частью тех, кто находился
под его непосредственною командой. Берли повернулся к Мак-Брайеру:
     - Эфраим,  -  сказал  он,  -  через бренную мудрость этого нетвердого в
своей  вере  юноши провидение указует нам спасительный путь. Пусть тот, кому
дорог свет истины, следует за Белфуром Берли!
     - Остановись!  -  воскликнул  Мак-Брайер.  -  Разве  Генри  Мортон  или
подобный  ему  достоин  указывать  нам,  когда  выходить  и  когда  входить?
Остановись,  оставайся  с  нами! Я боюсь измены, я боюсь, что этот ни во что
не  верующий  Ахан предал нас врагу. Ты не смеешь идти вместе с ним. Ты один
- наши колесницы и наши всадники.
     - Не  удерживай  меня,  -  отвечал Берли. - Он прав: если враг овладеет
мостом,  надеяться  не  на что. Неужели чада колена этого могут быть названы
более  мудрыми  и  более  храбрыми, чем чада святилища? Стройтесь в ряды под
командованием  ваших  вождей, позаботьтесь, чтобы у нас не было недостатка в
людях  и  порохе, и будь проклят тот, кто отвернется от страды сего великого
дня.
     Сказав  это, он быстро пошел по направлению к мосту; за ним последовало
около  двухсот  наиболее храбрых и ревностных приверженцев его партии. После
ухода  Мортона  и  Берли  в  лагере  воцарилась  мертвая  и зловещая тишина.
Командиры  воспользовались наступившим успокоением и принялись наводить хоть
некоторый  порядок  среди  своих подчиненных, увещевая тех, кто был не прочь
лечь  ничком  на  землю,  чтобы  укрыться  от ожидаемого обстрела. Повстанцы
перестали   оказывать   своим   начальникам  сопротивление  или  вступать  в
препирательства  с  ними,  но  страх,  заставивший  их  забыть  свои распри,
вытравил  из них мужество. Они покорно, словно стадо овец, позволяли строить
себя  в  ряды,  но  утратили  решимость  и  волю  к действию; они испытывали
щемящую   тоску   в   сердце,  порожденную  внезапным  приближением  грозной
опасности,  о  которой  никто  не  думал,  пока она была далеко. Впрочем, их
построили  более  или  менее  правильной  боевой линией, и теперь, когда они
снова  сделались похожи на армию, их вождям оставалось только надеяться, что
какое-нибудь  счастливое  обстоятельство поднимет их дух и восстановит былую
отвагу.
     Тимпан,  Паундтекст,  Мак-Брайер  и прочие проповедники обходили ряды и
уговаривали  бойцов затянуть псалом. Однако суеверные среди них отметили как
дурное  предзнаменование,  что их песнь восхваления и торжества превратилась
в  ропот  смятения  и  больше  походила  на  покаянные  строфы осужденных на
смерть,  поющих  на  эшафоте  пред  казнью,  чем  на  смелый  и гордый гимн,
разносившийся  недавно  над  Лоудон-хиллом  и  звучавший  словно  предвестие
грядущей  победы.  К печальному пению вскоре добавился бурный аккомпанемент:
королевские  солдаты  кричали, горцы вопили, со стороны врага начали греметь
пушки,  с  обеих  сторон  послышалась  ружейная трескотня, и Босуэлский мост
вместе с прилегающими участками берега окутала густая завеса дыма.


                                Глава XXXII

                                                    Как струи частого дождя,
                                                    Как туча острых стрел,
                                                    Шотландцы падают кругом
                                                    Рядами мертвых тел.

                                                           Старинная баллада

     Неприятель  начал яростную атаку на мост несколько раньше, чем Мортон и
Берли  присоединились  к  оборонявшим  его повстанцам. Два полка гвардейской
пехоты,  слившись  в  плотную  колонну,  устремились  к реке; одна ее часть,
рассыпавшись  на  правом  берегу,  открыла  огонь  по  защитникам, тогда как
другая  хлынула  на  мост,  с  тем  чтобы  вытеснить  их  оттуда  и овладеть
переправой.  Повстанцы  храбро  и  стойко  выдержали  атаку;  в то время как
некоторые   из  них  отвечали  на  огонь  из-за  реки,  другие  обстреливали
противоположный  конец  моста и подступы, по которым солдаты пытались к нему
приблизиться.   Последние  несли  немалый  урон,  но  все-таки  продвигались
вперед,  и  голова  их  колонны  была  уже  на мосту, когда прибытие Мортона
изменило  положение  дел; его стрелки, ведя меткий, прицельный и непрерывный
огонь,   заставили   наступавших   отойти  от  моста  с  большими  потерями.
Королевские  войска снова пошли на приступ и снова, с еще большими потерями,
были  отбиты;  в этот момент подоспел Берли со своими людьми. С обеих сторон
велась  ожесточенная  стрельба,  и  исход  боя все еще оставался неясным. На
возвышенности  крутого  правого  берега  можно  было  различить  Монмута  на
великолепном  белом коне; он направлял, ободрял и воодушевлял солдат. По его
приказанию   пушки,   обстреливавшие   до   этого   времени   главные   силы
пресвитериан,  были  повернуты  против  защитников  моста.  Но  громоздкие и
неповоротливые  орудия,  действовавшие  в  те времена гораздо медленнее, чем
теперь,  не  нанесли  ожидаемого  урона  противнику и даже не устрашили его.
Повстанцы,  прячась  в рощицах на берегу или в уже упоминавшихся нами домах,
стреляли    из-за    укрытия,    тогда    как   роялисты   благодаря   мерам
предосторожности,  принятым  Мортоном,  были  открыты  вражеским  выстрелам.
Нападавшие  так  долго  топтались  на  месте  и  встретили настолько упорное
сопротивление,  что их генералы начали сомневаться в конечном успехе. В этот
момент  Монмут  соскочил  с  коня  и,  собрав  гвардейцев,  повел их снова в
отчаянную  атаку.  За  ним  тотчас  последовал Дэлзэл, который стал во главе
отряда   ленокских   горцев,   бросившихся   вперед   с  устрашающим  криком
"Лох-слой"*.  У защитников моста стал ощущаться недостаток в пулях и порохе.
Тщетно  посылали они гонца за гонцом к главным силам пресвитерианской армии,
стоявшим  в  бездействии  в  тылу  на  открытом  поле, сначала требуя, потом
умоляя  о  высылке  подкреплений  и  столь  необходимых  им боевых припасов.
Страх,  оцепенение  и разброд достигли здесь такого предела, что, в то время
как   передовая  позиция,  от  которой  зависело  их  собственное  спасение,
настоятельно  нуждалась  в немедленной помощи, не нашлось никого, кто был бы
способен распорядиться или хотя бы повиноваться приказу.
     ______________
     *  Это  был  девиз  или  боевой клич клана Мак-Фарленов. Так называлось
озеро  близ  горловины  Лох-Ломонда,  в  самом  центре их давних владений на
берегу этого чудесного внутреннего моря. (Прим. автора.)

     По  мере  того  как  ослабевал огонь защитников моста, усиливался огонь
нападавших, наносивший большие потери повстанцам.
     Воодушевляемые  примером  и увещанием своих генералов, солдаты овладели
частью  моста  и  начали разбирать устроенную у ворот баррикаду. Ворота были
разбиты;  бревна,  стволы деревьев и другие подручные материалы, пошедшие на
ее  постройку,  растащены  и  сброшены в реку. Это было сделано, впрочем, не
без  противодействия  пресвитериан.  Мортон  и  Берли  бились  впереди своих
воинов,  призывая их встретить пиками и алебардами штыки гвардейцев и палаши
горцев:  Но те, что шли за вождями, начали пугаться этого неравного боя; они
уходили  по  одному или по двое, по трое в распоряжение главных сил. Напором
вражеской  колонны, пробивавшей себе путь оружием, оставшиеся были вытеснены
с  моста.  Теперь,  когда  освободился  проход,  противник  сплошною  массой
устремился  в  него.  Однако  мост  был  узким  и  длинным,  что  затрудняло
переправу  большого  количества  войск и делало ее опасной. Тем, кто первыми
прошли   по   мосту,   оставалось  еще  овладеть  домами,  из  окон  которых
ковенантеры  продолжали  вести  огонь.  В  этот  критический  момент Берли и
Мортон оказались рядом.
     - Еще   есть   время,   -  сказал  первый,  -  прежде  чем  они  успеют
построиться,  бросить  на них кавалерию; с Божьей помощью мы могли бы отбить
у  них  мост;  итак,  торопись  привести  сюда  конницу,  а  я  тем временем
продержусь с этими уставшими, но стойкими людьми.
     Мортон  понял  значение  этого плана и, вскочив на коня, которого Кадди
держал  наготове в кустарнике, помчался к кавалерийскому отряду, состоявшему
сплошь  из  одних камеронцев. Не успел он еще объяснить, с какою целью к ним
прибыл, как его встретили восклицаниями.
     - Он  спасается  бегством!  -  кричали повстанцы. - Трусливый предатель
бежит,  как  олень  от  охотников,  он  покинул посреди сечи нашего храброго
Берли, он оставил его в неравном бою!
     - Я  не  бегу,  -  воскликнул  Мортон. - Вы же видите, что я не бегу. Я
прибыл  за  вами,  чтобы  повести вас в атаку. Вперед, смелее, мы еще сумеем
отбить мост.
     - Не  трогайтесь  с  места,  не трогайтесь! - раздались громкие крики в
рядах. - Он предал нас врагу!
     Пока  Мортон  настаивал,  увещевал  и  тщетно приказывал последовать за
собой,  благоприятный  момент  был  упущен. И после того как въезд на мост и
все  его  оборонительные  сооружения были захвачены противником, Берли и его
люди  начали  отходить  к  главным силам; их поспешное отступление не могло,
разумеется,   вселить   в   остальных  веру  в  свои  силы,  чего  им  очень
недоставало.
     Между  тем королевские войска беспрепятственно переправились по мосту и
строились  в  боевую  линию  перед ним. Клеверхауз, следивший за ходом боя с
противоположного  берега,  словно  ястреб,  замерший  на скале и выжидающий,
когда  можно  будет  ринуться  на добычу, выбрав подходящий момент, во главе
своей  кавалерии перешел на рысях через мост; проведя эскадроны частью через
интервалы  следующей  в  боевом  порядке  пехоты,  частью обогнув ее с обеих
сторон,  он  построил  их  на  обширном  и равном поле и тотчас же понесся с
основной  массой  всадников  на  ковенантеров, атакуя их с фронта, тогда как
два  других  конных отряда угрожали их флангам. Армия пресвитериан пребывала
в  таком  состоянии,  что  одна  лишь  угроза  атаки  должна  была неизбежно
породить  панику.  Повстанцы  пали духом и лишились остатка мужества; они не
могли   устоять   перед  конной  атакой  и  всеми  ее  ужасами,  поражающими
одновременно   и   зрение   и   слух:  несущимися  во  весь  опор  лошадьми,
сотрясающейся   под  их  копытами  землей,  сверканием  обнаженных  клинков,
развевающимися  от  встречного  ветра  плюмажами и дикими воплями всадников.
Передние  ряды  повстанцев  открыли беспорядочный и редкий огонь, но задние,
не  дожидаясь,  пока  на  них  налетит  конница,  покинули строй и бросились
спасаться  бегством.  Меньше  чем  через пять минут их настигли кавалеристы,
нещадно  коловшие  и  рубившие  беглецов.  Покрывая  шум битвы, гремел голос
Клеверхауза,  кричавшего  своим  лейб-гвардейцам:  "Бейте их, бейте! Никакой
пощады,  помните о Ричарде Грэме!" Драгуны - многие из них принимали участие
в  неудачной  битве  при  Лоудон-хилле - не нуждались в призывах к отмщению,
тем  более  что они могли упиваться им почти безо всякой опасности для себя.
Их  палаши вдоволь напились крови беглецов, не оказывающих им сопротивления.
В  ответ  на мольбы о пощаде раздавались лишь крики, которыми преследовавшие
сопровождали  наносимые  им  удары.  Поле  боя  представляло  собой страшную
картину резни, бегства и преследования.
     Около  тысячи  двухсот  повстанцев,  стоявших  отдельно от главных сил,
несколько  в  стороне  от  них,  и  не подвергнувшихся поэтому кавалерийской
атаке,  побросали  оружие  и  сдались  на милость победителя при приближении
герцога  Монмута  во  главе  больших  сил пехоты. Этот великодушный вельможа
даровал  им  пощаду,  о  которой  они  молили.  Носясь на своем быстром, как
вихрь,  коне  по  всему  полю битвы, он уговаривал солдат прекратить резню с
такой  же  настойчивостью,  с  какою  недавно  увещевал их идти в бой, чтобы
добиться  победы.  Выполняя  это  гуманное  дело,  он столкнулся с генералом
Дэлзэлом,  призывавшим  свирепых  горцев и волонтеров королевского ополчения
показать  свою  преданность  королю  и  отчизне, заливая пламя мятежа кровью
мятежников.
     - Вложите  шпагу в ножны, я требую этого, генерал! - воскликнул герцог.
-  Велите  трубить  отбой.  Довольно  кровопролития,  пощадите  введенных  в
заблуждение подданных короля!
     - Повинуюсь  вашей  светлости,  -  сказал  старый  вояка,  вытирая свою
окровавленную  шпагу и вкладывая ее в ножны, - но вместе с тем считаю нужным
предупредить,  что  сделано  далеко  не все, чтобы устрашить этих бесноватых
мятежников.  Известно  ли вашей светлости, что Бэзил Олифант собрал сельских
дворян  и  состоятельных фермеров с запада и собирается идти на соединение с
ними?
     - Бэзил   Олифант?   -  переспросил  герцог.  -  Кто  он  и  что  собой
представляет?
     - Ближайший  наследник  по  мужской  линии последнего графа Торвуда. Он
недоволен   правительством  потому,  что  оно  отвергло  его  притязания  на
имущество,  оставленное  покойным графом, вопреки порядку наследования, леди
Маргарет  Белленден.  Я  думаю,  что  он  надеется  получить  от  мятежников
выскользнувшее из его рук наследство.
     - Каковы  бы  ни  были его побуждения, - ответил Монмут, - ему придется
распустить  свою  банду,  так как армия повстанцев разбита наголову и больше
собраться не сможет. Итак, кончайте преследование.
     - Это   дело   вашей   светлости  -  приказывать  и  отвечать  за  свои
приказания,  -  ответил  Дэлзэл  и против воли отдал распоряжение прекратить
преследование мятежников.
     Однако  горячий  и  мстительный  Клеверхауз  был уже далеко и не слышал
сигнала  отбоя;  он продолжал во главе своих лейб-гвардейцев безостановочное
и  кровавое  преследование повстанцев, разгоняя и рубя всех, кого только ему
и его солдатам удавалось настигнуть.
     Волна  беглецов  увлекла  с  поля боя и Берли и Мортона. Они попытались
оборонять  улицы  Гамильтона,  но  пока  они  силились  остановить бегущих и
заставить их сражаться, кто-то прострелил Берли правую руку.
     - Отсохни  рука у того негодяя, кто произвел этот выстрел! - воскликнул
Берли,  когда  палаш,  которым он размахивал над головой, беспомощно повис у
него сбоку. - Я не могу больше сражаться*.
     ______________
     *  Этот  эпизод  и  восклицание  Берли  заимствованы  из хроник. (Прим.
автора.)

     Затем,   повернув   коня,   он   выбрался  из  этой  сумятицы.  Мортон,
убедившись,  что,  если  он не откажется от своих тщетных попыток остановить
беглецов,  его  неминуемо  ждет  или  смерть  или плен, последовав за верным
Кадди,  пробился  сквозь толпу и, так как он был на хорошем коне, перескочил
через несколько изгородей и оказался в открытом поле.
     Достигнув  первой  возвышенности,  они остановили коней и, оглянувшись,
увидели,  что  вся  окрестность  полна  спасающихся  от  погони мятежников и
преследующих  их  лейб-гвардейцев;  дикие вопли и улюлюканье этих последних,
когда они расстреливали пленных, смешивались с криками и стонами жертв.
     - Им уже не поднять головы, - сказал Мортон.
     - У  них  сняли  голову,  совсем так, как я откусываю головку у лука, -
подхватил  Кадди.  - О, Господи! Взгляните, как сверкают палаши. Да, война -
страшная  вещь.  И  придется  же потрудиться тому, кто захочет заманить меня
опять на эту работу. Но, Бога ради, давайте нажмем!
     Мортон  счел  необходимым последовать совету своего верного оруженосца.
Они  припустили коней и поехали, не меняя аллюра, в сторону гористой и дикой
местности,  где,  как  они  думали,  собрались  беглецы,  чтобы  сообща либо
защищать свою жизнь, либо добиваться сносных условий капитуляции.


                                Глава XXXIII

                                                               От неба
                                         Им нужно сердце льва, дыханье тигра
                                         И лютость их в придачу.

                                                                     Флетчер

     Наступил  вечер.  Уже  больше  двух  часов  ехали  Мортон  и Кадди и не
встретили   никого   из   своих   злосчастных   товарищей.  Они  выехали  на
заболоченную   пустынную  местность  и  приближались  к  большой,  уединенно
расположенной  ферме,  стоявшей  в  том  месте, где начиналась дикая, глухая
долина; другого жилья поблизости не было.
     - Наши  кони,  -  сказал Мортон, - больше не выдержат, им нужен отдых и
корм. Попробуем устроить их здесь.
     Говоря  это,  он  направился к дому. Все свидетельствовало о том, что в
нем  были  люди:  из трубы валил густой дым, у дверей виднелись свежие следы
подков.  В  доме  слышались  голоса.  Но все окна нижнего этажа были закрыты
ставнями,  и,  когда  наши  путники  постучали в дверь, им никто не ответил.
После  тщетных  просьб  впустить  их  они направились в конюшню или, точнее,
сарай  с  намерением,  поставив  там  лошадей, снова попытаться проникнуть в
дом.  В  сарае они нашли десять - двенадцать лошадей. Измученный вид, рваная
сбруя   и   изрядно   потрепанные   седла   военного   образца   -  все  это
свидетельствовало  о  том,  что  владельцы  их  -  так же спасшиеся бегством
повстанцы, как и вновь прибывшие.
     - Эта  встреча  к добру, - сказал Кадди, - у них куча мяса, дело ясное,
потому  что  вот  свежая  шкура,  что  была на быке с полчаса назад, она еще
теплая.
     Ободренные  всем  этим, они вернулись к дому и, объяснив, что они такие
же  ковенантеры,  как  и  те,  кто заперся внутри, стали требовать, чтобы им
отворили дверь.
     - Кто  бы  вы  ни  были,  -  послышался  наконец из окна после упорного
молчания  чей-то  грубый, брюзгливый голос, - не мешайте тем, кто скорбит об
опустошении  и  пленении  их  отчизны,  кто занят исследованием причин гнева
Господня   и   вероотступничества,   дабы   убрать   с   пути  нашего  камни
преткновения, о которые мы споткнулись.
     - Это  дикие  виги  с запада, - прошептал на ухо Мортону Кадди, - узнаю
их язык. Дьявол меня возьми, если я хочу встретиться с ними.
     Однако  Мортон  продолжал  настойчиво  требовать, чтобы им отворили, и,
так  как его уговоры не действовали, он открыл одно из окон и, толкнув легко
подавшиеся  створки ставен, перешагнул через него в просторную кухню, откуда
раздавался услышанный им голос.
     За  ним  последовал Кадди, пробурчавший сквозь зубы, когда просовывал в
окно  голову,  что  здесь,  по  крайней  мере, нет, кажется, на огне горячей
похлебки.  Господин  и слуга оказались в обществе десятка вооруженных людей,
сидевших  возле  огня,  на  котором готовился ужин, и погруженных, видимо, в
благочестивые размышления.
     Среди  угрюмых  и  мрачных  лиц, освещенных бликами пламени, Мортон без
труда   узнал   некоторых   из   тех   самых  фанатиков,  которые  неизменно
противодействовали  всем  сколько-нибудь  умеренным мероприятиям, и вместе с
ними  их знаменитого пастыря, неистового Эфраима Мак-Брайера, и сумасшедшего
Аввакума  Многогневного.  Камеронцы  не  двинулись  с  места и ни словом, ни
жестом  не  приветствовали  своих  товарищей  по  несчастью; они внимательно
слушали  тихое  и  мерное  бормотанье  Мак-Брайера, молившегося о том, чтобы
Господь  всемогущий  отвел свою руку от избранного народа и не погубил его в
день  гнева  своего.  Они знали о присутствии среди них насильно вломившихся
посторонних,  об  этом  можно  было судить по угрюмым и негодующим взглядам,
которые они иногда исподлобья на них бросали.
     Поняв,  в какую недружественную компанию он опрометчиво вторгся, Мортон
начал  подумывать  об  отступлении, но, оглянувшись, не без тревоги заметил,
что  у  окна,  через  которое  он  проник  в  эту  комнату, стоят два дюжих,
вооруженных  до зубов камеронца. Один из этих не предвещавших ничего доброго
часовых шепнул на ухо Кадди:
     - Сын  бесценной женщины, благословенной Моз Хедриг, не соединяй дольше
судьбы  своей  с  судьбой  этого  исчадия  гибели и предательства, иди своей
дорогой и поторапливайся, ибо ангел мщения уже за твоею спиной.