исполнения  этого  договора,  добиваться деятельно, неуклонно, добросовестно
во  все дни своей жизни, и не иметь других врагов, кроме врагов ковенанта, и
других  друзей,  кроме  его  друзей. Между тем он не сдержал своей клятвы, в
свидетели  которой призывал Господа Бога и ангелов, и первым шагом его после
возвращения  в королевства Англии и Шотландии было гнусное посягательство на
власть   Всемогущего  посредством  этого  мерзкого  Акта  о  верховенстве  и
изгнание,  без  вызова  в  суд,  без  предъявления обвинения и без судебного
разбирательства,    многих   сотен   достославных,   истинно   благочестивых
проповедников  слова  Божия,  вследствие  чего он отнял хлеб жизни у алчущих
уст,   у  этих  несчастных  созданий,  и  насильнически  заткнул  им  глотку
мертвыми,  не  уснащенными  солью,  безвкусными,  ни  холодными, ни горячими
опресноками   четырнадцати   лжепрелатов   и   поставленных  ими  продажных,
бездушных,  погрязших  в плотских наслаждениях, позорящих род человеческий и
во всем покорных их воле священников.
     - Я  прибыл  сюда  совсем не затем, чтобы выслушивать ваши проповеди, -
сказал  офицер, - но чтобы без дальних околичностей выяснить, разойдетесь ли
вы  на  условиях  полного  прощения  всех, за исключением убийц архиепископа
Сент-Эндрю,  или  вы  намерены дожидаться атаки войск его величества короля,
которые готовы немедленно выступить против вас.
     - Раз  без  дальних  околичностей, то да будет тебе известно, - ответил
оратор,  -  что  мы  пребываем здесь с мечом у бедра, как подобает мужчинам,
несущим  стражу  в ночи. Мы все, как один, разделим общую участь, как равные
во  всем  братья. Пусть кровь того, кто восстанет на наше правое дело, падет
на  его собственную голову. Итак, возвращайся к пославшим тебя, и да откроет
Господь и им и тебе всю мерзость ваших путей.
     - Как  ваше  имя?  - спросил корнет, которому показалось, что он где-то
уже  встречал  человека,  отвечавшего  ему  сейчас  от лица мятежников. - Не
зовут ли вас Джон Белфур Берли?
     - А  если  и  так,  -  сказал  тот,  - что ты можешь иметь против этого
имени?
     - Только  то, - ответил корнет, - что прощение, обещанное мною от имени
короля  и  моего командира, на вас отнюдь не распространяется, и я предлагаю
его  не  вам,  а  этому  простому деревенскому люду; и еще, что я послан для
переговоров не с вами и не с подобными вам.
     - Ты,  приятель,  видать, еще совсем зеленый солдат, - отозвался Берли,
-  и недостаточно понаторел в своем ремесле; иначе тебе полагалось бы знать,
что  предлагающий  перемирие  не  вправе  вести  переговоры с неприятельской
армией,  а  должен  сноситься  лишь с ее офицерами; и если он позволяет себе
нарушать это условие, то утрачивает права, обеспечивающие его безопасность.
     Произнося эти слова, Берли снял с плеча карабин и взял его в руки.
     - Угрозы  убийцы  не  помешают мне исполнить свой долг, - заявил корнет
Грэм.  -  Слушай  меня,  добрые  люди:  объявляю  от  имени  короля  и моего
командира полное прощение всем, за исключением...
     - Еще раз предупреждаю тебя! - крикнул Берли, вскидывая ружье.
     - ...полное  прощение  всем,  -  продолжал  молодой офицер, обращаясь к
строю мятежников, - всем, кроме...
     - Раз так... да примет Господь твою душу, аминь! - произнес Берли.
     С  этими  словами  он  выстрелил, и корнет Ричард Грэм свалился с коня.
Выстрел   поразил   его   насмерть.  Несчастный  молодой  человек,  напрягая
последние  силы,  повернулся на бок и еле слышно пробормотал: "Бедная мать!"
Это  усилие  ускорило  его  смерть. Обезумевший конь во весь опор помчался к
полку, и за ним поскакал перепуганный не меньше его трубач.
     - Что  вы  наделали!  -  сказал,  обращаясь  к  Белфуру,  один  из  его
соратников.
     - Я  исполнил  свой  долг,  -  твердо ответил Белфур. - Не сказано ли в
Писании:  "Ты  будешь  ревностен  и  тогда,  когда  убиваешь"?  Пусть теперь
кто-нибудь посмеет заговорить о перемирии или прощении!
     Клеверхауз  видел,  как  упал  его племянник. Он обратил свой взгляд на
Эвендела,  и  его  невозмутимо  спокойные  черты  на  какую-то  долю секунды
исказились неописуемой скорбью. Он только сказал:
     - Вот, видели!
     - Я  отомщу  за  него  или  погибну!  - воскликнул Эвендел и, пришпорив
коня,  бешено  помчался вниз по склону холма, увлекая за собой свой эскадрон
и  солдат  павшего  Грэма,  устремившихся на врага по собственному почину; и
так  как  каждый хотел опередить остальных, чтобы первым отомстить за своего
офицера,  ряды вскоре пришли в расстройство. Эти эскадроны составляли первую
линию  королевских  войск.  Тщетно  Клеверхауз  восклицал:  "Стой! Стой! Эта
стремительность  нас  погубит!"  Единственное,  чего  ему  удалось добиться,
носясь  сломя  голову вдоль второй линии, убеждая, приказывая и даже угрожая
солдатам  шпагой,  - это чтобы остальные не последовали столь заразительному
примеру.
     - Аллан,  - сказал он, водворив в рядах драгун относительный порядок, -
ведите  их, не торопясь, вниз по склону холма, чтобы оказать поддержку лорду
Эвенделу,  который  в ней, видимо, очень нуждается. Босуэл, ты хладнокровный
и решительный парень...
     - Что  ж,  -  пробурчал  Босуэл,  -  в  такой  момент,  как сейчас, вы,
пожалуй, можете вспомнить об этом.
     - Ты  поведешь  десяток рядов направо вверх по ложбине, - продолжал его
командир,  -  и  попытаешься любым способом переправиться через топь; там ты
построишь  солдат и атакуешь мятежников с фланга и с тыла, а мы одновременно
ударим им в лоб.
     Босуэл  поклонился  в  знак того, что понял свою задачу и повинуется, и
тотчас же поскакал со своими людьми в указанном ему направлении.
     Между   тем   опасения   Клеверхауза   стали   оправдываться.  Солдаты,
бросившись  вслед  за  лордом Эвенделом, вскоре столкнулись с препятствиями,
остановившими их беспорядочный натиск.
     Некоторые,  пытаясь  переправиться через трясину, увязли в ней, другие,
отказавшись  от  этой  попытки,  остановились у ее края, третьи рассыпались,
чтобы  отыскать более удобное место для перехода. Среди этого замешательства
первая  линия пресвитериан, изготовившись к стрельбе по противнику: передний
ряд  -  с  колена,  второй - пригнувшись, а третий - во весь рост, - открыла
убийственный  плотный  огонь, поваливший с коней не менее двадцати всадников
и  вызвавший  еще больший беспорядок среди драгун. Лорду Эвенделу и вслед за
ним  кучке  солдат,  кони  которых были получше, удалось перескочить ров, но
едва  они оказались по ту сторону рва, как их атаковал левый отряд вражеской
кавалерии.     Ободренные    малочисленностью    преодолевших    препятствие
лейб-гвардейцев,  повстанцы  бешено  понеслись  на  них  с  яростным криком:
"Горе,  горе  необрезанным  филистимлянам! Долой Дагона и всех поклоняющихся
ему!"
     Молодой  дворянин сражался как лев, но большинство последовавших за ним
солдат  было  убито,  да  и сам он не избежал бы такой же участи, если бы не
сильный  ружейный огонь, которым поддержал его Клеверхауз; подойдя со второй
линией  ближе  ко  рву,  он  так  разил  противника,  что  конница  и пехота
повстанцев   начали   отходить.  Эвендел,  избавленный  благодаря  этому  от
неравного  боя  и  оставшийся  почти  в  одиночестве, перебрался назад через
трясину  и  присоединился  к своим. Впрочем, несмотря на потери, причиненные
действиями   Клеверхауза,  повстанцы  вскоре  оправились;  они  поняли,  что
преимущество   в   численности   и   в   занимаемой  ими  позиции  настолько
обеспечивает  их  перевес,  что,  ограничиваясь  упорной,  но  вместе  с тем
деятельной  обороной, они смогут нанести поражение лейб-гвардейцам. Их вожди
носились  между  рядами,  убеждая  не  поддаваться  и  разъясняя,  насколько
сокрушителен  их  огонь,  поражающий одновременно и всадника и коня, так как
драгуны,  в  соответствии  с  установившимся в кавалерийских частях обычаем,
стреляли  не  спешиваясь.  Клеверхауз,  видя,  что его лучшие люди падают от
неприятельского  огня,  ответить  на который достойным образом они не могли,
неоднократно  в  разных местах делал попытки пройти через трясину и навязать
противнику  бой  на  твердой  почве  и в более благоприятных для королевских
солдат  условиях.  Но  плотный  огонь повстанцев в сочетании с естественными
препятствиями помешал ему выполнить этот замысел.
     - Если  диверсия  Босуэла  не  удастся,  придется, видимо, отступать, -
сказал  он  Эвенделу.  -  А  пока  отведите  людей  за  пределы досягаемости
неприятельского  огня,  оставив  в ольшанике группы застрельщиков; пусть они
из-за укрытия беспокоят противника.
     Эти  приказания  были выполнены, и Клеверхауз стал с нетерпением ждать,
когда  же  покажутся  Босуэл  и  его  люди. Но и тому пришлось столкнуться с
препятствиями.  Начатый  им  обход  справа  не ускользнул от бдительного ока
Белфура  Берли,  который  немедля  ответил на него выдвижением левого фланга
своей  кавалерии,  так  что,  когда  Босуэл, проскакав довольно значительное
расстояние  по  ложбине,  нашел  более  или  менее  подходящую переправу, он
увидел, что силы противника превосходят его собственные.
     Эта неожиданность нисколько, однако, не охладила его пыла.
     - За  мной,  ребята,  -  обратился  он  к своим людям, - пусть никто не
посмеет  сказать,  что  мы показали спину, наткнувшись на этих круглоголовых
ханжей!
     Затем,  как  если бы в него вселился дух его предков, он зычным голосом
крикнул:  "Босуэл,  Босуэл!"  -  и, бросившись прямо в топь, проскочил ее во
главе  отряда  и  налетел на всадников Берли с такой яростью, что отогнал их
на  расстояние  пистолетного  выстрела,  собственноручно  убив троих. Берли,
предвидя,  какие  последствия вызовет поражение на этом участке, и зная, что
его   всадники   хотя  и  превосходят  противника  численностью,  однако  не
выдерживают  никакого  сравнения с солдатами регулярной армии ни в искусстве
владеть  оружием,  ни в кавалерийской выучке, устремился наперерез Босуэлу и
столкнулся  с ним один на один. В этих бойцах люди возглавляемых ими отрядов
видели  как  бы  своих  представителей,  и  в  результате произошло то, чему
скорее   место   в   романе,   чем   в   описании  достоверного  события.  И
лейб-гвардейцы  и  повстанцы  перестали сражаться и смотрели на Босуэла и на
Берли  такими  глазами,  словно  судьба  всего  этого дня зависела от исхода
единоборства  между  этими искусными и опытными рубаками. Участники поединка
и  сами, видимо, разделяли такое же мнение, так как, обменявшись двумя-тремя
нетерпеливыми  наскоками  и  нападениями,  они,  точно  по уговору, опустили
оружие,   чтобы   немного   передохнуть   после  предшествовавшей  борьбы  и
приготовиться  к  новой  схватке;  каждый  из  них  понимал, что перед ним -
достойный противник.
     - Ты  гнусный  убийца,  Берли,  -  сказал Босуэл, крепко сжимая палаш и
стиснув  зубы,  -  однажды  тебе удалось от меня ускользнуть, но твоя голова
(он  выпалил такое ужасающее проклятие, что мы не решаемся его повторить)...
стоит  того,  во  что  ее оценили, и она будет болтаться у луки моего седла,
или мой конь возвратится к своим с пустым седлом.
     - Да,  -  отозвался  Берли с видом суровой и мрачной решимости, - да, я
тот  самый Берли, который обещал уложить тебя на землю так, чтобы ты не смог
поднять  больше  голову.  И  да  сотворит  со мной Господь то же самое и еще
худшее, если я не сдержу своего слова.
     - Значит,  или ложе из вереска, или тысяча мерков! - воскликнул Босуэл,
обрушиваясь изо всей силы на Берли.
     - Меч  Господа  и меч Гедеона! - прокричал Белфур, отбивая удар Босуэла
и отвечая ему своим.
     Едва  ли часто случалось, чтобы оба участника поединка были столь равны
в  физической  силе,  в  искусстве  владеть  оружием и конем, в безграничной
храбрости  и  в  непримиримой  взаимной  вражде. Обменявшись многочисленными
свирепыми  ударами,  нанеся и получив по нескольку незначительных ран, они в
бешенстве   набросились   друг  на  друга,  подгоняемые  слепым  нетерпением
смертельной  ненависти:  Босуэл схватил Берли за портупею, Белфур вцепился в
воротник  его  куртки,  и оба свалились наземь. Товарищи Берли поспешили ему
на  выручку, но им помешали драгуны, и борьба опять стала общей. Но ничто не
могло  оторвать  Берли и Босуэла друг от друга, и они продолжали кататься по
земле,   борясь,   беснуясь,   с  пеной  у  рта,  упорством  своим  подобные
чистокровным бульдогам.
     Несколько  лошадей промчались над ними, но они не разжали объятий, пока
удар  копытом  не  сломал  правую  руку  Босуэла. Подавляя глубокий стон, он
отпустил  врага,  и  они  оба  вскочили  на  ноги.  Сломанная  рука  Босуэла
беспомощно  повисла  у  него  на  боку,  но  левой рукой он пытался нащупать
место,  где должен был находиться кинжал, который, однако, выпал из ножен во
время  борьбы. Устремив на противника взгляд, в котором сочетались бешенство
и  отчаяние,  он  стоял  теперь  безоружный и беззащитный; и Белфур, с диким
торжествующим  хохотом  взмахнув  палашом,  обрушил  его  на противника. Тот
устоял  на  ногах,  так как палаш лишь слегка задел ему ребра. Босуэл больше
не  защищался,  но, взглянув на Берли с усмешкой, в которой выразил всю свою
беспредельную ненависть, он презрительно бросил ему:
     - Подлый мужлан, ты пролил королевскую кровь!
     - Умри,  жалкая  тварь! - закричал Белфур, нанося новый удар, и на этот
раз  с  большим  успехом.  И,  наступив ногой на тело упавшего Босуэла, он в
третий  раз  ударил его своим палашом: - Умри, кровожадный пес! Умри, как ты
жил; умри, как подыхают животные, ни на что не уповая, ни во что не веря.
     - И  ничего  не  страшась,  -  прохрипел Босуэл, собрав последние силы,
чтобы  произнести  эти  гордые,  полные  непримиримости  слова,  и тотчас же
испустил дух.
     Поймать  пробегавшую  лошадь  за повод, вскочить в седло и броситься на
помощь  своим  было  для Берли делом какого-нибудь мгновения. Гибель Босуэла
окрылила  повстанцев  не меньше, чем смутила королевских драгун, и это сразу
решило  исход возобновившейся стычки. Несколько солдат было убито, остальные
перебрались  через  трясину и обратились в бегство. Победитель Берли, в свою
очередь,  переправился  через  топь, задумав использовать против Клеверхауза
такой  же  маневр,  какой  должен  был  выполнить  Босуэл. Он построил своих
людей,  собираясь  атаковать правое крыло королевских войск. Сообщая главным
силам  о своем успехе, он заклинал их именем неба перейти болото и завершить
славное дело Господне общей атакою на врага.
     Между  тем  Клеверхауз успел несколько выправить положение, создавшееся
после  беспорядочной  и  безуспешной атаки, и теперь ограничивался стрельбой
по  мятежникам  издали, которую вели несколько спешенных им лейб-гвардейцев.
Действуя  в  густом ольшанике у самого края топи, они своим плотным и метким
огнем  сильно  тревожили  неприятеля и сверх того внушали ему преувеличенное
представление  о  численности королевских солдат. Ведя бой списанным образом
и  все еще не теряя надежды, что диверсия Босуэла и его людей сможет создать
благоприятные  условия  для  общей  атаки  по  фронту, Клеверхауз неожиданно
увидел  перед  собой  одного из драгун, окровавленное лицо и измученный конь
которого явно свидетельствовали, что он только что из жаркого дела.
     - Ну  что,  Хеллидей?  -  спросил  Клеверхауз, знавший по имени каждого
драгуна в полку. - Где Босуэл?
     - Босуэл  погиб,  -  ответил  Хеллидей,  - и вместе с ним много хороших
ребят.
     - В   таком   случае,   Хеллидей,   -   сказал   Клеверхауз  с  обычной
невозмутимостью,   -   король   потерял   стойкого   и  преданного  солдата.
Неприятель, видно, перешел через топь?..
     - Большим  конным  отрядом,  под  командой  самого  дьявола,  что  убил
Босуэла, - ответил перепуганный насмерть солдат.
     - Тише,  тише!  -  оборвал его Клеверхауз, прикладывая палец к губам. -
Никому  ни  слова  об этом. Лорд Эвендел, наше отступление неизбежно. Такова
воля  рока.  Соберите людей, что засели в кустах, ведя огонь по врагу. Пусть
Аллан  построит  полк. Приказываю вам и ему отступать вверх по склону холма,
разделившись  на  два  отряда  и  попеременно прикрывая друг друга. А я буду
сдерживать   этих   висельников   силами   арьергарда,   время   от  времени
останавливаясь  и  сходясь  с  ними  врукопашную.  Они  сейчас  будут по эту
сторону  рва;  весь  их  боевой  порядок  пришел в движение, они готовятся к
переправе; не теряйте же времени!
     - Где   Босуэл   и   его  люди?  -  спросил  лорд  Эвендел,  пораженный
спокойствием своего командира.
     - Угомонился  навеки, - ответил Клеверхауз ему на ухо, - король потерял
слугу;  теперь  он  слуга  дьявола.  Но к делу, Эвендел, поезжайте, соберите
людей.  Аллану  и вам придется зажать их в кулак. Отступление - дело для нас
непривычное; но ничего, настанет и наш черед.
     Аллан  и  Эвендел  занялись выполнением возложенной на них Клеверхаузом
задачи,  но, прежде чем полк, разделенный на два отряда, успел перестроиться
для  отступления,  значительные  силы  противника  начали  переходить  топь.
Клеверхауз,  собравший  вокруг  себя  несколько  самых  опытных  и  отважных
драгун,  бросился с ними на перешедших через трясину, но еще действовавших в
одиночку  повстанцев.  Некоторые  из  них были убиты, другие загнаны назад в
топь,  и  это  позволило  основному ядру лейб-гвардейцев, теперь значительно
уменьшившихся  в  числе и павших духом из-за понесенных потерь, начать отход
вверх по склону холма.
     Однако  авангард неприятеля, получив подкрепление и поддерживаемый всем
войском  пресвитериан,  заставил  Клеверхауза последовать за полком. Никогда
ни  один  человек  не  показывал  примера  такого  безупречного  солдатского
поведения,  как  он в этом бою. Приметный из-за своего вороного коня и белых
перьев   на   шляпе,   он  первым  летел  в  многочисленные  атаки,  которые
возобновлял   всякий   раз,  как  только  представлялась  хоть  какая-нибудь
возможность   остановить  продвижение  неприятеля  и  прикрыть  отступление.
Являясь  мишенью  для каждого, он, казалось, был недоступен пулям. Суеверные
фанатики,  убежденные  в  том,  что  его охраняет сам сатана, уверяли, будто
видели  собственными глазами, как в разгар сражения, когда он носился взад и
вперед  в  вихре  жестокой  схватки,  от  его  кожаной куртки и от ботфортов
отскакивали,  словно  градины  от гранитной скалы, целые рои пуль. Многие из
повстанцев  заряжали  в  этот  день  мушкеты разрезанным на куски серебряным
долларом,  считая,  что  этого  гонителя  святой  церкви,  которого не берет
свинец, можно убить только серебряной пулей.
     - Бей  его  холодным  оружием!  -  кричали в рядах повстанцев, когда он
бросался  в  атаку.  - Палить в него - только зря переводить порох. От этого
столько же проку, как от стрельбы в сатану.
     Но   хотя   подобные   крики  раздавались  со  всех  сторон,  появление
Клеверхауза  наполняло  души  повстанцев  таким  суеверным  ужасом,  что они
расступались,  завидев  его,  словно  он был сверхъестественным существом, и
лишь  немногие отваживались скрестить с ним клинки. И все же его войска были
вынуждены  отходить  назад  и  испытывать  на  себе  все тяготы отступления.
Солдаты,   отход   которых   он   обеспечивал,  обнаружив,  что  численность
переправившихся   через   болото   повстанцев  продолжает  неуклонно  расти,
утратили  стойкость, так что майору Аллану и лорду Эвенделу было все труднее
заставлять   их   останавливаться   и   сохранять   боевой   порядок.  Отход
лейб-гвардейцев  становился  все  торопливее,  и  это  вносило  еще  большее
замешательство  в  их  ряды.  Чем  ближе  подходили драгуны к вершине холма,
откуда  в недобрый час спустились в ложбину, тем больше возрастала среди них
паника.   Всякому   не   терпелось   перевалить   поскорее   через   гребень
возвышенности   и   укрыться,  таким  образ