ь купца,  хотел того мальчишка или нет, а мальчишка из нелюбви к
труду,  которым  должен  жить  каждый  честный человек,  предпочел сделаться
бродячим комедиантом?  Прекрасно, сэр. Как вам нравится дело ваших рук? Как,
по-вашему:  Гамлет, принц датский, или призрак Гамлета-короля могут взять на
поруки мистера Оуэна, сэр?
     - Насмешки ваши мною не заслужены, но я уважаю ваши добрые побуждения и
слишком благодарен за поддержку,  оказанную вами мистеру Оуэну,  а потому не
обижаюсь.  Сюда привела меня только надежда,  что я хоть чем-нибудь -  может
быть,  очень немногим - помогу мистеру Оуэну уладить дела моего отца. Что же
касается моей несклонности к  торговле,  то в  этом я  лучший и единственный
судья.
     - Признаться, - молвил горец, - я питал некоторое уважение к этому юнцу
еще и  до  того,  как узнал,  каков он есть,  теперь же я  его уважаю за его
презрение к ткачам, прядильщикам и прочему ремесленному люду и к самому роду
их занятий.
     - Ты взбесился,  Роб, - сказал бэйли, - взбесился, как мартовский заяц,
хоть я  никак не возьму в толк,  почему в марте заяц должен беситься больше,
чем на Мартынов день!  Ткачи!..  Может,  сатана стянет с  твоих плеч одежду,
созданную искусством ткача? Прядильщики!.. Да ты же сам прядешь и сучишь для
себя  отменную пряжу!  А  этот  молодчик,  которого ты  загоняешь кратчайшей
дорогой на виселицу и  в преисподнюю,  -  скажи,  помогут ли ему его вирши и
комедии сколько-нибудь больше,  чем  тебе  несусветная божба и  лезвие ножа,
злосчастный богохульник? Может быть, "Tityre tu patule"* - так это, кажется,
у них говорится?  -  откроет ему, куда скрылся Рэшли Осбалдистон? Или Макбет
со своими разбойниками и головорезами, да еще с твоими в придачу, раздобудут
ему  пять тысяч фунтов для  уплаты по  векселям,  которым ровно через десять
дней истекает срок? Попробуй-ка, Роб, вынести их всех на аукцион вместе с их
палашами, и с андреа-феррара, и с кожаными щитами и брогами, и с вертелами и
кошелками.
     ______________
     * "Ах, добросердечный Титир" (лат.).

     - Через  десять  дней?  -  повторил я,  машинально вынув  письмо  Дианы
Вернон,  и, так как истекло время, в течение которого я должен был сохранять
печать  неприкосновенной,  поспешно ее  сломал.  Из  ненадписанного конверта
выпала запечатанная записка -  так дрожали мои пальцы, когда я его вскрывал.
Легкое дуновение ветра,  проникшего сквозь разбитое стекло в окне,  откинуло
записку  к  ногам  мистера  Джарви,   который  поднял  ее,  с  бесцеремонным
любопытством  разобрал  адрес  и,   к  моему  удивлению,  вручил  ее  своему
родичу-горцу со словами:
     - Ветер принес письмо кому следовало,  хотя было десять тысяч шансов за
то, что оно не попадет в надлежащие руки.
     Горец,  прочитав адрес,  без  всякого  стеснения распечатал записку.  Я
сделал попытку его остановить.
     - Разрешите мне сначала удостовериться,  сэр,  - сказал я, - что письмо
адресовано вам; иначе я не разрешу вам его прочесть!
     - Не  волнуйтесь,  мистер Осбалдистон,  -  с  невозмутимым спокойствием
ответил  горец.  -  Припомните  судью  Инглвуда,  клерка  Джобсона,  мистера
Морриса, а главное - припомните вашего покорнейшего слугу, Роберта Комила, и
прелестную Диану Вернон.  Припомните их всех, и у вас не останется сомнений,
что письмо предназначено мне.
     Я был поражен собственной недогадливостью.  Всю ночь голос и даже черты
незнакомца, пусть неясно различимые, кого-то мне напоминали, хоть я и не мог
связать их с  определенным человеком или местом.  Но тут меня точно озарило:
передо мной не кто иной,  как Кэмбел!  Теперь я сразу вспомнил этот сильный,
зычный голос,  эти твердые,  суровые, но притом правильные черты лица и этот
шотландский говор  с  соответственными словечками  и  красочными  оборотами,
которые (хоть он и мог обойтись без них,  когда старался) все же прорывались
у  него в  минуту возбуждения,  придавая остроту его насмешке и  силу словам
укора.  Ростом был  он  скорее ниже среднего,  но  самого крепкого сложения,
какое  только может  сочетаться с  ловкостью,  ибо  замечательная легкость и
свобода его движений с несомненностью доказывали, что это качество развито у
него   до   степени   высокого   совершенства.   Две   особенности  нарушали
гармоническую правильность его сложения:  плечи были не по росту широки, так
что,  несмотря на сухощавость,  он казался слишком коренастым,  а  руки его,
хоть  и  округлые,  мускулистые и  сильные,  были длинны почти до  уродства.
Впоследствии мне  доводилось слышать,  что  длинные руки  были предметом его
гордости: он мог, когда носил одежду горца, не нагибаясь завязывать подвязки
на  чулках,  и  они  давали  ему  немалое  преимущество,  когда  приходилось
орудовать палашом,  в  чем он  проявлял большое искусство.  Но,  разумеется,
такая диспропорция лишала его  права считаться красавцем,  на  которое иначе
он,  бесспорно, мог бы притязать, - она сообщала его внешности что-то дикое,
неправильное,  нечеловеческое;  глядя на него, я невольно вспоминал рассказы
Мэйбл  о  древних пиктах,  которые в  былые времена разоряли своими набегами
Нортумберленд;  и были,  по ее уверениям,  полулюдьми-полудемонами;  подобно
этому человеку,  они отличались отвагой,  хитростью,  свирепостью,  длинными
руками и широкими плечами.
     Но,  так или иначе, припомнив, при каких обстоятельствах мы встречались
раньше,  я  не мог сомневаться,  что письмо в самом деле адресовано ему.  Он
занимал видное место среди тех загадочных личностей, которые, судя по всему,
имели влияние на  Диану и  на которых она,  в  свою очередь,  тоже оказывала
влияние.  Было больно думать,  что  судьба такого милого существа сплетена с
судьбой этого отчаянного человека;  однако сомневаться было  невозможно.  Но
какую помощь мог он оказать в делах моего отца? Мне пришел на ум только один
ответ.  Однажды Рэшли  Осбалдистон по  настоянию мисс  Вернон  нашел  способ
разыскать мистера Кэмбела,  когда потребовалось его присутствие, чтобы снять
с меня обвинение, выдвинутое Моррисом. Не могло ли ее влияние равным образом
заставить Кэмбела  разыскать Рэшли?  Придя  к  такому  выводу,  я  осмелился
спросить,  где  находится мой  опасный  родственник и  когда  мистер  Кэмбел
виделся с ним. Но прямого ответа я не получил.
     - Трудную задала она  мне  задачу,  но  честную,  так уж  постараюсь не
подвести.  Мистер Осбалдистон,  я  живу неподалеку отсюда,  мой  родственник
может указать вам дорогу.  Предоставьте мистеру Оуэну сделать в  Глазго все,
что он сумеет,  а сами поезжайте ко мне в горы -  очень возможно,  что я вас
порадую и помогу вашему отцу в его несчастии.  Я бедный человек,  но хорошая
голова на плечах лучше богатства.  А вы,  кузен, - если вы не прочь отведать
со мною доброго шотландского коллопса* и оленьего окорока, приезжайте вместе
с этим англичанином прямо в Драймен,  или в Букливи,  или,  самое лучшее,  в
клахан** Эберфойл, а я оставлю там кого-нибудь, чтобы вас проводили прямо до
места,  где я окажусь к тому времени. Что скажешь, родич? Вот тебе моя рука:
дело чистое, без обмана.
     ______________
     * запеканки из мясного фарша (гэльск.).
     ** деревушку (гэльск.).

     - Нет,  нет, Робин, - сказал осторожный горожанин, - я редко выезжаю из
Горбалса.  Недосуг мне скитаться по  вашим диким горам,  Робин,  среди твоих
голоштанников, и как-то не подобает мне это при занимаемой мною должности.
     - Черт  тебя  побери вместе с  твоей должностью!  -  отвечал Кэмбел.  -
Единственной каплей благородной крови,  какая попала в твои жилы,  ты обязан
моему двоюродному прадеду, который был оправдан судом в Дамбартоне, а ты тут
зазнаешься и говоришь, что уронишь свое достоинство, приехав ко мне в гости!
Послушай, друг любезный, за мной оставался должок; я уплачу тебе сполна твою
тысячу шотландских фунтов,  все  до  последней полушки,  если ты  хоть раз в
жизни покажешь себя порядочным человеком и  притащишься ко мне вместе с этим
сассенахом*.
     ______________
     * саксонцем, то есть англичанином (гэльск.).

     - Тоже и тебе нечего кичиться своим благородством,  -  ответил бэйли, -
попробуй-ка вынести на рынок свою благородную кровь,  -  посмотрим, много ли
ты за нее выручишь.  Но если я  и впрямь приеду к вам,  ты взаправду вернешь
мне мои деньги?
     - Клянусь, - ответил горец, - священным прахом того, кто спит под серым
камнем на Инх-Кейлихе*.
     ______________
     *  Инх-Кейлих -  остров на  Лох-Ломонде,  где клан Мак-Грегоров хоронил
обычно своих покойников и  где  поныне можно видеть их  гробницы.  Раньше на
острове находился женский монастырь,  отсюда и название его - Инх-Кейлих, то
есть "Остров старух". (Прим. автора.)

     - Довольно,  Робин, довольно! Мы посмотрим, что можно будет сделать. Но
не  жди:  границу Верхней Шотландии я  не  переступлю,  ни в  коем случае не
переступлю!  Ты должен встретить меня где-нибудь около Букливи или в клахане
Эберфойл. Помни уговор.
     - Не бойся,  не бойся,  -  сказал Кэмбел.  - Я буду верен, как стальной
клинок,  никогда не изменявший своему хозяину.  Но мне пора уходить,  кузен,
ибо воздух глазговской тюрьмы не очень-то полезен для здоровья горца.
     - Истинная правда,  -  подхватил купец.  - И выполни я свой долг, ты не
так-то скоро переменил бы атмосферу,  как выражается наш тюремный священник.
Ох-хо-хо!  Дожил до того,  что вот самолично помогаю преступнику скрыться от
правосудия! Это ляжет вечным стыдом и позором на меня, на мой дом, на память
моего отца.
     - Брось!  О чем горевать! Села муха на стену - и пусть сидит, - отвечал
его родственник. - Грязь, когда подсохнет, легко ототрется. Твой отец, милый
человек,  не хуже всякого другого умел смотреть сквозь пальцы на грехи иного
своего приятеля.
     - Пожалуй,  ты прав, Робин, - молвил после минутного раздумья, бэйли, -
он был рассудительный человек,  покойный декан, он понимал, что у всех у нас
есть свои слабости, а друзей своих он любил. Так ты его не забываешь, Робин?
     Он спросил это с умилением в голосе, и смешным и трогательным.
     - Забыть покойного декана!  -  отозвался его родственник. - Ну как же я
могу его забыть?  Он был искусный ткач,  и  первые мои штаны сработаны им...
Однако давай поскорей, любезный родич:

                Налейте мне чарку, налейте полней.
                Людей созывайте, седлайте коней,
                Пошире ворота - и прочь со двора,
                Давно из Данди нам уехать пора.

     - Потише,  сэр! - властным голосом проговорил почтенный член городского
совета.  -  Разве можно так громко петь,  когда едва отошло воскресенье? Эти
стены  должны бы  услышать от  вас  совсем другие песни.  Нам  еще  придется
отвечать за этот побег. Стэнчелз, откройте дверь.
     Тюремщик  повиновался,  и  мы  все  вместе  вышли.  Стэнчелз  глядел  в
изумлении на двух незнакомцев, должно быть недоумевая, как они проникли сюда
без его ведома;  но мистер Джарви коротко сказал: "Это мои друзья, Стэнчелз,
мои друзья",  -  и  у  того пропала всякая охота вдаваться в  расспросы.  Мы
спустились вниз,  в караульную,  и несколько раз окликнули Дугала, но призыв
остался без ответа. Кэмбел заметил наконец с насмешливой улыбкой:
     - Если Дугал остался тем же молодцом,  каким я знал его раньше, вряд ли
он  ждет,  пока  ему  принесут благодарность за  участие в  ночной проделке.
Сейчас он, по всей вероятности, скачет во весь опор к Балламахскому проходу.
     - И оставил нас...  а главное, меня, меня самого, запертыми на всю ночь
в тюрьме!  - закричал бэйли в ярости и смятении. - Дайте сюда скорей молоток
и  стамеску,  клещи и зубило;  пошлите к старосте Йетлину и дайте ему знать,
что бэйли Джарви заперт в тюрьме разбойником-горцем, которого он повесит так
высоко, как не висел и Аман...
     - Когда поймает,  -  добавил внушительно Кэмбел.  - Но постойте, дверь,
наверно, не заперта.
     В  самом деле,  проверив,  мы убедились,  что дверь не только оставлена
отпертой,  но что Дугал при своем отступлении захватил ключи, позаботившись,
таким образом, чтоб никто не поспешил взять на себя брошенную им обязанность
привратника.
     - Однако  у  бедняги  Дугала  оказались  некоторые  проблески  здравого
смысла,  -  сказал Кэмбел,  -  он  сообразил,  что  открытая дверь может мне
пригодиться в трудную минуту.
     Мы были уже на улице.
     - Говорю  тебе,  Робин,  -  молвил блюститель законности,  -  по  моему
скромному суждению, если ты хочешь жить и дальше такой жизнью, тебе нужно на
случай беды  держать привратника из  своих  молодцов при  каждой шотландской
тюрьме.
     - Мне  довольно иметь  по  одному родственнику-бэйли  в  каждом городе,
кузен Никол. Желаю вам доброй ночи, вернее - доброго утра! И не забудьте про
клахан Эберфойл.
     Не  дожидаясь ответа,  он  кинулся на другую сторону улицы и  скрылся в
темноте. И тотчас же мы услышали, как он подал приглушенный, странный свист,
на который мгновенно кто-то ответил.
     - Слышите?   Свищут,   горные  дьяволы,   -  сказал  мистер  Джарви,  -
воображают,  что  они уже у  себя,  на  окраинах Бен-Ломонда,  где они могут
галдеть и свистать, не глядя ни на субботу, ни на воскресенье.
     Но тут его речь прервал лязг чего-то тяжелого,  что упало перед нами на
мостовую.
     - Храни нас  Господь!  Что  тут  еще  стряслось?  Мэтти,  подыми повыше
фонарь...  Ключи,  честное слово,  ключи! Что ж, это неплохо - они как-никак
стоят городу денег,  из-за  их потери поднялись бы еще разговоры!  Ох,  если
дойдет слушок о сегодняшнем дельце до бэйли Грэма, я не оберусь хлопот!
     Так  как  мы  успели пока всего на  несколько шагов отойти от  тюремных
ворот,  то понесли ключи обратно и  вручили их старшему тюремщику,  который,
вместо того чтобы,  по своему обычаю, запереть ворота и уйти на покой, стоял
на  часах  в  караульной до  прихода  одного  из  помощников,  вызванного им
заместить сбежавшего кельта Дугала.
     Выполнив этот долг перед городом,  мы двинулись дальше,  и  так как мне
было по пути с  почтенным бэйли,  я  воспользовался светом его фонаря,  а он
оперся на мою руку,  и  так мы пробирались по улицам,  которые не знаю,  как
теперь,  а  в  те  времена были темны,  неровны и  плохо вымощены.  Пожилого
человека подкупает внимание со  стороны  молодого.  Почтенный бэйли  выказал
теплое участие ко мне и  сказал в  заключение,  что так как я "не актер и не
театрал",  каких  немало теперь среди молодежи и  которых он  ненавидит всей
душой,  то  он,  бэйли,  был бы очень рад,  если бы я  утром отведал у  него
жареной  вахни  и   свежей  сельди,   тем  более  что  за   завтраком  будет
присутствовать и  мой друг мистер Оуэн,  которого он  к  тому времени успеет
освободить из тюрьмы.
     - Дорогой сэр,  -  сказал я, с благодарностью приняв приглашение, - как
могли вы подумать, что я комедиант?
     - Да я и не думал,  -  ответил бэйли,  -  это все тот болтун Ферсервис,
который явился ко  мне вчера за ордером,  чтоб выслать утром глашатая искать
вас по городу.  Он рассказал мне,  кто вы такой и как отец выпроводил вас из
дому, потому что вы не желали сделаться купцом, и что ваши опасаются, как бы
вы  не  опозорили весь род,  поступив на сцену.  Регент нашего хора Хамморго
привел Ферсервиса ко  мне и  сказал,  что он  его старый знакомый;  но я  их
выставил вон, отчитав как следует за то, что приходят ко мне с таким делом в
святой вечер.  Но теперь я  вижу,  что он вообще остолоп и  относительно вас
глубоко ошибался.  Вы мне нравитесь,  юноша, - продолжал он. - Мне нравится,
когда человек приходит на помощь друзьям в  трудную минуту,  -  я  и сам так
поступаю,  и  так же  поступал мой отец декан,  упокой Господь его душу!  Но
держитесь вы лучше подальше от горцев и всей этой шайки.  Как тронешь смолу,
так измажешься,  -  вы этого не забывайте.  Конечно,  самый умный и  хороший
человек может заблуждаться.  Вот и я -  раз,  и другой, и третий оступился и
совершил нынче ночью три проступка,  -  мой отец не поверил бы своим глазам,
если бы мог поднять веки и увидеть, что делает его сын.
     К  этому времени мистер Джарви дошел до  дверей своего дома.  Однако он
остановился у порога и торжественным тоном глубокого раскаяния добавил:
     - Во-первых, я думал в воскресный день о личных своих делах; во-вторых,
я поручился за англичанина; в-третьих, и в последних, - подумать только! - я
позволил правонарушителю убежать  из  тюрьмы.  Но  есть  бальзам в  Галааде,
мистер Осбалдистон.  Мэтти,  я  могу войти в  дом  и  один.  Проводи мистера
Осбалдистона до Лаки Флайтер -  знаешь,  на углу переулка.  -  И  он добавил
шепотом:  -  Мистер Осбалдистон,  вы, конечно, не позволите себе в отношении
Мэтти  никакой  невежливости  -   она  дочь  честных  родителей  и   близкая
родственница лэрда Лиммерфилда.


                                 Глава XXIV

                         Угодно будет вашей  милости  принять  мои  скромные
                    услуги?  Умоляю,  позвольте  мне  есть ваш хлеб, будь он
                    самый черный, и пить ваше вино, будь оно самое  скудное;
                    за сорок шиллингов я стану  служить  вашей  милости  так
                    усердно, как другой не служил бы и за три фунта.

                                                          Грин, "Тu quoque"*
     ______________
     * "Ты тоже" (франц.).

     Я помнил прощальное наставление честного бэйли, однако не счел зазорным
прибавить поцелуй к  полукроне,  данной мною Мэтти за проводы,  и ее "как не
совестно, сэр!" прозвучало не такой уж смертельной обидой. Долгий стук мой у
ворот миссис Флайтер поначалу разбудил,  как полагается, двух-трех бездомных
собак,  поднявших громкий  лай,  затем  из  окон  соседних домов  высунулись
три-четыре головы в ночных колпаках,  чтобы сделать мне выговор за нарушение
торжественной тишины воскресной ночи несвоевременным шумом. Пока я в трепете
ждал, как бы их ярость не разразилась над моей головой настоящим ливнем, как
некогда ярость  Ксантиппы,  проснулась сама  миссис Флайтер и  тоном,  какой
вполне  подобал бы  мудрой  супруге Сократа,  принялась отчитывать на  кухне
каких-то  бездельников за  то,  что те  не поспешили к  воротам на мой столь
шумный призыв.
     Достойные эти  господа искренне огорчились суматохой,  возникшей по  их
нерадению,  ибо они были не кто иные,  как верный мистер Ферсервис, его друг
мистер Хамморго и  еще один человек,  как я  узнал впоследствии -  городской
глашатай;  они  сидели втроем за  жбаном эля  (моим угощением -  как показал
потом  поданный счет)  и  трудились сообща над  текстом и  слогом воззвания,
которое предполагалось огласить на  следующий день по улицам города с  целью
незамедлительно вернуть "несчастного молодого джентльмена",  как  они  имели
бесстыдство меня назвать, в круг его друзей. Я, разумеется, не стал скрывать
свое недовольство этим дерзким вмешательством в мои дела;  но Эндрю,  увидев
меня,  разразился такою  бурей восторга,  что  упреки мои  безнадежно в  ней
потонули.  Возможно,  его ликование было отчасти притворным,  а  пролитые им
слезы радости,  несомненно, брали начало в благородном источнике всех эмоций
- в  оловянной кружке.  Искренняя или  притворная,  радость Эндрю по  поводу
моего прибытия все  же  не  дала мне  проломить ему череп,  что я  собирался
сделать по двум причинам: во-первых, за его разговоры с регентом хора о моих
делах;  во-вторых,  за  неуместную историю,  сочиненную им  обо  мне мистеру
Джарви.  Однако я ограничился тем,  что хлопнул перед его носом дверью своей
спальни,  когда он  поплелся за  мной,  прославляя небо за мое благополучное
возвращение и  перемежая возгласы радости призывами ко  мне быть осторожней,
если я и впредь захочу шагать своим путем.  Я улегся спать, решив, что утром
первым делом рассчитаю этого нудного, утомительного, самодовольного наглеца,
вообразившего себя, как видно, не слугой, а наставником.
     Наутро я  вернулся к  своему реше