╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
же веселые, и остаток дня прошел в приятной
беседе. Мэннеринг просидел с ними до восьми часов вечера за бутылкой вина,
поставленной хозяином, которая, разумеется, была magnum. .
Вернувшись в "Гостиницу, он нашел письмо с приглашением прибыть на
похороны мисс Маргарет Бертрам из Синглсайда, - хоронить ее должны были на
кладбище Грейфрайерс, а вынос тела был назначен на час дня.
В указанное время Мэннеринг направился к небольшому домику на южной
окраине города. Он узнал его по стоявшим перед дверьми двум печальным
фигурам, одетым по шотландскому обычаю в черные плащи, отделанные белым
крепом, с креповыми же повязками на шляпах и с жезлами в руках. Еще двое
таких же молчальников с печатью безысходного горя на лицах провели
Мэннеринга в столовую, где уже собрались родные и близкие покойной.
В Шотландии до сих пор еще повсеместно сохранился давно позабытый в
Англии обычай приглашать на похороны всех родственников умершего. Часто это
производит потрясающее впечатление, но в тех случаях, когда человек при
жизни никем не был любим и после смерти его никто не оплакивает, обычай этот
становится только пустой и уродливой формальностью. Английская погребальная
служба принадлежит к числу красивейших церковных обрядов и всегда оставляет
неизгладимое впечатление; она способна сосредоточить на себе внимание
собравшихся, объединить их мысли и чувства в наиболее подходящий для этих
минут благоговейной молитве. Но в Шотландии все обстоит иначе: если близкие
сами не чувствуют истинной скорби, ничто не восполнит там ее отсутствия и не
сосредоточит на себе мыслей участников этой церемонии. Поэтому естественно,
что последние чаще всего испытывают на похоронах только тягостное чувство
стесненности и фальши. К сожалению, миссис Маргарет Бертрам была одной из
тех несчастливых женщин, чьи добрые качества не снискали всеобщего
расположения. У нее не было близких, которые могли бы искренне о ней
печалиться, и поэтому весь похоронный обряд превратился в какую-то показную
манифестацию скорби.
Пребывая в мрачном обществе всех этих троюродных, четвероюродных,
пятиюродных и шестиюродных братьев и сестер, Мэннеринг, подобно всем им,
заставил свое лицо принять приличествующее случаю выражение и старался
казаться опечаленным кончиною миссис Маргарет Бертрам, как будто усопшая
приходилась ему матерью или сестрою. После длительного и тягостного молчания
все присутствующие начали понемногу переговариваться вполголоса, как будто
они находились в комнате умирающего.
- Наша дорогая миссис Бертрам, - произнес важного вида джентльмен, едва
приоткрывая рот, чтобы не нарушить торжественности, которую он придал лицу,
и цедя слова сквозь почти совершенно сомкнутые губы, - наша дорогая
покойница хорошо прожила свой век.
- Само собой разумеется, - ответил тот, к кому были обращены эти слова,
чуть приоткрывая глаза, - наша бедная миссис Маргарет всю жизнь была очень
бережлива.
- Что у вас нового, господин Мэннеринг? - спросил один из тех
джентльменов, с которыми полковник обедал накануне, таким необычным голосом,
как будто он извещал о смерти всех своих близких, - Да ничего особенного, -
сказал Мэннеринг тоном, который, как он заметил, был принят всеми оттого
только, что в доме покойница.
- Я слыхал, - продолжал первый многозначительно и с видом человека
хорошо осведомленного, - я слыхал, что было написано завещание.
- А что же оставили маленькой Дженни Гибсон?
- Сто фунтов, да еще большие старинные часы в придачу.
- Не очень-то о бедняжке позаботились; ведь туговато ей приходилось при
покойнице. Что ж, на чужое добро всегда расчет плохой.
- Я думаю, - сказал стоявший рядом с Мэннерингом политикан, - что с
Типу-Саибом мы окончательно не разделались, насолит он еще нам немало; да
вот говорят еще - вы, верно, слыхали, - что акции Ост-Индской компании
что-то не поднимаются.
- Скоро, наверно, поднимутся.
- Ay миссис Маргарет, - сказал еще один, вмешиваясь в разговор, - были
ведь акции Ост-Индской компании. Я это знаю, потому что я сам получал за нее
проценты. Хорошо, если бы держатели акций и все наследники посоветовались с
полковником о том, как и когда их можно будет продать. По-моему, так... Но
вот идет мистер Мортклок, значит пора выносить.
Гробовщик мистер Мортклок, распоряжавшийся похоронами, с вытянутой, как
подобает лицам его профессии, физиономией и скорбной торжественностью в
движениях роздал всем присутствующим маленькие карточки; каждому было
назначено место, которое он должен занимать возле гроба. Порядок этот
определялся близостью родства с покойной, и почтенный мистер Мортклок, как
он ни был сведущ в этом мрачном церемониале, все же неминуемо должен был
кого-то обидеть. Состоять в близком родстве с миссис Бертрам значило быть
причастным к землям Синглсайда, и для каждого из собравшихся здесь родных
это обстоятельство было особенно важно. Кое-кто, само собой разумеется,
остался недоволен, а наш приятель Динмонт был не в состоянии ни подавить
обиду, ни выразить ее с подобающей сдержанностью и выпалил все напрямик.
- Мне бы хоть ногу дали понести! - воскликнул он более громко, чем это
позволяло приличие. - О господи, если бы тут дело земли не касалось, я,
пожалуй, взял бы гроб вместо всех этих господ да один и понес.
Несколько десятков укоризненно нахмуренных лиц обратились в сторону
нашего бесстрашного фермера, который, высказав все накопившееся у него на
душе недовольство, решительно зашагал вниз по лестнице со всеми остальными,
не обращая ни малейшего внимания на тех, кого он оскорбил своей выходкой.
Наконец погребальная процессия двинулась в путь. Шествие возглавили
факельщики со своими жезлами, украшенными перевязями из потускневшего белого
крепа - эмблемой девственности покойной. Шестерка захудалых кляч,
олицетворявших бренность всего земного, в перьях и попонах, медленно повезла
на кладбище мрачно убранный катафалк. Впереди бежал Джейми Дафф, дурачок,
без которого не обходились ни одни похороны, в белом бумажном галстуке и
таких же бумажных нашивках на рукавах в знак траура, а сзади тянулось шесть
карет, в которых ехали все участники церемонии.
Многие из них переговаривались между собой уже более непринужденно и с
большим оживлением обсуждали вопрос о размерах наследства и о том, кому оно
может достаться. Главные претенденты, однако, благоразумно молчали, стыдясь
высказывать вслух надежды, которые могут потом не оправдаться.
А душеприказчик покойной, единственный человек и точности знавший, как
обстоит дело, сохранял таинственное выражение лица, как будто решив
продлить, насколько возможно, и разгоравшееся во всех любопытство и
напряженность ожидания.
Наконец они прибыли к воротам кладбища, где их встретила целая толпа
женщин с детьми на руках; оттуда, в сопровождении десятков мальчишек,
которые бежали вприпрыжку за похоронной процессией и громко кричали, они
добрались до места, где покоились представители рода Синглсайдов. Это было
кладбище Грейфрайерс. Участок был огорожен с четырех сторон; одна из них
охранялась ангелом с отбитым носом и единственным уцелевшим крылом, который,
однако, упорно стоял уже целое столетие на своем посту, в то время как его
коллега херувим, некогда исполнявший ту же обязанность, красуясь рядом на
каменном пьедестале, валялся теперь бесформенным обрубком среди зеленой чащи
крапивы, репейника и болиголова, пышно разросшихся вокруг стен мавзолея.
Покрытая мхом и полустертая надпись возвещала, что в 1650 году капитан Эндрю
Бертрам, первый владелец Синглсайда, отпрыск знаменитейшего и древнейшего
рода Элленгауэнов, воздвиг этот монумент для себя и для своих потомков.
Изрядное количество кос, песочных часов, черепов и крестообразно сложенных
костей обрамляло нижеследующий образец кладбищенской поэзии, сочиненный в
честь основателя мавзолея:
Кроток как Натаньель, как Безальель умел,
Был ли в свете герой такой?
Жил он с нами.
Под камнем сим
Он свой вечный обрел покой.
Сюда-то они и опустили тело миссис Маргарет Бертрам, в глинистую и
жирную землю, которая приняла в себя прах ее предков. А потом, подобно
солдатам, возвращающимся с военных похорон, ближайшие родственники,
заинтересованные в завещании, пустились погонять вовсю несчастных наемных
кляч, чтобы поскорее положить конец обуревавшему их всех нетерпению,
Глава 38
Коту иль колледжу все деньги завещай.
Поп
Лукиан рассказывает в одной из своих правдивых историй, как труппа
обезьян, искусно выдрессированных своим предприимчивым хозяином, с большим
успехом исполняла какую-то трагедию и как все они сразу позабыли свои роли,
стоило только какому-то повесе бросить на сцену горсть орехов: природные
инстинкты актеров взяли верх над выучкой, и буйное соперничество их перешло
все границы пристойного. Так вот приближение решающего момента вселило во
всех претендентов на наследство чувства, весьма отличные от тех, которые
они, следуя примеру мистера Мортклока, только что старались на себя
напустить. Глаза, которые совсем еще недавно то с благоговением устремлялись
к небесам, то смиренно потуплялись долу, теперь тревожно и жадно впились в
сундуки, шкатулки и ящики комодов, заглядывая в самые потаенные уголки
старушечьих комнат. Хоть сами по себе эти поиски, может быть, и не были
лишены интереса, завещания все же нигде не оказалось.
Где-то среди вещей была обнаружена расписка на двадцать фунтов за
подписью священника неприсягающей секты, с отметкой о том, что проценты
получены сполна по день святого Мартина прошлого года; документ этот был
старательно завернут в бумагу с новым текстом старой песни "Через море к
Карлу". В другом месте нашли занятную любовную переписку между покойницей и
неким лейтенантом пехотного полка О'Кином. В пачку его писем была вложена
бумажка, сразу же объяснившая родственникам, почему эта привязанность, не
предвещавшая им ничего хорошего, вдруг окончилась: это была закладная на
двести фунтов, за подписью лейтенанта, по которой, по-видимому, никогда
никакие проценты не поступали. Обнаружены были и другие счета и закладные на
значительно большие суммы и за подписью лиц более положительных (разумеется,
только в смысле их состоятельности), чем почтенный священнослужитель и
галантный воин. Все эти бумажки валялись в одной куче с монетами самых
различных достоинств и размеров, с ломаными золотыми и серебряными вещами,
старыми серьгами, крышкой от табакерки, оправою от очков, и пр. и пр.
Завещание, однако, так и не находилось, и полковник Мэннеринг начал уже
надеяться, что то, которое он получил от Глоссина, действительно выражало
последнюю волю старой леди. Но его друг Плейдел, который теперь вошел в
комнату, предупредил его, что дело обстоит иначе.
- Человек, который руководит осмотром вещей, - сказал он, - мне хорошо
известен, и по его поведению я догадываюсь, что он знает об этом больше, чем
все мы.
Пока поиски завещания продолжаются, взглянем на кое-кого из лиц,
особенно в нем заинтересованных.
О Динмонте, который, зажав под мышкой хлыст, просовывал свою круглую
голову через плечо суетившегося homme d'affaires,
говорить не приходится. Вот этот худощавый пожилой мужчина в безукоризненном
траурном костюме - это Мак-Каскуил, бывший владелец Драмкуэга; он разорился
на двух полученных им в наследство акциях Эрского банка. Надежда его
основана на том, что он хотя и отдаленная, но все же родня покойной, на том,
что он сиживал с ней по воскресеньям на одной скамье в церкви, а по субботам
всегда играл с ней вечером в крибедж, причем неизменно старался ей
проигрывать. А вон тот простоватого вида человек с косичкой жирных волос,
обернутых в кусок кожи, - это табачник, родственник миссис Бертрам с
материнской стороны; торговля принесла ему порядочные барыши, и когда
разразилась колониальная война, он утроил для всех цены на табак, сделав
исключение для одной только миссис Бертрам. Черепаховая табакерка старухи
каждую неделю наполнялась лучшим нюхательным табаком, и с нее брали все
время прежнюю цену только потому, что горничная, приходя в лавку, каждый раз
передавала мистеру Квиду привет от его двоюродной сестрички миссис Бертрам.
А вот тот парень, который не потрудился даже скинуть верхнюю одежду и
грязные сапоги, мог так же, как и все его сверстники, снискать расположение
старой леди, любившей видеть у себя дома красивых молодых людей. Говорят
только, что он упустил благоприятный случай, потому что подчас пренебрегал
ее торжественными приглашениями, а иногда вдруг являлся, уже пообедав перед
этим где-нибудь на стороне, с компанией повеселее; к тому же он два раза
наступил на хвост ее коту и однажды рассердил ее попугая.
Внимание Мэннеринга привлекла бедная девушка, которая была у покойницы
чем-то вроде компаньонки, так что старуха в любое время могла срывать на ней
свое дурное настроение. Для того чтобы заставить девушку присутствовать при
оглашении завещания, любимая служанка покойной должна была чуть ли не
насильно притащить ее в комнату. Там она поскорее забилась в угол, удивленно
и испуганно глядя на то, как незнакомые люди роются в вещах, на которые она
с самого детства привыкла глядеть не иначе как с благоговейным трепетом. За
исключением нашего доброго Динмонта, все отнеслись к ее появлению
недружелюбно: они видели в ней опасную соперницу и считали, что признание ее
прав на наследство могло помешать им и уменьшить их шансы.
И все же это было единственное живое существо, которое искренне
горевало по усопшей. При всем своем себялюбии миссис Бертрам как-никак была
ее покровительницей. И теперь капризы и тирания взбалмошной старухи были
забыты, и бедная сирота заливалась горькими слезами.
- Очень уж соленой воды много, - сказал табачник бывшему владельцу
Драмкуэга. - Это ничего хорошего не предвещает. Плачут так обычно неспроста.
Мистер Мак-Каскуил ответил кивком головы, не желая уронить свое высокое
достоинство в глазах мистера Плейдела и полковника Мэннеринга.
- Странная все-таки штука будет, если так и не найдут завещания, -
сказал поверенному Динмонт, начинавший уже терять терпение.
- Потерпите, пожалуйста, немного, миссис Маргарет Бертрам была добрая и
разумная женщина, да, добрая и рассудительная, и умела выбирать друзей и
душеприказчиков. Возможно, что завещание, выражающее се последнюю волю, или,
лучше сказать, распоряжение относительно имущества mortis causa, она поручила какомунибудь надежному другу.
- Голову даю на отсечение, - шепнул Плейдел полковнику, - что завещание
у него в кармане. - Потом, обращаясь к поверенному, он заявил:
- Ладно, сэр, вопрос решается просто. Вот завещание, составленное
несколько лет тому назад: поместье Синглсайд отказано в нем мисс Люси
Бертрам.
Слова эти поразили всех как гром среди ясного дня.
- Но, может быть, вы, мистер Протокол, можете сообщить нам о
каком-нибудь более позднем распоряжении?
- Разрешите, я взгляну, мистер Плейдел, - и с этими словами Протокол
взял бумагу из рук ученого адвоката и пробежал ее глазами.
- Слишком уж он спокоен, - сказал Плейдел, - удивительно спокоен. Не
иначе как у него в кармане еще одно завещание.
- Что же он его тогда не выкладывает, черт побери? - сказал полковник,
выходя из себя.
- Откуда я знаю? - отвечал наш ученый законовед. - Почему кошка не
задушит мышь сразу? Нет ли здесь уверенности в своей силе и желания немного
подразнить всех, кто ждет? Итак, мистер Протокол, что вы скажете насчет
завещания?
- Что ж, мистер Плейдел, оно хорошо написано, составлено по форме и
заверено по всем правилам.
- Но оно аннулируется другим, позднейшим распоряжением, которое сейчас
в ваших руках, не так ли? - спросил адвокат.
- Должен признаться, что это похоже на правду, мистер Плейдел, -
ответил Протокол, доставая пачку бумаг, перевязанных тесемкой и опечатанных
на каждом узле и сгибе черными сургучными печатями. - То завещание, которое
вы, мистер Плейдел, только что предъявляли, помечено первым июня тысяча
семьсот.., года, а на этом, - заявил он, срывая печати и медленно
развертывая бумагу, - стоит пометка двадцатого, впрочем нет, двадцать
первого апреля сего года, то есть на десять лет позднее.
- Чтоб она повесилась! - воскликнул наш советник, заимствуя это
выражение у сэра Тоби Белча. - Месяц и год как раз те, когда с Элленгауэном
беда стряслась. Но послушаем все же, что она там пишет.
Тогда мистер Протокол попросил присутствовавших соблюдать тишину и
медленным, ровным и внятным голосом стал читать завещание.
Столпившиеся вокруг него люди, в чьих глазах то загоралась, то снова
гасла надежда и которые старались среди окутавшего все и вся густого тумана
разных юридических формулировок во что бы то ни стало разглядеть настоящую
волю покойной, являли собою зрелище, достойное кисти Хогарта.
Завещание всех поразило. После перечисления в соответственном порядке
всех строений и всех земель Синглсайда и других поместий, как-то: Лаверлеса,
Лайелона, Спинстерс-Ноу и бог знает еще каких, сообщалось, что все
передается (тут голос чтеца понизился до скромного пиано) Питеру Протоколу,
адвокату, как лицу, способностям и честности которого она вполне доверяет
(наша высокочтимая и дорогая покойница настояла на том, чтобы указать это
именно в таких выражениях), на сохранение (здесь к нашему чтецу вернулись и
прежний голос и прежнее выражение лица, а лица некоторых слушателей, которые
перед этим так вытянулись, что им мог бы позавидовать сам мистер Мортклок,
заметно укоротились) - на сохранение, имея в виду нижеследующие
обстоятельства, соображения и цели.
В этих "нижеследующих обстоятельствах, соображениях и целях" и
заключалась вся суть дела. Первым пунктом было вступление, утверждавшее, что
завещательница происходит из старинного рода Элленгауэнов и что ее почтенный
прадед, блаженной памяти Эндрю Бертрам, первый владелец Синглсайда, был
вторым сыном Аллана Бертрама, пятнадцатого по счету барона Элленгауэна.
Далее утверждалось, что, хотя и было известно, что Генри Бертрам, сын и
наследник Годфри Бертрама, ныне Элленгауэна, был в раннем детстве украден у
родителей, она, завещательница, твердо убеждена, что он жив и находится
где-то на чужбине и что божественное провидение поможет ему вернуть все свои
земли.
В этом случае он, Питер Протокол, обязывается - и сам подтверждает это,
приняв на хранение настоящее завещание, - вернуть означенные земли, как
Синглсайд, так и остальные, равно как и все прочие виды владений (исключив,
разумеется, причитающееся ему вознаграждение за труды), вышеупомянутому
Генри Бертраму, когда тот возвратится на родину. А на время пребывания
последнего на чужбине и в случае, если он вообще никогда не вернется в
Шотландию, ее душеприказчик, мистер Питер Протокол, которому вверено все
имение, обязан разделить доходы с земель и проценты с капитала (опять-таки
удержав из них соответственное вознаграждение за свои труды) на равные части
между четырьмя благотворительными учреждениями, поименованными в завещании.
Право управлять имением, отдавать земли в аренду, занимать и давать взаймы
деньги -