╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
поэта, или много дурного умысла, или мало ума. Лучшее свидетельство
моего уважения к вам, господин полковник, то, что я не стыжусь предстать
перед вами таким, каков я на самом деле, и сегодня я вам это, по-моему,
доказал. Но что надобно этому долговязому молодцу?
Динмонт, ввалившийся в комнату вслед за Мэннерингом, переминался с ноги
на ногу, почесывая затылок.
- Я Дэнди Динмонт, сэр, из Чарлиз-хопа, тот самый, из Лидсдейла,
помните? Вы мне большое дело тогда выиграли.
- Какое там дело, дубина ты этакая, - ответил адвокат. - Неужели ты
думаешь, что я помню всех болванов, которые мне голову морочат?
- Что вы, сэр, это же такая тогда история была насчет пастбища в
Лангтехеде!
- Ну да ладно, черт с тобой, давай мне твои бумаги и приходи в
понедельник в десять, - ответил ученый муж.
- Да нет у меня никаких бумаг, сэр.
- Никаких бумаг? - спросил Плейдел.
- Ни единой, сэр, - ответил Дэнди. - Ваша милость ведь тогда еще
сказали, мистер Плейдел, что вы больше любите, чтобы мы, люди простые, вам
все на словах передавали.
- Пусть у меня язык отсохнет, если я когда-нибудь это говорил! - сказал
адвокат. - Теперь вот и ушам за это достается. Ну ладно, говори, что тебе
надобно, только покороче, - видишь, джентльмен ждет.
- О сэр, если этому джентльмену угодно, пусть он первым говорит, для
Дэнди все одно.
- Эх, остолоп ты этакий, не понимаешь ты, что ли: твое-то дело для
полковника выеденного яйца не стоит, а он, может быть, и не хочет, чтобы ты
со своими длинными ушами в его дела совался?
- Ладно, сэр, поступайте как сами знаете и как полковнику сподручней,
только чтобы и на мое дело у вас времени хватило, - сказал Дэнди, нимало не
смущаясь грубостью адвоката. - Мы вот все из-за дележа земли спорили, Джок
О'Достон Клю да я. Видите ли, наша межа идет по вершине Тутхопригга прямо за
Поморагрейн; ведь и Поморагрейн, и Слэкенспул, и Бладилоз - они все туда
входят и все принадлежат к Пилу. Ну так вот, межа идет прямо по верху горки,
там, где водораздел, но Джон О'Достон Клю, тот этого признавать не хочет,
говорит, что, мол, межа, идет по старой проезжей дороге через Нот О'Гейт к
Килдар Уорду, а это большая разница.
- А разница-то в чем? - спросил Плейдел. - Сколько на этой земле овец
пасти можно?
- Да не больно много, - ответил Дэнди, почесывая затылок, - место
высокое, открытое; свинка, может, и прокормится, а в хороший год и ягняток
парочка.
- И из-за этого-то клочка, который, может быть, и пяти шиллингов в год
не даст, ты хочешь просадить сотню-другую фунтов?
- Нет, сэр, тут не в траве дело, - ответил Динмонт, - это все ради
справедливости.
- Послушай, милый, - сказал Плейдел, - справедливость, как и
милосердие, должны начинаться у себя дома. Будь-ка ты лучше сам справедливей
с женой и с детишками, а канитель такую нечего затевать.
Динмонт все еще стоял и мял в руке шляпу.
- Не в том вовсе дело, сэр, а я просто не хочу, чтобы он так задавался:
ведь он грозится, что двадцать человек свидетелей приведет, а то и больше, а
я знаю, что не меньше людей за меня будет стоять, и таких, что всю жизнь в
Чарлиз-хопе прожили; они не потерпят, чтобы у меня землю понапрасну отняли.
- Послушай, если дело касается чести, то почему же ваши лэрды в этом не
разберутся?
- Не знаю, сэр (тут он снова почесал затылок), хоть они нам и соседи,
мы с Дроком никак не можем уговорить их, чтобы они нашу тяжбу разобрали, но
вот разве что мы за землю бы им платить перестали, тогда...
- Нет! Что ты! Можно ли так делать! - сказал Плейдел. - Что же вы тогда
по хорошей дубинке не возьмете и не решите сами?
- Ей-богу же, сэр, у нас это уж раза три бывало, два раза так на самой
этой земле дрались да раз на ярмарке в Локерби. Только кто его, впрочем,
знает, силы ведь у нас у обоих во какие! Этим, видать, дело все равно не
решиться.
- Возьмитесь тогда за шпаги, и черт с вами. Отцы ваши так делали!
- Что ж, сэр, коли вы не думаете, что это супротив закона будет, то по
мне все одно.
- Постой, постой! - вскричал Плейдел. - Случится та же беда, что и с
лэрдом Сулисом. Слушай, милейший, я одно хочу тебе вдолбить в голову - пойми
ты, ведь дело ты затеял смешное и нелепое.
- Ах вот как, сэр, - разочарованно сказал Дэнди. - Так, выходит, вам не
угодно потрудиться?
- Да, не угодно; по мне, так пошел бы ты домой, распили бы вы с ним
вдвоем пинту пива и все между собой по-хорошему уладили.
Дэнди, однако же, этим не удовлетворился и продолжал стоять.
- Ну, чего ты еще от меня хочешь?
- Да вот еще что, сэр: тут насчет наследства старой леди, что на днях
померла, мисс Маргарет Бертрам из Синглсайда.
- А что такое? - не без удивления спросил адвокат.
- Да у нас-то с Бертрамами родства нет. Это ведь были люди знатные, не
нам чета. А вот Джин Лилтуп, что ключницей у старого Синглсайда служила.., у
нее еще две дочери померли, вторая-то, сдается, в летах уже была.., так вот,
говорю, Джин Лилтуп была сама из Лидсдейла родом и сестрице моей сводной
двоюродной сестрой приходилась. А о ту пору, когда она ключницей-то служила,
она с Синглсайдом и спуталась, это уж как пить дать, вся родня так из-за нее
тогда убивалась. Но потом он с ней повенчался в церкви, все как следует
быть. Так вот я и хочу спросить, как насчет права нашего свою часть
наследства по закону требовать?
- Полно, какое там право!
- Ну что же, мы от этого не обеднеем, - сказал Дэнди. - Но, может, она
все-таки нас не забыла, когда завещание писала. Ну ладно, сэр, я все свое
сказал, а теперь прощайте и... - Тут он полез в карман.
- Нет уж, милейший, по субботам я денег не беру, да еще когда бумаг
нет. Прощай, Дэнди. Динмонт поклонился и ушел.
Глава 37
Ни красоты в том фарсе не найдешь,
Нет правды - только выдумка да ложь.
Там что-то нагорожено без меры,
И все темно, и ничему нет веры,
И в чувствах нет сердечной глубины -
Они мертвы и холода полны.
"Приходские списки"
- Ваше величество ознаменовали свое отречение актом милосердия и любви,
- смеясь сказал Мэннеринг, - теперь у этого молодца пропадет охота затевать
тяжбу.
- О нет, вы ошибаетесь, - ответил ему наш искушенный адвокат. - Все
свелось только к тому, что я потерял клиента и доход. Он ведь не успокоится
до тех пор, пока кто-нибудь не поможет ему осуществить эту дурацкую затею.
Нет, что вы! Я только показал вам еще одну из моих слабостей: в субботу
вечером я всегда говорю правду.
- Наверно, кое-когда и на неделе, - продолжал Мэннеринг в том же тоне.
- Ну да, насколько позволяет моя профессия. Говоря словами Гамлета, я
сам по себе честен, и все дело в том, что мои клиенты и их поверенные
заставляют меня повторять в суде свою двойную ложь. Но oportet vivere. . Это печальная истина. Давайте все же перейдем к нашему делу.
Я рад, что мой старый друг Мак-Морлан послал вас ко мне; это энергичный,
умный и честный человек. Сколько времени он был помощником шерифа в графстве
***, еще когда я там шерифом был, и теперь все на той же должности. Он,
знает, с каким уважением я отношусь к несчастной семье Элленгауэнов и
бедняжке Люси. Последний раз я видел ее, когда ей двенадцать лет минуло, это
хорошая, милая девочка была, а отец-то был совсем глупый. Но я начал
принимать участие в ее судьбе еще раньше. Когда-то я был шерифом этого
графства, и меня вызывали расследовать подробности убийства, которое было
совершено неподалеку от имения Элленгауэнов в тот самый день, когда родилось
это несчастное дитя. И, по странному стечению обстоятельств, выяснить
которые мне, к несчастью, так и не удалось, в этот же день погиб или пропал
без вести мальчик, ее единственный брат, которому было тогда лет пять. Ах,
господин полковник, я вовек не забуду, в каком бедственном положении был в
то утро дом Элленгауэнов! Мать умерла от преждевременных родов, отец чуть не
рехнулся с горя, и эта беспомощная малютка, о которой почти некому было
позаботиться, кричала и плакала, появившись на наш злосчастный свет в такую
тяжелую минуту. Ведь мы, юристы, тоже не из железа и не из меди сделаны, как
и вы, солдаты, не из стали. Нам приходится иметь дело с преступлениями и
страданиями в повседневной жизни людей, так же как вы сталкиваетесь с тем и
другим в военной обстановке, и, для того чтобы выполнить свой долг, и нам и
вам необходима, пожалуй, некоторая доля безразличия. Но черт бы побрал
солдата, чьи чувства тверды, как шпага, и будь дважды проклят тот судья,
которому вместо здравой мысли дано холодное сердце! Однако послушайте, ведь
так у меня совсем субботний вечер пропадет. Будьте любезны, дайте мне все
бумаги, относящиеся к делу мисс Бертрам, и вот что: завтра уж вы как-нибудь
придете ко мне, старику, на холостяцкий обед, и непременно. Обед будет ровно
в три, а вы приходите на час раньше. Хоронить старую леди будут в
понедельник. Так как дело касается сироты, то мы и в воскресенье часок
найдем, чтобы обо всем переговорить. Но только, если старуха изменила свое
решение, сделать ничего, пожалуй, не удастся... Разве только окажется, что
шестидесяти дней не прошло, и в этом случае, если будет доказано, что мисс
Бертрам - законная наследница...
Но послушайте, моим вассалам просто не терпится, у них сейчас
interregnnm... .
Я не приглашаю вас в нашу компанию, полковник, это значило бы
злоупотреблять вашей снисходительностью: вы же ведь не переходили, как мы,
постепенно от мудрости к веселью и от веселья к.., к сумасбродству. До
свидания. Гарри! Проводи-ка мистера Мэннеринга домой. Итак, господин
полковник, жду вас завтра в самом начале третьего.
Полковник возвратился к себе в гостиницу. Его удивили не только
ребяческие забавы, за которыми сей ученый муж проводил свой досуг, но и его
прямота и здравый смысл, мгновенно вернувшиеся к нему, едва только ему
понадобилось снова предстать в образе адвоката, и то нежное чувство, с
которым он говорил об одинокой сироте.
На следующее утро, когда полковник и его на редкость невозмутимый и
молчаливый спутник, Домини Сэмсон, кончали завтрак, приготовленный Барнсом,
который тот сам подал на стол, после того как Домини, пытаясь обойтись без
его помощи, уже успел обварить себя кипятком, неожиданно явился мистер
Плейдел. На голове у него был элегантный круглый парик, каждый волосок
которого получил от заботливого и усердного цирюльника причитающуюся ему
порцию пудры. Одет он был в тщательно вычищенный черный кафтан, на ногах у
него красовались башмаки такой же удивительной чистоты; золоченые застежки и
пряжки блестели. В манерах его не было ни намека на развязность - он был
подтянут, но при всем этом держал себя совершенно свободно. Выразительное и
немного забавное лицо его стало теперь спокойным - словом, он был совершенно
непохож на вчерашнего веселого чудака. И только вспыхивавший огнем
пронзительный взгляд напоминал в нем гуляку "субботнего вечера".
- Я пришел сюда, - с изысканной вежливостью заявил он, - чтобы
воспользоваться не только светской, но и духовной властью над вами. Куда вы
позволите мне проводить вас: в пресвитерианскую церковь иди в епископальный
молитвенный дом? Tros Tyriusve... .
Знаете, юристы ведь придерживаются обоих вероучений, или, лучше сказать,
обеих форм нашей религии. Или, может быть, мы проведем утро как-нибудь
иначе? Простите мою старомодную навязчивость. В мое время шотландец считал
бы невежливым оставить своего гостя хоть на минуту одного, разве только
ночью ему поспать бы дал. Только я вас очень прошу, если я вам надоем, сразу
же мне скажите.
- Что вы, напротив! - отвечал Мэннеринг. - Я с наслаждением вверяю себя
вам. Я бы очень хотел послушать кое-кого из тех шотландских проповедников,
чье искусство так прославило вашу страну: вашего Блэйра, вашего Робертсона,
вашего Генри, и я с величайшей радостью принимаю это любезное приглашение.
Только...
Тут он отвел адвоката в сторону и, указывая ему на Сэмсона, сказал:
- Мой почтенный друг, который там вон стоит призадумавшись, часто
бывает слегка рассеян и беспомощен. Мой слуга Барнс, его постоянный
провожатый, на этот раз не может пойти с ним, а Сэмсон хочет как раз
отправиться в одну из самых мрачных и дальних церквей.
Адвокат посмотрел на Домини Сэмсона.
- Такого редкостного человека надо беречь, - сказал он, - и я найду ему
хорошего провожатого.
- Вот что, - обратился он к лакею, - сходи-ка к тетке Финлейсон в
Каугейт за рассыльным Майлзом Мэкфином, он, наверно, сейчас там, и скажи
ему, что он мне нужен.
Рассыльный не замедлил явиться.
- Вот кому я вверяю вашего друга, - сказал Плейдел. - Он присмотрит за
ним и проводит его, куда тому захочется, хоть в церковь, хоть на рынок, хоть
на собрание какое, или в суд, или еще куда; Мэкфину это совершенно все
равно. Он доставит его отовсюду целым и невредимым к назначенному часу, так
что мистер Барнс вполне может располагать собой как захочет.
Полковник дал свое согласие, и Домини был вверен попечению этого
человека на все время их пребывания в Эдинбурге.
- А теперь, если хотите, пойдемте в церковь Грейфрайерс, чтобы
послушать там нашего знатока истории Шотландии, а также истории Европы и
Америки.
Но их ожидало разочарование: проповеди Робертсона в этот день не было.
- Не беда, - сказал Плейдел, - минута терпения, и мы за все будем
вознаграждены.
На кафедру взошел один из коллег доктора Робертсона. Наружность у него
была не слишком внушительная. На редкость бледное лицо составляло
разительный контраст с черным париком, на котором не было и следа пудры;
грудь у него была узкая, спина сутулая; руки он выставил вперед по обеим
сторонам пюпитра, будто подпорки, и казалось, они действительно скорее
поддерживают его тело, чем помогают убедительности его речи. Отсутствие
пасторского одеяния, даже такого, какое принято у кальвинистов, смятый
воротник и какие-то словно чужие движения - все это вместе взятое сразу же
не понравилось полковнику.
- Какой-то он несуразный, - шепнул Мэннеринг своему новому другу.
- Пусть это вас не смущает, это сын отличного шотландского юриста, и вы
еще увидите, на что он способен.
Наш ученый муж оказался прав: проповедь была полна новых, интересных
взглядов на священное писание, на историю. Проповедник выступал в защиту
кальвинизма и шотландской церкви и в то же время утверждал основы трезвой
практической морали, которая не разрешила бы человеку грешить, прикрываясь
положениями умозрительного вероучения или правом иметь собственные взгляды,
но вместе с тем могла помочь ему противостоять всей пучине ересей и неверия.
Его доказательства и сравнения уже несколько устарели, но это только
придавало его красноречию особую оригинальность и остроту. Проповедь свою он
не читал, а говорил, лишь изредка взглядывая на листок бумаги с заглавиями
отдельных ее частей. Каждое новое положение, казавшееся вначале неясным и
трудным, становилось, по мере того как проповедник все больше и больше
воспламенялся, и отчетливым и живым. Хотя проповедь эту и нельзя было
назвать образцовой и безукоризненной, Мэннерингу редко приходилось слышать
столь остроумные рассуждения и столь убедительные доводы в пользу
христианства.
- Такими, должно быть, были те бесстрашные проповедники, - сказал
полковник, выходя из церкви, - чьи яркие, хоть, может быть, и несколько
необузданные дарования и создали Реформацию.
- И все же в этом почтенном человеке, которого я люблю не только из
уважения к памяти его отца, но и за его личные достоинства, нет и тени той
фарисейской гордости, которой, по-видимому, не был чужд кое-кто из ранних
проповедников кальвинизма в Шотландии. Он и его коллега придерживаются
разных точек зрения на некоторые церковные догматы, но они ни на минуту не
забывают о взаимном уважении и в своих спорах чужды всякой враждебности. И
тот и другой спокойны, последовательны, и все поступки их свидетельствуют о
том, что это люди убежденные.
- А как вы смотрите сами, мистер Плейдел, на предмет их разногласий?
- Я-то, господин полковник, считаю, что честный человек может попасть в
рай, даже не задумываясь над этими вещами; к тому же, inter nos, я принадлежу к гонимой в Шотландии епископальной церкви. Теперь от
нее уже ничего почти не осталось, но, может быть, это к лучшему. Приятнее
мне, конечно, молиться там, где молились мои предки, но ведь не буду же я
осуждать пресвитерианские обряды за то лишь, что они не вызывают во мне этих
воспоминаний.
На этом собеседники расстались до обеда. Судя по неудобному входу в
жилище нашего адвоката, Мэннеринг ожидал, что его встретит более чем
скромный прием. При дневном свете улочка выглядела еще мрачнее. Она была так
узка, что соседи, живущие на противоположных сторонах, могли, высунувшись из
окон, пожать друг другу руки; иные дома соединялись между собою крытыми
деревянными галереями, которые совершенно загораживали проход. На лестнице
была грязь; входя в квартиру, Мэннеринг поразился тому, до какой степени
обшитый деревянной панелью коридор был узок и низок. Но библиотека, в
которую его ввел старый, почтенного вида лакей, представляла собой полную
противоположность тому, что можно было ожидать. Это была хорошая, просторная
комната, где висели портреты знаменитых людей Шотландии кисти Джеймисона,
этого каледонского Ван-Дейка. По стенам комнаты стояли шкафы с книгами -
лучшими изданиями самых избранных авторов и в первую очередь восхитительным
собранием классиков.
- Это мой рабочий инструмент, - заявил Плейдел. - Адвокат, не знакомый
с историей и с литературой, похож на самого заурядного каменщика, в то время
как с этими познаниями он вправе уже называть себя архитектором.
Мэннеринг в это время любовался из окна изумительной панорамой. Оттуда
виден был Эдинбург, рядом - море и форт с его островами, залив, обрамленный
грядой Нортбервикских гор, а дальше, к северу, - изрезанные берега Файфа,
зубчатые очертания которых отчетливо выделялись на голубом небе.
Плейдел, терпеливо выждав, пока его гость насладится сполна этим
зрелищем, заговорил с ним о деле мисс Бертрам.
- У меня была надежда, хоть и слабая, правда, - сказал он, - что мне
удастся доказать ее неотъемлемые права на владение Синглсайдом, но все мои
старания ни к чему не привели. Старая леди, конечно, была единственной
владелицей этого поместья и могла располагать им по своему усмотрению. Нам
остается только надеяться, что бес ее не попутал и она осталась верна своему
прежнему решению. Завтра вам надо быть на похоронах. Я известил ее
поверенного, что вы приехали сюда представлять интересы мисс Бертрам, и вам
будет послано приглашение; мы с вами увидимся попозже в доме покойной, где я
буду присутствовать при вскрытии завещания. У этой старой грымзы на
положении компаньонки, а вернее всего служанки, жила девочка-сиротка,
какая-то дальняя родственница. Так вот, я надеюсь, что в старухе напоследок
заговорила совесть и она все же постаралась чем-нибудь вознаградить бедняжку
за то peine forte et dure, которому
она подвергала ее при жизни.
Явилось трое гостей, которых представили полковнику. Это были люди
неглупые, начитанные и к тому