согласие ставило его в положение совершенно для него новое и к тому же весьма опасное. Он все еще колебался и пустился было в какие-то объяснения голосом, дрожащим скорее от страха, чем от возмущения, как ни старался он заглушить оба эти чувства и представить все дело в виде простой шутки. Но тут Бэйби забормотала ему в самое ухо:
     - Ты это что же вздумал? Хочешь, видно, прозевать свою долю китового жира? А ведь долгая шетлендская зима на носу! Здесь, говорят, самый ясный декабрьский день не светлее безлунной ночи в Мирнее.
     Это хозяйственное соображение в сочетании со страхом перед юдаллером и боязнью показаться менее храбрым, чем прочие, настолько оживило дух нашего агронома, что он взмахнул вилами и вскочил в шлюпку с видом самого Нептуна, потрясающего трезубцем.
     Все три шлюпки, на которые возложено было столь опасное поручение, приблизились к темной туше, возвышавшейся, подобно острову, в самом глубоком месте воу. Кит позволил им подойти, не выказав ни малейшего признака жизни. В полном молчании и со всеми предосторожностями, которых требовала исключительная трудность задуманного, бесстрашные охотники, после первой неудачной попытки и многих дальнейших усилий добившись наконец своего, захлестнули канат вокруг неподвижного туловища и передали концы его на берег, где сотня рук тотчас же прочно его закрепила. Но не успели еще покончить с этим делом, как начался прилив, и юдаллер оповестил всех присутствующих, что рыбину надо убить или по крайней мере тяжело ранить, прежде чем глубина воды у бара подымется настолько, что животное окажется на плаву, ибо тогда они весьма рискуют упустить свою добычу и тщетны окажутся все их доблестные усилия.
     - А потому, - заявил он, - пора приниматься за дело! Пусть управляющему выпадет честь нанести первый удар!
     Отважный Триптолемус подхватил приказ на лету. Надо сказать, что терпение, с которым животное позволило набросить на себя петлю, не выказав при этом ни малейшего сопротивления, значительно поубавило страх агронома и сильно уронило в его мнении самого кита. Триптолемус заявил, что у этой рыбины, видно, не больше ума и едва ли больше проворства, чем у самой обыкновенной улитки. Под влиянием столь ошибочного взгляда на презренного, по его мнению, противника мейстер Йеллоули, не дожидаясь ни должного сигнала, ни лучшего оружия, ни более подходящего положения шлюпки, вскочил на ноги и бросил что было сил свои навозные вилы в злополучное чудовище. Это опрометчивое открытие военных действий было столь неожиданным, что шлюпки не успели даже отойти от кита на безопасное расстояние.
     Магнус Тройл, который думал только подшутить над управляющим, на самом же деле собирался поручить нанесение первого удара кому-либо вооруженному копьем и обладавшему большим опытом, успел лишь крикнуть: "Берегись, ребята, или он всех нас потопит!" - как чудовище, неожиданно выведенное из своего пассивного состояния орудием, пущенным рукой Триптолемуса, выбросило в воздух с шумом, подобным взрыву парового котла, огромный столб воды и в то же время принялось во все стороны бить хвостом. На шлюпку, которой командовал Магнус, обрушился настоящий соленый душ, и предприимчивый Триптолемус, окаченный с ног до головы водой, был настолько поражен и напуган последствиями своего собственного славного выступления, что упал навзничь, прямо под ноги остальным охотникам, которые, не имея времени обращать на него внимание, изо всех сил гребли по направлению к мелкому месту, где кит не мог бы их настигнуть. Так наш бедный агроном и лежал некоторое время, попираемый ногами гребцов, пока не послышалась команда сушить весла, чтобы вычерпать набравшуюся в шлюпку воду, после чего юдаллер приказал грести к берегу и высадить лишнего пассажира, столь малообещающим образом начавшего охоту.
     Тем временем остальные шлюпки успели отойти на безопасное расстояние, и теперь как с моря, так и с суши на несчастного обитателя морских глубин посыпались самые разнообразные метательные орудия. Отовсюду полетели в него гарпуны, копья и пули, и люди принялись всеми возможными способами раздражать животное, чтобы оно растратило свои силы в бесполезной ярости. Когда кит убедился, что со всех сторон его окружает мелководье, а тело удерживает канат, он стал судорожно биться, чтобы вырваться на свободу, издавая звуки, похожие на глубокие и громкие стоны, способные разжалобить кого угодно, но только не привычных к ним китоловов. Струи воды, которые он теперь непрерывно выбрасывал в воздух, начали окрашиваться кровью, и волны, окружавшие животное, приняли такой же темно-красный оттенок. Нападающие тем временем удвоили свои усилия; особенно же стремились отличиться соперничавшие друг с другом Мордонт Мертон и Кливленд - каждый старался выказать больше храбрости, подойти как можно ближе к страшному в своей предсмертной ярости чудовищу и нанести этой огромной туше самую глубокую и тяжелую рану.
     Борьба, казалось, подходила к концу, ибо хотя кит время от времени принимался еще судорожно биться, чтобы вырваться на свободу, однако силы его были уже, по-видимому, настолько истощены, что, даже невзирая на помощь прилива, который тем временем достиг уже порядочной высоты, вряд ли животному удалось бы освободиться от своих преследователей и спастись.
     Магнус дал знак еще ближе подойти к киту, гаркнув при этом:
     - Подгребайте к нему, ребята, он теперь не такой уже бешеный! Триптолемус, пожалуй, получит на зиму ворвани для своих двух ламп в Харфре! Подгребайте, ребята!
     Но, прежде чем приказ этот успели выполнить, две другие шлюпки предвосхитили его намерение, и Мордонт Мертон, горя желанием превзойти храбростью Кливленда, со всей силой, на какую был способен, вонзил короткую пику в тело животного. Левиафан (как это бывает порой с целым народом, чьи силы, кажется, уже полностью истощены различными потерями и невзгодами) собрал всю свою мощь для последнего отчаянного усилия, которому суждено было на этот раз увенчаться успехом. Пика, брошенная Мордонтом, прошла, видимо, через защитный слой ворвани и достигла какого-то весьма чувствительного органа, ибо животное громко взревело, послало в воздух целый фонтан воды, смешанной с кровью, и, оборвав крепкий канат, словно простую веревку, опрокинуло ударом хвоста шлюпку Мертона, в отчаянном порыве перебросило себя через бар, уровень воды над которым благодаря приливу уже значительно повысился, и устремилось в море, унося на себе целый лес вонзившихся в его тело орудий и оставляя за собой на волнах темно-красный след.
     - Вот уплывает ваш кувшин с ворванью, мейстер Йеллоули, - закричал Магнус, - и придется вам теперь либо жечь баранье сало, либо ложиться спать в потемках!
     - Operam et oleum perdidi <Я потерял труды и жир (лат.).>, - пробормотал Триптолемус, - но пусть меня живьем, как Иону, проглотит кит, если я еще хоть раз в жизни пойду охотиться на подобное чудовище.
     - Но где же Мордонт Мертон? - воскликнул Клод Холкро. И в самом деле, юноша, оглушенный ударом в тот момент, когда шлюпка его была пробита, оказался не в состоянии плыть к берегу, как прочие, и его бесчувственное тело уносили волны.
     Мы уже упоминали о странном и бесчеловечном предрассудке, из-за которого шетлендцы той эпохи весьма неохотно оказывали помощь утопающим на их глазах людям, хотя именно этой опасности островитянам и приходилось подвергаться чаще всего. Три человека, однако, оказались выше этого предрассудка. Первый из них, Клод Холкро, тут же бросился с невысокой скалы, на которой стоял, прямо в воду, совершенно упустив из виду, как он сам впоследствии сознался, что не умеет плавать и хотя владеет арфой подобно Ариону, но к услугам его нет покорных ему дельфинов. Однако едва поэт погрузился в холодную воду, как тотчас же осознал всю свою беспомощность: волей-неволей пришлось ему ухватиться за ту же скалу, с которой он только что спрыгнул, и он рад был выбраться снова на берег, отделавшись одним купанием.
     Благородный Магнус Тройл, увидев Мордонта в опасности, забыл свою недавнюю к нему неприязнь и готов был тут же броситься ему на помощь, если бы Эрик Скэмбистер силой не удержал его.
     - Стойте, сэр, стойте! - воскликнул верный слуга. - Капитан Кливленд уже доплыл до мейстера Мордонта; пусть оба чужестранца помогают один другому, а мы спокойно посмотрим, чем кончится у них дело. Да разве возможно, чтобы светоч нашей страны погас из-за подобных молодцов? Стойте смирно, сэр, прошу вас, Бреднесс-воу не пуншевая чаша, а человек не тост, и его не так-то легко выудить длинной ложкой.
     Это мудрое замечание, однако, пропало бы даром, если бы Магнус сам не увидел, что Кливленд действительно бросился в воду, поплыл на помощь Мордонту и поддерживал его на поверхности до тех пор, пока шлюпка не подошла на выручку к ним обоим. Но как только непосредственная опасность, столь громко заявлявшая о себе, миновала, благородное желание юдаллера оказать юноше помощь исчезло, и, вспомнив обиду, нанесенную или якобы нанесенную ему Мордонтом Мертоном, он сердито вырвал руку у Эрика и, мрачно повернувшись спиной к берегу, заявил, что тот просто старый дурак, если думает, что ему, Магнусу, есть дело до того, выплывет этот парень, или нет.
     Несмотря, однако, на свое напускное равнодушие, Магнус никак не мог удержаться, чтобы не заглянуть через головы людей, которые окружили Мордонта, как только его вынесли на берег и принялись усердно приводить в чувство; юдаллер до тех пор не мог вернуть себе видимость полного безразличия, пока юноша не приподнялся и не сел, доказав тем самым, что несчастный случай не привел ни к каким серьезным последствиям. Только тогда, громко обругав присутствующих за то, что никому не пришло в голову дать парню водки, юдаллер мрачно зашагал прочь, словно ему и дела не было до Мордонта.
     Женщины, которые всегда чрезвычайно зорко подмечают признаки, выдающие чувства той или иной из них, и тут не преминули отметить, что когда сестры из Боро-Уестры увидели, как Мордонт погрузился в воду, Минна побледнела как смерть, а Бренда несколько раз закричала от ужаса. Но хотя это вызвало немалое число весьма многозначительных кивков, ужимок и подмигиваний - видно, дескать, старое знакомство не так-то легко забывается, - однако в конце концов кумушки милостиво признали, что трудно было бы ожидать от сестер меньших знаков участия, когда товарищ их детских игр чуть не погиб у них на глазах.
     Какой бы интерес, однако, ни возбуждало состояние Мордонта, пока он был в опасности, оно стало заметно ослабевать по мере того, как юноша приходил в себя, и когда силы его окончательно восстановились, около него остались только Клод Холкро и еще двое или трое из присутствующих. Шагах в десяти от них стоял Кливленд, с его волос и платья стекала вода, а на лице было написано очень странное выражение, что тотчас же бросилось в глаза Мордонту. Пренебрежительная улыбка капитана и его надменный взгляд, казалось, говорили, что он сбросил тяготившую его прежде сдержанность, и лицо его выражало теперь нечто похожее на презрительное удовлетворение. Клод Холкро поспешил сообщить Мордонту, что он обязан своим спасением Кливленду, и юноша, поднявшись с земли, в горячем порыве признательности, забыв все остальные чувства, бросился к своему спасителю с протянутой рукой, чтобы от всего сердца поблагодарить его. Однако он с изумлением остановился, увидев, что Кливленд отступил на шаг или два, скрестил руки на груди и не взял протянутой ему руки. Мордонт отступил, в свою очередь, пораженный грубым жестом и почти оскорбительным взглядом, которыми Кливленд, относившийся к нему прежде с сердечной простотой или, во всяком случае, с вежливой терпимостью и оказавший ему столь значительную услугу, встретил теперь его благодарность.
     - Довольно! - произнес Кливленд, увидев удивление Мордонта. - Не будем больше говорить об этом. Я заплатил свой долг, и теперь мы квиты.
     - Я больше обязан вам, капитан Кливленд, - ответил Мордонт, - ибо вы ради меня подвергали опасности свою жизнь, тогда как я помог вам без малейшего с моей стороны риска. Да к тому же, - прибавил он, чтобы придать разговору более благодушный характер, - вы подарили мне ружье.
     - Только трусы учитывают в игре опасность, - сказал Кливленд. - Опасность была спутником всей моей жизни и сопровождала меня в тысячах еще более страшных приключений; что же до ружей, то у меня их имеется достаточно, и если хотите, то можно испытать, кто из нас лучше умеет владеть ими.
     В тоне, каким были сказаны эти слова, звучало нечто, чрезвычайно глубоко задевшее Мордонта: они "таили зло", как говорит Гамлет, и грозили, очевидно, бедой. Кливленд увидал изумление юноши, подошел к нему вплотную и, понизив голос, произнес:
     - Вот что, мой юный друг, среди джентльменов удачи в том случае, если двое гонятся за одной добычей и стремятся отнять друг у друга ветер, принято считать, что шестьдесят ярдов морского берега и пара ружей - неплохой способ для того, чтобы уравнять шансы.
     - Я не понимаю вас, капитан Кливленд, - ответил Мордонт.
     - Ах, вы не понимаете меня! Ну конечно, я так и думал, что не поймете, - ответил капитан и, круто повернувшись на каблуках, с улыбкой, похожей на издевательство, смешался с гостями. Вскоре Мордонт увидел его рядом с Минной, которая живо заговорила с ним, словно благодаря за храбрый и самоотверженный поступок.
     "Если бы не Бренда, - подумал Мордонт, - я почти сожалею, что он не оставил меня на дне воу, ибо, видимо, никому на свете нет дела до того, жив я или умер. Пара ружей и шестьдесят ярдов морского берега - вот, значит, чего он хочет! Ну что ж, так оно, пожалуй, и будет, но не в тот день, когда он спас мою жизнь с опасностью для своей собственной".
     Пока он раздумывал таким образом, Эрик Скэмбистер шепнул Клоду Холкро:
     - Ну, если эти молодцы не принесут друг другу несчастье - лгут тогда, значит, все предсказания. Мейстер Мордонт спасает Кливленда - прекрасно, Кливленд вместо благодарности занимает его место в Боро-Уестре и в сердцах ее обитателей, а вы сами понимаете, что значит потерять благорасположение такого дома, где котелку с пуншем никогда не дают остыть. Теперь этот Кливленд, в свою очередь, имеет глупость выудить Мордонта из воу: посмотрим, не получит ли он в награду дрянной рыбешки вместо доброй трески?
     - Полно, полно, - отвечал поэт, - все это бабьи сказки, друг мой Эрик; а знаете, что сказал по этому поводу достославный Драйден, он же святой Джон?

     Желчь желтая, скопившись в пузыре,
     Дала начало всей твоей хандре.

     - Святой ли Джон, святой ли Джеймс - все едино. Оба могут в этом деле ошибаться, - заметил Эрик, - ибо, полагаю, никто из них не живал в Шетлендии. Я говорю только, что если есть правда в старых поговорках, так эти два молодца принесут друг другу несчастье. И если это случится, пусть уж лучше плохо придется Мордонту Мертону.
     - Но почему же, Эрик Скэмбистер, - с досадой спросил его Холкро, - желаете вы зла бедному молодому человеку, который, право же, стоит полсотни других?
     - На вкус и цвет товарищей нет, - ответил Эрик, - мейстер Мордонт одну только воду и пьет - точно так, как эта старая акула, его отец, ну, а капитан Кливленд - тот ловко умеет пропустить стаканчик, как и подобает порядочному человеку и джентльмену.
     - Прекрасный довод, нечего сказать, и как раз по твоей части, - возмутился Клод Холкро и, закончив на этом разговор, пустился обратно по дороге в Боро-Уестру, куда возвращались теперь и прочие гости Магнуса. По пути они горячо обсуждали различные эпизоды охоты на кита, изрядно сконфуженные тем, что он уплыл вопреки всем их стараниям.
     - Лишь бы это не дошло до ушей капитана Дондердрехта с "Согласия", что из Роттердама, - сказал Магнус, - а то уж он непременно заявит, что мы - гром и молния! - на то лишь и годимся, чтобы ловить одну камбалу <Охота на кита должна была, очевидно, напомнить поэтически настроенному читателю "Битву у Летних островов" Уоллера. (Прим. автора.)>.

Глава XVIII

     Ну, наконец я до тебя добрался
     И новости принес тебе, и радость,
     И сведенья счастливые о ценах.

     "Старый Пистоль"

     Фортуна, у которой по временам просыпается, очевидно, совесть, решила, должно быть, возместить разочарование, причиненное гостям хлебосольного юдаллера неудавшейся охотой на кита, послав в Боро-Уестру вечером того же дня столь важную персону, как коробейник, или, как он сам величал себя, странствующий торговец Брайс Снейлсфут.
     На этот раз он явился с большой пышностью: сам он восседал на одном пони, а короб с товарами, распухший почти вдвое по сравнению с его обычными размерами, красовался на другом, которого вел под уздцы босоногий простоволосый мальчишка.
     Так как Брайс заявил, что привез весьма важные новости, его тотчас же провели в обеденную залу и усадили, согласно патриархальным обычаям того времени, в сторонке, за отдельным столом, щедро уставив последний всевозможными яствами и добрыми напитками, и заботливый хозяин Магнус Тройл не позволил задавать ему никаких вопросов, пока он не утолит голода и жажды. Брайс с важностью лица, совершившего большое путешествие, заявил, что он только накануне прибыл в Леруик из Керкуолла, столицы Оркнейских островов, и явился бы в Боро-Уестру еще вчера, да уж слишком сильный ветер дул с Фитфул-Хэда.
     - Вот как? А у нас не было ветра, - сказал Магнус.
     - Ну, значит, не дремал кто-то, - заметил коробейник, - чье имя начинается на Н.; ну что же, на все воля Божья.
     - Ладно, ладно, нечего нам голову морочить каким-то там ветром, Брайс, расскажи лучше, какие новости на Оркнейских островах.
     - А такие, - ответил Брайс, - каких вам, поди, не доводилось слышать лет этак тридцать, чуть ли не со времен самого Кромвеля.
     - Уж не новая ли это революция, а? - спросил Клод Холкро. - Уж не вернулся ли на радость нам король Иаков, как некогда король Чарли?
     - Новости мои, - ответил разносчик, - стоят двадцати королей да еще стольких же королевств в придачу. А от этих ваших эволюции была нам разве какая польза? Хоть мы, осмелюсь сказать, видели их не меньше дюжины, больших и маленьких - всяких.
     - Быть может, к нам на север прибыло какое-нибудь судно Ост-Индской компании? - спросил Магнус Тройл.
     - Да, вы поближе будете к истине, уважаемый наш фоуд, - ответил разносчик, - судно-то оно судно, да только не Ост-Индской компании, а большой вооруженный корабль, битком набитый всякими товарами. И продают-то эти товары чуть ли не задаром, так что я, как честный торговец, могу теперь всю округу снабдить, да притом еще по самым сходным ценам, такими вещами, каких вы и в жизни не видывали. Вы сами скажете то же самое, дайте мне только открыть короб. А уж весу-то в нем, поди, порядком поубавится, когда я понесу его обратно.
     - Так-так, Брайс, - заметил юдаллер, - видно, тебе удалось славно обделать свои делишки, раз ты собираешься дешево продавать. Но что это был за корабль?
     - Вот уж точно вам не скажу. Дело-то я имел с одним только капитаном, а он держал язык за зубами. Судно, видно, прибыло из новой Испании, потому как на нем были и шелка, и атласы, и табак, а уж вина и сахара - сколько хочешь, право слово; всяких золотых и серебряных безделок - просто не счесть, а к тому же еще и золотой песок для обмена.
     - А каково на вид это судно? - спросил Кливленд, которого, казалось, весьма заинтересовал рассказ Брайса.
     - Крепкое судно, вооруженное, как шхуна, а на ходу, говорят, быстрое, что твой дельфин. На борту у него двенадцать пушек, а орудийных портов понаделано, поди, на все двадцать!
     - А не слыхали вы, как зовут капитана? - спросил Кливленд далеко не так громко, как говорил обычно.
     - Я просто звал его "капитан", - ответил Брайс Снейлсфут. - У меня, видите ли, такое уж правило: коли я веду с кем дела, так никогда не пристаю со всякими там расспросами. Не в обиду вам будь сказано, капитан Кливленд, а только многим капитанам не очень-то по нутру, когда к званию их прибавляют еще и имя. А по мне, так было бы известно, какие ведешь дела, а с кем именно - это уж, сказать п