ь за что;  когда же на нас напали эти мерзавцы,
драться мне было не из-за чего.  Но чтоб ваша милость удостоверилась,  что я
человек доброго имени и нрава, я попрошу вас взглянуть на это свидетельство.
     Мистер Инглвуд взял у него из рук бумагу и прочитал вполголоса:
     - "Настоящим удостоверяется, что предъявитель сего, Роберт Кэмбел из...
(из какого-то места,  которого мне не выговорить,  - вставил судья), человек
хорошего происхождения и мирного поведения,  отправляется в Англию по личным
делам..." -  и так далее,  и так далее.  "Дано сие за нашей собственноручной
подписью в нашем замке Инвер... Инвера... papa... Аргайл".
     - На всякий случай я  счел нужным получить это свидетельство достойного
вельможи (здесь  он  поднял руку,  словно прикладывая ее  к  полям  шляпы) -
Мак-Каллумора.
     - Мак-Каллум... кого, сэр? - переспросил судья.
     - У того, кого южане зовут герцогом Аргайлом.
     - Я очень хорошо знаю,  что герцог Аргайл знатный и доблестный дворянин
и  горячо любит свою родину.  Я  был в  числе тех,  кто держал его сторону в
тысяча семьсот четырнадцатом году*, когда он выбил из седла герцога Марлборо
и  занял пост главнокомандующего.  Побольше бы  таких,  как он,  среди нашей
знати!  В  те  дни он был честным тори,  другом и  соратником Ормонда.  А  к
нынешнему правительству он пошел на службу, как и я, ради мира и спокойствия
в своей стране;  ибо я не допускаю мысли,  что великим человеком руководила,
как  утверждают иные горячие головы,  боязнь лишиться своих земель и  полка.
Его  свидетельства,  как вы  это называете,  мистер Кэмбел,  вполне для меня
достаточно. Что же вы можете сказать по поводу ограбления мистера Морриса?
     ______________
     *   Анахронизм  или  просто  описка:   Джон  Аргайл  (один  из   членов
шотландского  феодального  рода   Кэмбелов)  занял  пост  главнокомандующего
шотландской армии в  1712,  а  не в  1714 году.  Ошибка тем явственней,  что
действие настоящего романа развивается в 1714-1715 годах (Прим. автора.)

     - С вашего разрешения,  сэр,  скажу кратко,  что мистер Моррис с тем же
основанием мог бы обвинить еще не родившегося на свет младенца или даже меня
самого,  как обвинил он этого молодого джентльмена,  мистера Осбалдистона. Я
свидетельствую,  что разбойник,  которого он  принял за него,  был не только
меньше его ростом и толще его,  но в чертах лица, ибо я успел разглядеть его
лицо,  когда у  него съехала маска...  словом,  он  не  имел ничего общего с
мистером Осбалдистоном.  И  я  полагаю,  -  добавил он с непринужденным,  но
строгим видом,  повернувшись к мистеру Моррису, - джентльмен согласится, что
я лучше его мог разглядеть участников происшествия,  так как из нас двоих я,
думается мне, сохранил больше хладнокровия.
     - Согласен,  сэр,  вполне с вами согласен,  -  сказал Моррис, подавшись
назад,  в  то  время как Кэмбел,  как бы  в  подтверждение своих слов,  стал
надвигаться на него вместе со стулом.  -  И  я  готов,  сэр,  -  добавил он,
обращаясь к  мистеру  Инглвуду,  -  взять  назад  свои  показания касательно
мистера Осбалдистона.  Я прошу вас,  разрешите ему,  сэр, отправиться по его
делам, а мне - по моим. У вашей милости есть, верно, дело к мистеру Кэмбелу,
а я тороплюсь.
     - Значит,  направим ваше  заявление куда  следует,  -  сказал  судья  и
швырнул бумагу в огонь.  -  Вы свободны,  мистер Осбалдистон.  И вы,  мистер
Моррис, надеюсь, вполне довольны?
     - Еще бы!  -  сказал Кэмбел,  не  сводя глаз с  Морриса,  который уныло
улыбался судье.  -  Доволен,  как жаба под бороной.  Но  не  бойтесь ничего,
мистер Моррис,  мы  с  вами выйдем вместе.  Я  хочу проводить вас до большой
дороги,  чтобы с вами не стряслось беды.  (Надеюсь, вы верите, что я вам это
говорю как честный человек?)  А  там мы  с  вами расстанемся,  и  если мы не
встретимся добрыми друзьями в Шотландии, это будет не по вашей вине.
     Медленно озираясь исполненным ужаса взглядом,  как осужденный на  казнь
преступник,   когда  ему  сообщают,   что  его  ждет  повозка,  Моррис  стал
подниматься. Но, встав, все-таки, видно, поддался сомнению.
     - Говорят тебе,  голубчик,  не бойся,  -  повторил Кэмбел.  -  Я сдержу
слово.  Эх,  овечья душа!  Будто не  знаешь:  надо слушаться доброго совета,
иначе мы  никогда не  нападем на  след твоего чемодана.  Лошади наши готовы.
Попрощайся с судьей, любезный, покажи свое южное воспитание.
     Ободряемый таким  образом,  Моррис откланялся и  вышел в  сопровождении
мистера Кэмбела.  Но он еще не оставил дом,  как им,  по-видимому,  овладели
новые сомнения и страхи,  ибо я слышал,  как Кэмбел повторял в прихожей свои
уверения и увещания:  "Клянусь спасением моей души,  ты можешь быть спокоен,
как на огороде у своего папаши. Тьфу! У этого детины с черной бородой сердце
точно у куропатки! Идем, парень! Ну, собрались с духом и пошли!"
     Голоса замерли на  лестнице,  и  вскоре стук  копыт возвестил нам,  что
Моррис с шотландцем оставили резиденцию судьи.
     Радость  мистера  Инглвуда  по  поводу  благополучного окончания  дела,
сулившего блюстителю законов некоторые хлопоты, омрачалась мыслью о том, как
посмотрит на такое разрешение вопроса его секретарь, когда вернется.
     - Насядет  на  меня  теперь  Джобсон из-за  этих  окаянных бумаг!  Мне,
пожалуй,  не  следовало их уничтожать.  А,  к  черту!  Уплатим ему "судебные
издержки",  и он угомонится.  А теперь,  мисс Ди Вернон, всех я освободил, а
вас не  отпущу:  сейчас мы  подпишем приказ и  сдадим вас на  этот вечер под
стражу матушке Блейкс,  моей старой ключнице,  и  мы пошлем за моей соседкой
Масгрейв,  и  за мисс Докинс,  и  за вашими двоюродными братьями,  и позовем
старого Кобза,  скрипача;  а мы с Фрэнком Осбалдистоном разопьем бутылочку и
через полчаса составим вам приличную компанию.
     - Искренне  вас  благодарим,  -  возразила мисс  Вернон,  -  но  мы,  к
сожалению, должны спешить назад, в Осбалдистон-холл, где никто не знает, что
с  нами  сталось.  Надо  успокоить дядю  относительно Фрэнка,  о  котором он
тревожится не меньше, чем если бы дело шло о любом из его сыновей.
     - Охотно верю,  -  сказал судья.  - Когда его старшего сына Арчи постиг
дурной  конец  в  злополучном деле  сэра  Джона  Фенвика,  старый Гилдебранд
выкликал  его,  бывало,  по  имени  наравне  с  остальными шестью,  а  потом
жаловался,  что вечно забывает,  которого из его сыновей повесили.  Так что,
правда,  раз уж  вам нужно ехать -  спешите домой и  успокойте его отеческую
тревогу.  Но  слушай,  мой  Дикий  Вереск,  -  сказал он  тоном благодушного
предостережения и  за руку притянул мисс Вернон к себе поближе,  -  в другой
раз предоставь закону идти своим путем и  не суй свой изящный пальчик в  его
старое, прокисшее тесто, в которое накрошена всякая тарабарщина, французская
и латинская.  И пускай уж, Ди, моя красавица, пускай молодцы показывают друг
другу дорогу в болотах,  а то еще ты сама собьешься с пути, провожая их, мой
прелестный Блуждающий Огонек.
     Сделав это  предостережение,  он  пожелал мисс  Вернон всего хорошего и
столь же любезно распростился со мною:
     - Ты,  мне кажется,  хороший юноша,  мистер Фрэнк. Я помню также твоего
отца -  мы с ним были школьные товарищи. Слушай, дружок, не рыскай ты поздно
ночью и не болтай со случайным проезжим на королевской дороге.  Помни,  друг
мой:   не  каждый  верноподданный  короля  обязан  понимать  дурачества,   и
преступление -  плохой предмет для шутки.  А тут еще бедная Ди Вернон!  Она,
можно  сказать,  брошена одна  среди мирского простора -  скачи,  лети  куда
хочешь,  куда влечет тебя безрассудная воля.  Ты не обидишь Ди, или, честное
слово,  для  такого случая я  тряхну стариной и  сам выйду драться с  тобою,
хотя, признаюсь, нелегко мне будет раскачаться. Ну, отправляйтесь с Богом, а
я закурю трубку и предамся размышлениям. Вспомним, как в песне поется:

                Индийский лист за миг истлеет;
                Так сила в мышцах ослабеет,
                Так молодость сгорит дотла.
                И ляжет старость, как зола.
                Куря табак, об этом помышляй!

     Обрадованный  проблеском  чувства   и   разума   у   судьи,   казалось,
обленившегося и  привыкшего потакать  всем  своим  слабостям,  я  обещал  не
забывать его  предостережения и  дружески распрощался с  честным блюстителем
закона и его гостеприимным домом.
     В  приемной  для  нас  была  приготовлена  еда,  но  мы  только  слегка
перекусили; а во дворе нам вышел навстречу тот самый слуга сэра Гилдебранда,
который раньше принял у  нас  лошадей;  его,  как  сообщил он  мисс  Вернон,
прислал мистер Рэшли,  наказав подождать нас и  проводить до дому.  Мы ехали
некоторое время молча.  Сказать по  правде,  я  был  так ошеломлен событиями
этого дня,  что  не  решался первый прервать молчание.  Наконец мисс  Вернон
заговорила, как будто высказывая вслух свои мысли:
     - Да,  Рэшли может внушать страх,  удивление -  что  угодно,  только не
любовь.  Он делает что пожелает и превращает всех в своих марионеток. Есть у
него актеры,  готовые исполнить любую роль, какую он для них придумает, есть
изобретательность и  присутствие духа,  благодаря которым он находит выход в
самых трудных положениях.
     - Значит,  вы думаете,  -  сказал я, отвечая скорее на ее мысль, чем на
высказанные слова,  -  что мистер Кэмбел, явившийся так удивительно кстати и
унесший моего обвинителя,  как  сокол куропатку,  был  агентом мистера Рэшли
Осбалдистона?
     - Так  я  предполагаю,  -  ответила Диана.  -  Мало  того  -  я  сильно
подозреваю,  что  едва  ли  ваш  сокол прилетел бы  вовремя,  если бы  я  не
встретила случайно Рэшли в прихожей судьи.
     - В  таком  случае  я  обязан  благодарностью главным образом вам,  моя
прелестная покровительница?
     - Да,  пожалуй,  - был ответ Дианы. - И прошу вас, считайте, что вы уже
принесли мне  свою благодарность и  я  ее  приняла с  благосклонной улыбкой,
потому что  не  люблю  выслушивать всерьез докучные слова и,  чего  доброго,
отвечу зевком, а не пристойными случаю любезностями. Словом, мистер Фрэнк, я
захотела вам помочь,  и,  к счастью,  это оказалось в моих силах; и со своей
стороны я прошу вас об одной только милости -  больше об этом не вспоминать.
Но кто ж это едет нам навстречу?

                Летит, румянцем огненным горя,
                В коня кровавые вонзая шпоры!

Неужели   сам  усерднейший  служитель  закона?  Не  кто  иной,   как  мистер
Джозеф Джобсон?
     Так и оказалось:  навстречу нам скакал в отчаянной спешке и, как тотчас
выяснилось,  в  крайне  дурном расположении духа  мистер Джозеф Джобсон.  Он
подлетел к  нам  и  осадил  коня,  когда  мы  уже  хотели с  легким поклоном
проскакать мимо.
     - Так, сэр, мисс Вернон... Гм! Гм! Вижу, вижу, - поручительство принято
в мое отсутствие.  Понимаю. Но я хотел бы знать, кто составил бумагу, только
и   всего.   Если  его  милость  намерен  часто  прибегать  к   такой  форме
судопроизводства,  советую ему  подыскать другого секретаря,  потому что  я,
разумеется, подам в отставку.
     - Но разве нет другого выхода, мистер Джобсон? - сказала Диана. - Судья
мог  бы  предложить своему теперешнему секретарю не  отлучаться ни  на  час.
Кстати,  мистер Джобсон,  как вы нашли фермера Рутледжа?  Надеюсь,  он был в
силах подписаться, приложить печать и передать вам завещание из рук в руки?
     Этот вопрос, казалось, еще больше разжег бешенство законника. Он глядел
на мисс Вернон с таким возмущением,  с такой злобой,  что я чуть не поддался
искушению  ударом  хлыста  выбить  его  из  седла,  и  только  мысль  о  его
ничтожестве удержала меня.
     - Фермер Рутледж,  сударыня?  -  отозвался служитель закона, как только
негодование позволило ему  издать  членораздельные звуки.  -  Фермер Рутледж
находится в  столь же добром здравии,  как и вы.  Его болезнь,  сударыня,  -
обман,  сплошной обман и подвох; и если вы не знали этого раньше, так знайте
теперь.
     - Вот  тебе  и  на!  -  отозвалась  мисс  Вернон  с  видом  крайнего  и
простодушного изумления. - Нет, вы шутите, мистер Джобсон!
     - Отнюдь не шучу, сударыня, - возразил разгневанный писец, - мало того:
доложу  вам,  что  этот  жалкий  старый  дуралей  обозвал меня  кляузником -
кляузником,  сударыня! - и сказал, что я пришел вынюхивать работу, сударыня,
когда я  имею не больше оснований выслушивать о  себе такие вещи,  сударыня,
чем всякий другой джентльмен моей профессии, особенно ежели вспомнить, что я
секретарь мирового  суда  и  утвержден в  этой  должности согласно Trigesimo
Septimo Henrici Octavi,  а также Primo Gulielmi* - по первой статье статутов
короля Вильгельма,  сударыня,  вечной памяти короля Вильгельма, бессмертного
нашего избавителя от  папистов и  лженаследников,  от  деревянных башмаков и
грелок, мисс Вернон.
     ______________
     *  Тридцать  седьмому  параграфу статутов  Генриха  VIII  и  первому  -
Вильгельма (лат.).

     - Да,  скучная штука - деревянные башмаки, а грелка еще того скучнее, -
ответила девушка, которой явно доставляло удовольствие распалять его ярость.
- Приятно,  что вы  сейчас,  по-видимому,  не  нуждаетесь в  грелке,  мистер
Джобсон.  Боюсь, дедушка Рутледж в своей неучтивости не ограничился руганью.
Вы уверены, что он вас не побил?
     - Побил,  сударыня?  Никто,  - вскричал он запальчиво, - никто на свете
меня не побьет, смею вас уверить, сударыня!
     - Бьют,  сэр,  по заслугам,  -  сказал я, - ваша манера разговаривать с
молодою леди так непристойна,  что,  если вы не измените тона, я не поленюсь
собственноручно вас проучить!
     - Проучить, сэр?.. И кого - меня, сэр? Вы знаете, кому вы это говорите,
сэр?
     - Да,  сэр,  -  ответил я.  -  По  вашим словам,  вы секретарь здешнего
мирового суда,  а  по  разъяснению дедушки Рутледжа -  кляузник.  Ни то,  ни
другое не дает вам права дерзить молодой и знатной леди.
     Мисс Вернон, положив руку мне на плечо, воскликнула:
     - Оставьте,  мистер Осбалдистон, я не допущу избиения мистера Джобсона.
Я  не настолько к нему благосклонна,  чтоб разрешать вам коснуться его особы
хотя бы кончиком хлыста: он на это ведь жил бы по крайней мере три месяца. К
тому же вы и так достаточно задели его самолюбие - вы его назвали дерзким.
     - Я не придаю значения его словам,  мисс,  -  сказал секретарь, немного
присмирев.  -  К  тому же,  "дерзкий" такое слово,  за которое едва ли можно
привлечь к  ответу.  Но "кляузник" -  это злейшая клевета,  и старик Рутледж
поплатится за  нее,  как и  все те,  кто злорадно ее повторяет,  нарушая тем
самым общественное спокойствие, а лично меня лишая доброго имени.
     - Не  тревожьтесь,  мистер Джобсон,  -  сказала мисс Вернон,  -  вы  же
знаете:  где нет улик,  там,  как признает ваш собственный закон, сам король
бессилен. Что же касается вашего доброго имени - право, я от всей души желаю
вам  счастья его  утратить и  жалею того бедняка,  которому оно достанется в
добычу.
     - Превосходно, сударыня... пожелаю вам доброго вечера, сударыня, больше
мне вам нечего сказать - разве только, что есть законы против папистов и что
было бы  хорошо для  Англии,  если б  они строже соблюдались.  Есть третье и
четвертое постановление Эдуарда Шестого о католических антифонах, требниках,
псалтырях,  обрядных книгах, молитвенниках, о житиях, облатках для причастия
и о лицах, имеющих в своем владении всяческие там дароносицы, мисс Вернон; и
есть приказ о  приведении папистов к  присяге;  и есть закон,  осуждающий на
каторгу  непокорных  католиков,   -   статут  первый  его   величества  ныне
царствующего короля -  да!  - и о наказуемости слушания мессы: смотри статут
двадцать третий  королевы Елизаветы и  том  третий  законов Иакова  Первого,
глава двадцать пятая.  И  многие поместья подлежат внесению в особые списки,
многие купчие и  завещания подлежат пересмотру,  и  по многим делам надлежит
взыскивать удвоенный сбор согласно актам, предусматривающим...
     - ...смотри  новое  издание свода  законов,  тщательно пересмотренное и
проредактированное Джозефом  Джобсоном,  джентльменом,  секретарем  мирового
суда, - сказала мисс Вернон.
     - А  кроме того и  прежде всего,  -  продолжал Джобсон,  -  скажу вам в
предуведомление:  вы,  Диана Вернон,  девица,  не будучи femme couverte*, но
будучи  зато  осужденной  католичкой,  отказывающейся  от  присяги,  обязаны
отправиться в свое жилище, притом наикратчайшей дорогой, дабы не пало на вас
обвинение в  государственной измене;  и  вы  должны для переправы через воду
добросовестно искать общественных паромов и не задерживаться там более,  как
на время одного отлива и  прилива;  а если в том месте вы не найдете парома,
то вы должны ежедневно входить в воду по колена, пытаясь перейти вброд.
     ______________
     *  Буквально:  женщиной,  состоящей под покровительством,  то  есть под
опекой мужа или отца (франц.).

     - Это,  как  я  понимаю,  нечто  вроде  епитимьи,  налагаемой  на  меня
протестантами за мои католические заблуждения?  - рассмеялась мисс Вернон. -
Хорошо.  Благодарю вас за справку,  мистер Джобсон.  Помчусь домой как можно
быстрее и  впредь постараюсь быть  хорошей домоправительницей.  Доброй ночи,
дорогой мой мистер Джобсон, светлое зерцало канцелярской учтивости!
     - Доброй ночи, сударыня. Помните: с законом не шутят.
     И мы разъехались в разные стороны.
     - Поскакал  строить  дальше  свои   козни,   -   сказала  мисс  Вернон,
оглядываясь на  него.  -  Как  это  грустно,  что  родовитые  люди,  люди  с
положением  и  состоянием,  должны  терпеть  чиновничью  наглость  какого-то
презренного проныры -  и только потому,  что они верят,  так, как верил весь
крещеный мир сто с небольшим лет тому назад,  ибо,  во всяком случае, нельзя
не признать за нашей католической верой преимущества древности.
     - У меня было сильное искушение проломить негодяю череп, - ответил я.
     - Вы поступили бы как опрометчивый юнец, - сказала мисс Вернон. - И все
же,  будь моя собственная рука хоть на унцию потяжелее,  я,  конечно, дала б
ему почувствовать ее вес!  Не подумайте, что я жалуюсь, но есть три вещи, за
которые меня бы  следовало пожалеть,  если б  кто-нибудь счел меня достойной
сострадания.
     - Какие же это три вещи, мисс Вернон, разрешите спросить?
     - А вы обещаете отнестись ко мне с искренним сочувствием, если я скажу?
     - Конечно. Неужели вы сомневаетесь? - ответил я и подъехал к ней ближе,
произнося эти слова тоном глубокого участия, которого и не пытался скрыть.
     - Ну хорошо,  соблазнительно,  когда тебя жалеют! Так вот мои три беды:
во-первых,  я  девушка,  а  не юноша,  и  меня заперли бы в сумасшедший дом,
вздумай я  совершить хоть половину того,  что хочу;  а  между тем,  если б я
пользовалась вашим счастливым преимуществом делать все,  что вам угодно, мир
сходил бы с ума, подражая мне и восторгаясь мною.
     - В этом я не могу вам посочувствовать,  -  отвечал я,  - это несчастье
настолько общее,  что  его  разделяет с  вами  половина рода  человеческого,
другая ж половина...
     - ...пользуется настолько лучшим положением, что ревниво оберегает свои
прерогативы,   -   перебила  меня  мисс  Вернон.   -   Я   забыла,   что  вы
заинтересованная сторона.  Нет,  -  добавила  она,  видя,  что  я  собираюсь
возразить,  -  ваша  мягкая улыбка предназначена быть  предисловием к  очень
изящному  комплименту относительно особых  преимуществ,  коими  наслаждаются
друзья  и  родственники Ди  Вернон благодаря тому,  что  она  принадлежит от
рождения к их илотам.  Не тратьте даром слов, мой добрый друг. Посмотрим, не
удастся ли  нам прийти к  соглашению по второму пункту моего иска к  судьбе,
как  выразился  бы  наш  любезный  крючкотвор.   Я  исповедую  старую  веру,
принадлежу к  гонимой секте  и  не  только  не  пользуюсь уважением за  свою
набожность,  как  всякая добропорядочная девушка,  но  мой добрый друг судья
Инглв