╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
что убийца Кеннеди схвачен на том
самом месте, где столько лет тому назад совершилось злодеяние, и что при
этом смертельно ранили какую-то женщину. Из любопытства, а впрочем, может
быть, и из чувства долга, призывающего идти туда, где случилось несчастье,
священник этот сразу же отправился в Дернклю и теперь находился там. В то же
время явился и врач и хотел осмотреть рану. Но Мег отказалась от помощи
обоих.
- Нет на свете никого, кто мог бы вылечить мое тело или спасти мою
душу. Дайте мне только сказать все, что надо, а потом делайте со мной что
хотите, мешать вам я не буду. Но где же Генри Бертрам?
Все давно уже отвыкли от этого имени, и теперь обступившие ее люди с
изумлением глядели друг на друга.
- Да, - повторила она еще более резким и пронзительным голосом, - я
сказала: Генри Бертрам Элленгауэн. Отойдите от света и дайте мне взглянуть
на него.
Все устремили глаза в сторону Бертрама, который подошел к ее ложу.
Раненая взяла его за руку.
- Взгляните на него, - сказала она, - все те, кто хоть раз видел его
отца и деда, и убедитесь, как он на них похож!
Шепот пробежал по толпе; сходство было столь разительно, что отрицать
его было нельзя.
- А теперь послушайте меня, и пусть этот вот человек, - тут она
показала на Хаттерайка, который сидел с охранявшей его стражей на сундуке в
углу, - пусть оп только посмеет сказать, что я лгу. Перед вами Генри
Бертрам, сын Годфри Бертрама, того, что прежде звался Элленгауэном. Это тот
мальчик, которого Дирк Хаттерайк похитил в Уорохском лесу в тот самый день,
когда он убил Кеннеди. Я там бродила тогда как тень... Хотелось мне еще
разок взглянуть на этот лес, перед тем как покинуть навсегда эти места. Я
спасла малютке жизнь, и как я просила, как я умоляла, чтобы его отдали мне!
Но они увезли его с собою, и он долго жил за морем. А теперь вот он
воротился сюда за своим наследством, пусть они только посмеют его не отдать!
Я поклялась хранить эту тайну, пока ему не минет двадцать один год. Я знала,
до той поры ничего не будет. Я сдержала свою клятву, но я дала себе еще и
другую. Я поклялась, что, доводись мне дожить до дня, когда он воротится, я
верну ему владения его предков, пусть даже каждый шаг на этом пути будет
стоить человеческой жизни. Я сдержала и эту клятву. И сама сойду теперь
первой в могилу. А он, - сказала она, указывая на Хаттерайка, - будет
вторым, и скоро к нему прибавится еще один!
Священник выразил сожаление, что никто не записал дословно все, что она
сказала; врач же объявил, что прежде всего надо осмотреть рану, а до этого
не следует тревожить ее расспросами. Когда она увидела, что Хаттерайка
уводят из комнаты, чтобы врач мог приступить к осмотру, она приподнялась на
своем ложе и громко закричала:
- Дирк Хаттерайк, теперь мы с тобой только на Страшном суде встретимся!
Признаешь ты или нет все, что я сейчас говорила, или посмеешь не признать?
Он обернулся и угрюмо и вместе с тем вызывающе посмотрел на нее.
- Дирк Хаттерайк, теперь, когда ты запятнал свои руки моей кровью,
посмеешь ли ты отрицать хоть одно слово из того, что я говорю на смертном
одре?
Он снова посмотрел на нее так же непоколебимо и со звериным упрямством
в глазах, пошевелил губами, но не произнес ни звука.
- Тогда прощай, - сказала она, - и бог тебе судья! Рука твоя уже
подтвердила мои слова... Всю жизнь я была полоумной цыганкой, которую били,
и гнали, и клеймили каленым железом; она ходила от порога к порогу и просила
милостыню, и как бродячую собаку ее гоняли из прихода в приход. Кто бы тогда
поверил ее словам? Но сейчас я умираю, и слово мое не брошено даром, как не
даром пролита кровь моя!
Тут она умолкла; все вышли, и при ней остался только врач и еще две-три
женщины. Осмотрев ее, врач только покачал головой и уступил место
священнику.
Один из констеблей, имея в виду, что Хаттерайка необходимо будет
переправить в тюрьму, остановил почтовую карету, которая возвращалась в
Кипплтринган порожняком. Кучер, догадавшись о том, что в Дернклю произошло
что-то необыкновенное, поручил лошадей одному из мальчишек, полагаясь при
этом больше, по-видимому, на почтенный возраст и на степенный нрав лошадей,
чем на достоинства своего доверенного лица, и пустился бегом поглазеть, "что
там за невидаль такая". Он прибежал как раз в ту минуту, когда толпа
фермеров и крестьян, которая все росла, наглядевшись вволю на свирепое лицо
Хаттерайка, устремила все свое внимание на Бертрама. Почти все они, а в
особенности старики, которые помнили Элленгауэна в дни его молодости,
признали справедливость слов Мег Меррилиз. Но шотландцы - народ осторожный;
толпа эта не забыла, что поместье перешло уже в чужие руки, и люди только
шепотом выражали друг другу свои чувства. Приятель наш, кучер Джок Джейбос,
протиснулся тем временем в самую середину толпы. Но не успел он, однако,
взглянуть на Бертрама, как попятился от изумления и торжественно воскликнул:
- Чтоб мне света божьего не видать, если это не Элленгауэн из могилы
встал!
Это публичное признание беспристрастного свидетеля послужило как бы
искрой, которая зажгла все сердца.
В толпе начали кричать:
- Слава Бертраму! Да здравствует наследник Элленгауэнов! Дай ему
господь вернуть свое добро и жить с нами так, как предки его жили!
- Я здесь семьдесят лет живу, - сказал один из крестьян.
- А я вместе с отцом да дедом дважды по семидесяти, - сказал другой. -
Уж кто-кто, а я-то Бертрама могу узнать.
- А мы вот здесь триста лет живем, - заявил еще один старик, - и я
готов свою последнюю корову продать, только бы молодой лэрд в свое поместье
вернулся.
Женщины, которых привлекают все чудесные происшествия, а тем более
когда героем их оказывается молодой красавец, присоединились к общему хору.
- Да благословит его бог, ведь это живой портрет отца! Бертрама у нас
всегда любили! - кричали они.
- Ах, кабы бедная мать его, которая с тоски по нем померла, могла до
этой поры дожить! - причитала какая-то женщина.
- Ну, мы ему поможем, - вторили ей другие. - Не дадим мы Глоссину в
Элленгауэне жить, ногтями его оттуда выцарапаем.
Несколько человек окружило Динмонта, который был рад случаю рассказать
все, что знал о своем друге, и похвалиться тем, что и на его долю выпала
честь постоять за правду. Ввиду того что многие из самых зажиточных фермеров
хорошо его знали, свидетельство его вызвало новый взрыв восторга. Одним
словом, это были минуты порывистого излияния чувств, когда сдержанность
холодных шотландцев тает как снег и шумный поток уносит плотину и шлюзы.
Возгласы эти прервали молитву священника, и Мег, уже в полузабытьи,
которое обычно наступает перед смертью, вдруг очнулась и вскричала:
- Слышите?.. Слышите? Его признают! Его признают! Ради этого только я и
жила. Пусть я грешница, но если проклятие мое накликало беду, мое
благословение ее развеяло! А теперь сказала бы еще.., да нет, поздно.
Постойте! - продолжала она, поворачиваясь к свету, который пробивался сквозь
заменявшую окно узенькую щель. - Разве его нет здесь? Отойдите от света,
дайте мне еще разок на него взглянуть. Ах, у меня уже в глазах потемнело, -
прошептала она и, пристально взглянув куда-то в пустоту, откинулась назад. -
Все теперь кончено.
Жизнь, изыди,
Смерть, войди!
И, откинувшись на соломенную подстилку, она без единого стона испустила
дух. Священник и врач тщательно записали ее слова, очень сожалея, что не
успели расспросить обо всем подробнее; оба были убеждены, что она говорила
правду.
Хейзлвуд первым поздравил Бертрама с предстоящим возвращением ему имени
его дедов и всех прежних прав. Толпа, узнав от Джейбоса, что Бертрам и есть
тот самый человек, который ранил Хейзлвуда, была потрясена его великодушием
и стала восторженно выкликать имя Хейзлвуда вместе с именем Бертрама.
Иные, однако, недоумевали и спрашивали Джока Джейбоса, как он мог не
узнать Бертрама тогда, когда совсем недавно встретил его в Кипплтрингане. На
это он отвечал:
- Да разве был у меня тогда Элленгауэн на уме? Это вот теперь, когда
кричать начали, что молодой лэрд нашелся, я посмотрел да вижу, что оно так и
есть на самом деле. Стоит только приглядеться немного.
К этому времени упорство Хаттерайка несколько поколебалось. Он заморгал
глазами, пытался освободить свои связанные руки, чтобы надвинуть на лицо
широкополую шляпу, и все время с нетерпением поглядывал на дорогу, как будто
обеспокоенный тем, что его до сих пор не увозят. Наконец Хейзлвуд, опасаясь,
что возмущение толпы обратится на их пленника, распорядился, чтобы его
посадили в карету и отправили в Кипплтринган, в распоряжение Мак-Морлана; в
то же время он отправил к Мак-Морлану нарочного с сообщением о том, что
случилось.
- А теперь, - сказал он Бертраму, - я был бы счастлив видеть вас у себя
в замке Хейзлвуд, но я знаю, что вам было бы приятнее принять это
приглашение дня через два, и поэтому позвольте мне вернуться сейчас вместе с
вами в Вудберн. Впрочем, вы ведь, кажется, пришли сюда пешком?
- Так пусть молодой лэрд берет мою лошадь...
- Или мою... Или мою... - одновременно закричало несколько голосов.
- Или мою. Он может на ней десять миль в час скакать, ее ни погонять,
ни пришпоривать не надо, а теперь ведь он наш молодой лэрд, и, если хочет,
он может взять ее как хирезельд,
раньше это так называли.
Бертрам взял на время чью-то лошадь и поблагодарил весь парод за добрые
пожелания, на что толпа отвечала ему приветственными криками и клятвами
верности.
В то время как осчастливленный владелец лошади посылал кого-то из
ребятишек сбегать за новым седлом, другого - почистить ей соломенным веником
бока, третьего - взять у Дэна Данкисона новые стремена и жалел, что некогда
покормить кобылу, а то бы молодой лэрд увидел, что это за диво", Бертрам,
взяв под руку священника, ушел с ним в башню и запер за собой дверь. В
течение нескольких минут он молча смотрел на мертвое тело Мег Меррилиз,
распростертое перед ним.
Смерть заострила черты ее лица; в них по-прежнему проступали суровость
и решительность, позволявшие ей при жизни пользоваться такой властью над
свободным народом, среди которого она родилась.
Увидев бездыханное тело женщины, которая принесла себя в жертву ему и
его семье, Бертрам утер навернувшиеся на глаза слезы. Потом он взял
священника за руку и, исполненный благоговения, спросил его, была ли
умирающая в состоянии внимать словам отходной.
- Сэр, - ответил ему добрый священник, - я уверен, что разум этой
несчастной женщины в последние минуты жизни еще не совсем угас и она могла
услышать мои молитвы. Будем же смиренно надеяться, что на Страшном суде с
каждого спросят столько, сколько ему было дано. Эту женщину, пожалуй, можно
было бы считать язычницей, хотя она и жила на христианской земле. Но не надо
забывать, что заблуждения и пороки, происходящие от невежества, искупаются
ее бескорыстной преданностью, доходившей едва ли не до героизма. С великим
страхом, но и с надеждой вручаем мы душу ее в руки того, кто властен
положить на одну чашу весов наши грехи и заблуждения, а на другую - наше
стремление к добру, и увидеть, что тяжелее.
- Можно вас попросить, - сказал Бертрам, - чтобы ее похоронили по
христианскому обряду? У меня есть кое-какие ее вещи... Во всяком случае, все
расходы я оплачу. Вы найдете меня в Вудберне.
Динмонт, которому один из его знакомых дал лошадь, громко закричал, что
все готово для отъезда. Тогда Бертрам и Хейзлвуд, уговорив восторженную
толпу, которая к этому времени насчитывала уже несколько сот человек, ничем
не нарушать порядка, - ведь излишнее рвение могло только повредить молодому
лэрду, как кругом его величали, - простились со всеми; народ провожал их
радостными криками.
Когда они проезжали мимо разоренных хижин Дернклю, Динмонт сказал:
- Я уверен, капитан, что, когда вам ваше имение воротят, вы не забудете
тут домишко построить. Провалиться мне на этом месте, если в вашем положении
я бы этого не сделал. Ну уж, а жить тут после всего, что она наговорила, я
бы ни за что на свете не стал. По мне, так поселить бы тут старушку Элспет,
вдову могильщика: ей и к покойникам и привидениям не привыкать.
До Вудберна они доехали быстро. Весть об их подвиге распространилась
уже далеко. Все окрестные жители вышли на поля и громко приветствовали их.
- Если бы не эти верные друзья, - сказал Бертрам, обращаясь к Люси,
которая первой кинулась к нему, хотя взгляд Джулии и опередил ее, - меня бы
не было в живых. Ты должна теперь поблагодарить их.
Люси, краснея от счастья, благодарности и застенчивости, сделала
Хейздвуду реверанс, а Динмонту просто протянула руку. Но наш добрый фермер в
избытке радости не ограничился этим и поцеловал Люси прямо в губы. Он,
правда, тут же понял, что позволил себе слишком много, и сказал:
- Простите, сударыня, я было вообразил, что вы моя дочь. Капитан у нас
такой простой человек, не мудрено и забыться.
К ним подошел и старик Плейдел.
- Если уж тут начали так расплачиваться... - сказал он.
- Нет, погодите, мистер Плейдел, - прервала его Джулия, - вы свое
сполна получили еще вчера вечером, помните?
- Верно, признаю, - ответил адвокат, - но знаю, что и от мисс Бертрам и
от вас я еще вдвое больше получу, когда завтра допрошу Хаттерайка. Уж
как-нибудь я его уломаю. Вот увидите, полковник; а вы, упрямицы, хоть, может
быть, и не увидите, зато услышите.
- Это если еще нам захочется вас слушать, господин адвокат, - ответила
Джулия.
- А вы думаете, больше шансов за то, что не захотите? Но ведь вы же
любопытны, а любопытство заставляет иногда пускать в ход и уши.
- А я вот говорю вам, мистер Плейдел, что иные холостяки вроде вас
заставляют иногда пускать в ход и пальцы.
- Поберегите их для клавикордов, - ответил адвокат, - это для вас лучше
будет.
Пока они перекидывались разными шутками, полковник Мэннеринг представил
Бертраму простого, симпатичного человека в сером сюртуке и жилете, кожаных
штанах и сапогах.
- Познакомьтесь, - сказал он, - мистер Мак-Морлан.
- Тот самый, который принял у себя в доме мою сестру, когда все родные
и знакомые ее оставили, - сказал Бертрам, дружески его обнимая.
Потом вошел Домини, осклабился, усмехнулся, захихикал, попытался издать
какой-то нечеловеческий звук, похожий на свист, и наконец, не в силах
сдержать своих чувств, убежал и залился слезами.
Не будем же продолжать описание всех излияний радости и веселья в этот
счастливый вечер.
Глава 56
...Как злая обезьяна
Над кучей наворованных орехов,
К земле пригнется подлый интриган:
Его раскрыты козни.
"Граф Базиль"
На другой день в Вудберне все поднялись очень рано по случаю следствия,
которое должно было начаться в Кипплтрингане. Мак-Морлан, сэр Роберт
Хейзлвуд и еще один находившийся там мировой судья попросили Плейдела
распорядиться следствием и председательствовать на нем. Сделано это было
потому, что Плейдел вел уже некогда дело по расследованию обстоятельств
смерти Кеннеди, а также в знак общего признания его заслуг как адвоката.
Полковник Мэннеринг получил приглашение присутствовать при допросе. Вообще
же заседание следственной комиссии, которая должна была предшествовать суду,
было закрытое.
Адвокат пересмотрел старые показания и вновь допросил прежних
свидетелей. Потом он расспросил священника и врача о последних словах Мег
Меррилиз. Они подтвердили, что она совершенно отчетливо, и притом несколько
раз, повторила, что была свидетельницей смерти Кеннеди, погибшего от рук
Хаттерайка и еще нескольких человек из его шайки; присутствовала она при о
том случайно; причиной же, побудившей их убить таможенного, цыганка считала
месть за донос, которым Кеннеди погубил их судно. Она упомянула еще об одном
свидетеле убийства, отказавшемся, однако, стать его участником, - это был ее
племянник Габриель Фаа. Из слов явствовало, что был и еще один человек,
приставаний к убийцам уже после того, как они совершили свое преступление,
но сказать о нем она ничего не успела - силы оставили ее. Цыганка заявила,
что именно она спасла ребенка, но что контрабандисты вырвали его потом у нее
из рук и увезли в Голландию. Все эти подробности были тщательно записаны.
Потом ввели Хаттерайка, закованного в тяжелые кандалы; памятуя о том,
что он совсем еще недавно ухитрился бежать, его стерегли особенно строго.
Спросили, как его зовут, - он молчал, чем занимается, - он продолжал
молчать. Задали еще несколько вопросов, но ни на один он ничего не ответил.
Плейдел протер очки и очень внимательно посмотрел на арестанта.
- Отъявленный негодяй, - шепнул он Мэннерингу, - но, как говорит
Догберри, я его перехитрю. Позовите-ка сюда Солза... Солза, сапожника.
Слушай, Солз, помнишь, как по моему приказанию ты снимал мерку со следов в
Уорохском лесу в ноябре тысяча семьсот.., года?
Солз отлично все помнил.
- Взгляни-ка на эту мерку, не та ли это, что ты снимал?
Сапожник подтвердил, что это так.
- Ну вот, а там на столе пара башмаков; смерь их теперь и погляди, не
подходят ли они под эту мерку.
Сапожник исполнил его приказание и объявил, что "они точь-в-точь такого
же размера, как самые крупные из следов".
- Мы сейчас установим, - тихо сказал адвокат, - что эти башмаки,
которые были найдены в развалинах Дернклю, принадлежат Брауну, тому самому,
которого вы застрелили, когда было нападение на Вудберн.
- А ну-ка, Солз, смерь точно ногу арестованного. Мэннеринг пристально
посмотрел на Хаттерайка и заметил, что тот задрожал.
- Ну как, эти мерки совпадают со следами ног? Сапожник посмотрел на
бумагу, потом на снятую им мерку и еще раз проверил ее.
- Они точь-в-точь совпадают, - сказал он, - с тем следом, который
пошире и покороче первого. , На этот раз догадливость Хаттерайка изменила
ему.
- Der Deyvil! - вскричал он. - Какой же там мог быть след, когда от
мороза вся земля как каменная была!
- Да, только вечером, а не днем, капитан Хаттерайк, - сказал Плейдел. -
Но не скажете ли вы, где вы находились в тот день, который вам так хорошо
запомнился?
Хаттерайк заметил свой промах, и упорное молчание опять словно сковало
все черты его лица.
- Запишите все-таки то, что он сказал, - велел Плейдел писцу.
В это мгновение дверь отворилась, и, к великому изумлению всех
присутствующих, вошел Глоссин. Этот почтенный джентльмен, тщательно все
разведавший и подслушавший, убедился, что Мег Меррилиз ни разу не назвала
его имени. Произошло это, правда, вовсе не потому, что она хотела пощадить
его, а потому, что допросить как следует ее не успели и она умерла слишком
скоро. Таким образом, он пришел к выводу, что бояться ему нечего, разве
только признаний самого Хаттерайка. Чтобы предотвратить их, он решил
набраться храбрости и присоединиться на время следствия к своим коллегам -
судьям. "Я смогу, - подумал он, - дать понять этому подлецу, что спасение
его зависит от того, будет ли он хранить свою и мою тайну. Сверх того, мое
присутствие на следствии будет лучшим доказательством моей невиновности. Что
же, если придется потерять имение, ничего не поделаешь, но я рассчитываю на
лучшее".
╧Ёшъы■ўхэш 