ирного человека,  потому что мой отец, декан, ни с кем
никогда не ссорился вне стен магистрата, - так вот, говорю я, странная вещь:
мне  кажется,  кровь  исконного горца  разгорается в  моих  жилах  при  этих
захватывающих рассказах,  и я иногда выслушиваю их охотней,  чем сообщение о
барыше,  да простит меня господь!  Но они -  тщета и суета, греховная суета,
противная к тому же уголовным и евангельским законам.
     Продолжая исподволь свое  "следствие",  я  спросил,  каким путем мистер
Роберт Кэмбел может оказать влияние на дела мои и моего отца.
     - Надо вам знать,  -  сказал мистер Джарви,  совсем понизив голос,  - я
говорю среди  друзей и  под  большим секретом,  -  надо  вам  знать,  что  с
восемьдесят девятого года,  то есть после Килликрэнки,  в  горах у  нас было
спокойно.  Но  чем,  вы думаете,  поддерживалось это спокойствие?  Деньгами,
мистер  Оуэн,  деньгами,  мистер  Осбалдистон.  По  заказу короля Вильгельма
Бредалбейн роздал среди  горцев добрых двадцать тысяч  фунтов стерлингов,  и
львиную долю из них старый граф удержал,  говорят,  в  собственном кошельке.
Потом королева Анна,  покойница, выдавала кое-какие пособия вождям, чтобы им
было на что содержать своих удальцов,  - работать они не работают, как я уже
говорил;  вот они и  сидели,  в  общем,  тихо,  разве что учинят,  по своему
исконному обычаю,  набег  на  Низину и  угонят скот  или  затеют резню между
собой,  о  которой цивилизованный человек не  узнает  и  знать  не  захочет.
Отлично.  Но  теперь,  со  времени короля  Георга  (все  ж  таки  скажу:  да
благословит его  Бог!),  порядок пошел  иной:  в  горах теперь не  пахнет ни
раздачей денег,  ни пособиями; у вождей нет средств содержать кланы, которые
их объедают, как вы могли понять из того, что я сказал вам раньше; кредита в
Нижней  Шотландии они  лишились;  человек,  которому довольно свистнуть -  и
тысяча удальцов,  а то и полторы кинутся выполнять его волю, - такой человек
с  трудом получит сейчас в  Глазго пятьдесят фунтов на  прокорм своей шайки.
Долго  так  продолжаться  не  может:  будет  восстание  в  пользу  Стюартов,
непременно будет восстание.  Горцы ринутся на  Нижнюю Шотландию,  как было в
печальные  времена  Монтроза,   -  года  не  пройдет,  как  мы  станем  тому
свидетелями.
     - Все же,  -  сказал я,  -  мне непонятно, с какой стороны это касается
мистера Кэмбела, а тем более дел моего отца.
     - Роб может поднять пятьсот человек,  сэр,  а потому война касается его
так же близко,  как и многих других,  - ответил бэйли. - Его ремесло гораздо
менее доходно в мирное время.  Потом,  сказать по правде, я подозреваю в нем
главного   посредника   между    некоторыми   вождями   Горной    Страны   и
североанглийскими джентльменами.  Все мы слышали о  том,  как Роб и  один из
молодых  Осбалдистонов отобрал у  ротозея Морриса казенные деньги  где-то  в
Чевиотских горах;  сказать по  правде,  шла даже молва,  будто в  ограблении
участвовали именно вы,  мистер Фрэнсис, и я был огорчен, что сын вашего отца
пускается на такие проделки.  Ну-ну,  вам ничего не нужно говорить - я вижу,
что ошибался.  Но про актера я поверил бы чему угодно, - а ведь я считал вас
тогда актером.  Но теперь я не сомневаюсь,  что это был Рэшли или кто другой
из ваших двоюродных братьев,  -  все они одним дегтем мазаны: ярые якобиты и
паписты и  считают государственные деньги и  государственные документы своей
законной добычей.  А эта тварь Моррис -  презренный трус: он и по сей час не
смеет заявить,  что чемодан у  него отнял не кто другой,  как Роб.  Впрочем,
может он и  прав,  потому что таможенных и акцизников нигде не любят,  и Роб
может расправиться с  ним  втихую,  прежде чем  департамент (так  он  у  вас
зовется?) успеет ему помочь.
     - Я это давно подозревал,  мистер Джарви, - сказал я, - и вполне с вами
согласен, но дела моего отца...
     - Вы подозревали?  Это достоверный факт!  Я знаю людей,  которые видели
своими глазами отобранные у Морриса бумаги,  -  не будем спрашивать,  где. А
про дела вашего отца скажу вам вот что.  За последние двадцать лет некоторые
вожди и лэрды Горной Страны научились понимать,  что им выгодно,  а что нет.
Ваш отец,  как и другие дельцы,  скупал леса в Глен-Диссеризе, Глен-Киссохе,
Тобернакиппохе и  других местах,  и ваш торговый дом расплачивался векселями
на крупные суммы; и так как кредит фирмы "Осбалдистон и Трешем" стоял высоко
(я скажу в лицо мистеру Оуэну, как сказал бы за его спиной, что до последних
несчастий,  ниспосланных Господом,  не было в  деловом мире более уважаемого
имени),  джентльмены Горной  Страны,  держатели  векселей,  всегда  находили
кредит в Глазго и Эдинбурге (я мог бы сказать -  просто в Глазго, потому что
кичливые эдинбуржцы принимают мало  участия в  настоящих делах) на  всю  или
почти на всю означенную в векселе сумму. Так что... Ну, теперь вы поняли?
     Я сознался, что не совсем уловил его мысль.
     - Да как же, - сказал он, - если векселя не будут оплачены, глазговский
купец нагрянет в  горы к  лэрдам,  у  которых денег кот наплакал,  и  станет
тянуть из них жилы,  доведет их до отчаяния; пятьсот человек из тех, кто мог
бы спокойно сидеть дома,  встанут все как один -  и  черт их тогда угомонит!
Так что прекращение платежей торговым домом вашего отца ускорит взрыв, давно
у нас назревавший.
     - Значит,  вы полагаете, - сказал я, удивленный столь странным взглядом
на дело,  - Рэшли Осбалдистон нанес удар моему отцу ради того, чтоб наделать
неприятностей джентльменам, которым были выданы первоначально эти векселя, и
тем ускорить восстание в Горной Стране?
     - Несомненно,   несомненно,   это   было  главной  его  целью,   мистер
Осбалдистон.  Разумеется, соблазняли его также и наличные деньги, которые он
унес  с  собой.  Но  они  составили для  вашего отца  сравнительно небольшую
потерю,  хотя,  может быть,  для  Рэшли только в  них  и  заключалось прямое
приобретение.  Лично ему в похищенных ценных бумагах проку немного -  ими он
может разжигать свою трубку.  Он попробовал, не оплатят ли их ему "Мак-Витти
и Компания",  - я это знаю через Эндрю Уайли, - но те и сами старые воробьи,
на  мякину не  польстятся.  Они их отклонили,  отделавшись хорошими словами.
Рэшли Осбалдистон отлично известен в Глазго и доверием не пользуется, потому
что в семьсот седьмом году он вертелся здесь по каким-то католико-якобитским
делам и оставил за собой долги.  Нет, здесь ему за бумаги ничего не получить
- его  возьмут на  подозрение и  станут допытываться,  как они попали в  его
руки.  Он  их  спрячет,  все целиком,  в  каком-нибудь разбойничьем гнезде в
горах, и я думаю, мой кузен Роб сможет их получить, если захочет.
     - Но будет ли он расположен оказать нам помощь в беде, мистер Джарви? -
сказал я.  - Вы изобразили его приспешником якобитов, сильно замешанным в их
интригах;  захочет ли он - ради меня или, если угодно, ради справедливости -
возвратить владельцу похищенное (допустим,  что  это  в  его  власти) и  тем
самым, согласно вашему взгляду на вещи, нанести немалый ущерб замыслам своей
партии?
     - Точно я вам не скажу;  знаю только,  что главари не вполне полагаются
на Роба,  да и  Роб не очень-то полагается на них;  к  тому же он всегда был
дружен с семьей Аргайла,  а герцог держит сторону теперешнего правительства.
Будь он свободен от всех долгов да в ладу с законом, он примкнул бы скорей к
Аргайлу, чем к Бредалбейну, потому что между Бредалбейнами и его собственным
родом идет давнишняя вражда.  Сказать по правде, Роб стоит "за самого себя",
как  Генри  Уинд*,  -  он  станет держаться той  стороны,  какая  ему  будет
выгодней.  Если бы дьявол был лэрдом,  Роб стал бы у него арендатором, и при
сложившихся обстоятельствах нельзя его,  беднягу, за это винить! Но одно для
вас нехорошо - у Роба стоит на конюшне серая кобыла.
     ______________
     *  В  1392  году  или  около того на  северной окраине города Перта два
больших клана разрешили свой спор битвой в  присутствии короля.  Каждый клан
должен был выставить по  тридцать человек,  но  на  одной стороне не хватило
бойца,  и  его место занял малорослый,  колченогий пертский горожанин.  Этот
заместитель,  Генри Уинд,  или, как его называли горцы, Гоу Хром, что значит
"колченогий кузнец",  дрался  превосходно и  значительно содействовал исходу
битвы,  хоть  и  сам  не  знал,  на  чьей стороне сражался.  Отсюда и  пошла
поговорка: драться, как Генри Уинд, "за самого себя". (Прим. автора.)

     - Серая кобыла? - повторил я. - При чем тут она?
     - Его  жена,  дорогой мой,  жена!  Страшная женщина его  жена.  Она  не
переносит вида порядочного человека из  Нижней Шотландии,  уж  не  говоря об
англичанах,  и  ей по сердцу все,  что может вернуть престол королю Иакову и
свергнуть короля Георга.
     - Как  странно,  -  заметил я,  -  что  торговые дела лондонских купцов
влияют на ход переворотов и восстаний.
     - Ничуть не  странно,  дорогой,  ничуть не странно,  -  возразил мистер
Джарви,  - это все ваши глупые предрассудки. В длинные зимние вечера я люблю
иногда почитать.  И  вот я  читал в  "Хронике" Бэкера,  что лондонские купцы
поднажали  на  Генуэзский  банк,   и  тот  нарушил  свое  обещание  одолжить
испанскому королю изрядную сумму денег; а это на целый год задержало выход в
море Великой испанской армады. Что вы на это скажете, сэр?
     - Что купцы оказали своей стране неоценимую услугу,  о  которой история
должна вспоминать с почтением.
     - И  я  так  думаю.  И  они  хорошо  сделают,  большую окажут  услугу и
государству и человечеству, если не допустят, чтобы несколько честных лэрдов
Горной  Страны  очертя голову кинулись на  гибель со  всеми  своими бедными,
неповинными  приверженцами только  потому,  что  не  могут  вернуть  деньги,
которые давно  потратили,  по  праву считая своими,  и  если  вдобавок купцы
спасут кредит вашего отца,  а  с  ним  и  мои  кровные денежки,  которые мне
причитаются с "Осбалдистона и Трешема"!  Да, говорю я, если кто-нибудь может
это все уладить, он должен это сделать непременно, кем бы он ни был, хотя бы
и скромным ткачом,  - каждый скажет, что король с радостью возвеличил бы его
почестями.
     - Не возьму на себя смелость определить,  как далеко будет простираться
благодарность нации,  - отвечал я, - но наша признательность, мистер Джарви,
была бы соразмерна с оказанной нам услугой.
     - Которую,  - добавил мистер Оуэн, - мы занесли бы в баланс и поспешили
бы оплатить, как только мистер Осбалдистон вернется из Голландии.
     - Не сомневаюсь,  не сомневаюсь, он весьма достойный джентльмен, весьма
почтенный и,  следуя моим советам,  мог бы делать в  Шотландии большие дела.
Так  вот,  сэр,  если удастся вырвать у  филистимлян эти векселя,  они будут
хорошими бумагами.  В надлежащих руках они настоящая ценность,  а надлежащие
руки - это ваши руки, мистер Оуэн. И хоть вы о нас невысокого мнения, мистер
Оуэн,  я  подберу вам  в  Глазго трех  человек -  хотя  бы  Сенди Стинсона с
Торгового Поля,  Джона Пири с  Кэндлригза,  а  третьего мы  пока называть не
будем,  -  и  они,  не  требуя  иных  обеспечении,  ссудят  под  эти  бумаги
достаточные суммы для поддержания вашего кредита.
     У  Оуэна  загорелись глаза  перед  этой  спасительной возможностью.  Но
тотчас лицо его омрачилось,  когда он вспомнил,  как маловероятно было,  что
розыски похищенных бумаг увенчаются успехом.
     - Не отчаивайтесь сэр,  не отчаивайтесь,  -  сказал мистер Джарви.  - Я
принял уже столько хлопот по вашему делу, что бросать его никак нельзя: увяз
в болоте по щиколотки -  увязнешь по колено. Я, как мой отец, покойный декан
(светлая память ему!),  если  вмешиваюсь в  дело  своего друга,  оно  всегда
становится моим  личным делом.  Итак,  я  надену завтра ботфорты и  пущусь с
мистером Фрэнком в Драйменмур;  и если я не смогу урезонить Роба и его жену,
не знаю,  кто тогда сможет.  Я до сих пор был им всегда добрым другом, уж не
говоря о случившемся в прошлую ночь,  когда довольно было мне назвать его по
имени, и не снести бы ему головы. Мне еще, может быть, предстоит препираться
по этому поводу в совете с бэйли Грэмом,  с Мак-Витти и еще кое с кем. Они и
так не раз напускались на меня из-за Роба,  попрекали родством;  а я отвечал
им,  что  оправдывать виновных не  намерен,  но  все же  считаю Роба честнее
любого из их братин,  хоть он и преступал иногда законы страны -  собирал по
Ленноксу грабительскую дань,  и было несколько несчастных случаев,  когда он
отправлял людей на  тот  свет.  Зачем мне  слушать их  болтовню?  Если Роб -
разбойник, пусть они скажут это ему самому: нет теперь закона, чтобы человек
отвечал за преступление тех, с кем он имел сношения, как было в злые времена
последних Стюартов.  Полагаю,  во  рту  у  меня  есть язык,  как  у  всякого
шотландца: мне говорят, я отвечаю.
     С  большим удовольствием я  наблюдал,  как  бэйли мало-помалу одолевает
преграду осторожности,  толкаемый на то сознанием гражданского долга, добрым
участием к  нашему делу,  естественным желанием избежать убытков и  получить
прибыль и,  наконец,  изрядной дозой безобидного тщеславия.  Все  это вместе
взятое привело его наконец к  отважному решению выйти самому на поле брани и
помочь  мне  в  розысках  похищенных  у  отца  моего  ценностей.   Сведения,
полученные от бэйли,  укрепили во мне уверенность, что если наши документы -
в руках северного авантюриста, то можно будет убедить его выдать их нам, так
как для него они -  простая бумага, обладание которой едва ли могло принести
ему выгоду.  И я понимал, что присутствие родственника может оказать на него
воздействие.  Поэтому я  с радостью согласился на предложение мистера Джарви
рано поутру пуститься вместе в путь.
     В  самом деле,  почтенный джентльмен столь же  легко и  быстро собрался
привести в  исполнение свое намерение,  сколь медлительно и осторожно он его
составлял.  Он  приказал Мэтти проветрить его  дорожный плащ,  смазать жиром
сапоги,  продержать их всю ночь на кухне у огня да присмотреть, чтоб лошадке
задали  овса  и  чтоб  костюм  для  верховой  езды  был  в  полном  порядке.
Условившись встретиться наутро,  в пять часов,  и договорившись,  что Оуэн -
его участие в  этой поездке представлялось излишним -  будет ждать в  Глазго
нашего  возвращения,  мы  сердечно распростились с  нашим  новым  ревностным
другом.  Я поместил Оуэна у себя в гостинице,  в комнате, смежной с моею, и,
дав распоряжение Эндрю Ферсервису приготовиться к отъезду в назначенный час,
удалился на покой с такими светлыми надеждами, какими давно не баловала меня
судьба.


                                Глава XXVII

                                      Ни деревца, куда ни глянет глаз;
                                      Ковром зеленым луг не тешит нас;
                                      И птиц не видно - кроме перелетных;
                                      Не слышно пчел, ни горлиц беззаботных;
                                      Сверкающий и ясный, как янтарь,
                                      Ручей не плещет, где журчал он встарь.

                                                      "Пророчество о голоде"

     Осеннее утро  дышало  живительной свежестью,  когда  мы  с  Ферсервисом
встретились по уговору у дома мистера Джарви, неподалеку от гостиницы миссис
Флаттер.  Эндрю  привел наших лошадей,  и  я  сразу обратил внимание на  его
собственного скакуна:  как  ни  жалка была  кляча,  великодушно пожалованная
мистеру Ферсервису его юрисконсультом,  клерком Таутхопом, в обмен на кобылу
Торнклифа,  мой слуга умудрился расстаться с  нею и приобрести взамен новую,
отличавшуюся  самой  удивительной и  совершенной  хромотой:  она  как  будто
пользовалась для  передвижения только  тремя  ногами,  четвертая  же  у  нее
болталась в воздухе и отсчитывала такт.
     - С  чего вы  вздумали привести сюда этого одра,  сэр?  Где лошадь,  на
которой вы доехали до Глазго? - спросил я с понятным раздражением.
     - Я ее продал,  сэр. Кляча была никудышная; на корму у Лаки Флаттер она
бы нажрала больше,  чем стоит сама. Я, ваша честь, купил за ваш счет другую.
Дешевка -  по фунту с ноги.  Всего четыре фунта.  А шпат у нее отойдет,  как
проскачем милю-другую. Знаменитый бегун. Зовется Резвый Томми.
     - Клянусь  спасением  души,   сэр,  -  сказал  я,  -  вы,  я  вижу,  не
угомонитесь, пока ваши плечи не познакомятся с резвостью моего хлыста! Идите
сейчас же  и  достаньте другого коня,  не  то  вы  дорого заплатите за  ваши
проделки!
     Эндрю,  однако,  не испугался моих угроз,  утверждая,  что ему придется
уплатить покупателю гинею отступного, иначе он не получит назад своего коня.
Я чувствовал,  что мошенник меня надувает,  но,  как истый англичанин, готов
был уже заплатить ему, сколько он требовал, лишь бы не терять времени, когда
на крыльцо вышел мистер Джарви -  в плаще с капюшоном, в ботфортах, в пледе,
точно приготовился к  сибирской зиме,  -  меж  тем  как двое конторщиков под
непосредственным руководством Мэтти  вели  под  уздцы  степенного  иноходца,
который иногда удостаивался чести  нести на  своем хребте особу глазговского
бэйли. Но, прежде чем "взгромоздиться в седло" - выражение, более применимое
к мистеру Джарви,  нежели к странствующим рыцарям,  к которым оно отнесено у
Спенсера, - он спросил о причине несогласия между мной и моим слугой. Узнав,
в  чем  заключался маневр честного Эндрю,  он  тотчас положил конец  спорам,
заявив,  что  если  Ферсервис  не  вернет  немедленно  трехногого  одра  его
владельцу и  не  приведет обратно  более  годную  лошадь,  о  четырех ногах,
которую сбыл,  то он,  бэйли, отправит его в тюрьму и взыщет с него половину
жалованья.
     - Мистер Осбалдистон, - сказал он, - подрядил на службу обоих, и коня и
тебя,  - двух скотов сразу, бессовестный ты негодяй! Смотри, в дороге я буду
следить за тобой в оба!
     - Штрафовать меня бесполезно,  -  дерзко ответил Эндрю, - у меня нет на
уплату штрафа ни медной полушки. Это все равно что снять с горца штаны.
     - Если не можешь ответить кошельком, ответишь шкурой, - сказал бэйли, -
уж я прослежу, чтоб тебе так или иначе воздали по заслугам.
     Приказанию мистера Джарви Эндрю  вынужден был  подчиниться.  Он  только
процедил сквозь зубы:
     - Слишком много господ,  слишком много,  как сказало поле бороне, когда
каждый зубец стал врезаться ему в тело.
     Очевидно,  он  без труда отделался от  Резвого Томми и  восстановился в
правах собственности на прежнего своего буцефала, потому что через несколько
минут он вернулся,  успешно совершив обмен,  да и впоследствии он ни разу не
пожаловался мне,  что  уплатил из  своего  кармана неустойку за  расторжение
сделки.
     Мы тронулись в путь,  но не успели доехать до конца улицы, где проживал
мистер Джарви,  как  услышали за  спиной громкие оклики и  прерывистый крик:
"Стой,  стой!" Мы остановились, и нас нагнали два конторщика мистера Джарви,
несшие два доказательства заботы Мэтти о своем хозяине.  Первое выразилось в
объемистом шелковом платке,  громадном, похожем на парус его шхуны, ходившей
по водам Вест-Индии,  -  мисс Мэтти настоятельно просила бэйли намотать этот
платок на  шею  в  добавление к  прочим оболочкам,  что тот и  сделал,  вняв
мольбам.  Второй юнец принес только словесное поручение домоправительницы, и
мне  показалось,   плутишка,  выкладывая  его,  еле  сдерживал  смех:  Мэтти
напоминала хозяину, чтоб он остерегался сырости.
     - Ну-ну!   Глупая  девчонка!  -  ответил  мистер  Джарви,  но  добавил,
обратившись ко мне: - Это, впрочем, показывает, какое у нее доброе сердце. У
такой молоденькой девицы - и такое доброе сердце! Мэтти очень заботлива.
     Тут он пришпорил коня, и мы выехали из города без дальнейших задержек.
     Когда мы подвигались рысцой по дороге, которая вела на северо-восток от
Глазго,  я  имел  случай  оценить и  отметить хорошие качества моего  нового
друга.  Как и  мой