рабили и разоряли меня, а
все  потому, что я не хотела слушать бессмысленные, бесконечные и бессвязные
разглагольствования  этого  погрязшего  в  мирской  суете  Джона Халфтекста,
священника.
     - Доброй  ночи.  Вы  славная  женщина.  Благодарю  за  совет,  - сказал
незнакомец и тронул коня.
     - Да  будет  над  вами  благословенье  Господне,  -  напутствовала  его
старуха, - да хранит вас всемогущий: он один властен над нами.
     - Аминь!  -  произнес  спутник  Мортона.  -  Ибо разумение человеческое
бессильно измыслить, где этой ночью я мог бы укрыть свою голову.
     - Мне  очень  горестно  видеть вас в столь затруднительном положении, -
сказал  Мортон,  - и будь у меня свой собственный дом или какой-нибудь кров,
который  я мог бы назвать своим, полагаю, что я скорее рискнул бы навлечь на
себя  жестокую кару закона, чем оставил бы вас в этой крайности. Но мой дядя
настолько  боится  штрафов и наказаний, предусмотренных законом для тех, кто
поддерживает,   принимает  и  поощряет  враждебных  правительству  лиц,  что
строго-настрого  запретил  и  мне,  и  всем  своим  слугам вступать с ними в
какое-либо общение.
     - Ничего  другого я и не ждал, - сказал незнакомец, - и все же вы могли
бы  приютить  меня без его ведома; какой-нибудь амбар, сеновал или сарай для
телег  -  любое  место,  где  я  мог  бы  прилечь,  было  бы для меня с моей
неприхотливостью  скинией, убранной со всех сторон серебром, и жертвенником,
сложенным из кедрового дерева.
     - Уверяю  вас, - сказал в замешательстве Мортон, - я не могу пригласить
вас  в  Милнвуд без ведома и согласия дяди, и даже если бы я был в состоянии
это  сделать,  то и тогда я бы не позволил себе навлекать на него, ничего не
подозревающего,  опасность,  которой  он больше всего страшится и от которой
так старательно отгораживается.
     - Ну  что  ж, - проговорил незнакомец, - в таком случае еще одно слово.
Слыхали ли вы когда-нибудь от отца имя Джона Белфура Берли?
     - Еще  бы!  Его давнего друга и товарища по оружию, спасшего ему жизнь,
едва не отдав свою, в битве при Лонгмастонмуре? Часто, очень часто.
     - Так  вот, этот Белфур - я, - сказал спутник Мортона. - Вот дом твоего
дяди;  я  вижу  свет  между деревьев. Тот, кто жаждет отметить мне за кровь,
гонится  за  мной по пятам, и смерть моя неизбежна, если ты не скроешь меня.
А  теперь, юноша, выбирай: бежать ли от отцовского друга, как тать в нощи, и
тем  самым обречь его мучительной смерти, от которой он спас когда-то твоего
отца,   или  подвергнуть  бренные  блага  дяди  опасностям,  которые  грозят
всякому,  кто  в  наше  развратное время подаст ломоть хлеба или глоток воды
христианину, погибающему от голода или жажды.
     Множество  воспоминаний пронеслось в голове Мортона. Его отец, память о
котором  он  чтил  как  святыню,  не  раз  говорил  ему, чем он обязан этому
человеку,  и всегда сокрушался, что после длительной дружбы они расстались с
некоторой  неприязнью  друг к другу; это произошло в то тяжелое время, когда
все  население  Шотландского королевства разделилось на два враждующих стана
-  "резолюционистов"  и  "протестующих";  после  того  как  отец его умер на
эшафоте,  первые стали приверженцами Карла II, тогда как вторые склонялись к
союзу  с  победоносными республиканцами. Неистовый фанатизм Берли связал его
с  партией  "протестующих",  и  друзья  разошлись,  чтобы  никогда больше не
встретиться.  Обо всем этом покойный полковник Мортон часто рассказывал сыну
и  всякий  раз выражал при этом глубокое сожаление, что ему так и не удалось
тем   или   иным   способом  отблагодарить  Берли  за  помощь,  которую  тот
неоднократно ему оказывал.
     Колебаниям  Мортона  положил  конец  ночной ветерок, принесший издалека
зловещие  звуки  литавр;  с каждым мгновением они, казалось, становились все
ближе,  и  это  говорило  о  том, что в сторону наших спутников направляется
кавалерийский отряд.
     - Это,  видимо,  Клеверхауз  с  остатком  своего полка. Но что означает
этот  ночной  поход?  Если вы отправитесь дальше, то неминуемо попадете в их
руки;  если  возвратитесь  в местечко, вы в не меньшей опасности, потому что
там  корнет  Грэм  со  своими  людьми.  Тропу,  ведущую  в горы, перехватили
драгуны.  Я  должен  либо  укрыть  вас  в  Милнвуде, либо покинуть на верную
смерть;  впрочем,  кара  закона  по справедливости должна обрушиться на меня
одного и не задеть дядю. Едем!
     Берли,  с полным бесстрастием ожидавший решения Мортона, молча двинулся
вслед за ним.
     Дом  Милнвуда,  выстроенный  отцом  нынешнего  владельца,  был скромным
жилищем,  под  стать  самому  поместью; к тому же со времени перехода в руки
теперешнего  хозяина  он  заметно  пришел в упадок. Невдалеке от дома стояли
хозяйственные постройки. Тут Мортон остановился.
     - Мне  придется ненадолго оставить вас в одиночестве, - прошептал он. -
Нужно добыть вам постель.
     - О,  я  не нуждаюсь в таких удобствах, - сказал Берли, - на протяжении
последних  тридцати лет эта голова чаще покоилась на кучке торфа или валуне,
чем  на  шерстяной  или пуховой подушке. Глоток эля, кусок хлеба, молитва на
ночь  и  вместо  постели  немного  сухого сена для меня то же самое, что для
иных расписная опочивальня и княжеский стол.
     В  это  мгновение  Мортону  пришло  в голову, что, попытавшись провести
беглеца  внутрь  дома,  он  подвергнет  его  дополнительной  опасности  быть
обнаруженным;  итак, пройдя в конюшню и разыскав оставленные для него трут и
огниво,  он высек огонь и, привязав обоих коней, проводил Берли к деревянной
лежанке,  поставленной  на  сеновале,  наполовину  заполненном сеном; раньше
здесь  спал  поденщик,  пока дядюшка в припадке скупости, возраставшей в нем
день  ото дня, его не уволил. Покидая своего случайного гостя в этом нежилом
помещении,  Мортон  посоветовал  ему  заслонить  свет таким образом, чтобы в
окне  его  не было видно, и вышел, с тем чтобы вскоре вернуться с провизией,
какую  ему  удастся раздобыть в столь позднее время. В последнем, однако, он
совсем  не  был  уверен,  так как возможность достать даже самую простую еду
всецело  зависела  от  настроения,  в  каком  он  найдет  единственное лицо,
пользовавшееся  доверием  дяди, - его старую домоправительницу. Если она уже
улеглась,  что  было  вполне вероятно, или в плохом настроении, что столь же
вероятно, успех его предприятия был по меньшей мере сомнителен.
     Кляня  в  душе  гнусную  скаредность,  проникшую  во все поры хозяйства
старого  Милнвуда, он, как обычно, постучал в запертую на засов дверь, через
которую  попадал  в дом, когда ему случалось задерживаться позже того весьма
раннего  часа,  когда в поместье гасили огни. Он стучал робко, нерешительно,
словно  сознавал  за  собою  вину;  казалось,  что  он  скорее  взывает, чем
настаивает  на  внимании.  Мортону  пришлось постучать еще и еще, прежде чем
домоправительница,  сердито  ворча, так как ей пришлось выбраться из теплого
местечка  у  печки  в  прихожей,  с  головою,  повязанной  клетчатым  шейным
платком,  чтобы  уберечься  от  холодного  воздуха,  прошлепала  по каменным
плитам  и,  повторив  предусмотрительно  несколько  раз  свое:  "Кто там так
поздно?" - отодвинула засовы, отомкнула замки и опасливо приоткрыла дверь.
     - Вот  это  и  впрямь подходящее время, мистер Генри, - сказала она тем
властным  и вызывающим тоном, какой свойствен любимым и избалованным слугам,
-  глухая  ночь  на  дворе  и пора в самый раз, чтобы нарушать покой мирного
дома  и  не  давать утомленным людям, ожидающим вас, лечь наконец в постель.
Ваш  дядюшка  знай  себе  посапывает  носом  уже  часика  три, Робина одолел
ревматизм,  и  он  лежит  пластом  у  себя  на  кровати.  И  я должна сидеть
одна-одинешенька, как бы ни душил меня кашель.
     Тут  она  кашлянула  разок-другой  в  доказательство  неслыханных  мук,
которые ей пришлось вытерпеть.
     - Премного обязан вам, Элисон, тысяча благодарностей.
     - Как  это,  сэр!  Ведь  мы так отменно воспитаны! Многие называют меня
миссис  Уилсон, и лишь один Милнвуд во всем поместье зовет меня Элисон, да и
он частенько обращается ко мне, как все остальные, "миссис Элисон".
     - Простите,  пусть  будет  по-вашему,  -  сказал  Мортон,  -  я глубоко
огорчен, миссис Элисон, что вам пришлось так долго меня дожидаться.
     - А  раз  вы  уже дома, - сказала ворчливая домоправительница, - почему
бы  вам  не взять свечи и не отправиться спать? Да когда будете проходить по
гостиной  с панелями, смотрите, чтобы свеча у вас не накапала, а то весь дом
потом придется отскабливать и очищать от сала.
     - Но,  Элисон,  прежде  чем  отправиться  спать,  нужно  же мне немного
перекусить и пропустить глоток эля.
     - Перекусить?  И  эль,  мистер Генри? Господи Боже, значит, вы вовсе не
угостились.  И  вы думаете, что мы не слыхали о ваших подвигах с "попкою", о
том,  что  вы  перевели  столько  пороху,  сколько пошло бы на дичь, которой
хватило  бы  от  этого  дня до самого Сретенья, что потом отправились шумной
ватагой  в  харчевню  волынщика,  что  сидели  там  с  кучкою  самых отпетых
бездельников  и  негодяев  и  бражничали  вплоть  до  заката  на счет вашего
несчастного  дяди,  со  всяким  сбродом и подонками с побережья, а теперь вы
вваливаетесь домой и требуете эля, как настоящий господин и хозяин.
     Возмущенный  ее  словами, но помня о том, что ему во что бы то ни стало
необходимо  добыть  ужин для своего гостя, Мортон подавил в себе раздражение
и  с  добродушным  видом  стал  уверять миссис Уилсон, что ему действительно
хочется есть и пить.
     - А  что касается стрельбы в "попку", то я слышал от вас, - заключил он
свою  речь,  -  что  вам  и самой доводилось бывать, миссис Уилсон, на таких
состязаниях; очень жаль, что вы не приехали посмотреть и на нас.
     - Ах,  мистер  Генри,  -  ответила на это старушка, - а мне очень жаль,
что  вы учитесь нашептывать на ушко женщинам медовые речи! Впрочем, болтайте
себе  на  здоровье,  большой  беды  тут не будет, да только если речь идет о
таких  старухах, как я. Берегитесь, однако, плутовок помоложе, мой милый. Ах
вы,  Попка!  Вы  считаете себя молодцом хоть куда, и, по правде сказать (тут
она  осветила  его свечой), нет ничего худого быть пригожим снаружи, лишь бы
изнутри  было  то же. Припоминаю, что когда я была еще шальною девчонкою, то
видела  герцога,  того  самого,  которому потом отрубили в Лондоне голову, -
говорили,  что  она  была  у него не Бог весть какая, а все же ему, бедняге,
жалко  было  с  ней  расставаться.  Так  вот,  он  сбил  "попку", потому что
немногие  посмели  тягаться  с  самим  его светлостью; а был он красавчик, и
когда  вся  знать  села на коней, чтобы погарцевать на народе, его светлость
оказался  рядом  со мной, вот так, к примеру, как вы, и он мне тогда сказал:
"Поберегитесь,  милочка  (это  его  собственные слова), мой конь не очень-то
ловок!"  А  теперь,  раз  вы говорите, что недоели и недопили, я докажу, что
никогда  не  забываю  о вас; молодым людям не следует отправляться в постель
на голодный желудок.
     Справедливость  побуждает  нас  указать,  что ночные наставления миссис
Уилсон,  расточаемые  ею  в  подобных  случаях, нередко заканчивались этой в
высшей  степени  разумною фразой, которая неизменно предшествовала появлению
на  столе  каких-нибудь  кушаний, и притом более изысканных, чем обычно, что
случилось  и  в  этот раз. В действительности главной причиной ворчания было
желание  потешить  свое  тщеславие  и  проявить власть, ибо миссис Уилсон не
была,  в  сущности, злобною женщиной и, конечно, больше всех на свете любила
своего старого и молодого хозяев, хотя всячески мучила и того, и другого.
     И,  подавая  мистеру Генри, как она имела обыкновение величать Мортона,
оставленные для него яства, она ласково и внимательно разглядывала его.
     - Кушайте  на здоровье, голубчик. Не думаю, чтобы вас потчевали у Нийла
такими   лакомствами.   Его  жена  была  умелой  хозяйкой  и  могла  неплохо
приготовлять  разные  блюда для своего заведения, но, уверяю вас, она все же
не  справилась  бы с хозяйством в порядочном доме. Ну, а дочка, сдается мне,
просто  дурочка; чего только не накрутила она себе в волосы, когда в прошлое
воскресенье  я  видела  ее  в  церкви. Чую, ох, чую, услышать нам новости об
этом  трактире.  Ну, дорогой, старые глаза мои вовсе слипаются; не суетитесь
и  не  забудьте  погасить  свечку; у вас в комнате полный рог эля и стакан с
гвоздичной  водой;  ее  я  никому не даю, берегу как лекарство, и для вашего
молодого  желудка  она  будет,  пожалуй, получше, чем бренди. Покойной ночи,
мистер Генри, и смотрите не забывайте, что со свечой нужно быть осторожным.
     Мортон  обещал  в  точности выполнить ее указания и попросил, чтобы она
не  тревожилась, если услышит, как отворяется наружная дверь: ведь ей хорошо
известно,   что   ему   предстоит  еще  раз  наведаться  к  своей  лошади  и
позаботиться  о  ней. Миссис Уилсон удалилась к себе, а Мортон, взяв с собой
ужин,  собрался  было  направиться к своему гостю, как вдруг кивающая голова
старой  домоправительницы  снова  показалась  в  дверях, с тем чтобы еще раз
напомнить  ему о необходимости отдать себе строгий отчет в совершенных им за
день  поступках,  прежде чем он отойдет ко сну и помолится о покровительстве
Божьем на те часы, когда все окутано непроглядной тьмой.
     Таковы  были  нравы  известного круга слуг, нравы, когда-то обычные для
Шотландии  и,  быть  может,  существующие  еще  и поныне где-нибудь в старых
замках,  затаившихся  в  самых  глухих  углах  нашей  страны. Эти слуги были
связаны  неразрывными  узами  с  семьями,  в  которых  они  служили;  они не
представляли  себе,  что  могут  при жизни расстаться со своими хозяевами, и
были  искренне  преданы каждому члену семьи*. С другой стороны, избалованные
снисходительностью  своих  давних господ, они нередко становились капризными
и  властными  тиранами в доме, так что порой хозяйка или хозяин были бы рады
променять  эту  сварливую  преданность  на  льстивое  и  угодливое двоедушие
современной прислуги.
     ______________
     *  Один  слуга,  наговорив  кучу  дерзостей  своему  господину, получил
приказание  немедленно  получить  расчет.  "Уж конечно, я не сделаю этого, -
сказал  он. - Если вашей чести неведомо, что она располагает хорошим слугой,
то  я  зато знаю, насколько хорош мой господин, и отсюда никуда не уйду". Во
втором  случае,  похожем  на этот, господин сказал: "Джон, нам с вами больше
не  спать  под одним кровом", - на что Джон ответил с прелестной наивностью:
"Но у какого дьявола собирается ваша честь поселиться?" (Прим. автора.)


                                  Глава VI

                                      Суровый взгляд, как страшное заглавье,
                                      Нам страшную предсказывает повесть.

                                                                     Шекспир

     Отделавшись  наконец  от домоправительницы, Мортон собрал все съестное,
оставленное  ему  миссис  Уилсон, и приготовился отнести ужин своему тайному
гостю.  Он  решил,  что  обойдется  без  фонаря,  так  как  отлично знал все
закоулки  в  усадьбе, и его счастье, что он его с собою не взял: не успел он
переступить  порог  дома,  как  тяжелый  топот  многих  коней возвестил, что
большою  дорогой,  обегающей  подошву  холма,  на  вершине  которого  стояло
поместье   Милнвуд,  проходит  кавалерийский  отряд,  литавры  которого  они
слышали  еще  в  пути*.  До  его  слуха  отчетливо  донеслись  слова команды
старшего  офицера, прокричавшего "стой!". Затем на короткое время воцарилась
полная  тишина,  нарушаемая  порой  только ржанием или ударом копыта о землю
какого-нибудь нетерпеливого скакуна.
     ______________
     *  Военная музыка никогда не играет ночью. Но кто поручится, что она не
играла  по  ночам  и во времена Карла II? Пока я доподлинно не выясню этого,
литавры  у  меня  все  же  будут  греметь,  так как это придает живописность
ночному маршу. (Прим. автора.)

     - Чей это дом? - произнес кто-то властным и повелительным голосом.
     - Милнвуда, с позволения вашей чести, - ответил другой.
     - А владелец - благонамеренный человек? - спросил первый.
     - Он   покорен   во  всем  властям  и  посещает  проповеди  священника,
принявшего индульгенцию.
     - Гм,  вот  как!  Принявшего  индульгенцию?  Да  ведь это всего-навсего
личина  предательства,  весьма  неразумно  дозволенная  всякому, кто слишком
труслив,  чтобы  явно  исповедовать  свои  убеждения.  Не  лучше  ли послать
несколько  человек  и хорошенько пошарить в доме? А что, если там скрывается
кто-нибудь из кровожадных убийц, замешанных в этом гнусном злодействе?
     Прежде  чем  Мортон  успел совладать с тревогой, в которую повергло его
предложение офицера, в разговор вступил еще один собеседник:
     - Не  думаю,  чтобы  это  было  необходимо:  Милнвуд  - больной, нудный
старик;  он  никогда  не  вмешивается в политику и дрожит над своей мошной и
закладными,  которые  для него дороже всего на свете. Племянник его был, как
я  слышал,  сегодня  на  смотре  и  выиграл "попку", так что и он непохож на
фанатика.  Они, наверно, уже давно спят, и беспокойство, которое мы причиним
в такой поздний час, может быть роковым для бедного старика.
     - Согласен,  -  присоединился  к  этому  мнению командир, - пусть будет
по-вашему;  обыскивать  дом  - значит потерять драгоценное время, которого и
без того в обрез. Господа лейб-гвардейцы, вперед! Марш!
     Звуки  трубы и время от времени грохот отбивающих ритм литавр вместе со
стуком  копыт  и  бряцанием оружия указали, что отряд снова двинулся в путь.
Когда  передние  ряды  колонны  достигли  склона  холма,  на который петлями
взбегала  дорога,  из-за  туч  показалась  луна  и  осветила  стальные каски
солдат;  во  мгле  можно было различить темные фигуры всадников и коней. Они
поднимались  на  холм  и исчезали за его гребнем, и так как это продолжалось
довольно   долго,   то   кавалерийский   отряд,  надо  полагать,  был  очень
внушительным.
     Как  только  последний  всадник исчез из виду, Мортон поспешил к своему
гостю.  Войдя  в  предоставленное им Берли убежище, он увидел его сидящим на
убогой  лежанке с карманной Библией в руке - тот казался всецело поглощенным
чтением.  Палаш,  который  он  извлек  из  ножен,  когда у дома остановились
драгуны,  лежал у него на коленях; маленький огарок свечи, прилаженный сбоку
на  опрокинутом  старом  ящике,  заменявшем  стол, бросал мерцающие, тусклые
отблески  на  суровые  и резкие черты его лица, свирепость которого, ставшая
еще  явственнее,  облагораживалась  налетом дикого, полного трагической силы
энтузиазма.  На  челе  его  лежала  печать  какой-то всепоглощающей страсти,
подавляющей  другие страсти и чувства; так прилив в новолуние или при полной
луне   скрывает   от  нашего  взора  прибрежные  утесы  и  скалы,  и  об  их
существовании  свидетельствует  лишь  разъяренная пена волн, которая кипит и
перекатывается  над  ними.  Почти целую минуту Мортон молча смотрел на него;
наконец его гость поднял голову.
     - Вижу,  - сказал Мортон, бросив взгляд на палаш, - что вы слышали, как
мимо нас проходили драгуны; их прибытие задержало меня.
     - Я  почти  не обратил на это внимания, - ответил Белфур, - час мой еще
не  пробил.  Но  я  твердо  уверен,  что  придет  день,  когда я попаду в их
кровавые  руки и удостоюсь чести разделить участь тех святых страстотерпцев,
которых  они  замучили.  Я жажду, молодой человек, чтобы час этот пробил; он
мне  столь  же  желанен,  как  час свадьбы для жениха. Но если Господу моему
труд мой еще необходим на земле, я обязан безропотно трудиться во имя его.
     - Поешьте  и  отдохните, - сказал Мортон. - С первым светом, как только
станет  возможным  различать тропу на болоте, вам следует покинуть наш дом и
направиться в горы.
     - Молодой  че