слушает с охотою.
   - Чай хорош, насколько можно  от  него  требовать,  сударыня,  -  ответил
мистер Тачвуд, - хоть, разумеется, и  не  совсем  такой,  какой  я  пивал  в
Кантоне  у  старого  Фынхуа.  Но  Небесная  империя  своих  лучших  чаев  на
Леденхол-стрит не посылает, так же как  Леденхол-стрит  не  станет  посылать
свой лучший чай в Марчторн.
   - Может быть, вы и правы, сэр, - ответила трактирщица, - осмелюсь сказать
только, что, наверно, чай у мистера Байндлуза гораздо  лучше  того,  которым
вас поили в нашем Спа.
   - Разве это чай, сударыня! Я там чаю и не видывал. Просто  лист  ясеня  и
терновника в раскрашенных жестянках! Ливрейные  макаки  в  пудреных  париках
разносили настой из него гостям, и кому нравилось, тот пил  этот  "чай"  под
кошачье мяуканье и попугайную трескотню всей гостиной. Я сожалел о  временах
"Зрителя", когда можно было положить на стол,  что  с  тебя  требовалось,  и
удалиться без дальнейших околичностей. Шалишь! Раздача  этого  изумительного
настоя происходила под зорким наблюдением одного свихнувшегося синего чулка,
и за несчастную скорлупку помоев каждому из  нас  полагалось  вытерпеть  все
церемонии званого вечера.
   - Ну, сэр, - заявила Мег Додз, - могу сказать, что  если  бы  мне  выпало
счастье угощать вас у себя в Клейкемском подворье, которое  держат  уже  два
поколения нашей семьи, то - хоть я и не берусь утверждать, что  вы  получили
бы такой чай, к какому привыкли у себя в заморских странах, где он растет, -
джентльмену вроде вас я подала бы самый лучший чай из того, что у меня есть,
и вам за него не поставили бы в счет больше шести пенсов ни при мне, ни  при
моем отце.
   - Если бы я только знал, сударыня, - сказал путешественник, - что  старое
подворье открыто по сей день, я, разумеется, остановился бы у вас. По  утрам
я посылал бы вниз за ихней водой. Доктора настаивают,  чтобы  я  из-за  моей
желчи пил челтнемскую воду или какую-нибудь другую вроде нее.  Впрочем,  они
это говорят, наверно, чтобы прикрыть свое собственное  невежество,  черт  их
побери! Я и подумал, что уж лучше  ехать  на  здешние  воды.  Но  я  здорово
попался: с таким же  успехом  можно  было  поселиться  под  колоколом.  Этот
молодой Сент-Ронан, верно, был не  в  своем  уме,  когда  решил  завести  на
старинной земле своих отцов такую ярмарку тщеславия.
   - А вы знаете теперешнего Сент-Ронана? - спросила Мег.
   - - Только с чужих слов, - сказал Тачвуд. - Но я слыхал об этой семье  и,
кажется, даже читал о них в истории Шотландии. Они, насколько я помню, стали
теперь захудалым родом, не то что раньше.  Нечего  сказать,  хороший  способ
поправить свои дела нашел этот молодой человек, проводя время с картежниками
и шулерами.
   - Жаль мне, коли это так,  -  сказала  добрая  Мег  Додз.  Наследственное
уважение к роду Моубреев не позволяло ей поощрять сплетни о  молодом  лэрде,
поэтому она прибавила:
   - Его предки были добры к моим, сэр. Может быть, он об этом и не  помнит,
однако мне не пристало говорить о нем то, чего не следует  говорить  о  сыне
его отца.
   У мистера Байндлуза не было таких причин  для  сдержанности,  и  он  стал
бранить  Моубрея,  по  его  словам  -  легкомысленно   проматывавшего   свое
состояние, да и не только свое.
   - Я вправе говорить так, - сказал он, - потому что у меня  на  руках  два
его векселя по сто фунтов. Я их дисконтировал из чистой доброты и уважения к
его древнему роду, а он беспокоится о них не больше, чем  о  государственном
долге Англии. Зато он носится по всем лавкам Марчторна и делает закупки  для
праздника, который решил закатить этой разряженной публике  с  источника.  И
теперь лавочникам приходится принимать его расписки в уплату за все, что они
ему доставляют. Но они ведь когда-нибудь могут  предъявить  его  векселя.  А
иной купец, как мне известно, не поверит и  гроша  ломаного  под  вексель  с
подписью Джона Моубрея ни на лицевой, ни на обратной стороне. Молодому лэрду
следовало бы платить долги, которые он уже наделал, а  не  входить  в  новые
ради того, чтобы накормить всю эту ораву дураков и льстецов.
   - Его приготовления, кажется, пропадут даром, - сказал мистер Тачвуд. - Я
слышал, будто празднество откладывается по болезни мисс Моубрей.
   - Бедняжка, - сказала миссис Маргарет Додз. - Она все нездорова последние
дни.
   - Говорят, у нее здесь что-то не в порядке, -  отозвался  путешественник,
многозначительно постукивая по лбу.
   - Бог весть, - ответила миссис Додз. - Я-то думаю,  пожалуй,  дело  не  в
голове, а в сердце. Ее, бедненькую, все время носит  туда-сюда,  то  вниз  к
источнику, то опять в гору, а дома нет для нее ни подходящего  общества,  ни
покоя, и все идет прахом. Тут мудрено остаться в добром здоровье.
   - Однако, - возразил Тачвуд, - говорят, ей стало хуже прежнего,  и  будто
бы поэтому и отложен прием в Шоуз-касле. Да кроме  того,  теперь,  когда  на
воды приехал этот молодой лорд, они, уж наверное, подождут ее выздоровления.
   - Лорд! - в удивлении вскричала миссис Додз. - На источник приехал  лорд!
Ну, теперь с ними никакого сладу не будет! Час от часу не легче - лорд!  Вот
они возгордятся теперь - лорд! Господи помилуй! В  отеле  -  лорд!  Впрочем,
это, поди, не настоящий лорд, мистер Тачвуд?
   - Ну нет, моя милая, - отвечал путешественник. - Он  английский  лорд  и,
говорят, даже заседает в палате лордов. Судачат, правда, что  в  его  титуле
есть трещинка.
   - Ну, разумеется, да, наверное, и не одна! - быстро подхватила Мег, не  в
силах вынести  мысли,  что  подлинный  вельможа,  избрав  своей  резиденцией
Сент-Ронанские  воды,  может  поднять,  таким  образом,  значение  отеля   -
соперника  Клейкемского  подворья.  -  Вот  увидите,  этот   лорд   окажется
поддельным, это просто нанятый бродяга, который им недорого  обойдется.  Он,
наверное, приехал будто бы  больной  и,  разумеется,  не  проведет  здесь  и
нескольких дней, как сразу выздоровеет, к чести их целебных вод!
   - По правде сказать,  сударыня,  болезнь,  которой  он  сейчас  страдает,
здешними водами не вылечить: у него  плечо  прострелено  пистолетной  пулей.
Кажется, это случилось  при  попытке  ограбления.  Вот  еще  одно  из  ваших
новшеств: в мое время в Шотландии о таких вещах не слыхивали.  Раньше  легче
было наткнуться на феникса, чем на грабителя.
   - А где это случилось, не знаете ли вы,  сэр?  -  спросил  муж  счетов  и
расчетов.
   - Где-то поблизости от Старого городка, и если мне говорили правильно, то
в прошлую среду.
   - Я полагаю, вот и объяснение тех двух выстрелов, миссис Додз,  -  сказал
стряпчий. - Ваш конюх слышал их в среду - наверно, это и было то нападение.
   - Может быть, и так, а может быть, иначе, - ответила Мег. - Но  только  я
без веских доводов  от  своего  мнения  не  откажусь.  -  И,  возвращаясь  к
предмету,  от  которого  ее  мысли  были  на   несколько   минут   отвлечены
занимательной беседой с мистером Тачвудом, она спросила:
   - Мне бы хотелось знать, не слыхали ли вы, сударь, чего-нибудь о  мистере
Тирле?
   - Если вы имеете в виду человека, к  которому  относится  эта  бумага,  -
сказал путешественник, вынимая из кармана печатное объявление, - так я о нем
слышал даже чересчур много. На Сент-Ронанских водах только о нем и  говорят,
так что мне приходится от этого Тиррела почти  так  же  худо,  как  пришлось
когда-то от своего Тиррела Вильгельму  Рыжему.  Больше  всего  осуждают  его
потому, что, оказавшись замешанным в какую-то глупейшую ссору,  он  не  стал
драться А, по рассуждению этих мудрецов, ему это следовало сделать! Вот  еще