одствоваться  мнением  вашего  друга
секунданта, дорогой сэр Бинго, - сказал капитан.
   - И не подумаю! - возразил баронет.  -  Хорош  друг,  нечего  сказать,  -
притащить меня сюда зря! Я знал, что этот парень прощелыга, но я не понимаю,
как вы-то, со всей вашей болтовней насчет чести и прочего,  могли  оказаться
таким простофилей и вести переговоры с каким-то бродягой, который попросту в
конце концов сбежал!
   - Если вы так сожалеете, что пришли сюда понапрасну, - заговорил  капитан
весьма надменно, - и если полагаете, что я обошелся с вами, по вашим словам,
как с простофилей, то я без всяких возражений могу заступить место Тиррела и
сойтись здесь с вами, приятель.
   - Ну и валяйте на здоровье, раз вам так хочется, а я  брошу  крону,  кому
стрелять первому, - сказал сэр Бинго.  -  Я  совсем  не  желаю,  чтобы  меня
таскали сюда зря, черт побери!
   - А  уж  я  постараюсь  задать  вам  ради  вашего  успокоения,  -  заявил
вспыльчивый горец.
   -  Что  вы,  что  вы,  джентльмены!  -  воскликнул   миролюбивый   мистер
Уинтерблоссом. - Стыдитесь, капитан! Да вы с ума сошли, сэр Бинго! Ссориться
со своим секундантом, это же неслыханно!
   Увещания Уинтерблоссома заставили  обе  стороны  несколько  опомниться  и
охладили их пыл. Теперь они только похаживали взад-вперед друг  мимо  друга,
мрачно  поглядывали  на  противника,  когда  им  случалось  поравняться,   и
ощетинивались при этом, словно два пса,  которые  собираются  подраться,  но
пока  оттягивают  начало  враждебных  действий.  Они  представляли  забавный
контраст, разгуливая таким образом: прямой  и  жесткий,  как  палка,  старый
солдат ступал, приподнимаясь на носок при каждом  шаге,  а  грузный  баронет
тяжело волочил ноги, выработав себе завиднейшую поступь, похожую на  походку
неуклюжего йоркширского конюха. Его низкая душа наконец воспламенилась.  Как
железо или какой-нибудь другой грубый металл, который  накаляется  медленно,
она долго сохраняла тайный и злобный жар обиды. Эта обида привела баронета к
месту поединка, теперь она подстрекала его сорвать свою злость и  досаду  на
первом попавшемся. Он, по собственному выражению, уже "разогрелся", и раз уж
он собрался драться, то, словно Боб Эйкрз, не хотел, чтобы столько отменного
пыла и полновесной храбрости пропало даром. Однако храбрость  его  держалась
главным образом на злости, и, увидев, что капитан ничуть не  пугается  и  не
старается утишить его  гнев,  баронет  стал  внимательней  прислушиваться  к
доводам Уинтерблоссома, который все умолял  их  не  омрачать  своей  частной
ссорой славы, так счастливо добытой ими сегодня без всякого риска и пролития
крови.
   -  Прошло  уже  три  четверти  часа,  -  говорил  тот,  -  после   срока,
назначенного этому  так  называемому  Тиррелу  для  встречи  с  сэром  Бинго
Бинксом. Чем стоять здесь и  препираться  без  всякого  проку,  я  предлагаю
заняться письменным изложением обстоятельств,  сопутствовавших  этому  делу,
для сведения обитателей Сент-Ронанских вод. Я считаю, что  такой  меморандум
надо  по  всей  форме  скрепить  нашими  подписями.   По   моему   скромному
рассуждению, его следует представить затем на рассмотрение распорядительного
комитета.
   - Возражаю против того, чтобы заявление, под которым будет  моя  подпись,
еще кем-то обсуждалось, - взорвался капитан.
   -  Ваша  правда,  ваша   правда,   капитан,   -   согласился   уступчивый
Уинтерблоссом. - Вам, конечно, лучше знать,  и  вашей  подписи,  разумеется,
совершенно достаточно  для  подтверждения  происшествия.  Однако,  поскольку
такого важного события еще не случалось со дня основания Сент-Ронанских вод,
я предлагаю всем  подписать  этот,  так  сказать,  roce  veral  .
   - Нет уж, меня-то прошу уволить, - заявил доктор, не очень довольный тем,
что ни главным участникам поединка, ни секундантам  не  понадобились  услуги
Махаона. - Меня прошу уволить. Мне вовсе не к лицу оказаться столь  очевидно
замешанным в  дело,  направленное  к  нарушению  общественного  спокойствия.
Подумаешь, велика важность простоять здесь часок в хорошую погоду! По-моему,
гораздо   более   важную   службу   сослужило   Сент-Ронанским   водам    то
обстоятельство, что я, Квентин  Квеклебен,  доктор  медицины,  излечил  леди
Пенелопу Пенфезер от ее седьмого по счету  нервного  припадка,  да  еще  при
симптомах лихорадки.
   - Я никак не собирался  умалять  значения  вашего  искусства,  -  ответил
мистер Уинтерблоссом. - Но я полагаю,  что  после  урока,  полученного  этим
молодцом, к нам больше не посмеют соваться неподходящие люди. А я, со  своей
стороны, внесу предложение, чтобы отныне к обеду за  общий  стол  приглашали
только тех, чьи имена по всем  правилам  занесены  в  список  наших  членов,
вывешенный в главном зале. Выражаю надежду, что и сэр  Бинго  и  капитан  не
откажутся принять благодарность всего нашего общества за отвагу,  выказанную
ими при изгнании самозванца. Сэр Бинго, разрешите  мне  прибегнуть  к  вашей
фляжке, я чувствую, что у меня стреляет в колене, -  это,  верно,  от  сырой
травы.
   Сэр Бинго, польщенный значением, которое приобретала, таким образом,  его
персона,   охотно   предоставил   болящему   глоточек   своего    лекарства,
изготовленного, как мы  подозреваем,  каким-нибудь  искусным  фармацевтом  в
глуши Гленливата. И, наполнив стаканчик до краев, он преподнес  его  старому
воину в виде недвусмысленного знака  примирения.  Едва  нос  капитана  учуял
буйный аромат этого питья, как стаканчик был опрокинут с  признаками  самого
недвусмысленного одобрения.
   - Современные молодые люди, сдается  мне,  подают  кое-какие  надежды,  -
промолвил капитан, - раз они  начинают  отставать  от  своей  голландской  и
французской водицы и наушаются ценить настоящий шотландский продукт. Честное
слово, натощак нет ничего лучше для порядочного человека, если ему  удастся,
разумеется, раздобыться такой бутылочкой.
   - Да и после обеда тоже, -  подтвердил  доктор,  в  свой  черед  принимая
стакан. - По букету он стоит всех вин Франции и к тому же действует сильнее.
   - А теперь, - объявил капитан, - чтобы нам  не  уйти  с  поля,  унося  на
сердце что-нибудь недостойное такого виски, и поскольку  репутации  капитана
Гектора Мак-Терка ничто угрожать не может, я, так и быть, скажу, что сожалею
о небольших разногласиях, возникших между  мною  и  моим  почтенным  другом,
сэром Бинго, здесь присутствующим.
   - Ну, раз уж вы так учтивы, капитан, - ответил сэр Бинго, - тогда я  тоже
сожалею.  Ведь  сам  дьявол  расстроился  бы,  видя,  как  пропадает   такой
прекрасный день для рыбной ловли.  Подумать  только:  ветер  ?  юга,  свежий
воздух на реке, вода уже спала - все точка в точку! Я, право, к  этому  часу
забросил бы леску уже раз шесть.
   Эти свои выразительные жалобы он заключил возлиянием, прибегнув к тому же
лекарству, которым только что  потчевал  своих  спутников.  Затем  в  полном
составе они возвратились в отель,  и  вскоре  следующий  документ  возвестил
обществу о событиях минувшего утра:

ЗАЯВЛЕНИЕ

   Сэр Бинго  Бинкс,  баронет,  оскорбленный  неучтивым  поведением  некоего
приезжего, назвавшегося Фрэнсисом Тиррелом и в настоящее время  проживающего
- или недавно проживавшего  -  в  Клейкемском  подворье  в  Старом  городке,
уполномочил капитана Гектора Мак-Терка посетить упомянутого мистера  Тиррела
и  потребовать  у  него  либо  извинений,  либо  личного  удовлетворения   в
соответствии  с  законами  чести  и  как  то  водится  между  джентльменами,
вследствие чего  упомянутый  Тиррел  добровольно  согласился  встретиться  с
упомянутым  сэром  Бинго  Бинксом,  баронетом,  у  Оленьего  камня,   вблизи
Сент-Ронанского ручья, сего дня, в  среду  .,  августа.  Ввиду  условленного
поединка мы, нижеподписавшиеся, находились на указанном  месте  от  часу  до
двух пополудни, но названный Фрэнсис Тиррел не  появился  и  не  дал  ничего
знать о себе. Мы доводим сие до всеобщего сведения, дабы  все,  особливо  же
почтенные гости, съехавшиеся в отель Фокса, были должным образом осведомлены
о нраве и поведении названного Фрэнсиса  Тиррела  на  случай,  если  бы  ему
вздумалось снова втереться в общество порядочных людей.  Отель  и  гостиница
Фокса на Сент-Ронанских водах, ..го августа 18., года.

   Подписи: Бинго Банкc,
   Гектар Мак-Терк,
   Филип Уинтерблоссом".

   Пониже следовало отдельное свидетельское показание:

   "Я,  Квентин  Квеклебен,  доктор  медицины,  член  королевского  Общества
естествоиспытателей,  член  обществ  таких-то  и  таких-то,   в   ответ   на
предложение сообщить, что мне известно о вышеизложенном  событии,  настоящим
удостоверяю и подтверждаю, что, оказавшись случайно сегодня в час  пополудни
у  Оленьего  камня  близ  Сент-Ронанского  ручья  и  проведя  около  часу  в
непредвиденной беседе с сэром Бинго Бинксом, капитаном Мак-Терком и мистером
Уинтерблоссомом, я в течение этого времени не  видел  там  некоего  Фрэнсиса
Тиррела (как он сам себя именует), чьего прихода или  известия  от  него  на
этом месте, видимо, ожидали упомянутые мною джентльмены".

   Это заявление было помечено тем же числом и местом, что и  предыдущее,  и
было подписано августейшей рукою Квентина  Квеклебена,  доктора  медицины  и
т.д. и т.п.
   Затем,  со  ссылкой  на  недавно  случившееся  неприличное  вторжение   в
сент-ронанский  свет  некоего  постороннего  лица,  последовало  со  стороны
распорядительного комитета имеющее силу закона постановление, гласившее, что
"впредь никто на Сент-Ронанских водах не должен быть  приглашаем  на  обеды,
балы и другие увеселения, если его имя не будет по всем правилам занесено  в
книгу, хранящуюся для этой цели в гостинице Фокса". И, наконец, в адрес сэра
Бинго Бинкса и капитана Мак-Терка был принят вотум  благодарности  ввиду  их
смелых действий и понесенных ими  трудов  при  изгнании  из  сент-ронанского
общества посторонней особы.
   Обнародованные  заявления  тотчас  стали  гвоздем  дня.  Все  бездельники
кинулись читать и перечитывать их. Из толпы болтунов и сплетников без  конца
неслись  разные  восклицания  вроде:  "Боже  мой!",  "Упаси  нас  господи!",
"Подумать  только!",  и  не  счесть  было  охов  и   ахов,   исходивших   от
барышень-попрыгуний, не  пересчитать  клятв  и  проклятий,  которыми  сыпали
щеголи в панталонах и лосинах. Репутация сэра Бинго взлетела  вверх,  словно
акции при известии о новой реляции герцога Веллингтона, и,  что  было  всего
удивительней, баронет поднялся  даже  во  мнении  своей  супруги.  Вспоминая
злосчастного Тиррела, все покачивали головами и отыскивали  в  его  речах  и
манере  держаться  многочисленные  доказательства  того,   что   он   просто
проходимец и мошенник. Правда, иные из  гостей,  бывшие  не  столь  горячими
приверженцами  распорядительного  комитета  (где  есть  правительство,   там
найдется и оппозиция), перешептывались между собою, что,  по  справедливости
судя, Тиррел, каков бы он ни был, явился к ним, как  случается  с  дьяволом,
лишь тогда, когда его позвали. А  почтенная  вдовушка  Блоуэр  порадовалась,
что, слава богу, "из-за их сумасбродств с нашим добрым  доктором  Кикербеном
ничего не приключилось".

Глава 14

ЗА СОВЕТОМ

   Помпей. Ну вот вам и доказательства.
   "Мера за меру"

   Как всему свету известно,  городок  .,  лежит  милях  в  четырнадцати  от
Сент-Ронана. Это главный город графства, которое, по сведениям  путеводителя
для туристов, считает одной из важных своих достопримечательностей те  самые
Сент-Ронанские воды,  к  вящей  славе  каковых,  несомненно,  послужат  наши
анналы,  повествующие  об  истории  первых  лет  жизни   этого   шумного   и
многолюдного курорта. До поры до времени нам незачем более точно  определять
место действия нашего рассказа, и  поэтому  взамен  пропуска,  сделанного  в
первой строке, мы  вставим  вымышленное  название  и  назовем  этот  городок
Марчторном. Тогда автору не придется испытывать затруднений, спотыкаясь, как
это нередко уже с ним случалось, перед  некрасивым  зиянием  между  словами,
которое  не   всегда   удается   сразу   заполнить   соответственно   прочим
обстоятельствам повести.
   Итак, Марчторн был заштатный  шотландский  городишко,  на  главной  улице
которого по базарным дням толпилось изрядное количество дородных крестьян  в
тяжелых плащах, предлагавших на мену или продажу все, что  они  привозят  со
своих ферм. В прочие дни недели навстречу приезжему попадались  лишь  редкие
унылые горожане, словно сонные мухи, ползавшие по улицам и не сводившие глаз
с башенных часов  в  ожидании,  когда  же  радостный  звон  оракула  времени
возвестит им наконец, что наступает час пропустить полуденную чарочку. Узкие
окна едва позволяли разглядеть разнообразное содержимое  лавок,  где  каждый
торговец, или купец, как он предпочитает more cotico  именовать себя, торговал всем, что только  можно  себе  вообразить.
Фабрик в городе  не  существовало,  и  только  предусмотрительные  городские
власти на своей мануфактуре усердно  заготовляли  уток  и  основу,  поставка
которых в конце каждого пятилетия давала городу Марчторну право выткать  для
себя четвертушку парламентского депутата.
   В таких городках один  из  самых  лучших  домов  принадлежит  обыкновенно
помощнику шерифа, особенно если тот состоит поверенным нескольких зажиточных
местных лэрдов. Хорошим домом владел и мистер Байндлуз. Правда, его  дом  не
походил на изящные особняки английских адвокатов с их  кирпичной  кладкой  и
медными дверными молотками. Это было мрачное  с  виду,  торчавшее  по  самой
середине города высокое тощее  здание  с  узкими  окнами  и  острым  щипцом,
выложенным лесенкой, или, как говорится, "вороньим ходом". Нижние окна  дома
были закрыты железными решетками, потому что мистер Байндлуз, как это  часто
случается, заправлял также и недавно открытым в городе Марчторне  отделением
одного из двух самых больших шотландских банков.
   К дверям  этого-то  строения  по  старинным,  но  опустелым  улицам  сего
прославленного града  медленно  подъезжал  однажды  некий  экипаж,  который,
появись он на Пиккадилли, послужил бы поводом  для  непрестанного  смеха  на
целую неделю, а разговоров породил бы на  весь  год.  То  была  двухколесная
повозка, но она не  домогалась  какого-нибудь  современного  названия  вроде
"тильбюри", "тандем", "деннер" и  тому  подобное,  а  претендовала  лишь  на
скромное наименование некоего полузабытого экипажа  -  "уиски",  а  согласно
иным источникам - "тим-уиски". Была  эта  повозка  -  или  когда-то  была  -
выкрашена в зеленый цвет и прочно и - безопасности ради -  низко  сидела  на
своих  старомодных  колесиках,  которые  по  обычным   представлениям   были
несоразмерно малы для довольно большого кузова, на них покоившегося.  Имелся
у этой повозки кожаный верх, в настоящее время высоко поднятый, то ли  ввиду
утренней прохлады, то ли по  причине  застенчивого  характера  того  нежного
создания,  что  скрывалось  сейчас  за  кожаной  завесой  в  атом  почтенном
образчике допотопного каретного мастерства.
   Но, очевидно, искусство возничего отнюдь не прельщало  эту  прекрасную  и
скромную даму, и управление лошадью, видимо столь же старой, как  и  экипаж,
который она тащила за собой, было всецело предоставлено  некоему  старику  в
кучерской  куртке.  Его  седые  волосы,  обрамляя  лицо,  выбивались  из-под
бархатной жокейской шапочки старинного фасона,  а  левое  плечо  поднималось
выше головы, так что, казалось, ему не составило бы особого  труда,  подобно
жареной куропатке, засунуть шею себе под мышку. Сей лихой  конюший  восседал
на скакуне не моложе того, который трудился меж оглоблями экипажа и  которым
он управлял при помощи  вожжей  подгоняя  одного  коня  своей  единственной
шпорой и подстегивая другого кнутом, возница заставлял  их  бежать  довольно
порядочной рысью по мощеной дороге. Наконец колесница поравнялась с  жилищем
мистера Байндлуза, и  лошади  остановились  у  входа  -  событие  достаточно
важное, чтобы вызвать любопытство обитателей и этого и всех соседних  домов.
Прялки были отставлены, иголки воткнуты в недоконченный рубец,  и  множество
носов, оседланных очками или без них, высунулось  из  ближних  окон,  откуда
удачливым их владелицам видна была входная дверь мистера  Байндлуза.  Сквозь
упомянутые нами прутья оконных решеток виднелись  лица  хихикающих  клерков,
весьма забавлявшихся зрелищем вышедшей  из  этого  пышного  экипажа  пожилой
леди, платье и внешний  вид  которой  соответствовали  моде  разве  что  тех
времен, когда и повозка ее была  новой.  Короткий  атласный  плащ,  подбитый
серой белкой, и черный шелковый чепец с креповой рюшкой теперь не  порождают
того восторга, какой эти наряды, несомненно, вызывали в пору своей свежести.
Однако в чертах дамы было нечто, что возбудило бы горячие чувства  в  сердце
мистера Байндлуза, появись она и гораздо хуже одетой: он узнал  в  ней  свою
старинную клиентку, которая всегда оплачивала судебные издержки наличными  и
на чьем счету в банке лежала весьма солидная сумма. И в самом деле, то  была
не  кто  иная,  как  наша  уважаемая  приятельница  миссис  Додз,  владелица
Клейкемского подворья в Старом городке святого Ронана.
   А приезд ее предвещал дело чрезвычайной важности. Мег была особой, весьма
и весьма неохотно покидавшей свой дом, где - во всяком случае, по ее личному
мнению - ничто не шло как следует без ее неусыпного надзора. Поэтому, как ни
ограниченна была ее орбита, Мег крепко держалась в  центре  ее,  и,  как  ни
малочисленны были ее сателлиты, они вынуждены были  совершать  свои  обороты
вокруг нее, она же пребывала на месте. И едва ли сам Сатурн так удивился бы,
нанеси ему Солнце мимоходом свой визит, как поражен был мистер Байндлуз этим
нежданным-негаданным посещением своей старинной приятельницы. Он  прикрикнул
на клерков, пресекая их  неуместное  любопытство,  тут  же  приказал  старой
Ханне, своей экономке (мистер Байндлуз был  закоренелый  холостяк),  накрыть
стол в зеленой гостиной и, продолжая на ходу отдавать  распоряжения,  вскоре
оказался около повозки Мег, быстро отстегнул кожаный фартук, опустил верх  и
сам помог своему старому другу выйти из уиски.
   - Неси-ка лакированную чайную шкатулку, Ханна, да завари  самого  лучшего
чаю, да вели Тиб разжечь камин - утро что-то сыровато... А  вы  проваливайте
отсюда, лентяи, нечего вам хихикать в окнах смейтесь лучше над собственными
пустыми карманами - вам не скоро удастся набить их, негодяи вы этакие!
   Все это почтенный стряпчий проговорил, как  мог  бы  сам  выразиться,  i
traitu , остальное досказал уже у самой повозки.
   - Ай-ай-ай, миссис Додз, неужто это вы i roria  eroa?   Вот уж не ждал вас в такую рань! Как поживаете, Энтони?  Так
вы,  значит,  Энтони,  опять  стали  ездить?  Ну-ка,  Энтони,  пособите  мне
отстегнуть фартук, вот так. Обопритесь на мою руку, миссис Додз, помогите  и
вы хозяйке, Энтони. Поставьте лошадей в конюшню, мои молодцы дадут вам ключ.
Очень, очень рад, миссис Додз! Вот наш старый городишко и дождался,  что  вы
опять  ступили  на  его  мостовую.  Пожалуйте  сюда,  сейчас   мы   соорудим
какой-нибудь завтрак, а то вам, верно, пришлось раненько подняться сегодня.
   - Сколько хлопот я вам причиняю, мистер Байндлуз! - говорила старая леди,
под руку с хозяином входя в дом. - Беда, сколько  хлопот,  да  мне  никакого
покою не стало бы, коли я не посоветовалась бы с вами об одном важном деле.
   - Рад служить вам, мой старый друг, - сказал стряпчий.  -  Да  присядьте,
присядьте же, дорогая миссис Додз, ведь ни обед, ни обедня делу  не  вредят.
Вас, поди, утомила поездка, а одним духом жив не будешь, миссис  Додз,  надо
подкрепить и плоть.  Не  забывайте,  пожалуйста,  что  ваша  жизнь  для  нас
драгоценна, миссис Додз, вам надо беречь свое здоровье.
   - С чего это моей жизни быть драгоценной? - воскликнула Мег Додз.  -  Ну,
что вы, мистер Байндлуз! Вы, верно,  смеетесь  надо  мной.