╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
зрушение угрюмо и молчаливо; потом
они стали седлать и вьючить ослов и готовиться к отъезду. Им легко было это
сделать, потому что у всех у них была привычка к кочевой жизни, и они
пустились в путь, чтобы найти где-нибудь новые земли, владелец которых не
был бы ни заседателем, ни мировым судьей.
Какое-то тайное смущение удержало Элленгауэна от того, чтобы лично
присутствовать при изгнании цыган. Он предоставил исполнение этого дела
полицейскому отряду под непосредственным руководством Фрэнка Кеннеди,
таможенного чиновника, который за последнее время стал частым гостем замка и
о котором нам придется еще говорить в следующей главе. Сам же Бертрам решил
в этот день нанести визит одному из своих друзей, жившему довольно далеко от
Элленгауэна. Но вышло так, что, несмотря на эту предосторожность, он не смог
избежать встречи со своими бывшими подопечными в то время, когда они уходили
из его владений.
Бертрам встретил процессию цыган на пустынном крутом перевале, у самой
границы Элленгауэна. Четверо или пятеро мужчин шли впереди; все они были
закутаны в широкие серые плащи, скрывавшие очертания их худых, высоких
фигур; надвинутые на самые брови широкополые шляпы роняли тень на их дикие,
загорелые лица и черные глаза. Двое из них были вооружены длинными
охотничьими ружьями, у третьего был палаш, и, кроме того, у каждого было еще
по шотландскому кинжалу, спрятанному под плащом. За ними следовала вереница
навьюченных ослов и небольших телег, или повозок, на которых ехали больные и
немощные, старики и маленькие дети. Женщины в красных плащах и в соломенных
шляпах и дети постарше, почти совершенно нагие, босые и ничем не защищенные
от солнца, присматривали за маленьким караваном. Узкая дорога проходила
между двумя песчаными холмами. Слуга Бертрама поехал вперед, самоуверенно
щелкая бичом и делая цыганам знак потесниться и пропустить лэрда. Никто не
обратил на него внимания. Тогда он крикнул мужчинам, которые лениво шагали
впереди:
- Уберите ваших ослов и дайте дорогу лэрду!
- Хватит ему и так дороги, - ответил один из цыган, не поднимая глаз
из-под низко надвинутой шляпы, - больше ему не положено: проезжая дорога для
всех - и для наших ослов и для его лошадей.
Так как сказано это было мрачно и даже с угрозой в голосе, Бертрам
решил, что лучше всего будет особенно не настаивать на своих правах и
объехать караван в том месте, где ему уступили дорогу, как бы узка она не
была. Для того чтобы скрыть под видом равнодушия огорчение, что к нему
отнеслись так неуважительно, Бертрам обратился к одному из цыган, который
прошел мимо, даже и не поклонившись ему и сделав вид, что его не узнал:
- Джайлс Бейли, ты знаешь, что сыну твоему Габриелю живется совсем
неплохо? (Слова его имели в виду того парня, который был взят в матросы.) -
Если бы я узнал, что это не так, - сказал старик, подняв на лэрда суровый,
полный гнева взгляд, - то и ты бы тоже об этом узнал. - И он побрел своей
дорогой, не дожидаясь других вопросов. .
Когда лэрд с трудом пробивался сквозь толпу хорошо знакомых ему людей,
которые в прежние времена всегда встречали его с почтением, обычно
воздаваемым особам знатным, он увидел, что на их лицах можно было прочесть
только ненависть и презрение. Выбравшись из их толпы, он невольно повернул
лошадь и оглянулся на уходивший караван. Все это шествие могло бы послужить
прекрасным сюжетом для какого-нибудь офорта Калло.
Шедших впереди уже не было видно, а остальные постепенно исчезали в
низенькой рощице у подножия горы и один за другим скрывались за деревьями,
пока наконец не исчезли и последние путники.
Чувство горечи охватило Бертрама. Люди, которых он так, ни с того ни с
сего, выгнал из их древнего убежища, действительно были ленивы и порочны, но
сделал ли он хоть что-нибудь, чтобы они переменились к лучшему? Они ведь
вовсе не стали хуже по сравнению с тем, чем были тогда, когда им было
позволено находиться под покровительством и под властью его предков; так
неужели же одно только назначение на должность судьи могло заставить его
отнестись к ним иначе? Следовало по крайней мере испробовать какие-то
средства к исправлению их, прежде чем пускать сразу по миру семь семейств,
лишив их даже той более или менее сложившейся жизни, которая, как бы то ни
было, удерживала их от самых тяжких преступлений. В сердце его закрадывалась
грусть оттого, что теперь приходится расставаться с множеством таких
привычных и знакомых людей. Такого рода чувства особенно легко овладевали
Годфри Бертрамом, потому что, в силу ограниченности своего ума, он всегда
искал развлечений в мелочах повседневной жизни. Когда он уже поворачивал
лошадь, чтобы продолжать свой путь, Мег Меррилиз, отставшая от своего
каравана, неожиданно появилась перед ним.
Она стояла на одном из крутых холмов, которые окаймляли дорогу: таким
образом, она оказывалась выше Элленгауэна, хотя тот сидел верхом на лошади.
Ее высокая фигура на фоне ясного голубого неба, казалось, приняла какие-то
нечеловеческие очертания. Мы уже говорили, что в одежде ее, вернее в том,
как она ее носила, было что-то иноземное, то ли искусно придуманное, чтобы
усилить действие ее заклинаний и прорицаний, то ли просто взятое из
традиционной национальной одежды цыган. На голову она в виде тюрбана
намотала большой лоскут красной материи; из-под него ее черные глаза
сверкали каким-то особенным блеском. Ее длинные, всклокоченные черные волосы
беспорядочно выбивались из-под этого причудливого убора. У нее был вид
сивиллы, охваченной безумием; в правой руке она держала только что вырванное
из земли деревцо.
- Провалиться мне на этом месте, - сказал слуга, - если она не срезала
наши саженцы в Дьюкитском парке.
Лэрд ничего не ответил, продолжая глядеть на фигуру, возвышавшуюся над
ним.
- Ступай своей дорогой, - сказала цыганка, - ступай своей дорогой,
Годфри Бертрам! Сегодня ты погасил очаги в семи домах; смотри, будет ли тебе
от этого "теплее в твоем доме! Ты сорвал солому с семи крыш; смотри, крепче
ли от этого станет твоя крыша! Теперь ты можешь устроить стойла для скота в
Дернклю, там, где жили люди; смотри только, чтобы зайцы не завелись у твоего
камелька! Ступай своей дорогой, Годфри Бертрам, нечего глядеть на наш табор.
Там тридцать душ, которые готовы были голодать, чтобы ты мог лакомиться
вволю, и пролить свою кровь, чтобы ты себе пальца не поцарапал. Да, тридцать
душ, от столетней старухи до малютки, который родился всего неделю назад, и
ты согнал их с места, чтобы они спали с жабами да с тетеревами на болотах!
Ступай своей дорогой, Элленгауэн! Усталые, мы тащим на спинах наших детей;
смотри, веселее ли от этого будет качаться люлька у тебя в доме! Не думай
только, что я хочу зла маленькому Гарри или ребенку, что должен родиться...
Боже упаси! Пусть они растут добрыми к бедным людям и пусть будут лучше, чем
их отец! А теперь ступай своей дорогой, потому что слова эти последние;
больше ты никогда ничего не услышишь от Мег Меррилиз, и больше я никогда не
притронусь ни к одному деревцу в густых лесах Элленгауэна.
С этими словами она переломила деревцо, которое держала в руке, и
бросила его на дорогу. Маргарита Анжуйская, проклинавшая своих торжествующих
врагов, и та не могла бы отвернуться от них с таким гордым презрением. Лэрд
собрался что-то ответить цыганке и опустил руку в карман, чтобы достать
оттуда полкроны, но она не стала ждать от него ни ответа, ни подачки и,
сойдя с холма, большими шагами пустилась догонять караван.
Элленгауэн возвращался домой в задумчивости. И примечательно, что об
этой встрече он ни словом не обмолвился ни с кем из своих домашних. Слуга
его не был так молчалив: он рассказал эту историю с начала и до конца всему
народу, собравшемуся на кухне, и заключил ее уверением, что "если дьявол и
говорил когда-либо устами смертного, то в этот проклятый день он говорил
устами Мег Меррилиз".
Глава 9
Шотландия, с чертополохом,
С ее печалью, с тяжким вздохом...
Акцизный буйствует за кружкой;
Его сапог
Крушит что хочет, как ракушку,
Как черепок.
Роберт Серне
В пылу своего служебного рвения Бертрам не забыл и о таможенных делах.
Контрабанда, для которой на острове Мэн условия были тогда особенно
благоприятны, распространилась по всему юго-западному побережью Шотландии.
Почти все местные жители принимали в ней участие, дворяне потворствовали ей,
и таможенные чиновники чаще всего не встречали никакой поддержки со стороны
населения.
В тот период времени таможенным инспектором на этом участке был некий
Фрэнсис Кеннеди, о котором уже упоминалось в нашем рассказе. Это был
высокого роста мужчина, человек решительный и энергичный; он уже задержал
немало контрабандистов, и в силу этого его, естественно, ненавидели в душе
все те, кто наживался на вольной торговле, как называли тогда контрабанду.
Кеннеди был побочным сыном одного именитого дворянина; по этой причине, а
также потому, что он был веселым малым и к тому же хорошо пел, его принимала
местная знать, и он даже стал членом нескольких дворянских спортивных
клубов, где с большим успехом занимался атлетикой.
В замке Элленгауэн Кеннеди был частым и всегда желанным гостем. Его
веселый нрав избавлял Бертрама от необходимости думать и от труда, который
ему всегда приходилось затрачивать, чтобы точно выразить свои мысли;
смелость Кеннеди и тот риск, которому он ежечасно подвергался, являлись
постоянной темой их раз говора. Все приключения, связанные с ловлей
контрабандистов, очень занимали лэрда Элленгауэна, и то удовольствие,
которое он получал от общества Кеннеди, располагало его покровительствовать
и помогать веселому рассказчику в исполнении его опасных и ненавистных всем
обязанностей.
- Фрэнк Кеннеди, - говорил Бертрам, - все же дворянин, хоть и не совсем
чистокровный: он приходится сродни Элленгауэнам через Гленгаблов. Последний
лэрд Гленгабл оставил бы свои владения Элленгауэнам, да вот случилось ему
раз в Хэрригейт поехать и повстречать там мисс Джин Хэдэуэй... Между прочим,
нет кабака лучше, чем хэрригейтский "Зеленый дракон"... Но Фрэнк Кеннеди
как-никак дворянин, и мне просто стыдно было бы не помочь ему ловить этих
мошенников контрабандистов.
Уже после того как этот союз между исполнительной и судебной властью
был заключен, капитан Дирк Хаттерайк выгрузил неподалеку от замка Элленгауэн
целую партию водки и других контрабандных товаров и, полагаясь на
равнодушие, с которым лэрд относился прежде к его торговле, нимало не
позаботился ни о том, чтобы спрятать свой товар, ни о том, чтобы его
поскорее сбыть. Все это привело к тому, что Фрэнк Кеннеди, заручившись
письменным распоряжением Элленгауэна и взяв себе в помощь кое-кого из слуг
лэрда, хорошо знавших местность, и целый отряд солдат, налетел на
выгруженную Хаттерайком контрабанду и после отчаянной схватки, во время
которой та и другая сторона понесли тяжелые потери, сумел наложить клеймо на
все бочки, тюки и ящики и победоносно препроводить их в ближайшую таможню.
Дирк Хаттерайк божился по-голландски, по-немецки и по-английски, что жестоко
отомстит и самому Кеннеди и его подстрекателям, и все знавшие его были
убеждены, что слова эти не брошены на ветер.
Через несколько дней после того, как ушли цыгане, Бертрам спросил за
утренним завтраком жену, не сегодня ли день рождения маленького Гарри.
- А ведь и вправду сегодня; ему исполнилось пять годиков, и теперь мы
можем вскрыть конверт и прочесть, что ему там написал англичанин.
- Нет, дорогая, подождем лучше до завтра, - сказал Бертрам, любивший
всегда настаивать на своем в мелочах. - Последний раз, когда я ездил на
судебную сессию, шериф сказал нам, что dies... что dies
inceptus, короче говоря, ты, ведь не понимаешь
по-латыни. - так вот это значит, что, пока день не кончился, срок еще не
настал.
- Послушай, милый, это ведь сущая бессмыслица.
- Может быть, и так, дорогая, но все-таки закон есть закон. А если уж
мы заговорили о сроках, так я хотел бы, как говорит Фрэнк Кеннеди, чтобы
троицын день убил день святого Мартина и был сам за это повешен... А то я
получил тут письмо насчет дела Дженни Кэрнс, и хоть бы один черт явился в
замок аренду платить, да и не явится никто до самого, еретения... Но что до
Фрэнка Кеннеди, то я уверен, что он сегодня будет у нас, он ведь поехал в
Уигтон предупредить капитана таможенного судна, которое стоит в заливе, что
люгер Дирка Хаттерайка снова у берега. Сегодня Фрэнк обязательно вернется, и
мы с ним разопьем бутылку бордоского за здоровье маленького Гарри.
- Лучше бы Фрэнк Кеннеди оставил Дирка Хаттерайка в покое, - ответила
леди Бертрам. - Чего ради он больше всех об этом хлопочет? Мог бы ведь он
распевать свои песенки, пить вино и получать жалованье, как делает сборщик
податей Снэйл; вот действительно славный человек, он никогда никому вреда не
сделал. И я удивляюсь, чего ты вообще впутываешься в это дело. Когда Дирк
Хаттерайк спокойно мог приводить свое судно в гавань, нам ведь никогда не
приходилось посылать в город ни за водкой, ни за чаем.
- Ничего-то вы, миссис Бертрам, в этих делах не смыслите. Неужели ты в
самом деле думаешь, что человек, занимающий должность мирового судьи, может
позволить себе укрывать в собственном доме контрабанду? Фрэнк Кеннеди
объяснит тебе, что за это следует по закону, а ты ведь отлично знаешь, что
они раньше всегда складывали свой груз в старом замке.
- Друг мой, а что за беда, если даже кто-нибудь и спрятал в подвале
замка бочку с водкой? Право же, ты мог и не знать об этом. Неужели королю
хуже будет оттого, что какой-нибудь лэрд по сходной цене себе водку
достанет, а жена его - чай? Стыд и срам ведь, что все такими сборами
обложено! Кому же это, интересно, хуже было оттого, что я ходила в
фламандских чепчиках и в кружевах, что Дирк Хаттерайк привозил из
Антверпена? Не дождаться ведь, когда король соизволит что-нибудь прислать,
или тот же Фрэнк Кеннеди. Да еще вот и с цыганами ты завел эту историю.
Теперь, того и гляди, амбар подожгут.
- Еще раз говорю тебе, дорогая, ты ничего в этих делах не смыслишь. А
вот и Фрэнк Кеннеди скачет по аллее.
- Ладно, ладно, Элленгауэн, - сказала леди, возвысив голос, как только
лэрд вышел из комнаты, - хотела бы я, чтобы ты в них больше меня понимал.
Лэрд был рад, что ему удалось избавиться от этих супружеских
нравоучений, и пошел встречать своего лучшего друга Кеннеди, который явился
в отличном расположении духа.
- Бегите скорее в замок! - крикнул Кеннеди. - Вы увидите, как гончие
его величества травят эту старую лису Дирка Хаттерайка. - С этими словами он
соскочил с лошади, кинул поводья слуге и побежал наверх, в старый замок;
следом за ним бросился и лэрд и еще кто-то из домочадцев, перепуганных
пушечными выстрелами, доносившимися с моря; теперь эти выстрелы были уже
отчетливо слышны.
Добравшись до той части развалин, откуда открывался широкий вид на
окрестности, они увидели люгер, который, подняв все паруса, спасался от
корвета; орудия, расположенные на носу корвета, обстреливали его, а он
отвечал им выстрелами с кормы.
- Корвету пока еще далеко до него, - кричал Кеннеди в большом волнении,
- но, увидите, немного погодя он его догонит. Ух, проклятый, выбрасывает
груз за борт! Смотрите, они отличный нанц выкидывают, бочку за бочкой. Нет,
не дело это, Хаттерайк, и ты еще увидишь, во что это тебе обойдется.
Глядите-ка, глядите-ка, совсем уж подошли, вот это да, вот это да! Здорово,
здорово, бери его бери! Вперед, молодцы, вперед, держите его!
- Эх, корчи какие начались, знать уж и смерть близехонько, - сказал
старый садовник служанке. Простой народ привык считать всякие судороги
верным предвестием смерти.
Преследование, однако, все еще продолжалось. Люгер, управляемый очень
искусно, пользовался всеми возможными средствами, чтобы уйти; он достиг уже
мыса, который выдавался по левую сторону залива, и начал огибать его, когда
ядро ударило прямо в рею и грот-мачта повалилась на палубу. Последствия
этого неминуемо должны были быть роковыми, но зрители не могли их увидеть: к
тому времени люгер обогнул мыс, потерял управление и скрылся из виду. Корвет
поднял все паруса и пустился догонять его, но, так как он шел слишком близко
от берега, ему грозила опасность сесть на мель, и он вынужден был выйти в
море, чтобы сделать разворот и лишь после этого зайти за мыс.
- Упустят они его, ей-богу же, или груз, или люгер, или то и другое
вместе, - сказал Кеннеди. - Надо скакать побыстрее на Уорохский мыс (это был
тот самый мыс, который не раз уже нами упоминался) и сигнал им дать, в какую
сторону люгер отнесло. Ну, пока, до свидания, Элленгауэн, через часок я
вернусь. Велите-ка большую чашу для пунша приготовить да лимонов побольше, а
о французском товаре я уж сам позабочусь. Мы тогда с вами за здоровье
молодого лэрда такую чашу осушим, в которой и лодка, пожалуй, поплывет. - С
этими словами он сел на лошадь и ускакал.
В расстоянии мили от замка, у самой опушки леса, покрывавшего, как уже
говорилось, выступ горы, называемой Уорохским мысом, Кеннеди встретил
маленького Гарри Бертрама, которого сопровождал его наставник Домини Сэмсон.
Фрэнк не раз уже обещал мальчику покатать его на своей гэллоуэйской лошади;
он был любимцем маленького Гарри и всегда развлекал его своим пением,
пляской и разными играми. Не успел Кеннеди подняться наверх, как мальчик
стал громко требовать, чтобы он исполнил свое обещание. Кеннеди, не видя в
этом никакой опасности для ребенка и решив подразнить Домини, на лице
которого он прочел явное неудовольствие, подхватил Гарри, посадил перед
собою на лошадь и продолжал свой путь. Слова Сэмсона: "Может быть, все-таки,
мистер Кеннеди..." были заглушены стуком копыт. Воспитатель сначала
раздумывал, не пойти ли ему вслед за ними, но, так как Кеннеди пользовался в
семье лэрда полным доверием, а самому Сэмсону общество этого молодого
человека не доставляло ни малейшего удовольствия, "потому что он часто
отпускает грубые и непристойные шутки", он продолжал идти своей дорогой,
пока не возвратился в Элленгауэн.
Зрители, столпившиеся у развалин замка, все еще следили за корветом,
который в конце концов, потеряв, правда, немало времени, сделал разворот,
достаточный, чтобы обойти Уорохский мыс, и затем исчез из виду за лесистой
горой. Вскоре вдали послышались раскаты пушечных выстрелов, а потом вдруг
еще более сильный грохот, означавший скорее всего, что корабль взорвался, а
вслед за тем целое облако дыма поднялось над лесом и растаяло в голубом
небе. Тогда люди разошлись, продолжая обсуждать на все лады, что могло
случиться с люгером, причем большинство было уверено, что если он еще не
пошел ко дну, то его неминуемо захватят в плен.
- Пора бы обедать, милый, - сказала госпожа Бертрам мужу. - А что,
Кеннеди скоро вернется?
- Я жду его с минуты на минуту, друг мой, - сказал лэрд. - Может быть,
он прихватит с собой кого-нибудь из морских офицеров.
- Ах, боже мой! Как же ты мне раньше об этом не сказал. Я велела бы
большой круглый стол накрыть. Солонина им всем уже надоела, надо было бы их
свежей г
╧Ёшъы■ўхэш 