суэл неизменно бывал впереди.
     Возможно,  что Босуэл и его товарищ так долго не позволяли себе никаких
выходок  лишь  потому,  что  тут  же  присутствовал их корнет, командовавший
небольшим  отрядом,  расквартированным  в  городке,  и  в  описываемое время
поглощенный  игрой  в  кости  с  местным священником. Но когда обоих игроков
оторвали  от  их  занятия,  вызвав  по  неотложному делу в ратушу, Босуэл не
замедлил выказать свое презрение ко всем остальным.
     - Не  странно ли, Хеллидей, - сказал он, обращаясь к своему товарищу, -
что  эта  кучка  мужланов, бражничая здесь целый вечер, ни разу не выпила за
здоровье его величества короля?
     - Они  пили  здоровье  короля,  Босуэл,  - заметил Хеллидей, - я слышал
собственными  ушами,  как эта зеленая капустная гусеница возгласила здоровье
его величества.
     - Так  ли?  -  пробурчал  Босуэл. - В таком случае, Том, мы заставим их
выпить  за здоровье архиепископа Сент-Эндрю, и пусть они проделают это, став
на колени.
     - Это  дело,  ей-богу,  -  оживился  Хеллидей,  -  а  если  кто  станет
отказываться,  того мы потащим к нам в кордегардию и выучим ездить верхом на
кобылке,  выращенной  из  желудя, привязав для устойчивости посадки к каждой
ноге по парочке карабинов.
     - Правильно,  Том,  -  продолжал  Босуэл,  -  и,  чтобы  все  было  как
полагается, начнем с того надутого синего колпака, который прилип к очагу.
     Он  встал  и,  сунув  под  мышку палаш, чтобы в случае нужды подкрепить
силой  задуманную им наглую выходку, направился к посетителю, о котором Нийл
Блейн  в  своем наставлении дочери говорил, что он, по-видимому, из тех, кто
скрывался в горах, или, иными словами, что он мятежный пресвитерианин.
     - Я  беру  на себя смелость, любезнейший, - произнес Босуэл подчеркнуто
торжественным  тоном  и  гнусавя,  как  это  обыкновенно  делают деревенские
проповедники,  - потребовать с вас заверения, что вы соизволите подняться со
своего  места  и  будете  сгибать  ваши поджилки, пока не коснетесь коленями
пола,  а  также что вы опрокинете в себя эту чарку (невежды зовут ее пинтой)
живительной  влаги,  именуемой  смертными  бренди,  во  здравие  и славу его
милости архиепископа Сент-Эндрю, достопочтенного примаса всей Шотландии.
     Все  ждали ответа незнакомца. Его суровые, почти свирепые черты, взгляд
вбок,   казавшийся   косым,   хотя  в  действительности  этого  не  было,  и
придававший  его  лицу мрачное выражение, его телосложение, плотное, крепкое
и  мускулистое,  хотя  он  был чуть пониже среднего роста, - все предвещало,
что  этот человек не склонен сносить грубые шутки и не оставит безнаказанным
оскорбление.
     - А   что,  если  я  не  пожелаю  исполнить  ваше  не  слишком  учтивое
требование? - спросил он.
     - Тогда,  любезнейший,  -  ответил  Босуэл  тем же насмешливым тоном, -
во-первых,  я хорошенько ущипну твой хоботок, или, попросту, нос; во-вторых,
любезнейший,   я   приложу  свой  кулак  к  твоим  красивым  буркалам,  и  в
заключение,  любезнейший,  я  дам  практическое  применение  плоской стороне
своего палаша, который пройдется по плечам мятежника.
     - Вот  как!  - сказал незнакомец. - В таком случае подайте мне чарку. -
И,  взяв  ее  в руку, он с усмешкой произнес каким-то странным голосом: - За
архиепископа  Сент-Эндрю  и  за  место,  которое  он  теперь  по достоинству
занимает;  пусть  каждый  прелат Шотландии станет в близком будущем тем, чем
ныне является праведный и преосвященный Джеймс Шарп!
     - Он выдержал испытание! - воскликнул Хеллидей с торжествующим видом.
     - Да  не  вполне,  -  ответил Босуэл, - никак не пойму, на что намекает
этот дьявольский лопоухий виг.
     - Хватит,  джентльмены,  -  вмешался  Мортон,  выведенный  из  терпения
наглой  выходкой  солдат.  -  Мы  здесь  собрались  как добрые подданные его
величества,  и  притом  ради  праздника,  и  вправе рассчитывать, что нас не
станут тревожить подобными ссорами.
     У  Босуэла  на  языке  вертелся  дерзкий  ответ,  но  Хеллидей  шепотом
напомнил  ему  о  строгом  приказании  -  не  допускать  со  стороны  солдат
оскорбления  тех,  кто  был  послан  на смотр в соответствии с распоряжением
Тайного  совета.  И  так,  удостоив  Мортона  продолжительным  и пристальным
взглядом, Босуэл проговорил:
     - Ну  что  ж,  господин  Попка,  не стану оспаривать ваше царствование,
ведь  оно,  полагаю,  окончится  ровно в полночь. Не забавно ли, Хеллидей, -
продолжал  он,  обращаясь  к  своему  приятелю,  - что они поднимают столько
шума,  щелкнув  разок-другой  своими годными разве что для птичек ружьишками
по  цели,  которую  любая  женщина  или  мальчик  смогут сбить после дневной
подготовки?  Если  бы  Капитан  Попки  или  кто-нибудь  из его армии пожелал
схватиться  на  палашах,  тесаках,  просто  рапирах  или  рапирах  вместе  с
кинжалом,  со  ставкою  в  один  золотой  за первую каплю крови, то я был бы
готов  признать  в  них  хоть немного души, да черт меня побери, если бы эта
деревенщина  согласилась  хотя  бы бороться, или метать железные брусья, или
кидать  камень, или бросать шест, если уж (при этом он презрительно коснулся
носком  сапога  шпаги  Мортона)  они  обвешиваются оружием, обнажать которое
сами боятся.
     Терпение  Мортона  совершенно  иссякло,  и  он,  забыв  о благоразумии,
собрался   было   зло  ответить  на  наглое  замечание  Босуэла,  как  вдруг
незнакомец, покинув свое место у очага, шагнул на середину комнаты.
     - Ссора  возникла из-за меня, - сказал он, - и ради правого дела я хочу
лично  покончить с нею. Послушай-ка, ты, приятель, - бросил он Босуэлу, - не
хочешь ли побороться со мной?
     - С  превеликой  охотой,  любезнейший,  -  ответил Босуэл. - Конечно, я
буду бороться с тобой, пока один из нас или мы оба не грохнемся на пол.
     - В  таком  случае,  исполненный  веры  в того, кто один только и может
помочь,  -  ответил  ему  противник,  -  я  сделаю так, чтобы впредь ты стал
примером для всех таких же, как ты, дерзких Рабсаков.
     Произнеся  эти  слова,  он  сбросил  с  плеч  серую,  из грубого сукна,
дорожную  куртку  и, вытянув вперед свои цепкие, могучие руки, с решительным
видом  приготовился  к  схватке. Сержанта, видимо, не смутили ни мускулистое
телосложение,   ни  широкая  грудь,  ни  могучие  плечи,  ни  смелый  взгляд
противника.  Хладнокровно  насвистывая,  он отстегнул пряжку на своем поясе,
снял  военную  куртку  и  отложил ее в сторону. Присутствующие стояли вокруг
борцов, с беспокойством ожидая исхода.
     В  первой  схватке, как казалось, перевес был на стороне Босуэла; то же
было  и  во  второй, хотя все еще нельзя было предугадать, чем окончится эта
борьба.  Впрочем,  всякому  стало  ясно,  что сержант, сразу использовав всю
свою  силу,  начинает  выдыхаться,  борясь  с соперником, обладающим большой
выдержкой,  ловкостью,  выносливостью  и хорошими легкими. В третьей схватке
крестьянин  приподнял  противника  и бросил его оземь с такой силою, что тот
на  мгновение  потерял  сознание  и растянулся на полу, не подавая признаков
жизни. Его товарищ Хеллидей выхватил из ножен палаш.
     - Вы  убили  моего сержанта! - воскликнул он, бросаясь на победителя. -
И, клянусь всем святым, ответите мне за это.
     - Стойте!  - закричал Мортон и все окружавшие. - Игра велась чисто; ваш
приятель сам искал схватки и получил ее.
     - Что  верно,  то  верно, Том, - произнес Босуэл, медленно поднимаясь с
пола,   -   убери  свой  палаш.  Не  думал  я,  чтобы  среди  этих  лопоухих
бездельников  нашелся  такой,  который  мог  бы красу и гордость королевской
лейб-гвардии  повалить  на  пол  в  этой  гнусной  харчевне.  Эй,  приятель,
давайте-ка вашу руку.
     Незнакомец протянул руку.
     - Обещаю  вам,  -  сказал Босуэл, крепко пожимая руку противника, - что
придет  время, когда мы встретимся снова и повторим эту игру, причем гораздо
серьезнее.
     - И  я обещаю, - сказал незнакомец, - что в нашу следующую встречу ваша
голова  будет  лежать  так  же  низко,  как  она  лежала  сейчас, и у вас не
достанет сил, чтобы ее поднять.
     - Превосходно,  любезнейший,  -  ответил  на  это  Босуэл.  - Если ты и
взаправду  виг,  все  же тебе нельзя отказать в отваге и силе, и знаешь что,
бери  свою  клячу  и  улепетывай,  пока сюда не явился с обходом корнет; ему
случалось,  уверяю  тебя,  задерживать  и менее подозрительных лиц, чем твоя
милость.
     Незнакомец,  очевидно, решил, что этим советом не следует пренебрегать;
он  расплатился  по  счету, пошел в конюшню, оседлал и вывел на улицу своего
могучего  вороного  коня, отдохнувшего и накормленного; затем, обратившись к
Мортону, он произнес:
     - Я  еду  по направлению к Миливуду, где, как я слышал, ваш дом; готовы
ли  вы  доставить  мне  удовольствие и высокую честь, отправившись вместе со
мною?
     - Разумеется,  -  сказал  Мортон,  хотя  в  манерах этого человека было
нечто давящее и неумолимое, неприятно поразившее его с первого взгляда.
     Гости  и  товарищи  Мортона,  учтиво  пожелав  ему  доброй  ночи, стали
разъезжаться   и  расходиться,  направляясь  в  разные  стороны.  Некоторые,
впрочем,  сопровождали  Мортона  и незнакомца приблизительно с милю, покидая
их один за другим. Наконец всадники остались одни.
     Вскоре  после  того,  как  все  они покинули гостеприимный "Приют", как
называлось  заведение  Блейна,  ночную  тишину нарушили звуки литавр и труб.
Лейб-гвардейцы,  поспешно  хватая  оружие,  собирались  на базарную площадь.
Корнет  Грэм, родственник Клеверхауза, и мэр городка, с выражением тревоги и
озабоченности  на  лицах,  в  сопровождении  полдюжины  солдат  и  городских
стражников с алебардами, поспешно вошли в кабачок Нийла Блейна.
     - Приставить  стражу  к  дверям!  - таковы были первые слова, брошенные
корнетом.  -  Никого  отсюда не выпускать! Что это значит, Босуэл? Или вы не
слышали сигнала тревоги?
     - Он  собирался  бежать в казармы, сэр, - ответил корнету его приятель,
- но, видите ли, упал и расшибся.
     - Конечно,  в  драке,  -  прервал  его  Грэм. - Если вы будете и впредь
пренебрегать  своими  обязанностями,  вам  едва  ли поможет ваше королевское
происхождение.
     - В  чем  же  я  пренебрегаю  своими  обязанностями?  -  угрюмо спросил
Босуэл.
     - Вам  следовало  находиться  в  казармах,  сержант  Босуэл,  - ответил
корнет,   -   вы   упустили  такой  удобный  случай.  Пришло  известие,  что
архиепископ   Сент-Эндрю   убит,   убит   зверски   и   при   исключительных
обстоятельствах.  Шайка  мятежных вигов, преследовавших его на Магус-мурской
равнине,  близ  Сент-Эндрю,  вытащила  его из кареты и искромсала палашами и
кинжалами*.
     ______________
     *  Сообщение  об  этом  убийстве  можно  найти  во  всех  хрониках того
времени.   Более   подробные   сведения  содержатся  в  рассказе  одного  из
участников  этого  события,  Джеймса  Рассела,  помещенном  в  приложении  к
History  of the Church of Scotland" ("История шотландской церкви") Керктона,
изданной  Чарльзом  Керкпатриком  Шарпом,  эсквайром. Эдинбург, 1817. (Прим.
автора.)

     Все оцепенели при этом известии.
     - Вот  приметы преступников, - продолжал офицер, разворачивая воззвание
к  населению, - за голову каждого из убийц назначено вознаграждение в тысячу
мерков.
     - Так  вот  оно,  не  вполне  удавшееся  испытание,  -  сказал  Босуэл,
обращаясь  к  своему приятелю Хеллидею, - теперь все разъяснилось. Черт меня
побери!  И  мы  не  задержали  его! Беги, Хеллидей, седлай лошадей. Скажите,
корнет,  не  было  ли  среди  убийц  дюжего,  коренастого, широкогрудого, но
узкого в бедрах молодчика с ястребиным носом?
     - Погодите,  погодите,  давайте-ка заглянем в бумагу, - ответил корнет.
- Хэкстон из Рэтилета: высокий, тонкий, черные волосы.
     - Нет, это не он, - сказал Босуэл.
     - Джон  Белфур,  прозываемый  Берли:  орлиный  нос,  рыжие волосы, пяти
футов восьми дюймов росту.
     - Это  он!  -  воскликнул Босуэл. - Он самый... К тому же здорово косит
на один глаз, не так ли?
     - Правильно,  -  продолжал  Грэм,  -  под  ним  сильный  вороной  конь,
которого он захватил после убийства примаса.
     - Он,  он  самый,  -  повторял Босуэл, - и тот самый конь! Этот человек
был тут не больше как четверть часа назад.
     Торопливо  расспросив  о  подробностях происшедшего, он убедился в том,
что  мрачный  и  замкнутый  незнакомец  был  Белфур  из Берли, главарь шайки
убийц,   слепых  фанатиков,  которые  беспощадно  расправились  с  примасом,
настигнутым  ими  случайно  в  то  время,  как  они разыскивали другое лицо,
навлекшее  на  себя  их  ненависть*.  Их возбужденному воображению случайная
встреча  с  архиепископом показалась указанием провидения, и они убили его с
холодной  жестокостью, веря, что сам Господь, как они говорили, отдал его их
карающей длани.
     ______________
     *  Речь  идет  о  некоем  Керкмайкле,  шерифе - депутате графства Файф,
который  всячески  преследовал  нонконформистов.  Он охотился на болоте, но,
случайно  узнав,  что его разыскивают с целью убить, возвратился домой и тем
избежал  предназначавшейся  ему  участи,  обрушившейся  на его покровителя -
архиепископа. (Прим. автора.)

     - На  коней,  на коней, в погоню, ребята! - воскликнул корнет. - Голова
этого злобного пса стоит обещанного за нее золота!


                                  Глава V

                                     Восстань, о юность! То не клич земной -
                                     То Божьей церкви голос призывной,
                                     То стяг с крестом, подъятый в синеву,
                                     Путь к славной смерти или к торжеству.

                                                                 Джеймс Дафф

     Покинув  городок,  Мортон  и его спутник ехали некоторое время в полном
молчании.  В  незнакомце,  как  мы  отметили, было что-то отталкивающее, что
мешало  Мортону  первому  обратиться  к нему, а тот, видимо, не испытывал ни
малейшего желания вступать в разговор. Внезапно он резко спросил:
     - Что  побудило  сына  такого  отца,  как  ваш,  предаваться  греховным
забавам, в которых, я знаю, вы принимали сегодня участие?
     - Я  выполнял  мой  долг  верноподданного  и  ради  своего удовольствия
позволил  себе  самые  безобидные  развлечения,  - ответил Мортон, несколько
уязвленный этим вопросом.
     - Неужели   вы   думаете,   что   ваш  долг  или  долг  любого  другого
юноши-христианина  состоит  в  том,  чтобы  служить  своим  оружием делу тех
нечестивцев,  которые в ярости проливали, как воду, кровь Господних святых в
пустыне?  И  разве  безобидное  развлечение  тратить время, стреляя по этому
дурацкому  пучку  перьев  и  бражничая  весь  вечер в кабаках и на ярмарках,
когда  тот, кто могуч и всесилен, сошел в нашу страну, дабы отделить пшеницу
от плевел?
     - Судя  по вашим словам, - отозвался Мортон, - вы один из тех, кто счел
возможным  открыто  выступить против правительства. Нахожу нужным напомнить,
что  едва  ли  следует  произносить  перед  случайным  попутчиком речи столь
опасного  содержания, которые к тому же в такое время, как наше, небезопасно
слушать и мне.
     - От  этого  никуда не уйдешь, Генри Мортон, - продолжал его спутник, -
Господь  имеет  на  тебя  свои  виды,  и  раз  он  тебя призывает, ты должен
повиноваться;  я  убежден,  что  ты  еще  не слыхал настоящего проповедника,
иначе ты был бы таким, каким ты, бесспорно, когда-нибудь станешь.
     - Мы,   как  и  вы,  придерживаемся  пресвитерианского  исповедания,  -
ответил  Мортон,  так как его дядя со всеми домочадцами принадлежал к пастве
одного  из  тех  многочисленных  пресвитерианских  священников,  которым,  с
известными   ограничениями,   была   разрешена   свободная   проповедь.  Эта
индульгенция,  как выражались в то время, вызвала среди пресвитериан великий
раскол,  и  те,  кто  ее  принял, подвергались суровому осуждению со стороны
наиболее  ревностных  приверженцев секты, отказавшихся пойти на предложенные
условия.  Вот  почему  незнакомец выслушал с величайшим презрением сообщение
Мортона о его исповедании веры.
     - Это  всего-навсего  отговорка, пустая и жалкая отговорка. Вы слушаете
по  воскресеньям  холодные,  мирские,  приспособленные  к духу времени речи,
исходящие  от  того, кто до такой степени забыл свое высокое назначение, что
получил   апостолический   чин   благодаря   покровительству   придворных  и
лжепрелатов,  и  вы  именуете  проповеди таких лиц словом Господним! Из всех
соблазнов,  коими дьявол в эти дни крови и мрака улавливает души людей, ваша
черная  индульгенция  была самым опасным и самым пагубным. Это была страшная
сделка:  она  означала,  что  пастырь  убит, а овцы рассеялись по горам, что
одно  христианское  знамя  поднято  против другого и что на мечи сынов света
обрушивается воинство тьмы.
     - Мой  дядя  считает,  -  заметил  Мортон, - что, находясь на попечении
принявших  индульгенцию пасторов, мы в достаточной мере располагаем свободой
совести,  а  так  как  избрать  церковь  для  себя  и  своих  домашних - его
бесспорное право, я должен в силу необходимости следовать в этом за ним.
     - Ваш  дядя  таков,  -  заявил  незнакомец,  -  что последний ягненок в
милнвудском  стаде  ему дороже, чем вся христианская паства. Он один из тех,
кто  охотно пал бы ниц перед золотым тельцом в Вефиле и вылавливал бы из вод
частички  его,  после  того  как телец был истолчен в порошок и этот порошок
брошен в воду. Твой отец был человеком другого закала.
     - Мой  отец,  -  сказал Мортон, - и в самом деле был отважным и честным
воином.  Но вы, должно быть, знаете, сэр, что он сражался под знаменами того
же королевского дома, во имя которого и я сегодня брался за оружие.
     - Это  верно,  но  если  б  он дожил до этих дней, он проклял бы час, в
который  обнажил  меч за их дело. Когда-нибудь поговорим и об этом, а пока я
твердо  возвещаю  тебе,  что  и твой час у порога, и тогда слова, которые ты
только  что  слышал,  застрянут  в  твоей  груди,  как  стрелы с зазубренным
наконечником. Прощай, мне сюда.
     Он  указал на ущелье, которое, уходя вверх, вело в дикий край пустынных
и  мрачных  гор;  но  когда  он  уже  совсем собрался свернуть на извилистую
тропу,  отходившую  от дороги в указанном им направлении, к ним приблизилась
какая-то  старуха  в  красном  плаще,  сидевшая  до  этого у перекрестка, и,
испуганно озираясь, зашептала:
     - Если  вы  наш человек и дорожите жизнью, то не езжайте нынешней ночью
этим  ущельем.  На тропе залег лев. Бросерстейнский священник и с ним десять
солдат  преградили проход, чтобы отнять жизнь у всякого из наших скитальцев,
если кто из них попытается пройти этим путем к Гамильтону и Дингуоллу.
     - А  разве  гонимые  соединились  в  отряд и у них есть предводитель? -
спросил незнакомец.
     - Их  человек  семьдесят  конных  и пеших, - сказала старуха, - но горе
им! У них плохо с оружием и еще хуже с едой.
     - Господь  поможет  своим,  -  сказал всадник. - По какой же дороге мне
ехать, чтобы их отыскать?
     - Сегодня  это  никак  невозможно, - ответила женщина, - уж очень зорко
стерегут  солдаты  проход; говорят, странные вести пришли с востока; вот они
и  бесятся  из-за  этого  и  в  ожесточении  сердца своего еще свирепее, чем
когда-либо  прежде;  вам  нужно  найти  себе  убежище  на  ночь, а потом уже
пробираться  через торфяники; спрячьтесь до первого света, а после поезжайте
через  Дрейкскую  топь.  Когда  я  услышала  страшные  угрозы насильников, я
накинула  на  себя плащ и села у самой дороги предупреждать наших рассеянных
повсюду  страдальцев,  чтобы  они не забрели на эту тропу и не попали в сети
злодеев.
     - Вы  живете поблизости? - спросил незнакомец. - Не приютите ли меня на
ночь?
     - Моя  хижина  возле  дороги,  около  мили  отсюда; но у меня поместили
четырех  слуг  Велиала,  чтобы они себе на потеху г