часть ноги,  походившей,  как  мне рассказывали,  на  ногу
шотландского быка:  так же  заросшая рыжей шерстью,  она у  него и  по  силе
мускулов  не  уступала  бычьей  ноге.  К  этим  отличительным приметам  надо
прибавить мастерское владение горским мечом. Большое преимущество давали ему
в  борьбе его  длинные руки и  превосходное знание всех глухих уголков дикой
местности,  где  он  укрывался,  а  также нрава тех  людей,  дружественных и
враждебных, с которыми ему приходилось соприкасаться.
     Особенности его  нравственного облика  тоже  вполне соответствовали тем
обстоятельствам,  в какие был он поставлен.  Потомок кровожадного Киар-Мора,
он не унаследовал его лютости. Напротив, Роб Рой всемерно избегал проявлений
жестокости,  и не засвидетельствовано случая,  когда бы он допустил ненужное
кровопролитие  или  затеял  бы  дело,   которое  могло  окончиться  таковым.
Предпринятые им  набеги проводились не  только смело,  но  и  мудро и  почти
всегда  бывали  успешны благодаря искусному руководству,  а  также  тайне  и
быстроте,  с которой они выполнялись. Подобно английскому Робин Гуду, он был
добрым и благородным грабителем и,  отбирая у богатых, щедро оделял бедняка.
Конечно, здесь мог быть и хитрый расчет, однако все предания страны говорят,
что это делалось из лучших побуждений.  С  кем я  ни беседовал,  -  а  в дни
юности я нередко встречал людей,  знавших Роб Роя лично,  - все отзывались о
нем как о человеке "на свой лад" милосердном и гуманном.
     Его понятия о  нравственности были такие же,  как у арабского вождя,  -
они,  естественно,  проистекали из его первобытного воспитания.  Если бы Роб
Рой  стал  оправдывать свой  образ жизни,  избранный им  добровольно или  по
необходимости,   -  он,  несомненно,  считал  бы  себя  храбрецом,  которого
лицеприятный  закон  лишает  прирожденных прав  и  вынуждает  отстаивать  их
вооруженной силой;  таким  очень удачно обрисовал его  в  своих вдохновенных
стихах мой даровитый друг Вордсворт:

                Итак, он был и мудр и смел,
                С отвагой ум соединен...
                В моральный принцип он возвел
                   Естественный закон.

                Роб говорил: "Не надо книг!
                Тома с законами сожги!
                Они виной тому, что мы
                   Не братья, а враги!

                Закон в границы ставит страсть,
                Ведя нас ложною тропой.
                Мы за такой закон идем
                   В ожесточенный бой!

                В смятенье, в ослепленье мы
                Заветов мудрых не храним...
                Мне в сердце врезались они,
                   Я верю только им.

                Те, кто живет в волнах, в лугах,
                Кто режет воздух взмахом крыл,
                Не знают войн, для них всегда
                   Мир высшим благом был.

                А почему? Закон простой
                Они хранят с былых времен:
                Пусть тот берет, кто всех сильней,
                   И пусть владеет он.

                Легко понятный всем урок,
                Дающий всем на все ответ...
                Тут для жестокости шальной
                   Соблазна сильным нет.

                Тут своеволье не в чести,
                Безумцев диких ждет беда!
                Желанье мерит мерой сил
                   Любой из нас всегда.

                Решает жизнь земных существ
                Отвага, высота ума:
                Так Бог решил - одним вся власть,
                   Другим - весь гнет ярма.

                Закон, права дающий, прост,
                А жизнь любая - раз мигнуть!
                Чтоб защитить свои права,
                   Найдем кратчайший путь!"

                И так он жил средь этих скал,
                И в летний зной, и в зимней мгле...
                Орел - властитель в облаках,
                   А Робин - на земле*.
     ______________
     * Перевод Б.Томашевского.

     Все же  не следует думать,  что этот незаурядный человек,  поставленный
вне  закона,  был  истинным  героем,  неотступно  следовавшим  в  жизни  тем
нравственным воззрениям,  какие прославленный бард,  стоя над  его  могилой,
приписывает ему в  заботе о  его добром имени.  Напротив,  Роб Рой,  подобно
многим диким вождям, по-видимому, примешивал к исповедовавшимся им принципам
немало коварства и  лицемерия,  как  убедительно показывает его  поведение в
гражданской войне.  Отмечают также  -  и  вполне  справедливо,  -  что  хотя
учтивость и  была одной из  его отличительных черт,  все же он нередко бывал
заносчив и находились гордецы,  не желавшие выносить такое обхождение; когда
же  дерзкий разбойник вступал с  ними  в  ссору,  он  всегда выходил из  нее
победителем. Отсюда делали вывод, что Роб Рой был не столько героем, сколько
драчуном,  или, по крайней мере, что он подчас бывал, как говорится, скор на
расправу.  Кое-кто  из  стариков,  хорошо знавших его,  уверял,  что он  был
сильнее в taich-tulzie,  то есть в "домашних" драках, чем в смертельном бою.
Однако  это  обвинение опровергается всем  его  образом жизни;  скорее можно
допустить,  что  самое его положение требовало осторожности и  не  позволяло
вмешиваться в ссоры,  когда он не мог ждать от них ничего,  кроме несчастья,
так как успех вооружил бы против него новых могущественных врагов в  стране,
где  месть  не  считается  преступлением и  даже  вменяется  в  обязанность.
Способность  обуздывать  свои   страсти  в   таких  случаях  не   только  не
противоречила роли,  поневоле принятой на  себя Мак-Грегором,  но была в  те
времена настоятельно необходима,  если он не хотел слишком рано сложить свою
голову.
     Я  позволю себе  показать на  двух-трех примерах,  как  Роб  Рой  бывал
вынужден придерживаться подобного образа  действий.  Мой  уважаемый покойный
друг  Джон Рэмзи из  Охтертира,  выдающийся знаток классической литературы и
правдивая живая  хроника древней истории и  обычаев Шотландии,  сообщил мне,
что  на  празднике у  костра в  городе Дауне Роб  Рой  чем-то  задел Джеймса
Эдмондстона из  Ньютона,  того  самого  джентльмена,  который был,  на  свое
несчастье,   замешан  в  убийстве  лорда  Ролло  (см.   Мак-Лорин  "Судебные
процессы",   Э  IX),  и  Эдмондстон  принудил  Мак-Грегора  оставить  город,
пригрозив,  что иначе он своими руками бросит его в костер. "Я уже раз намял
тебе бока,  - сказал он, - а теперь, Роб, если ты не перестанешь меня злить,
я  сверну  тебе  шею".  Правда,  не  следует  забывать,  что  Эдмондстон был
влиятельным членом партии якобитов -  он нес знамя короля Иакова VII в битве
при  Шериф-муре  -  и  что  дело происходило у  дверей его  дома,  где  его,
вероятно,  окружали  друзья  и  приверженцы.  Все  же  доброе  имя  Роб  Роя
пострадало, когда угроза вынудила его удалиться.
     Другой достоверный случай - это случай с Каннингемом из Бокухана.
     Генри Каннингем из Бокухана,  эсквайр,  был стерлингширским дворянином;
подобно многим денди  нашего времени,  он  соединял смелый и  пылкий нрав  с
подчеркнуто учтивым обращением и фатовскими манерами*.  Ему случилось быть в
одной компании с Роб Роем,  и тот,  то ли из презрения к мнимой изнеженности
Бокухана,  то ли полагая ссору с  ним неопасной (что,  по уверениям недругов
Роба,  он всегда принимал в  соображение),  оскорбил его так жестоко,  что в
ответ последовал вызов на поединок. Хозяйка спрятала меч Каннингема, и, в то
время как он  шарил по  всему дому в  поисках своего или какого-либо другого
меча,  Роб Рой отправился на Шиллингский холм - назначенное место поединка -
и  с  величественным видом  расхаживал там,  ожидая  противника.  Между  тем
Каннингем отыскал какой-то меч и,  поспешив к месту сражения,  набросился на
разбойника с такой неожиданной яростью,  что прогнал его с поля битвы, и тот
некоторое  время  избегал  показываться в  том  селении.  Мистер  Мак-Грегор
Стерлинг в  новом  издании своего "Nimmo's Stirlingshir" передает смягченную
версию этого анекдота; однако и он отмечает поражение Роб Роя.
     ______________
     * Его храбрость и подчеркнутое фатовство соединялись, как это не так уж
часто бывает, с врожденной скромностью. Вот как его описывает лорд Биннинг в
своей сатирической поэме "Утренний прием Аргайла":
                Шестой отвесил он поклон,
                   Но не подходит ближе;
                И герцог ласково к нему:
                   "Видать, что был в Париже!
                Манер изящней никогда
                   Я не видал, ей-богу!"
                Тот покраснел - седьмой поклон -
                   И пятится к порогу.
     См.  "Сборник поэм шотландских джентльменов",  т.  II, стр. 125. (Прим.
автора.)

     Время от  времени Роб Роя постигали неудачи,  и  жизнь его подвергалась
немалой  опасности.  Однажды он  спасся  лишь  благодаря хладнокровию своего
адъютанта Мак-Аналестера,  или  Флетчера,  игравшего в  его шайке роль Джона
Маленького,  ловкого,  предприимчивого  удальца  и  прославленного  стрелка.
Случилось так, что Мак-Грегор и его отряд были застигнуты врасплох и разбиты
превосходными конными и пешими силами противника, и был дан приказ броситься
врассыпную.  Каждый изворачивался, как умел; один смельчак-драгун настойчиво
преследовал Роба и,  догнав его,  ударил палашом.  Железная пластина в шапке
Мак-Грегора не дала раскроить ему череп, но все же удар был настолько силен,
что свалил нашего героя на землю,  и, падая, Роб воскликнул: "Мак-Аналестер,
неужели в  ней (то есть в  пищали) нет ничего?"  Солдат же  с  криком:  "Вот
дьявол! Чертова бабка сшила тебе этот колпак!" - уже занес палаш для второго
удара, когда Мак-Аналестер выстрелил, и пуля поразила солдата в сердце.
     Каков бы ни был Роб Рой,  вот как описывает его деяния один талантливый
и  умный джентльмен,  который проживал в  той  округе,  где  происходили его
хищнические набеги, и, вероятно, испытал на себе их тяжесть, а потому, как и
следовало ожидать,  говорит о них без той снисходительности, с какой смотрят
на них теперь по причине их необычного и романтического характера:
     "Этот человек (Роб Рой  Мак-Грегор) был  достаточно умен и  отличался в
военном  деле  как   хитростью,   так   и   ловкостью;   всецело  предавшись
распущенности,  он  стал во главе всех бездельников и  бродяг своего клана в
западной части Пертшира и Стерлингшира и разорял страну грабежами,  набегами
и разбоем. Мало кто из живших в пределах досягаемости (то есть на расстоянии
ночного перехода) мог  считать в  безопасности свою жизнь и  свое имущество,
если не соглашался платить ему тяжелый и постыдный налог -  "черную дань". В
конце концов он  дошел до  такой дерзости,  что  среди бела дня на  глазах у
правительства  грабил,  собирал  контрибуцию  и  завязывал  драки  во  главе
довольно большого отряда вооруженных людей"*.
     ______________
     * Грэм Гартмор.  Причины смут в Верхней Шотландии.  Смотри также: Берт.
Письма из Северной Шотландии (в издании Джеймисона).  Приложения ко II тому,
стр. 348. (Прим. автора.)

     Размеры и  успех этих  набегов не  вызовут у  нас  удивления,  если  мы
вспомним,  что они совершались в стране, где обычные законы не соблюдались и
не уважались.
     Отметив,  что угон скота вошел в  обычай и  даже люди высших классов не
брезговали этим делом,  так что собственность, заключавшаяся преимущественно
в стадах, стала очень ненадежной, мистер Грэм добавляет:
     "Земли из-за этого не обрабатываются, выгоны не удобряются, и по той же
причине нет  ни  мануфактур,  ни  промыслов -  словом,  нет  промышленности.
Население крайне плодовито и  потому так  многочисленно,  что работы в  этих
местах,  при настоящем хозяйственном устройстве, хватает только для половины
жителей. Повсюду полно праздных людей, привычных к оружию и ленивых во всем,
кроме грабежа и  разбоя.  А  так как по  всему краю можно где угодно увидеть
буддели, или питейные дома, то в них они и убивают бесцельно время, зачастую
растрачивая  там  доходы  от  своих  беззаконных предприятий.  Законы  здесь
никогда не  применялись,  никогда споры не решались властью судьи.  Судебный
исполнитель не смеет и  не может выполнять здесь свои обязанности,  и многие
селения лежат милях в тридцати от местожительства людей, облеченных законной
властью. Короче говоря, здесь нет порядка, нет власти, нет правительства".
     Пора восстания, 1715 год, наступила вскоре после того, как Роб Рой стал
знаменит.  Теперь его якобитские симпатии пришли в  столкновение с сознанием
долга перед косвенным его  покровителем,  герцогом Аргайлом.  Однако желание
"потопить звук своих шагов в грохоте всеобщей битвы" принудило его примкнуть
со своими людьми к графу Мару, хотя его патрон, герцог Аргайл, стал во главе
армии, выступившей против мятежных горцев.
     Мак-Грегоры  -  по  крайней мере  самый  большой их  род,  Киар-Мор,  -
сражались на этот раз под началом не Роб Роя, а его племянника, о котором мы
упоминали выше,  Грегора Мак-Грегора,  иначе  называемого Джеймсом Грэмом из
Гленгайла и  еще  более известного под гэльским прозвищем Глун Ду,  то  есть
Черное Колено -  по  черному пятну на  одном его  колене (шотландская одежда
оставляет колени открытыми).  Однако,  вне всякого сомнения, Гленгайл, тогда
совсем еще юный,  должен был во  многих случаях действовать под руководством
или по совету столь испытанного вождя, каким был его дядя.
     В это время Мак-Грегоры собрались в большом числе и стали угрожать даже
жителям Низины,  у  южного берега Лох-Ломонда.  Они  неожиданно захватили на
озере  все  лодки и,  вероятно,  в  каких-то  собственных целях отвели их  к
Инверснейду,  чтобы  преградить путь  большому отряду вигов  западного края,
поднявших оружие в защиту правительства и двинувшихся в этом направлении.
     Виги  предприняли вылазку,  чтобы  отбить  лодки.  Их  силы  составляли
добровольцы из Пейсли,  Килпатрика и  других мест.  С помощью отряда моряков
они  поднялись вверх  по  реке  Левен  в  больших  шлюпках с  военных судов,
стоявших тогда на  Клайде.  В  Луссе к  ним  присоединились силы сэра Хамфри
Колкухуна и  Джеймса Гранта,  его зятя,  а  также их  сторонников,  одетых в
шотландское платье тех времен,  что весьма картинно описывается у Гартмора*.
Весь  отряд  переправился к  Крейг-Ройстону,  но  Мак-Грегоры не  вступили в
сражение.  Если верить рассказу о походе,  как дает его историк Рэй, то виги
неустрашимо  выскочили  на   берег  у   Крейг-Ройстона,   но  неприятель  не
показывался,  и  они непрерывным боем в  барабаны и пальбой из пушек и ружей
настолько устрашили Мак-Грегоров,  которых так и не увидели, что те оставили
свои   укрепления  и   в   панике   бежали  до   главного  лагеря  горцев  у
Страт-Филлана**. Жителям Низины удалось забрать свои лодки с изрядным шумом,
с немалой отвагой, но безо всякой для себя опасности.
     ______________
     *  "Ночью они  прибыли в  Лусс,  где  к  ним  присоединились сэр Хамфри
Колкухун из Лусса и Джеймс Грант из Пласкандера,  зять его;  их сопровождали
сорок-пятьдесят статных молодцов в  коротких чулках  и  перехваченных поясом
пледах,  каждый с отличным ружьем,  а в левой руке -  красивый крепкий щит с
ввинченным посредине остроконечным стальным стержнем, длиною около пол-элла;
на  боку  у  каждого -  тяжелый палаш,  а  за  поясом заткнут один  или  два
пистолета,  нож и кинжал" (Рэй.  История мятежа,  т.  IV,  стр. 287). (Прим.
автора.)
     **  Лох-Ломондская экспедиция была  признана  достойной  рассмотрения в
отдельной брошюре,  которой я не видел;  но, судя по цитатам у историка Рэя,
она превосходна.
     "Назавтра,  то есть в  четверг,  13-го,  они вышли в  поход и в полдень
подошли к  Инверснейду,  месту опасному,  где люди из Пейсли и  Дамбартона и
некоторые  другие,  всего  до  ста  человек,  отважно  спрыгнули  на  берег,
взобрались на  горный  кряж,  и,  так  как  неприятель не  показывался,  они
пустились  на  поиски  своих  лодок,  захваченных мятежниками,  и,  случайно
наткнувшись на канаты и  весла,  спрятанные в  кустах,  нашли наконец лодки,
вытащенные далеко на берег,  и  спустили их к  озеру.  Лодки,  какие были не
повреждены, они взяли с собой, а остальные потопили или изрубили в щепы. Той
же  ночью они  вернулись в  Лусс,  а  оттуда на  следующий день в  Дамбартон
(откуда они  и  пришли),  ведя с  собой все  лодки,  найденные ими на  обоих
берегах озера,  а также в заливчиках на островах, и поставили их на причал у
замка под  защитой пушки.  Во  время этого похода катера разрядили все  свои
кулеврины,  а люди -  все свои ружья.  Это произвело такой гром,  отдавшийся
многократным эхом  в  горах  по  обе  стороны  озера,  что  Мак-Грегоры были
повергнуты в  уныние  и  бежали в  ужасе  к  остальным мятежникам,  стоявшим
лагерем в Страт-Филлане" (Рэй.  История мятежа,  т.  IV,  стр.  287.) (Прим.
автора).

     После этой временной смены пристанища Роб Рой был послан графом Маром в
Эбердин -  как полагают,  затем,  чтобы подбить на  восстание ту часть клана
Грегоров,  которая обосновалась в этом округе.  Люди эти были из одной с ним
семьи (из  рода  Киар-Мор).  Они  были  потомками тех  трехсот Мак-Грегоров,
которых граф  Мерри  около  1624  года  переселил сюда  из  своих владений в
Монтите для  защиты  от  враждебных ему  Мак-Интошей -  такого же  смелого и
беспокойного племени, как и Мак-Грегоры.
     В  городе  Эбердине Роб  Рой  встретил одного своего родственника,  как
нравом,  так и  положением отличного от  тех,  кого он послан был призвать к
оружию.  Это  был  доктор  Джеймс  Грегори  (Мак-Грегор  по  происхождению),
родоначальник целой династии профессоров,  отмеченных литературным и научным
дарованием,  дед  ныне  покойного  известного врача  и  выдающегося ученого,
профессора Грегори  из  Эдинбурга.  Этот  джентльмен преподавал в  то  время
медицину в  королевском колледже в  Эдинбурге,  а  его  отец,  доктор Джеймс
Грегори,  известен в  науке изобретением отражательного телескопа.  Казалось
бы,  у  нашего друга Роба  не  могло быть ничего общего с  такой семьей.  Но
превратности гражданской  войны  порой  соединяют  людей  самым  неожиданным
образом.  Доктор  Грегори  счел  благоразумным в  столь  критический  момент
признать родство с  влиятельным и грозным человеком.  Он пригласил Роб Роя к
себе в  дом и был с ним так любезен,  что пробудил в его великодушном сердце
благодарность,   которая  поставила  профессора  в   крайне  затруднительное
положение.
     У профессора был сын, мальчик лет восьми-девяти, живой и не по возрасту
сильный, который всем своим видом очень приглянулся шотландскому Робин Гуду.
Накануне отъезда из дома своего ученого родича Роб Рой,  который долго ломал
голову над тем, как отблагодарить доктора Грегори за теплый прием, отвел его
в сторону и обратился к нему с такими словами:
     - Любезный родственник, я все думал, что я могу сделать, чтобы показать
вам,  как  я  ценю ваше гостеприимство.  Так вот,  у  вас есть сын,  мальчик
хороший и  умный,  а вы его портите,  забивая ему голову бесполезной книжной
премудростью;  и  я решил,  в знак моего доброго расположения к вам и вашему
семейству, взять его с собою и сделать из него мужчину.
     Ученый профессор был  просто ошеломлен,  когда его воинственный сородич
объявил  ему  о  своем  добром  намерении в  таких  выражениях,  которые  не
оставляли  сомнения,   что   предложение  должно  быть  принято  с   великой
благодарностью.   Задача,  как  отговориться  или  объясниться,  была  очень
деликатного свойства: представлялось опасным, как бы Роб Рой не заметил, что
в глазах отца покровительство, предложенное сыну, вело его прямой дорогой на
виселицу.  Между тем  все  отговорки,  какие приходили ему  на  ум,  -  как,
например, нежелание утруждать своего друга заботой о мальчике, воспитанном в
Нижней Шотландии,  и  т.п.,  -  только укрепляли вождя в решении взять юного
родственник