ним гостем, но, надеюсь, все же желанным, - ответил майор,
здороваясь  со  вдовой  своего  покойного  брата.  -  Я  узнал  из  записки,
присланной  Эдит  в  Чарнвуд  по  поводу кое-каких ее нарядов и книг, что вы
ожидаете  нынешним  утром  Клеверза,  и  подумал,  что такой старый ружейный
кремень,  как  я,  не  без  удовольствия  поболтал  бы  с этим идущим в гору
солдатом. Я приказал Пайку седлать Килсайда, и вот мы оба у вас.
     - И  до чего кстати, - сказала старая леди. - Я сама хотела просить вас
об   этом,   но   посчитала,   что  уже  поздно.  Как  видите,  я  занимаюсь
приготовлениями. Все должно быть совершенно таким же, как тогда...
     - Когда  король  завтракал  в  Тиллитудлеме,  -  сказал майор, который,
подобно  всем  друзьям леди Маргарет, боялся повествования об этом событии и
поторопился  пресечь хорошо известный ему рассказ. - Да, да, это утро крепко
засело у меня в памяти; вы помните, ведь я служил его величеству за столом.
     - Совершенно  верно,  -  сказала  леди  Маргарет, - и вы можете, должно
быть, напомнить мне некоторые подробности.
     - Нет,  сестрица, увы! - ответил майор. - Проклятый обед, которым через
несколько  дней  Нол угостил нас под Вустером, вышиб из моей памяти все ваши
чудесные  яства.  Но  что  я вижу? Тут даже то большое турецкое кресло, и на
нем те же подушки.
     - Трон,   братец;  с  вашего  позволения,  это  трон,  -  наставительно
произнесла леди Маргарет.
     - Трон  так  трон, - продолжал майор, - и он послужит Клеверзу исходной
позицией для атаки на паштет, не так ли, сестрица?
     - Нет,  братец,  -  ответила леди, - эти подушки покоили на себе нашего
обожаемого  монарха,  и  их,  даст  Бог,  не обременит, пока я жива, тяжесть
какой-нибудь менее достойной особы.
     - В  таком случае, - сказал старый солдат, - вам не следовало оставлять
их  на  глазах  почтенного  старого  кавалериста,  проскакавшего до завтрака
десять миль; признаюсь, они выглядят страшно заманчиво. А где Эдит?
     - У  зубцов  сторожевой  башенки, - ответила старая леди, - ждет, когда
покажутся наши гости.
     - Ну  что  ж,  пожалуй, и я поднимусь наверх. И раз этот зал приведен в
полную  боевую готовность, то и вам не мешало бы отправиться вместе со мной.
Чудесная вещь, доложу вам, любоваться кавалерийским полком на марше.
     Произнося  эти  слова,  майор  со старинной галантностью предложил леди
Маргарет    руку,   принятую   ею   с   теми   церемониями   и   выражениями
признательности,  что были в ходу в Холирудском дворце до 1642 года, который
на время вывел из моды и придворные церемонии, и дворцы.
     У  зубцов  башенки,  куда  они  поднялись,  проделав  нелегкий  путь по
винтовой  лестнице  с  неудобными,  грубо сложенными ступенями, майор увидел
Эдит,  нисколько  не  похожую  на  молодую девицу, сгорающую от нетерпения и
любопытства   в   ожидании   блестящих   драгун,   но,   напротив,  бледную,
подавленную,  с лицом, которое неоспоримо доказывало, что минувшею ночью сон
не  слетал  к  ее  изголовью.  Доброго  старого  воина  поразил и огорчил ее
измученный  вид,  тогда  как  леди  Маргарет  в суете приготовлений к приему
высокого гостя ничего этого, видимо, не замечала.
     - Что  с  тобой,  глупышка?  - сказал он, обращаясь к Эдит. - Почему ты
выглядишь,  как  жена  офицера,  раскрывающая  после  кровавого  дела  "Ньюз
леттер"  и  боящаяся  найти  в  списке  убитых и раненых имя своего супруга?
Впрочем,  причина  ясна: ты начиталась этих дурацких романов, ты глотаешь их
днем  и  ночью  и  льешь  слезы  над  страданиями,  которых никто никогда не
испытывал.  Каким  образом,  черт  побери,  можешь  ты  верить бессмысленным
басням  вроде того, что Артамен, или как его там, сражался в одиночку против
целого  батальона?  Удачно  сразиться  одному  против трех - и то величайшее
чудо,  и я никогда не встречал никого, кроме капрала Раддлбейна, кто решался
бы  драться  при  этих  условиях.  А эти проклятые книги изображают какие-то
совершенно  невероятные подвиги, и позволительно думать, ты сочла бы капрала
полным   ничтожеством.   Я  охотно  отправил  бы  тех,  кто  стряпает  такую
несусветную чушь, на аванпосты, поближе к огню.
     Леди  Маргарет,  которая  и сама любила романы, не преминула вступиться
за них.
     - Мосье  Скюдери,  -  сказала она, - сам солдат, и, как мне приходилось
слышать, отличный; то же самое и господин д'Юрфе.
     - Тем  хуже  для  них; кому-кому, а им полагалось бы основательно знать
то,  о  чем они пишут. Что до меня, то последние двадцать лет я не раскрывал
ни  одной  книги,  за  исключением  Библии,  да еще "В чем долг человека", и
совсем  недавно,  -  сочинения  Тернера  "Pallas  Armata,  или Руководство к
использованию  пикинеров",  хотя и не согласен с придуманною им тактикой. Он
предлагает  располагать  кавалерию  впереди  пикинеров,  вместо  того  чтобы
помещать  ее  на их крыльях; не сомневаюсь, что, поступи мы так при Килсайте
и  не поставь горсточки наших всадников с флангов, противник первой же своею
атакой смял бы их и оттеснил к нашим горцам. Но что это? Я слышу литавры.
     Все  устремились  к  зубцам  башенки,  откуда  открывался вид на далеко
протянувшуюся  долину  реки.  Замок Тиллитудлем стоял, а может быть, стоит и
поныне  на очень крутом и обрывистом берегу Клайда*, в том месте, где в него
впадает  довольно  большой  ручей.  Через  этот  ручей,  близ его устья, был
переброшен  узкий  горбатый  одноарочный  мост,  и по этому мосту, а затем у
основания  высокого  и  изрезанного  берега  проходила,  извиваясь,  большая
дорога;  укрепления Тиллитудлема, господствовавшие над дорогой и переправой,
приобретали  в  военное время исключительно большое значение, ибо, кто хотел
обеспечить  за  собой  пути  сообщения  между лежащими выше глухими и дикими
округами  и  теми,  что  находятся  ниже,  где долина расширяется, становясь
пригодной  для  земледелия,  тот  должен  был  удерживать  в своих руках эту
твердыню.  Внизу  повсюду  расстилались  леса;  впрочем,  на ровных местах и
слегка  покатых  склонах  в  непосредственном  соседстве  с  рекой виднелись
хорошо  возделанные  поля  неправильной  формы,  отделенные  одно от другого
живыми  изгородями  и  рощицами;  было  очевидно,  что эти участки отвоеваны
человеком  у  леса,  который  теснил  их отовсюду, занимая сплошным массивом
более  крутые  откосы  и  более  отдаленные  берега. Чистый сверкающий поток
коричневого  оттенка,  напоминающего кернгорнский горный хрусталь, пробегает
по  этой  романтической  местности,  делая смелые изгибы и петли, то прячась
между   деревьями,  то  вновь  открываясь  взору.  С  предусмотрительностью,
неведомой  в  других уголках Шотландии, крестьяне развели вокруг своих жилищ
сады,  и  бурное  цветение яблонь в эту весеннюю пору придавало нижнему краю
долины вид огромного цветника.
     ______________
     *  Замок  Тиллитудлем  - плод фантазии автора; впрочем, развалины замка
Кренсена,  на  берегу  Нисена,  приблизительно в трех милях от его слияния с
Клайдом,  напомнят  читателю  описания, которые он встретит в романе. (Прим.
автора.)

     Вверх  по  течению  Клайда  характер пейзажа заметно менялся к худшему.
Холмистый,  пустынный,  невозделанный край подступал к берегам реки, деревья
здесь  были  редкими  и теснились поближе к потоку; невдалеке от него унылые
пустоши   сменялись  тяжелыми  и  бесформенными  холмами,  которые,  в  свою
очередь,  переходили  в  гряду величавых, высоких гор, смутно различаемых на
горизонте.  Таким  образом,  с  башни  открывался вид в двух направлениях: с
одной  стороны - на прекрасно возделанную и веселую местность, с другой - на
дикие и мрачные, поросшие вереском пустоши.
     Глаза  собравшихся  у  зубцов  башенки  были прикованы к нижней стороне
долины,  и  не только из-за того, что вид этот был привлекательнее, но также
и  потому,  что  оттуда,  где  извивалась,  взбираясь вверх, большая дорога,
начали  доноситься  далекие  звуки  военной  музыки, возвещавшей приближение
давно  ожидаемого  полка  лейб-гвардейцев.  Вскоре в отдалении показались их
тускло  поблескивающие  ряды;  они то исчезали, то вновь появлялись, так как
иногда  их  скрывали  деревья  и  изгибы дороги, и вообще различить их можно
было  главным  образом  по  вспышкам  яркого света, который время от времени
излучало  на  солнце  оружие.  Колонна  была  длинная и внушительная - в ней
насчитывалось  до  двухсот  пятидесяти  всадников;  сверкание  их  палашей и
развевающиеся  знамена  в  сочетании со звонкими голосами труб и громыханием
литавр  заставляли  сердца  трепетать  страхом  и радостным возбуждением. По
мере  их  приближения  все  отчетливее  становились видны ряды этих отборных
солдат,  в  полном  вооружении  и на великолепных конях, следовавшие длинною
вереницей друг за другом.
     - Это   зрелище   молодит   меня  лет  на  тридцать,  -  сказал  старый
кавалерист,  -  и  все  же  мне  был  бы  не по душе тот род службы, который
навязывают  этим  бедным  ребятам.  Мне  пришлось  испить свою чашу во время
гражданской  войны;  могу  сказать,  не колеблясь, что никогда не служил я с
таким  удовольствием,  как  за  границей,  когда  мы  рубились  с врагами, у
которых  и лица и язык были чужими. Скверное дело слышать, как кто-нибудь на
родном,  шотландском  наречии  молит  тебя о пощаде, а ты должен рубить его,
как  если  бы  он  вопил  чужеземное  "Misericorde!"*.  Ба,  да  они  уже  в
Несервудской  низинке; славные ребята, честное слово! И какие кони! Тот, кто
несется  вскачь от хвоста колонны к ее голове, не кто иной, как сам Клеверз;
вот  он уже впереди, и они въехали на мост; не пройдет и пяти минут, как они
будут у нас.
     ______________
     * Пощады! (франц.)

     Возле  моста, под башней, полк разделился надвое, причем большая часть,
поднявшись  по  левому  берегу  ручья и переправившись вброд несколько выше,
пустилась  к  ферме  -  так  обычно  называли  большую  усадьбу с различными
хозяйственными  постройками,  -  где  по  приказанию  леди Маргарет все было
готово  для их приема и угощения. Только офицеры со своим знаменем и охраной
при  нем  направились  по  круто  поднимавшемуся  проезду  к главным воротам
замка,  исчезая  время  от  времени  за  выступами берега или среди огромных
старых   деревьев,   скрывавших  их  своими  ветвями.  Наконец  узкая  тропа
кончилась,  и  они  оказались  перед  фасадом старого замка, ворота которого
были  гостеприимно распахнуты в ожидании их прибытия. Леди Маргарет вместе с
Эдит  и  деверем,  поспешно  спустившись  со своего наблюдательного поста, в
сопровождении  многочисленной  свиты  из  слуг,  которые  в меру возможного,
принимая  во  внимание  вчерашнюю  оргию,  все  же  соблюдали  установленный
этикет,  появились  перед  гостями,  чтобы  встретить  и  приветствовать их.
Отменно  галантный  юный  корнет  (родня  и  тезка  Клеверхауза,  с  которым
читатель  успел уже познакомиться) в знак уважения к высокому титулу знатной
хозяйки  и  чарам  ее  красавицы  внучки под звуки фанфар склонил офицерское
знамя,  и  старые стены ответили эхом на переливчатые голоса труб и на топот
и ржание коней.
     Клеверхауз  без  посторонней  помощи спрыгнул с вороного коня, который,
быть  может,  был самым красивым во всей Шотландии. На нем не было ни одного
белого  волоска, и это обстоятельство, наряду с его нравом, быстротою и тем,
что   он  нередко  носил  на  себе  своего  седока  в  погоню  за  мятежными
пресвитерианами,  породило  среди  последних  молву,  что скакун был подарен
своему   нынешнему   владельцу   самим   сатаною,   чтобы   помогать  ему  в
преследовании  этих  вечных  скитальцев.  После  того как Клеверхауз с чисто
военной  учтивостью  выразил  свое  почтение дамам и принес извинения за все
неудобства,  которые причинил леди Маргарет и ее близким, а в ответ выслушал
от  нее  подобающие случаю уверения в том, что никаких неудобств не было, да
и  быть  не  могло,  раз  столь  заслуженный  воин  и столь верный слуга его
величества   короля   оказывает   своим   присутствием   честь   стенам   ее
Тиллитудлема,  - короче говоря, после того, как были соблюдены все правила и
формулы  гостеприимства  и  вежливости,  полковник  попросил у леди Маргарет
позволения  выслушать рапорт сержанта Босуэла, стоявшего тут же, и, отойдя в
сторону,  коротко  с  ним  переговорил.  Майор Белленден воспользовался этой
заминкой  и  сказал, обращаясь к племяннице, однако так, чтобы леди Маргарет
не услышала его слов:
     - Ну  и  глупышка  ты, Эдит! Посылать с нарочным письмо, набитое всяким
вздором  о  книгах  и  тряпках,  и  всунуть  единственное, за что можно дать
мараведи, куда-то в самый конец, в постскриптум!
     - Я  не знала, - ответила Эдит в замешательстве, - я не знала, подобало
ли мне, подобало ли...
     - Понимаю,  ты  хочешь сказать, ты не знала, имеешь ли право испытывать
сочувствие  к  пресвитерианину.  Но  я  знал  еще  отца  этого парня. Он был
славный  солдат, и если был когда-то на ложном пути, то был и на правильном.
Я  должен  похвалить твою осторожность, Эдит: бабушке действительно не стоит
говорить  об  этом  юноше; ты можешь рассчитывать на мое молчание, я тоже не
стану  посвящать  ее  в  это  дело. Попробую поговорить с Клеверзом. Пойдем,
дорогая, они уже отправились завтракать. Нужно идти и нам.


                                 Глава XII

                                           С утра они плотно решили поесть -
                                           Такой уж обычай у путников есть.

                                                                      Прайор

     Завтрак  леди  Маргарет  Белленден  столько  же  походил на современный
"dejeuner"*,  как  большой,  выложенный каменными плитами зал Тиллитудлема -
на  современную  столовую.  Ни чая, ни кофе, ни булочек, ни печенья, но зато
солидная  и существенная еда: пасторский окорок, рыцарское филе, благородная
вырезка,  отменный  паштет  из  дичи;  при  этом  серебряные  кувшины,  едва
спасенные  от ковенантеров и теперь вновь извлеченные из тайников, некоторые
с  элем, другие с медом, а прочие с тонким вином различных сортов и букетов.
Аппетит  гостей вполне соответствовал великолепию и солидности поданных яств
-  не  вялое  поклевывание,  не  детская  забава,  а  упорное  и  длительное
упражнение  челюстей,  к  которому  приучают ранний подъем и тяготы походной
жизни.
     ______________
     * легкий завтрак (франц.).

     Леди  Маргарет  с  наслаждением  наблюдала за тем, как заготовленные ею
лакомые  кусочки  с  поразительной  быстротой  исчезали во чреве ее почетных
гостей;  ей  почти не приходилось потчевать кого-либо из них, за исключением
разве  одного  Клеверхауза,  а  между  тем  в  обычае  дам  той  эпохи  было
вкладывать  в  это  дело  такую  неумолимость,  словно их гости подвергаются
"peine forte et dure"*.
     ______________
     * наказанию тяжелому и суровому (франц.).

     Впрочем,  самый  почетный  гость,  озабоченный  больше комплиментами по
адресу  мисс  Белленден,  возле  которой  его  посадили, чем удовлетворением
своего  аппетита,  был  недостаточно  внимателен  к  расставленным перед ним
изысканным  блюдам.  Эдит  молча слушала бесчисленные любезности, которые он
ей  расточал  голосом,  обладавшим  счастливой  способностью мягко журчать в
приятной   беседе,  но  в  шуме  сражения  звучать  "среброзвонной  трубой".
Сознание,  что  она  находится  рядом  с внушающим ужас вождем, от чьего "да
будет   так"   зависит   судьба  Генри  Мортона,  воспоминание  о  страхе  и
благоговейном  трепете, порождаемых одним именем этого военачальника, лишили
ее  на  время  не только смелости отвечать на его вопросы, но даже решимости
взглянуть  на  него.  Когда же, ободренная наконец его тоном, она подняла на
него  глаза и пролепетала что-то ему в ответ, оказалось, что в сидящем рядом
с  ней  человеке  нет  ни  одного  из  тех  жутких свойств, которыми она его
наделила в своем воображении.
     Грэм  Клеверхауз  был  во  цвете  лет, невысок ростом и худощав, однако
изящен;  его  жесты, речь и манеры были такими, каковы они обычно у тех, кто
живет  среди  веселья  и  роскоши.  Черты  его  отличались  присущей  только
женщинам  правильностью.  Овальное  лицо,  прямой,  красиво  очерченный нос,
темные  газельи  глаза,  смуглая  кожа, сглаживавшая некоторую женственность
черт,  маленькая  верхняя  губа  со  слегка  приподнятыми,  как  у греческих
статуй,  уголками, оттененная едва заметной линией светло-каштановых усиков,
и  густые,  крупно  вьющиеся  локоны  такого  же  цвета, обрамлявшие с обеих
сторон  его  выразительное лицо, - это была наружность, какую любят рисовать
художники-портретисты и какою любуются женщины.
     Суровость  его  характера,  равно  как  и  более возвышенное качество -
безграничная  и  деятельная  отвага, которую вынуждены были признавать в нем
даже   враги,   таилась   за   внешностью,   подходившей,  казалось,  скорее
придворному  или  завсегдатаю  салонов,  чем  солдату.  Благожелательность и
веселость,  которыми  дышали  черты  его  привлекательного  лица, одушевляли
также  любое  его  движение  и  любой  жест; на первый взгляд Клеверхауз мог
показаться  скорее  жрецом  наслаждений,  чем  честолюбия. Но за этой мягкой
наружностью  скрывалась  душа, безудержная в дерзаниях и замыслах и вместе с
тем  осторожная  и  расчетливая,  как у самого Макиавелли. Глубокий политик,
полный,  само  собой  разумеется,  того презрения к правам личности, которое
порождается  привычкой к интригам, этот полководец был холоден и бесстрастен
в  опасностях,  самонадеян и пылок в своих действиях, беззаботен перед лицом
смерти  и  беспощаден  к  врагам.  Таковы  бывают люди, воспитанные временем
раздоров,  люди,  чьи  лучшие  качества,  извращенные политической враждой и
стремлением  подавить  обычное  в  таких случаях сопротивление, весьма часто
сочетаются  с  пороками  и  страстями,  сводящими  на  нет  их достоинства и
таланты.
     Пытаясь  отвечать  на  любезности  Клеверхауза,  Эдит  проявила столько
застенчивости, что ее бабушка сочла нужным поспешить к ней на помощь.
     - Эдит   Белленден,   -   сказала   старая  леди,  -  вследствие  моего
уединенного  образа  жизни  так  мало встречала людей своего круга, что ей и
впрямь  трудно  поддерживать  разговор и отвечать подобающим случаю образом.
Воины  у  нас  редкие  гости,  полковник Грэм, и, за исключением юного лорда
Эвендела,  нам  едва  ли  случалось  принимать  у себя джентльмена в военной
форме.  Кстати,  вспомнив  об  этом  отличном  молодом  дворянине, могу ли я
осведомиться  у вас, будем ли мы иметь удовольствие видеть его сегодня среди
ваших гвардейцев?
     - Лорд  Эвендел,  сударыня,  проделал  поход  вместе  с нами, - ответил
Клеверхауз,  -  но я счел необходимым послать его с небольшим отрядом, чтобы
рассеять  этих  негодяев, которые до того обнаглели, что собрались в скопище
на расстоянии каких-нибудь пяти миль от моей штаб-квартиры.
     - Вот  как!  -  воскликнула  старая  леди.  -  Это, можно сказать, верх
безрассудства,  на  которое я считала неспособными этих мятежников изуверов.
Да,  странные  у нас времена! Скверный дух в наших местах, полковник; это он
толкает  вассалов  знатных  особ  бунтовать  против  тех,  кто их содержит и
кормит.  Один  из  моих людей, здоровый и крепкий, на днях наотрез отказался
выполнить  мое  требование  и  отправиться  на  боевой смотр. Не найдется ли
закона, полковник, на такого ослушника?
     - Полагаю,   что   за   этим   дело  не  станет,  -  ответил,  сохраняя
невозмутимое  спокойствие,  Клеверхауз.  -  Лишь  бы ваша милость соизволила
назвать имя и указать местопребывание провинившегося.
     - Его  имя,  -  ответила  леди  Маргарет,  -  Кутберт  Хедриг.  Не могу
сказать,  где  сейчас  его  дом;  после  своей выходки, можете мне поверить,
полковник,  он недолго оставался у нас в Тиллитудлеме и был тотчас же изгна