уга.  (Прим.
автора.)>, которая к тому же существует у всех народов и во всех армиях.
   - В таком случае я ее, наверно, слыхал, - отвечал Дальгетти,  -  ибо,  за
исключением турок, почти нет такого монарха в Европе, в войсках  которого  я
бы не служил; я даже подумывал было, не поступить ли мне  к  Бетлену  Габору
или к янычарам.
   - Как человек опытный  и  без  предрассудков,  вы,  конечно,  сразу  меня
поймете, - продолжал Мардох, - если я вам скажу, что ваше освобождение будет
зависеть от  вашего  прямого  и  честного  ответа  на  некоторые  пустяковые
вопросы, касающиеся благородных лордов, с которыми вы недавно расстались:  в
каком состоянии их армия? Какова численность их войск н род  оружия?  И  что
вам известно о плане предстоящей кампании?
   - Только для  того,  чтобы  удовлетворить  твое  любопытство?  -  спросил
Дальгетти. - И без каких-либо иных целей?
   - Без малейших! - отвечал Мардох. - Что  нужды  такому  бедняге,  как  я,
знать о планах их похода?
   - Ну, так задавай вопросы, - сказал Дальгетти, - и я буду отвечать на них
peremptorie <Вполне определенно (лат.).>.
   - Много ли ирландцев идет на соединение с мятежником Монтрозом?
   - Вероятно, тысяч десять, - отвечал капитан Дальгетти.
   - Десять тысяч! - в сердцах воскликнул Мардох.  -  Нам  известно,  что  в
Арднамурхане высадилось не более двух тысяч.
   - Стало быть, ты  знаешь  больше  меня,  -  невозмутимо  отвечал  капитан
Дальгетти, - а я еще не видал их в строю или хотя бы с оружием в руках.
   - А сколько людей думают выставить кланы? - спросил Мардох.
   - Сколько удастся собрать, - отвечал капитан.
   - Вы, сударь, не отвечаете на мой вопрос, - заметил  Мардох.  -  Говорите
прямо - тысяч пять будет?
   - Вероятно, что-нибудь в этом роде, - отвечал Дальгетти.
   - Вы играете своей жизнью, сэр, если вздумали шутить со  мной,  -  сказал
Мардох. - Стоит мне свистнуть,  и  через  десять  минут  ваша  голова  будет
болтаться на подъемном мосту.
   - Но скажите по чести, мистер Мардох, - заметил капитан, - разумно  ли  с
вашей стороны расспрашивать меня о военных тайнах нашей армии, с  которой  я
подрядился проделать весь поход? Если я научу вас, как разбить Монтроза, что
станется с моим жалованьем, наградами и моей долей добычи?
   - А я повторяю вам, - отвечал Кэмбел, - что если вы будете упрямиться, то
ваш поход начнется и кончится шествием на плаху, воздвигнутую у ворот  замка
нарочно для таких проходимцев, как вы. Если же вы будете честно отвечать  на
мои вопросы, я готов принять вас  к  себе..,  то  есть  к  Мак-Каллумору  на
службу.
   - А хорошо ли он платит? - спросил капитан Дальгетти.
   - Он удвоит ваше жалованье, если вы согласитесь вернуться  к  Монтрозу  и
действовать там по его указаниям.
   - Жаль, что я не познакомился с вами, сэр, прежде, чем договорился с ним,
- произнес Дальгетти как бы в некотором раздумье.
   - Напротив, теперь-то я и могу предложить вам более выгодные  условия,  -
сказал Кэмбел, - конечно, если вы будете верным слугой.
   - Верным слугою вам - значит изменником Монтрозу, - отвечал капитан.
   - Верным слугою религии и порядка, - возразил Мардох, - а это оправдывает
любой обман, к которому приходится прибегать.
   - А что маркиз Аргайл, - я спрашиваю  на  тот  случай,  если  бы  вздумал
перейти к нему на службу, - добрый ли он начальник? - спросил Дальгетти.
   - Как нельзя добрее, - промолвил Кэмбел.
   - И щедрый для своих офицеров? - продолжал капитан.
   - Щедрее его нет человека в Шотландии, - отвечал Мардох.
   - Честен и благороден в  исполнении  принятых  на  себя  обязательств?  -
продолжал Дальгетти.
   - Самый честный дворянин, какой только  существует  на  свете!  -  заявил
Мардох.
   - Никогда еще не приходилось мне слышать о  нем  так  много  лестного,  -
заметил Дальгетти. - Вы, вероятно, с ним близко знакомы или, быть может,  вы
и есть маркиз? Лорд Аргайл,  -  внезапно  воскликнул  капитан,  бросаясь  на
переодетого вельможу, - именем короля Карла, вы  арестованы,  как  изменник!
Если вы попытаетесь звать на помощь - я сверну вам шею!
   Нападение капитана на маркиза  было  столь  внезапно  и  неожиданно,  что
капитану удалось в один миг  повалить  его;  одной  рукой  Дальгетти  плотно
прижал маркиза к  полу  подземелья,  а  другой  схватил  за  горло,  готовый
задушить его при малейшей попытке позвать на помощь.
   - Лорд Аргайл, - сказал капитан Дальгетти, - теперь моя  очередь  ставить
условия капитуляции. Если вам будет угодно показать мне потайной ход,  через
который вы проникли сюда, я вас отпущу, при условии, что вы останетесь  моим
locum tenens <Заместителем (лат.).> - как говорилось  у  нас  в  эбердинском
училище, - пока ваш тюремщик не придет проведать своих узников. Если нет - я
сначала задушу вас, - меня этому  искусству  научил  один  польский  гайдук,
бывший когда-то невольником в турецком серале, - а  затем  постараюсь  найти
способ выбраться отсюда.
   - Негодяй! Не за мою ли доброту ты хочешь  умертвить  меня?  -  прохрипел
Аргайл.
   - Нет, не за вашу доброту, милорд, - отвечал Дальгетти, - но,  во-первых,
чтобы научить вашу светлость обращению с дворянином, который явился  к  вам,
имея охранную грамоту, а во-вторых,  чтобы  предостеречь  вас  от  опасности
делать неблаговидные предложения честному воину, в целях  соблазнить  его  и
подбить на то, чтобы до истечения срока изменить тому знамени, которому он в
данное время служит.
   - Пощади мою жизнь, - молвил Аргайл, - и я сделаю все, что ты хочешь.
   Дальгетти, однако, продолжал держать  маркиза  за  горло,  слегка  сжимая
пальцы, когда задавал вопрос, а потом  отпуская  их  настолько,  чтобы  дать
маркизу возможность ответить.
   - Где находится потайная дверь? - спросил капитан.
   - Подними фонарь, освети угол справа от себя  -  и  ты  увидишь  железный
щиток, прикрывающий пружину, - отвечал маркиз.
   - Отлично. А куда ведет этот ход?
   - В мой кабинет, где дверь скрыта гобеленом, - отвечал  распростертый  на
полу вельможа.
   - А как оттуда добраться до ворот?
   - Через парадный зал, прихожую, лакейскую, кордегардию...
   - И всюду полным-полно солдат, слуг и домочадцев? Нет, милорд, на  это  я
не согласен. Разве у вас не имеется такого же потайного  выхода  к  воротам,
как сюда, в подземелье? Я видел таковые в Германии.
   - Есть ход через часовню, - произнес маркиз, - прямо из моего кабинета.
   - А какой нынче пароль для часовых?
   - "Меч левита", - отвечал маркиз. - Но если ты  поверишь  моему  честному
слову, я пойду с тобой, проведу мимо часовых  и  дам  тебе  полную  свободу,
снабдив пропуском.
   - Я еще мог бы поверить вам, милорд, если бы ваша  шея  не  почернела  от
моих пальцев, а при таких обстоятельствах - beso  las  manos  a  usted,  как
говорят испанцы.  Впрочем,  пропуском  вы  можете  меня  снабдить.  В  вашем
кабинете, вероятно, имеются письменные принадлежности?
   - Конечно; и бланки для пропуска, которые остается  только  подписать.  Я
немедленно все для тебя сделаю, - сказал маркиз. - Идем!
   - Слишком много чести для меня, - возразил Дальгетти. -  Пусть  уж  лучше
ваша светлость останется здесь под охраной моего почтенного приятеля Раналда
Мак-Ифа; поэтому прошу вас, позвольте мне подтащить вас поближе к его цепям.
Почтеннейший Раналд, ты сам видишь, как обстоят дела. Не сомневаюсь, что мне
удастся выпустить тебя на свободу, А пока - делай  так  же,  как  я:  возьми
высокородного и  могущественного  вельможу  за  глотку,  запустив  руку  под
воротник, - вот так; а если он вздумает  сопротивляться  или  кричать  -  не
стесняйся, друг мой Раналд, нажимай  крепче;  если  же  дело  дойдет  до  ad
deliquium, Раналд, то есть если он потеряет сознание,  -  то  это  не  беда,
принимая во внимание, что он и твою и  мою  глотку  предназначил  для  более
жестокой участи.
   - Если он заговорит или начнет отбиваться, - сказал Раналд, - он умрет от
моей руки.
   - Правильно, Раналд, хорошо сказано! Догадливый приятель, понимающий тебя
с полуслова, дороже золота.
   Оставив, таким образом, маркиза  на  попечении  своего  нового  союзника,
Дальгетти нажал  пружину,  и  потайная  дверь  немедленно  распахнулась  без
малейшего шума - так хорошо были  пригнаны  и  смазаны  ее  петли.  Обратная
сторона двери была  снабжена  весьма  крепкими  болтами  и  засовами,  около
которых висело несколько ключей, предназначенных, вероятно, для того,  чтобы
отмыкать замки на кандалах. Узкая  лестница,  поднимавшаяся  в  толще  стены
замка,  кончалась,  как  и   говорил   маркиз,   у   двери   его   кабинета,
замаскированной коврами. Подобные тайные ходы не были редкостью в  старинных
феодальных замках; они давали возможность владельцу  крепости,  как  некогда
Дионисию Сиракузскому,  подслушивать  разговоры  своих  пленников  или,  при
желании, переодевшись, навещать их, как это имело место в настоящем  случае,
столь неудачно закончившемся для маркиза.
   Предварительно  просунув  голову  в  дверь,  чтобы  убедиться,  что  путь
свободен, капитан вошел в кабинет, поспешно взял один из лежавших  на  столе
бланков, перо и чернильницу, мимоходом прихватил кинжал маркиза  и  шелковый
шнур от портьеры и снова спустился по лестнице в подземелье. Прислушавшись у
дверей темницы, он различил сдавленный голос маркиза,  делавшего  заманчивые
предложения Раналду, в надежде получить от него разрешение поднять тревогу.
   - Ни за целый лес  с  оленями,  ни  за  тысячу  голов  скота,  -  отвечал
разбойник, - ни за все угодья, когда-либо принадлежавшие Сынам Диармида,  не
нарушу я слова, которое дал закованному в железо.
   - Закованный в железо, - проговорил Дальгетти,  входя,  -  премного  тебе
благодарен, Мак-Иф. А этот благородный лорд сейчас будет связан; но  сначала
мы заставим его подписать пропуск на имя  майора  Дугалда  Дальгетти  и  его
проводника - если он не хочет сам получить пропуск на тот свет.
   При тусклом свете фонаря маркиз заполнил  пропуск  и  скрепил  его  своей
подписью, как ему указал капитан.
   - А теперь, друг мой, - сказал Дальгетти, - скинь свою верхнюю одежду, то
есть дай-ка сюда твой плед, Раналд. Я хочу завернуть в него Мак-Каллумора  и
превратить его на время в одного из Сынов  Тумана.  Нет,  уж  позвольте  мне
завернуть вас с  головой,  милорд,  чтобы  предотвратить  возможность  ваших
неуместных криков... Вот так! Теперь он укутан на славу... Руки прочь,  или,
ей-богу, я всажу вам в сердце ваш же собственный кинжал! Вы  будете  связаны
не более, не  менее,  как  шелковым  шнуром,  милорд,  как  подобает  вашему
высокому званию!.. Ну, теперь он спокойно может лежать так, пока  кто-нибудь
не придет освободить его. Если он приказал подать нам поздний обед,  Раналд,
он же сам от этого пострадает... В котором часу,  дружище  Раналд,  приходит
обычно тюремщик?
   - Не раньше, чем солнце склоняется к закату, - отвечал Мак-Иф.
   - Итак, в нашем распоряжении целых три часа, - заметил предусмотрительный
капитан. - Теперь приступим к твоему освобождению.
   Прежде всего понадобилось осмотреть цепи, которыми был  прикован  Раналд.
Их удалось отомкнуть одним из ключей, висевших за потайной дверью; вероятно,
их вешали здесь на тот случай, если бы маркизу вздумалось лично, без  помощи
тюремщика,  отпустить  заключенного  или  перевести  его  в  другое   место.
Разбойник потянулся, расправил онемевшие руки и вскочил на ноги,  счастливый
вновь обретенной свободой.
   - Возьми ливрейный плащ этого благородного  узника,  -  приказал  капитан
Дальгетти, - надень его и следуй за мной.
   Разбойник повиновался. Они поднялись по потайной лестнице, предварительно
заперев за собой дверь в подземелье, и благополучно  добрались  до  кабинета
маркиза <Ненадежное положение феодального дворянства породило целую  систему
шпионажа в их замках. Сэр Роберт  Кэри  рассказывает,  что,  переодевшись  в
платье одного из тюремщиков, он  выслушал  полную  исповедь  из  уст  своего
узника Джорди Бурна, которого тут же велел повесить в награду за откровенное
признание. В прекрасном замке Нэуорте имеется потайная  лестница  из  покоев
лорда Уильяма Говарда, по которой он мог спускаться  в  подземелье  замка  в
точности так, как в этой главе спустился маркиз Аргайл. (Прим. автора.)>.

Глава 14

   Таков был вход и лестница...
   Куда же дальше?
   Но кто уверен, что умрет на суше,
   Пренебрегает компасом и картой,
   Без штурмана вверяясь океану.
   "Бренновальтская трагедия"

   - Поищи потайной выход через часовню, Раналд, - сказал  капитан,  -  а  я
должен здесь просмотреть кое-что.
   С этими словами он одной рукой схватил пачку самых  секретных  документов
Аргайла, а другой - кошелек с золотом, лежавший вместе с  бумагами  в  ящике
массивного бюро, дверцы которого были гостеприимно  растворены.  Капитан  не
преминул воспользоваться и шпагой, и пистолетами с пороховницами  и  пулями,
висевшими тут же на стене.
   - Разведка и военная добыча, -  сказал  Дальгетти,  засовывая  в  карманы
захваченное добро. - Каждый честный воин должен позаботиться о первой -  для
своего начальника, о второй - для  самого  себя.  Это  шпага  работы  Андреа
Феррара, а пистолеты, пожалуй, лучше  моих.  Но  честный  обмен  -  не  есть
грабеж. Нельзя безнаказанно подвергать опасности воина,  да  еще  совершенно
безосновательно, милорд! Легче, легче, Раналд. Куда это ты собрался,  мудрый
Сын Тумана?
   Было самое время приостановить  решительные  действия  Мак-Ифа,  ибо,  не
найдя достаточно  быстро  потайного  хода  и  потеряв,  по-видимому,  всякое
терпение, он сорвал со стены меч и щит и собрался идти прямо в парадный зал,
с явным намерением так или иначе пробить себе дорогу сквозь все препятствия.
   - Стой, пока жив! - шепнул ему на ухо Дальгетти, схватив его за плечо.  -
Нам нужно постараться не выдать себя. Прежде всего запрем эту  дверь  -  как
будто Мак-Каллумор пожелал уединиться в своем кабинете,  -  а  затем  я  сам
произведу рекогносцировку и отыщу потайной ход.
   Заглядывая за висевшие на стенах ковры, капитан в конце концов  обнаружил
потайную дверь, а за ней коридор, после нескольких поворотов  упиравшийся  в
другую дверь, которая, несомненно, вела в часовню. Но каково было  изумление
и неудовольствие капитана Дальгетти, когда  по  ту  сторону  двери  он  ясно
услышал зычный голос пастора, произносившего проповедь.
   - Так вот что заставило этого негодяя указать нам  именно  этот  путь!  -
сказал капитан. - Не мешало бы вернуться и перерезать ему глотку.
   Все же он тихонько отворил  дверь,  выходившую  на  маленькую  галерею  с
высокой решеткой, которой, по-видимому, пользовался только сам  маркиз;  все
занавеси были плотно задернуты - вероятно, для того, чтобы все думали, будто
маркиз усердно молится, в то время как он занимался своими мирскими  делами.
В галерее никого не было, ибо по обычаю,  существовавшему  в  знатных  домах
того времени, все семейство маркиза занимало другую галерею, несколько  ниже
той, которая  предназначалась  для  владельца  замка.  Обследовав  все  это,
капитан Дальгетти решил притаиться здесь, тщательно заперев за собой дверь.
   Никогда еще - хотя, может быть,  это  и  очень  дерзкое  предположение  -
проповедь не была выслушана с большим нетерпением  и  меньшим  благочестием,
чем на сей раз, - по крайней  мере  одним  из  присутствующих.  С  чувством,
близким к отчаянию, капитан вынужден был слушать все эти "в шестнадцатых,  в
семнадцатых, в восемнадцатых" и "в  заключение".  Но  даже  поучение  нельзя
читать до бесконечности (ибо эти проповеди назывались поучениями), и  пастор
наконец умолк, не  преминув  отвесить  глубокий  поклон  в  сторону  верхней
галереи, отнюдь не подозревая, кого он почтительно приветствует. Судя по той
поспешности, с какой  все  стали  расходиться,  домочадцы  маркиза  едва  ли
получили  большее  удовольствие  от  богослужения,   нежели   сгоравший   от
нетерпения  капитан  Дальгетти.  Правда,  большинство  молящихся  составляли
горцы, не понимавшие ни единого слова из проповеди пастора; но,  по  особому
приказанию Мак-Каллумора, все без исключения обитатели  замка  обязаны  были
присутствовать на богослужении и беспрекословно выполнили бы это приказание,
даже если бы проповедником оказался турецкий имам.
   Однако, после того как  часовня  мгновенно  опустела,  пастор  еще  долго
расхаживал взад и вперед по готическим приделам, не то  размышляя  о  только
что произнесенной проповеди, не то обдумывая новое поучение  для  следующего
раза. Как ни был отважен Дальгетти, он не мог сразу решить, что ему  делать.
Но время шло, и с каждой минутой увеличивалась  опасность,  что  их  бегство
будет обнаружено тюремщиком, если ему вздумается посетить подземелье  раньше
обычного. В конце концов он шепотом приказал Раналду, следившему  за  каждым
его движением,  идти  следом  за  ним,  сохраняя  полное  спокойствие,  и  с
непринужденным видом спустился  по  лестнице,  которая  вела  из  галереи  в
часовню. Человек менее опытный, чем Дальгетти,  попытался  бы  проскользнуть
мимо достопочтенного пастора, в надежде, что тот его не заметит. Но капитан,
предвидевший всю опасность в случае провала такой попытки,  не  спеша  пошел
прямо навстречу священнику и, обнажив  голову,  намеревался  с  почтительным
поклоном пройти мимо. Каково же  было  его  удивление,  когда,  взглянув  на
проповедника, он узнал того самого духовника, с которым  накануне  обедал  в
замке Арденвор! Но он тут же нашелся и, прежде чем пастор успел открыть рот,
обратился к нему первый.
   - Я не мог, - сказал он, - покинуть  этот  дом,  не  высказав  вам,  ваше
преподобие, мою смиренную благодарность за  проповедь,  которой  вы  сегодня
осчастливили нас.
   - Я не заметил вас в церкви, сэр, - возразил пастор.
   - Его светлости маркизу было угодно почтить  меня  местом  в  его  личной
галерее, - скромно молвил Далыетти.
   Священник  почтительно  склонил  голову,   зная,   что   подобной   чести
удостаиваются только лица очень высокого звания.
   -  За  время  моей  скитальческой  жизни,  -  продолжал  капитан,  -  мне
доводилось неоднократно слушать проповедников  различных  вероисповеданий  -
лютеран, евангелистов, реформатов, кальвинистов и прочих, но никогда еще  не
слышал я проповеди, подобной вашей.
   - Не проповеди, а поучения, достопочтенный сэр, - произнес пастор, - наша
церковь называет это поучением.
   - Как ни называй, - сказал Дальгетти, - во всяком случае, это  было  ganz
fortre flich <Превосходно (нем., искаж.).>, как говоря г немцы; и я не  могу
уехать,  не  засвидетельствовав  вам,  как  глубоко  взволновала  меня  ваша
душеспасительная проповедь и как я искренне раскаиваюсь в том, что вчера  за
вечерней трапезой я как будто не выказал достаточного уважения,  подобающего
вашей особе.
   - Увы, достопочтенный сэр, - отвечал пастор, - в сем  мире  мы  блуждаем,
как тени в долине смерти,  не  зная,  с  кем  нас  может  столкнуть  судьба.
Поистине, нет ничего удивительного, если мы подчас пренебрегаем  теми,  кому
оказали бы глубокое уважение, знай мы, с кем имеем дело. Вас я  склонен  был
принимать скорее за безбожного приверженца короля, нежели за  благочестивого
человека, почитающего господа бога даже в лице ничтожнейшего слуги его.
   - Таков уж мой обычай, ученейший муж! - отвечал Дальгетти. - Ибо,  состоя
на службе у бессмертного Густава Адольфа... Впрочем,  я,  кажется,  отвлекаю
вас от  ваших  благочестивых  размышлений?  -  На  сей  раз  затруднительные
обстоятельства,  в  которых  капитан  очутился,  победили  в   нем   желание
поговорить о шведском короле.
   -  Ничуть,  достопочтенный  сэр,  -  возразил  пастор.  -  Позвольте  вас
спросить, каков был распорядок у этого великого  государя,  чья  память  так
дорога каждому протестантскому сердцу?
   - Утром и вечером барабан созывал нас на молитву, сэр, точно так же,  как
на перекличку; и если солдат проходил мимо капеллана, не  поклонившись  ему,
то его