так  внимательно  изучаете  свою  памятную  книжечку,  моя
дорогая леди Бинкс?
   - Я только хотела справиться, в какой четверти сейчас луна, - ответила ее
милость, опуская  в  сумочку  календарик  в  черепаховом  переплете.  И  она
поднялась, чтобы помочь леди Пенелопе в хлопотах по устройству вечера.

Глава 9

СВИДАНИЕ

   В стране мечтаний встретимся,
   Как тени,
   Что знаками одними говорят.
   Неизвестный автор

   Позади одного из дубов, описанных нами в предыдущей главе, и укрывшись за
ним, точно охотник, подстерегающий добычу, или индеец - своего врага,  но  с
иной, совсем иной целью, лежал  на  земле  Тиррел.  Он  не  спускал  глаз  с
верховой тропы, которая вилась, уходя вниз по долине,  и  чутко  ловил  ухом
каждый звук, примешивавшийся к шуму ветерка или к журчанию ручья.
   "Заговорить с ней среди всего этого сборища грубиянов и дураков, - таковы
были, между прочим, его размышления, - было бы безумием ничуть  не  меньшим,
чем та трусость, что мешала мне до сих пор  подойти  к  ней  там,  где  наша
знаменательная встреча прошла бы никем не замеченной. Но  теперь,  теперь-то
мое решение твердо, да и место благоприятствует свиданию. Я не  хочу  ждать,
пока случай снова столкнет нас под сотней злобных взглядов, не  хочу,  чтобы
за нами следили, дивились нам, таращили на нас глаза и понапрасну  старались
разгадать причину волнения, которое мне не под силу было бы скрыть. Чу!  чу!
Слышен  конский  топот!  Да  нет,  это  просто  капризное  бормотание  воды,
струящейся по камешкам. Неужели она направилась в Шоуз-касл другой  дорогой?
Но звуки становятся все отчетливей, я вижу ее, она быстро несется по  тропе.
Достанет ли у меня мужества выступить вперед? Да, да, я сделаю  это!  Пришла
пора. Настал час, и будь что будет".
   Однако, едва приняв это решение, он опять заколебался, не зная, как лучше
осуществить его. Показаться издали?  Но  это  могло  дать  леди  возможность
повернуть обратно  и  избежать  разговора,  на  который  он  уже  отважился.
Притаиться и ждать, пока лошадь на всем скаку не поравняется  с  местом  его
засады?  Но  это  грозило  опасностью  для  всадницы.  Пока  же   он   будет
раздумывать, как ему поступить, удобный  момент  для  появления  перед  мисс
Моубрей  может  вообще  миновать.  Понимая   это   и   не   желая   упускать
представившегося случая, он принял поспешное и отчаянное решение.  И  в  тот
миг, когда пони замедлил ход на подъеме, Тиррел выступил на середину  лощины
шагах в шести от молодой девушки.
   Она натянула поводья и остановилась, словно пораженная громом.
   - Клара!
   - Тиррел!
   То были единственные слова, произнесенные ими. Наконец  Тиррел,  медленно
волоча точно свинцом налитые  ноги,  двинулся  вперед,  постепенно  сокращая
расстояние между ними. И только тогда, заметив, что он  приближается',  мисс
Моубрей громко закричала:
   - Не подходите! Ни шагу далее! Я могу еще смотреть на вас издали, но если
вы подойдете ближе - я сойду с ума!
   - Чего вы боитесь? Чего вам бояться? - глухо вымолвил  Тиррел,  продолжая
подвигаться вперед, пока между ними не остался лишь один шаг.
   Тогда Клара бросила поводья, молитвенно сложила руки и, протягивая  их  к
нему, едва слышно прошептала:
   - Всемогущий боже! Если этот призрак - плод моего  больного  воображения,
пусть он сгинет! Если это явь  -  дай  мне  силы  вынести  его  присутствие!
Заклинаю тебя, ответь мне, Фрэнсис ли Тиррел ты во плоти  и  крови?  Или  ты
лишь одно из тех мимолетных видений, что так часто пересекают мою  дорогу  и
смотрят на меня, но исчезают, чуть я начинаю вглядываться в них?.
   - Да, я Фрэнсис Тиррел во плоти и крови, - ответил он, - равно как и  та,
с кем я говорю, подлинно Клара Моубрей.
   - Тогда помилуй господи нас обоих! - в смятении сказала Клара.
   - Аминь! - откликнулся Тиррел. - Но что явилось причиной  такого  бурного
волнения? Вы ведь только что видели меня, мисс Моубрей, ваш голос еще звучит
в моих ушах, вы говорили со мной, и притом среди толпы чужих  людей.  Почему
же вам не сохранять спокойствие теперь,  когда  нас  никто  не  видит  и  не
слышит?
   - Правда? - сказала Клара. - Значит, это ваг я только что видела? Я так и
думала, я что-то сказала вам... После того как мы расстались,  рассудок  мой
был одно время помрачен... Но  сейчас-то  я  здорова,  совсем  здорова...  Я
позвала их всех к нам в Шоуз-касл, брат хотел, чтобы я позвала их.  Надеюсь,
что мистера Тиррела я тоже увижу среди гостей... Хотя, кажется, между братом
и вами стоит какая-то старинная вражда?
   - Увы, Клара, вы ошибаетесь! Я едва знаю в лицо вашего брата,  -  ответил
глубоко опечаленный и растерянный Тиррел, не зная, как ему говорить  с  нею,
чтобы облегчить, а не усугубить ее умственное  расстройство,  в  котором  он
больше не мог сомневаться.
   - Верно, верно, - сказала она, припоминая. - Мой брат  был  тогда  еще  в
школе. Это с моим отцом, с моим  бедным  отцом  была  у  вас  ссора.  Но  вы
приедете в Шоуз-касл в четверг к двум часам дня, не правда  ли?  Джон  будет
рад вам он умеет быть приветливым, если захочет. И мы поговорим о  былом...
Сейчас мне надо спешить, чтобы все наладить. Прощайте.
   Она хотела проехать, но он осторожно придержал лошадь под уздцы.
   - Я провожу вас немного, Клара, - сказал он. - Дорога  трудна  и  опасна,
вам не следует ехать так быстро. Я пойду рядом, и мы  поговорим  о  минувших
днях так нам удобней будет беседовать, чем на людях.
   - Правда, правда, вы правы, мистер Тиррел, будь по-вашему. Брат велит мне
иногда появляться в обществе и ездить вниз, в этот противный отель. Я  бываю
там, чтоб угодить ему, да и эти люди ни в чем  не  связывают  меня:  я  могу
приходить и уходить когда вздумается. Знаете, Тиррел, очень часто,  когда  я
там сижу и Джон следит за мной, я  могу  держаться  легко  и  быть  веселой,
словно мы с вами никогда и не встречались.
   - Лучше бы нам вовсе не встречаться, - сказал Тиррел дрогнувшим  голосом,
- раз все пришло к такому концу.
   - А как же было греху и безрассудству не кончиться печалью?  И  когда  же
своеволие приводило к счастью? Разве тихий сон слетает к подушке злодея? Вот
что я повторяю себе, Тиррел, и вы тоже должны твердить себе это, и тогда  вы
научитесь нести свою долю так же легко, как я несу свою.  Зачем  жаловаться,
когда мы всего лишь получили по  заслугам?  Вы,  кажется,  плачете?  Что  за
ребячество! Правда, говорят, будто слезы облегчают  раз  так,  то  плачьте,
плачьте, я не буду смотреть...
   Тиррел шел рядом с ее пони, напрасно стараясь побороть  свое  волнение  и
найти силы для ответа.
   - Бедный Тиррел! - помолчав, сказала Клара. - Бедный Фрэнк  Тиррел!  Быть
может, и вы, в свою очередь, скажете: "Бедная Клара!" Но я крепче вас  духом
- буря может согнуть, но ей никогда не сломить меня.
   Опять последовало долгое молчание, ибо Тиррел все не мог решить, как  ему
говорить с молодой  девушкой,  чтобы  не  пробудить  в  ней  воспоминаний  -
мучительных и  даже  опасных  при  ее  расстроенном  здоровье.  Наконец  она
заговорила снова:
   - Но к чему все это, Тиррел? Да и зачем вы сюда приехали? Зачем было  мне
видеть, как вы  только  что  спорили  с  самыми  отъявленными  спорщиками  и
задирали самых отчаянных задир среди этих  бездельников,  кутил  и  пропойц?
Раньше вы были сдержанней и рассудительней. Другому - да, тому другому, кого
мы с вами знавали когда-то, - ему бы еще пристало совершать такие  глупости,
ему бы это, пожалуй, было к лицу. Но вы-то, который считает  себя  человеком
благоразумным? Стыдитесь, стыдитесь! И уж если мы заговорили об этом,  разве
благоразумно было вообще приезжать сюда? К чему хорошему может привести ваше
пребывание здесь? Не для того же вы явились, чтобы возобновить свои  мучения
и умножить мои?
   - Умножить ваши мучения? Упаси боже! - ответил Тиррел. - Нет,  я  приехал
сюда лишь оттого, что после стольких лет скитаний  мне  страстно  захотелось
вновь посетить этот край, где схоронены все мои надежды.
   - Да, вы верно сказали, схоронены,  -  отозвалась  она.  -  Растоптаны  и
схоронены в самую пору цветения.  Я  часто  думаю  об  этом,  Тиррел,  а  по
временам - помоги мне боже!  -  не  могу  думать  почти  ни  о  чем  другом.
Посмотрите на меня вы помните, какова я была? Глядите же,  что  сделали  со
мною горе и одиночество.
   Она откинула обвивавшую ее шляпу вуаль, которая до сих  пор  скрывала  ее
черты. Это было то самое лицо, что он прежде знал  в  полном  расцвете  юной
красы. Краса осталась,  но  цвет  увял  навеки.  Ни  быстрый  бег  коня,  ни
причиненные неожиданной  встречей  боль  и  смятение  не  вызвали  и  самого
мимолетного  подобия  румянца  на  щеках  бедной   Клары.   Лицо   ее   было
мраморно-белым, словно лицо прекрасной статуи.
   - Возможно ли? - спросил Тиррел. - И во всем этом повинна печаль?
   - Печаль - болезнь души, но болезнь тела - ей сестра, - ответила Клара. -
Они близнецы, Тиррел, и редко живут врозь. Подчас  первой  приходит  болезнь
тела, она туманит наш взор и лишает силы наши руки, хотя в нас еще горит жар
души и мысли. Но знаете: вскоре за ней идет ее  грозная  сестра.  Из  своего
кувшина она окропит холодной росой наши надежды, нашу любовь,  память,  наши
воспоминания и чувства, и мы поймем тогда, что им не пережить  гибели  наших
телесных сил.
   - Увы! - сказал Тиррел. - Неужто пришло к тому?
   - Да, к тому, - ответила она, больше  следуя  поспешному  и  прихотливому
ходу своих мыслей,  чем  оттого,  что  уяснила  себе  смысл  его  горестного
восклицания. - К тому все должно идти, пока наши  бессмертные  души  связаны
тленным веществом, из которого состоит наше тело. Но грядет  иная  жизнь,  и
там все будет иначе, Тиррел. Дай-то бог, чтобы она наступила скорее!
   Ее охватило грустное раздумье. Тиррел боялся его нарушить. Ее  торопливая
речь слишком явно доказывала беспорядочность  мыслей,  и,  чтобы  выражением
своего горя не потрясти и не  расстроить  ее  еще  сильней,  он  должен  был
скрывать  боль  собственного  сердца,   боль,   которую   обостряла   череда
мучительных воспоминаний, - Я не думала, - продолжала она, - что после  этой
ужасной разлуки, после стольких лет я буду при встрече с вами так спокойна и
рассудительна. Но хотя то, чем мы были когда-то  друг  для  друга,  позабыть
нельзя, все это уже прошло, и мы теперь только друзья, не правда ли?
   Тиррел не мог вымолвить ни слова.
   - Я не могу медлить дольше, -  опять  заговорила  Клара,  -  не  то  меня
застигнут здесь сумерки. Мы встретимся вновь, Тиррел,  встретимся  друзьями,
только друзьями. Вы приедете в Шоуз-касл  повидаться  со  мною?  Нам  теперь
незачем таиться. Бедный отец спит в могиле, и все свои предрассудки он  унес
с собою. Мой брат Джон - человек добрый, хотя подчас бывает суров и строг. В
самом деле, Тиррел, я думаю, он меня любит, только  мне  страшно,  когда  он
нахмурится, если я чересчур развеселюсь и разболтаюсь... Но он  меня  любит,
по крайней мере я так думаю, потому что сама-то люблю его. Вот я и заставляю
себя ездить вниз, в отель,  выслушиваю  там  всякие  глупости  и,  в  общем,
отлично справляюсь с комедией жизни. Знаете, ведь все мы  -  актеры,  а  мир
всего-навсего - подмостки.
   - А у пьесы, которую мы играем, печальный и тяжелый конец,  -  с  горечью
прибавил Тиррел, не в силах больше сдерживаться.
   - Правда, ваша правда, Тиррел. Впрочем,  чего  иного  и  ждать  тем,  кто
обручается в пору безрассудной юности? Ведь мы с вами захотели быть мужчиной
и женщиной на  пороге  детства.  Подростками  мы  пустились  в  испытания  и
страсти, свойственные молодости, и вот мы состарились раньше срока,  и  зима
нашей жизни наступает раньше, чем разгорелось лето.  О  Тиррел!  Как  часто,
часто думаю я об этом! Да что я говорю  -  "часто"!  Увы!  Когда  же  придет
время, чтобы я могла думать о чем-либо ином?
   Бедная девушка горько зарыдала, и слезы ее хлынули ручьем,  видно,  давно
уже она так не плакала. Лошадь ее шла по тропе  по  направлению  к  дому,  а
Тиррел  шагал  рядом  и  тщетно  старался   придумать,   что   ему   сказать
несчастливице, не пробуждая в ней, да и в себе самом, тягостных чувств. Все,
что он мог бы сказать, все это не годилось. Ему было ясно, что рассудок  ее,
правда  в  малой  степени,  но  все-таки  омрачен  тенью  безумия,   которое
расстроило, хотя и не совсем погубило в ней способность к здравому суждению.
   Наконец, стараясь говорить как можно спокойнее, он стал  спрашивать,  все
ли у нее есть и не нужно ли ей чего? Не может ли он чем-нибудь облегчить  ее
положение? И не может  ли  она  пожаловаться  на  что-либо,  от  чего  он  в
состоянии избавить ее? Она кротко ответила, что обычно тиха и покойна,  пока
брат дозволяет ей оставаться дома. Если же ее принуждают выходить  на  люди,
она переживает то же, что испытывала бы, вероятно, вода ручья,  дремлющая  в
хрустальной заводи  под  скалой,  когда,  покинув  свое  ложе,  она  бешеным
водопадом свергается вниз.
   - Но мой брат, - сказала она, - считает, что он прав может быть, он и  в
самом деле прав. Бывает, что об иных вещах и впрямь думаешь  слишком  много.
Да если бы он и ошибался, так почему мне не сделать усилия над собой для его
удовольствия? Вокруг меня теперь так мало людей, которым  я  могу  доставить
удовольствие или причинить огорчение. К тому же, Тиррел, я ведь по  временам
весела в разговоре, почти так же  весела,  как  и  прежде,  когда  вы  меня,
бывало, корили за мои безумства. Ну, вот теперь я уж все рассказала вам.  От
себя я задам только один вопрос, один-единственный, и то если у меня  хватит
силы: а он-то жив ли?
   - Жив, - промолвил Тиррел, но так тихо, что, вероятно, только напряженное
внимание, с которым мисс Моубрей ожидала ответа, помогло ей  разобрать  едва
слышное слово.
   - Жив! - вскричала она. - Жив! Он жив, и, значит, ваша рука не  запятнана
кровью навеки! О Тиррел, если бы вы знали, какую радость  приносит  мне  эта
весть!
   - Радость? - откликнулся Тиррел. -  Радоваться  тому,  что  жив  негодяй,
навсегда сгубивший наше счастье? Жив и даже может предъявить свои  права  на
вас?
   - Никогда, никогда он этого не посмеет! - дико вскрикнула Клара.  -  Пока
умеет топить вода, душить веревка и пронзать сталь, пока есть  пропасть  под
скалою и омут в реке - никогда, никогда!
   - Не надо так волноваться, дорогая Клара, - сказал Тиррел.  -  Я  сам  не
помню, что говорю. Он жив, это правда, но он далеко и, я уверен, никогда  не
появится в Шотландии.
   Он хотел сказать еще что-то, но, охваченная страхом и волнением,  девушка
нетерпеливо ударила лошадь хлыстом. Норовистый пони, почувствовав,  что  его
подгоняют и в то же время удерживают на месте, вышел из повиновения и  встал
на дыбы. Тиррел испугался за Клару, но, зная ее как отличную наездницу, счел
более безопасным отпустить повода. Лошадь рванулась и так  быстро  понеслась
по крутой и неровной тропе, что сразу скрылась из виду.
   Пока Тиррел стоял, соображая, не следует  ли  ему  пойти  вслед  за  мисс
Моубрей и удостовериться, что на пути в Шоуз-касл с ней ничего не случилось,
он услыхал быстрый конский топот, приближавшийся по дороге, которая  шла  от
гостиницы. Не желая, чтобы его сейчас заметили,  он  отступил  в  сторону  и
скрылся в зарослях. Вскоре из своей засады Тиррел увидел, как сент-ронанский
лэрд в сопровождении конюха проскакал мимо и  понесся  той  же  дорогой,  по
которой только что проехала его сестра. С появлением  брата  Тиррел  мог  не
беспокоиться за мисс Моубрей, и, таким образом, главная причина,  почему  он
хотел следовать за ней, отпала. Все происшедшее во время свидания  заставило
его погрузиться в глубокое и печальное раздумье. Он почти убедился, что  его
дальнейшее пребывание поблизости от Клары могло только сделать их обоих  еще
более несчастными, и в то же время не мог оторваться от этих  мест,  как  не
мог отречься от чувства, укоренившегося в его сердце.
   В расположении духа, которому едва ли можно было  позавидовать,  вернулся
он к себе в Старый городок.
   В комнате Тиррела не оказалось света, когда он  вошел  туда,  а  служанки
матушки Додз, в противоположность  расторопным  лакеям  в  отеле  Лонга,  не
спешили  снабдить  постояльца  свечами.  Тирелл   никогда   не   был   особо
требователен к слугам, а сейчас даже рад был избежать необходимости говорить
с кем бы то ни было и о таком пустячном деле поэтому он спустился в  кухню,
чтобы самому взять то, что ему было нужно. Сойдя вниз, он в первую минуту не
заметил, что владычица этих мест в сей миг обреталась в своем святилище тем
более не обратил он внимания на величественное и негодующее  выражение  лица
почтенной матроны.  Ее  недовольство  сначала  выражалось  лишь  отрывистыми
восклицаниями.
   - Хорошенькое дело! - бормотала она. - Да  прилично  ли  это?  Перебудить
всех в порядочном заведении в такой час! Вот и держи  постоялый  двор  -  да
лучше держать сумасшедший дом!
   Затем, видя, что ее воркотня остается без ответа, хозяйка заняла  позицию
между постояльцем и дверью, через которую он хотел выйти со своей  зажженной
свечой, и потребовала, чтобы он объяснил свое поведение.
   - Какое поведение, сударыня? - переспросил постоялец таким несвойственным
ему суровым и раздраженным тоном, что она чуть не пожалела, зачем вывела его
из всегдашнего терпеливого безразличия. Сама затеяв ссору, она  теперь  даже
оробела, так как для любого завзятого и опытного забияки всегда есть  что-то
устрашающее в гневном отпоре  обычно  тихого  и  мирного  человека.  Однако,
протрубив сигнал к наступлению, она уже не могла отступать, ибо этого ей  не
позволяла гордость, и поэтому, несколько сбавив тон, она продолжала:
   - Я хотела только спросить вас,  мастер  Тирл,  как  человека  разумного,
можно ли считать ваше поведение добропорядочным? Живете вы уже больше десяти
дней, еда у вас самая лучшая, вино самое  лучшее,  и  комнату  вы  занимаете
самую лучшую в доме. И подумать только! Вы  отправляетесь  вниз  и  заводите
дружбу со всем этим пустоголовым сбродом на источнике. Скажу  вам  напрямик:
мне вовсе не нравятся этакие обходительные люди, что умеют говорить любезные
слова, когда у них на уме совсем другое, так что...
   - Миссис Додз, - прервал ее Тиррел, - мне сейчас не до пустяков. Премного
благодарен вам за все заботы обо мне, однако распоряжаться своим временем  -
здесь ли или в другом  каком  месте  -  я  буду  в  соответствии  со  своими
собственными представлениями о том, что мне нужно и что мне приятно. Если же
я вам надоел как постоялец, пришлите мне завтра утром счет.
   - Счет? - воскликнула миссис Додз. - Завтра утром? Почему же не подождать
до субботы? Тогда бы мы с вами и рассчитались сполна, как в прошлую субботу.
   - Ну хорошо, поговорим обо всем этом завтра, миссис Додз. Спокойной ночи.
- И он ушел. Матушка Додз с минуту постояла в раздумье.
   - Какой черт в него вселился? -  произнесла  она  наконец.  -  Слова  ему
поперек не скажи! Да и меня тоже черт дернул ему перечить, он  ведь  славный
мальчик и жилец хороший. У него, поди, есть  что-то  на  душе...  В  деньгах
нужды у него быть не может - если б на то похоже было, я бы о такой мелочи и
спорить не стала. Да нет, тут не в деньгах дело! Он выкладывает шиллинги  на
стол, - словно камушки если у людей денег мало, они с  ними  так  легко  не
расстаются. Мне ли не знать, какой вид у постояльца, когда у него в кошельке
дно виднеется! Ну, да  ладно!  Надеюсь,  он  забудет  к  утру  про  все  эти
глупости, а уж я постараюсь придержать язык. Вот напасть! Правильно  говорит
наш священник - с языком сладить трудно. По правде сказать, мне  и  самой-то
стыдно теперь!

Глава 10

ДЕЛА ФИНАНСОВЫЕ

   Постой, дай мне совет, я в нем нуждаюсь...
   А ты из тех, кто помогает другу
   Советом лучше, чем деньгами скряга
   Или драчун клинком. Тебе я верю:
   Прошу помочь лишь словом, а не делом.
   "Нашла коса на камень"

   События, рассказанные нами в