енные всадники без  труда изловили бы  Роб Роя.  Вот эта рука,  -
сказал он,  сжав кулак,  -  повалила б  его наземь и  не просила бы у  горца
помощи.
     - Что ж,  вы могли бы нас и не тревожить, - сказал Инверашаллох. - Я не
прискакал бы  сюда за шестьдесят миль,  когда бы за мной не послали.  Но,  с
вашего позволения,  я  посоветовал бы  вам придержать язык,  если вы желаете
успеха.  Над кем гроза,  тому,  говорят, долго жить; так и с тем, кого нам с
вами называть излишне.  Птицу не изловишь,  кидая в  нее шапкой.  И  так уже
джентльмены узнали многое,  чего бы им не довелось услышать, если б водка не
была слишком крепкой для вашей головы, майор Галбрейт. Нечего вам заламывать
шляпу и заноситься передо мной, любезный, потому что я этого не потерплю.
     - Я уже сказал,  - произнес Галбрейт с торжественной пьяной спесью, - я
уже сказал,  что этой ночью я  больше не буду ссориться ни с гладким сукном,
ни с тартаном.  Когда исполню служебный долг, я охотно подерусь и с вами и с
любым горцем или горожанином,  но пока долг не выполнен -  ни за что! Однако
пора бы явиться сюда красным курткам. Если бы требовалось напакостить королю
Иакову,  нам  не  пришлось  бы  их  долго  ждать,  а  когда  нужно  оградить
спокойствие страны, они, как добрые соседи, не волнуются.
     Он еще не договорил,  как мы услышали мерный шаг пехотного отряда,  и в
комнату вошел  офицер,  за  которым следовали два-три  ряда  солдат.  Офицер
заговорил на чистом английском языке,  который приятно ласкал мой слух,  уже
привыкший к разнообразным говорам Верхней и Нижней Шотландии:
     - Вы, я полагаю, майор Галбрейт, командир эскадрона леннокской милиции,
а  эти  два  горца  -  те  шотландские  джентльмены,  с  которыми  я  должен
встретиться на этом месте?
     Те ответили утвердительно и предложили офицеру закусить и выпить, но он
отклонил приглашение:
     - Я и так опоздал,  джентльмены, и хочу наверстать упущенное время. Мне
дан приказ на розыск и арест двух лиц, виновных в государственной измене.
     - Здесь мы умываем руки,  -  сказал Инверашаллох.  -  Я  пришел сюда со
своими людьми воевать с рыжим Мак-Грегором, убившим моего семиюродного брата
Дункана  Мак-Ларена  из   Инверненти*,   но  я   не  желаю  трогать  честных
джентльменов, разъезжающих по своим личным делам.
     ______________
     *  Это,  как явствует из  введения к  повести,  анахронизм:  Мак-Ларен,
приверженец  вождя  Аппина,   был   убит   Мак-Грегорами  в   1736   году  -
следовательно, уже после смерти Роб Роя. (Прим. автора.)

     - И я не желаю, - подхватил Иверах.
     Майор Галбрейт принял торжественный вид и,  предварив свою речь икотой,
заговорил в таком смысле:
     - Я ничего не скажу против короля Георга,  капитан,  ибо случилось так,
что я уполномочен действовать от его имени.  Но если одна служба хороша, это
не значит,  сэр,  что другая плоха, и для многих имя "Иаков" звучит не хуже,
чем  имя "Георг".  Один -  король,  сидящий на  престоле,  другой -  король,
который по праву мог бы сидеть на престоле;  по-моему, честный человек может
и должен соблюдать верность им обоим, капитан. Но пока что я разделяю мнение
лорда-наместника,  как  подобает  офицеру  милиции  и  доверенному  лицу,  а
говорить о  государственной измене  -  значит терять напрасно время:  меньше
будешь говорить, скорее сделаешь дело.
     - С грустью смотрю,  на что вы употребили ваше время,  сэр,  -  ответил
англичанин (и в самом деле, в рассуждениях честного джентльмена чувствовался
сильный привкус выпитых им напитков),  -  а хотелось бы,  сэр,  чтобы вы при
таких серьезных обстоятельствах распорядились им иначе. Я посоветовал бы вам
поспать часок.  Джентльмены тоже из вашей компании?  -  добавил он, глядя на
бэйли и на меня.
     Занятые уничтожением ужина,  мы даже и не оглянулись на офицера,  когда
он вошел.
     - Путешественники,  сэр, - сказал Галбрейт, - мирные люди - плавающие и
путешествующие, как значится в молитвеннике.
     - Согласно предписанию,  -  сказал капитан, взяв светильник, чтоб лучше
нас  разглядеть,  -  я  должен арестовать одного пожилого и  одного молодого
человека, и мне кажется, эти джентльмены подходят под приметы.
     - Осторожней, сэр, - сказал мистер Джарви. - Ни ваша красная куртка, ни
шляпа с  галуном не  защитят вас,  если вы нанесете мне оскорбление.  Я  вас
привлеку к  двойной ответственности:  за клевету и за неправильный арест.  Я
свободный  гражданин и  член  магистрата города  Глазго;  меня  зовут  Никол
Джарви, как звали до меня моего отца. Я бэйли и с гордостью ношу это звание,
а мой отец был деканом.
     - Он был пуританским псом, - сказал майор Галбрейт, - и сражался против
короля у Босуэл-бриджа.
     - Он платил по своим обязательствам, мистер Галбрейт, - сказал бэйли, -
и был честнее той особы, которую носят ваши ноги.
     - Некогда мне слушать разговоры! - сказал офицер. - Я решительно должен
буду задержать вас, джентльмены, если вы не предъявите свидетельства, что вы
- верноподданные короля.
     - Я требую,  чтоб меня препроводили к каким-либо гражданским властям, -
сказал бэйли,  -  к  шерифу или мировому судье.  Я не обязан отвечать каждой
красной куртке, которая вздумает докучать мне вопросами.
     - Хорошо,  сэр,  я  буду знать,  как мне с  вами обойтись,  если вы  не
захотите говорить. А вы, сэр? - обратился он ко мне. - Как ваше имя?
     - Фрэнсис Осбалдистон, сэр.
     - Как, сын Гилдебранда Осбалдистона из Нортумберленда?
     - Нет,  сэр,  -  перебил бэйли,  - сын великого Уильяма Осбалдистона из
торгового дома "Осбалдистон и Трешем" на Журавлиной улице в Лондоне.
     - Боюсь,  сэр, - сказал капитан, - ваше имя только усиливает подозрение
против вас. Я вынужден потребовать, чтоб вы передали мне все находящиеся при
вас документы.
     Я  заметил,  что  горцы  тревожно переглянулись,  услышав сделанное мне
предложение.
     - Мне, - сказал я, - нечего передавать.
     Офицер  приказал обезоружить и  обыскать меня.  Сопротивляться было  бы
безумием.  Я  сдал  оружие и  подчинился обыску,  который произвели со  всею
учтивостью, какая при этом возможна. При мне не нашли ничего, кроме записки,
полученной мною в тот вечер через хозяйку.
     - Это совсем не то,  чего я ждал,  - сказал офицер, - но и это дает мне
веские  основания вас  задержать.  Я  уличаю  вас  в  письменных сношениях с
разбойником, стоящим вне закона, Робертом Мак-Грегором Кэмбелом, который так
долго был чумою здешних мест. Что вы скажете в объяснение?
     - Шпионы  Роба,  -  сказал Инверашаллох.  -  Вздернем их  на  первом же
дереве, они этого вполне заслуживают.
     - Мы едем за своим добром,  джентльмены,  -  сказал бэйли,  -  за своею
собственностью,  случайно попавшей в его руки:  нет, надеюсь, такого закона,
чтобы человеку запрещалось беречь свою собственность.
     - Как попало к вам это письмо? - сказал, обратясь ко мне, офицер.
     Я  не  желал выдавать бедную женщину,  которая передала мне записку,  и
промолчал.
     - Вам что-нибудь известно об этом,  любезный? - сказал офицер, глядя на
Эндрю,  у  которого  после  брошенной горцем  угрозы  челюсти  стучали,  как
кастаньеты.
     - Да,  я знаю все... Тут вертелся один шелудивый горец; он-то и передал
письмо длинноязыкой ведьме,  здешней хозяйке.  Я  могу присягнуть,  что  мой
господин ничего об этом не знал.  Но он собирался ехать в  горы повидаться с
Робом.  Ох,  сэр,  вы проявите истинное милосердие,  если отрядите несколько
ваших солдат проводить его  обратно в  Глазго,  хочет он  того  или  нет.  А
мистера Джарви  можете  задержать подольше,  он  в  состоянии уплатить любой
штраф, какой вы на него наложите, - так же, впрочем, как и мой господин. А я
только бедный садовник, вам со мною и возиться-то не стоит.
     - Я  думаю,  -  сказал офицер,  -  самое лучшее будет отправить их  под
конвоем в гарнизон. Они, очевидно, состоят в тесных сношениях с неприятелем,
и  я  отнюдь  не  желаю  нести  ответственность,  отпустив  их  на  свободу.
Джентльмены,  вы  должны  считать  себя  моими  пленниками.  С  наступлением
рассвета я отправлю вас в надежное место.  Если вы те, за кого себя выдаете,
это тут же  выяснится и  особого беспокойства для вас не будет -  вас только
продержат под арестом день-другой.  Никаких возражений я слушать не могу,  -
добавил он,  отвернувшись от мистера Джарви, который раскрыл было рот, чтобы
что-то  ему  сказать,  -  моя  служба не  оставляет мне времени на  праздные
препирательства.
     - Прекрасно,  сэр,  прекрасно, - сказал бэйли, - дудите на вашей дудке!
Но как бы не пришлось вам затанцевать под мою, не доиграв плясовую.
     Между офицером и горцами началось тревожное совещание,  но они говорили
так тихо,  что невозможно было уловить,  о чем шла речь.  Договорившись, все
четверо вышли из  дому.  Когда дверь захлопнулась за ними,  бэйли высказался
таким образом:
     - Это горцы из  западных кланов и  такие же головорезы,  как их соседи,
если верить всему,  что рассказывают;  и все-таки,  вы видите, их привели от
границ Аргайлшира воевать с бедным Робом -  сводить счеты по старой вражде с
ним и его родом.  За ними Грэмы, Бьюкэнаны, лэрды из Леннокса - все на конях
и  все отлично вооружены.  Их ссора всем известна,  и  винить их я не могу -
никто не любит терять своих коров;  а солдаты тоже люди подневольные -  куда
послали, туда иди. К тому времени, когда солнце встанет над холмами, бедному
Робу  дела  будет  по  горло.  Конечно,  не  годится члену магистрата желать
чего-нибудь незаконного,  но черт меня возьми,  если я  не порадуюсь от всей
души, когда услышу, что Роб всех их проучил!


                                 Глава XXX

                                                     Генерал!
                            Я вас прошу, взгляните на меня,
                            В лицо глядите - в женское лицо...
                            На нем приметен страх? Иль тень боязни?
                            Иль бледность? Бледность - да, но лишь от гнева,
                            Что я у вас во власти.

                                                                  "Боадицея"

     Нам  разрешили  поспать  остаток  ночи  со   всеми  удобствами,   какие
доставляла   убогая   обстановка  корчмы.   Бэйли,   утомленный  дорогой   и
последующими  приключениями  и  менее  моего  обеспокоенный  нашим  арестом,
который лично ему грозил лишь временными неудобствами, а может быть, и менее
взыскательный,  чем я, к чистоте и благопристойности ложа, завалился на одну
из  коек,  и  вскоре я  услышал его громкий храп.  Моим же  отдыхом был лишь
тревожный сон,  одолевавший меня,  когда я склонял голову на стол. В течение
ночи я  подметил,  что в движении солдат проявлялась какая-то неуверенность.
Солдаты  отсылались как  будто  на  разведку  и  возвращались,  не  получив,
очевидно, нужных сведений. Командир был явно встревожен и в нетерпении снова
отряжал в разведку по два, по три человека; некоторые из них, как я заключил
из того, что нашептывали друг другу оставшиеся, не возвращались в клахан.
     Брезжило утро,  когда  капрал  и  два  солдата  ворвались в  хижину,  с
торжеством волоча за  собою горца,  в  котором я  тотчас узнал старого моего
знакомца,  бывшего тюремного привратника.  Мистер Джарви, разбуженный шумом,
сделал тотчас то же открытие и воскликнул:
     - Господи  помилуй!   Они  захватили  бездельника  Дугала!  Капитан,  я
представлю поручительство,  вполне достаточное поручительство за бездельника
Дугала.
     В   ответ   на   это   предложение,   несомненно,   подсказанное  бэйли
благодарностью за  давешнее выступление горца в  его защиту,  капитан только
посоветовал мистеру Джарви думать о собственных делах и помнить,  что он сам
сейчас под арестом.
     - Беру вас в свидетели,  мистер Осбалдистон,  - сказал бэйли, которому,
вероятно,  лучше были знакомы правила гражданского судопроизводства,  нежели
военного,  -  беру вас в  свидетели,  что он отклонил верное поручительство.
По-моему,  бездельник Дугал  может  начать  процесс о  неправильном аресте и
требовать возмещения убытков по акту от тысяча семьсот первого года;  я  сам
прослежу, чтобы суд не отказал бездельнику.
     Офицер,  которого, как я узнал, звали Торнтоном, не обращая внимания на
угрозы и требования бэйли, подверг Дугала обстоятельному допросу о его жизни
и  знакомствах,  и  пленник,  хотя и  с явной неохотой,  вынужден был все же
сознаться,  что он знает Роб Роя Мак-Грегора;  что виделся с  ним в  течение
последнего года,  в течение последних шести месяцев,  в этом месяце, на этой
неделе,  и  наконец -  что  он  расстался с  ним час назад.  Подробности эти
выжимались из пленника точно капли крови, и, по всей видимости, их исторгали
только повторные угрозы капитана Торнтона вздернуть его на ближайшем дереве,
если он не даст прямого ответа и точных указаний.
     - А теперь, друг мой, - сказал офицер, - извольте сообщить мне, сколько
человек имеет сейчас при себе ваш господин.
     Дугал смотрел во  все стороны,  только не на допрашивающего,  и  начал,
запинаясь:
     - Она сейчас не может знать точно...
     - Гляди мне в глаза,  шотландская собака,  -  сказал офицер, - и помни,
что твоя жизнь зависит от твоего ответа!  Сколько негодяев было под командой
у разбойника, когда ты с ним расстался?
     - О, не больше как шесть негодяев, когда я ушел.
     - А где остальные бандиты?
     - Пошли войной с помощником командира на западных молодцов.
     - На западные кланы?  -  переспросил капитан. - Гм, похоже на правду. А
по какому гнусному делу отрядил он тебя?
     - Посмотреть,  что  делает здесь  в  клахане ваша  честь  и  шентльмены
красные куртки.
     - Бездельник все-таки  в  конце  концов оказался предателем,  -  сказал
бэйли,  понемногу придвигавшийся ко мне и теперь стоявший за моей спиной.  -
Хорошо, что я не вошел в расход ради него.
     - А теперь,  мой друг,  -  сказал капитан,  -  давайте договоримся.  Вы
признались,  что  вы  шпион,  -  значит,  вас следует повесить на  ближайшем
дереве;  но если вы мне окажете услугу,  я отплачу вам тем же. Будь любезен,
Доналд,  провести меня и  небольшой отряд моих людей к  тому месту,  где  ты
оставил своего господина: я хочу сказать ему несколько слов по важному делу;
а потом я отпущу тебя на все четыре стороны и дам тебе в придачу пять гиней.
     - Ох,  ох! - воскликнул Дугал в отчаянии и смятении. - Она не может это
сделать, не может! Лучше пусть она висит на дереве!
     - Хорошо,  ты будешь повешен,  друг мой,  - сказал офицер, - и да падет
твоя  кровь  на  твою  собственную голову.  Капрал Крэмп,  возьмите на  себя
обязанности провост-маршала и кончайте с ним!
     Капрал  встал  против  бедного Дугала  и  начал  неторопливо вязать  из
найденной им в  доме веревки внушительную петлю.  Затем он накинул ее на шею
преступника и  с помощью двух солдат проволок Дугала до порога,  когда страх
неминуемой смерти одержал верх и вырвал у несчастного крик:
     - Стойте, шентльмены, стойте! Сделаю, как приказала его честь! Стойте!
     - Бездельника еще не убрали?  -  сказал бэйли.  -  Сейчас он больше чем
когда-либо заслуживает петли!  Кончайте с  ним,  капрал!  Почему вы  его  не
уводите?
     - Я глубоко убежден,  почтенный джентльмен, - сказал капрал, - что если
бы вас самого вели на виселицу, вы, ей-богу, не стали бы нас торопить!
     Этот  побочный  диалог  помешал  мне  расслышать,  что  произошло между
пленником и  капитаном Торнтоном,  но  я  уловил,  как  первый прохныкал еле
слышно:
     - И  вы  меня  не  попросите идти дальше?  Только показать,  где  стоит
Мак-Грегор? Ох-ох-ох!
     - Тише,  негодяй,  не орать! Да. Даю тебе слово, я не попрошу тебя идти
дальше. Капрал, постройте людей перед домами и выведите этим джентльменам их
лошадей:  нам придется взять их с собой. Я не могу оставить здесь при них ни
одного человека. Идите, ребята, становитесь под ружье.
     Солдаты засуетились и приготовились выступать. Нас в качестве пленников
повели бок о бок с Дугалом.  Когда мы выходили из хибарки, я слышал, как наш
товарищ по плену напомнил капитану о пяти гинеях.
     - Вот они,  - сказал офицер, положив золото ему на ладонь. - Но смотри,
если  ты  вздумаешь повести меня  не  той  дорогой,  я  размозжу тебе голову
собственной рукой.
     - Этот бездельник, - сказал бэйли, - еще хуже, чем я думал: корыстная и
вероломная тварь!  О,  мерзкий блеск наживы, обольщающий человека! Мой отец,
декан,  говорил,  бывало:  больше  душ  убито  серебряной монетой,  чем  тел
обнаженным мечом.
     Подошла хозяйка и  потребовала уплаты,  включая в  счет и то,  что было
выпито  и  съедено  майором Галбрейтом с  его  друзьями-горцами.  Английский
офицер стал возражать,  но  миссис Мак-Алпайн объявила,  что  она полагалась
только на честное имя офицера,  упоминаемое между ними, а иначе не поставила
бы  им  ни  одной  стопки.  Увидит  ли  она  когда-нибудь мистера Галбрейта,
неизвестно -  может, да, может, нет, - но она знает наверное, что получить с
него свои деньги ей уже не придется,  она -  бедная вдова и  живет только на
то, что платят постояльцы.
     Капитан Торнтон положил конец ее  сетованиям,  уплатив по счету сполна,
что  составило лишь  несколько английских шиллингов,  хотя  та  же  сумма на
шотландские деньги  казалась весьма внушительной.  Щедрый офицер хотел  было
расплатиться заодно за меня и за мистера Джарви, но бэйли, пренебрегши тихим
советом хозяйки "выжимать из англичан все,  что можно, потому что нам от них
достаточно приходится терпеть",  потребовал формальной справки,  какая  доля
расхода падала на  нас,  и  соответственно заплатил.  Капитан воспользовался
случаем принести нам извинение за арест:  если мы благонамеренные подданные,
сказал он,  мы  не  обидимся,  что  нас  дня  на  два  задержали,  когда это
понадобилось для королевской службы,  а если нет, то он только исполнил свой
долг.
     Мы вынуждены были принять извинение, раз отклонять его было бесполезно,
и вышли из дому, чтобы сопровождать отряд в походе.
     Вовек не забуду,  с  каким отрадным чувством переменил я  продымленный,
душный воздух темной шотландской хижины, где мы так неуютно провели ночь, на
живительную прохладу утра;  яркие  лучи  восходящего солнца падали из  шатра
лиловых и  золотых облаков на  такую романтически-прекрасную картину,  какая
никогда до той поры не радовала моих глаз.  Слева лежала долина, где в своем
пути  на  восток катился Форт,  огибая красивый одинокий холм  с  гирляндами
лесов. Справа, среди буйных зарослей, пригорков, скал, лежало широкое горное
озеро;  дыхание утреннего ветра  курчавило на  нем  легкие волны,  и  каждая
сверкала на  бегу  под  лучами  солнца.  Высокие  холмы,  утесы,  косогоры с
колыхавшимися на  них  несажеными березовыми и  дубовыми  рощами  образовали
кайму у берегов пленительной водной глади и,  так как листва перешептывалась
с  ветром  и  блистала на  солнце,  сообщали картине  одиночества движение и
жизнь.  Только человек казался еще  более приниженным среди этого ландшафта,
где  каждая обыденная черта природы дышала величием.  Десять-двадцать убогих
лачуг  (буроков,  как  назвал  их  бэйли),  составлявших поселок,  именуемый
клаханом Эберфойл,  были сложены из  булыжника,  скрепленного вместо извести
глиной,   и  покрыты  дерном,  бесхитростно  положенным  на  перекладины  из
нетесаных бревен - березовых и дубовых, срубленных в окрестных лесах. Кровли
так низко спускались к земле,  что мы,  по замечанию Эндрю Ферсервиса, могли
бы прошлой ночью проехать по поселку и не заметить его,  пока наши лошади не
провалились бы где-нибудь в трубу.
     Мы  видели,  что лачуга миссис Мак-Алпайн при всем своем убожестве была
много лучше всех  других домов в  поселке,  и  смело скажу (если после моего
описания у  вас возникла охота посмотреть на  нее):  едва ли  в  наши дни вы
нашли бы в ней значительные улучшения, потому что шотлан